ое быстро
поднимают тело и несут к машине "БМВ", стоящей на противоположной стороне
улицы. Вдруг бросают, бегут, садятся в машину и уезжают. В кадре возникают
два работника милиции. Тело уносят обратно к "скорой"...

- Это некто Догаев, - сказал Сыч. - В восемьдесят третьем осужден на
двенадцать лет за разбойное нападение в Грозном. Наказание отбывал в Инте,
освобожден при странных обстоятельствах: будто бы по болезни, инвалид
первой группы.

- Хороший инвалид, - буркнул генерал.

- При нем найдено водительское удостоверение на другое имя и пистолет
Стечкина с сорока патронами...

- Куда поехали эти трое?

- На Авиамоторную, - Сыч стал перематывать пленку. - Остались там в
квартире. А оттуда на Ленинградский проспект поехал другой человек,
гражданин Турции Мараш. Личность установлена. Примерно через час в эту же
квартиру на Ленинградском вместе с вещами перебрался и Кархан. Квартира
хорошо охраняется, имеет радиозавесу от прослушивания.

- Штаб у них там?

- Пытаемся установить... Скорее всего, конспиративная. А эти трое через
полтора часа на том же "БМВ" поехали на работу. Трикотажная фабрика по
улице Вятской, принадлежит российско-турецкой фирме "Гюльчатай". На
проходной предъявили пропуска...

- Куда увезли мое тело? - спросил генерал.

- В морг нашей клинической больницы... А твоего спасателя отправили в морг
одинцовской больницы. Так вот сегодня после обеда труп исчез при
невыясненных обстоятельствах.

- Если он исчезал из лагерей Инты, то из какого-то Одинцова... - Дед Мазай
не мог впрямую спросить о дочери, а Сыч пока отмалчивался о ней, и чем
дольше, тем безысходное казалась ситуация.

- На мой взгляд, Кархан поверил в твою "гибель", - заключил Сыч. - Завтра
подкрепим версию сообщением в газетах, потом похороны...

- Предлагаешь ждать мне до похорон? Коля, я ведь отец!.. А есть еще мать!
Можешь представить ее состояние? Тут еще похороны... Все равно действует на
нервы! Я сижу взаперти, без документов. Где мои документы?

- Руководство против новой фамилии. Слишком звучная, заметная, привлечет
внимание...

- Но это моя настоящая фамилия! Что значит против?!

Сыч что-то недоговаривал, что-то хотел спустить на тормозах, выполняя роль
буфера между генералом и директором ФСК. Сейчас он не хотел ссоры между
ними, а точнее, углубления неприязненных отношений, которые возникли еще до
октября девяносто третьего. Сыч прекрасно знал отношение деда Мазая к
дилетантам, к жлобствующим, надувающим щеки "верным ленинцам", которые
вообще не смыслили в том деле, которым руководили. Генерал допускал, что
управлять государством в процессе его реформирования может и кухарка,
поскольку никто так основательно не в силах разрушить государственное
устройство, кроме нее. Однако управлять безопасностью государства в любой
период должны только профессионалы, ибо эту самую безопасность все время
приходится строить, а не разрушать. Когда речь касалась современной
политики в России, генерал становился откровенным циником, что и привело к
разногласиям его с директором ФСК еще до расстрела парламента. "Членов
Политбюро" уже не хватало, чтобы заткнуть все дыры на ключевых постах, в
ход пошли недоучки всех мастей, "верные ленинцы" - революционно настроенные
кухарки, попавшие из коммунальных кухонь во дворцовые. Поэтому генерал
открыто посоветовал директору распустить профессионалов из ФСК и набрать
революционных матросов, которые выполнят любую его команду. После "танковой
демократии" директор и последовал его совету: "Молнию" погасили, а "Вымпел"
передали в ведение набирающей силу другой кухарке, управляющей МВД,
прекрасно зная, что профессионалы не станут служить ей и разойдутся сами.

Теперь, ко всему прочему, получалось, что, возвращая свою настоящую
фамилию, генерал уязвил "верного ленинца" еще раз. Оказывается, бывший
командир элитарного, "избалованного" вниманием спецподразделения не
какой-то мужик Дрыгин, а князь Барклай-де-Толли, о героических предках
которого он слышал еще в школе.

Сыч давно уже не служил в спецподразделениях, отвык от элитарности и привык
к аппаратной дипломатии, поэтому старался сгладить резкие противоречия
отставного генерала с руководством. И делал это не из каких-то
меркантильных соображений, а по своей убежденности, в чем-то
противоположной, чем у деда Мазая. Сыч полагал, что высший смысл
профессионализма. у оперативника - это пережить смутный период, научить, а
если невозможно - "перековать", переубедить, заставить "брандмайора"
работать на государственную безопасность. В прошлом директор ФСК был
пожарником...

- Не горячись, Сергей Федорович, - стал срезать углы Сыч. - Фамилия в самом
деле звучная, у всех на слуху. А тебе сейчас лучше быть незаметным,
невзрачным, что ли... Потом можно еще раз...

- Еще раз: не хочу! - отрубил генерал. - Знаешь что, давай-ка поговорим,
как в реанимации. Только теперь наоборот: ты будешь жить, а я - не знаю. И
никто не знает. Потому что я потерял почти все: похитили дочь, дом, можно
сказать, сам спалил. Потерял прошлую жизнь, мой подчиненный становится моим
врагом, заперт в этих стенах... Осталось потерять имя - и все... Но почему
я у себя дома, в России, в Москве, должен жить, как в тылу врага?
Прятаться, быть незаметным? А Кархан, подданный Саудовской Аравии, живет в
моем доме, как хозяин? И я должен опасаться назвать свое имя? Потому что
"брандмайору" оно кажется вызывающе громким!

Сыч вскинул брови, встал, заслонил собой полкомнаты.

- Если как в реанимации, то я могу повторить, что ты говорил. Помнишь?..
"Если ты умрешь - я никогда не возьму в руки боевого оружия, напишу рапорт
и уйду". Если не отыщу твою дочь, не спасу тебя, твое имя... Наизнанку
вывернусь, найду и спасу! Но ты тоже не раскисай, не впадай в панику! Я
выжил, потому что царапался, выдирался из смерти. А ты, генерал, скис!
Обида и вызов, больше ничего!

- Я на жлобов не обижаюсь, - отпарировал генерал. - А делать вызов
"брандмайору" - ниже моего достоинства.

- Ну да! Ты же князь, а он из мужиков!.. Хороший девиз на вашем княжеском
гербе - "Верность и терпение"...

- Порылся, почитал, молодец...

- С верностью у тебя все в порядке, а с терпением нынче туго.

- Коля, у меня Катю похитили средь бела дня. И сделал это человек, в
какой-то степени близкий, но предавший меня. Не Родину, а лично меня. О
каком терпении речь? - Он сделал паузу, проталкивая болезненный ком в
горле. - Меня изъяли из поля зрения, Кархан поверил... А что же с
остальными? Глеба Головерова наверняка уже пасут - начальник штаба. Да
всех, Господи! И всех - на нелегальное? По конспиративным квартирам?.. Я
ведь о другом говорю, понимаешь меня? И вот на другое у меня нет терпения.

- И я - о другом, - вдруг заявил Сыч. - Ты все еще обижаешься на
"брандмайора", а он уже совершенно иной стал. Обломали мы его, обкатали,
приспособили. Он пока еще мало в чем разбирается, но уже достижение -
перестал нам мешать, не лезет туда, в чем не разбирается.

- Достижение!

- Напрасно смеешься, генерал. Когда не мешают - можно работать. Мы три дня
подряд встречаемся с ним и говорим о тебе. Уверяю, он не тот, что был... Ты
согласись, все спецподразделения - вещи все-таки элитарные. От подбора
кадров до элементарного быта. Если не избаловали вниманием, то уж никогда
не обходили...

- И знаешь почему? - зло усмехнулся дед Мазай.

- Знаю, знаю. Правильно, вы были заложниками у всех правительств. Бойцовых
псов хозяин всегда кормит со своей руки.

- Молодец, соображаешь! И что же дальше?

- Пойди сам к "брандмайору", - вдруг сказал Сыч. - Подтолкни его. Он
признал собственную некомпетентность. А главное - правомерность решения
спецназа не штурмовать Дом Советов. Исчез страх перед вашей
самостоятельностью...

- Да, и он снова решил завести бойцовых псов?

- Еще не решил, колеблется. Самое время подтолкнуть.

- Не пойду! - отрубил генерал. - Пусть заводит карманных собачек. Они не
кусают руку хозяина.

- Сергей Федорович, "брандмайоры" приходят и уходят...

- Это я уже слышал!

- Ты профессионал. Должен быть мудрее, хитрее, что ли... Перешагни через
обиду, сделай к нему первым шаг, - Сыч дипломатничал, подыскивал слова. - У
всех этих "верных ленинцев" комплекс власти. Подай ему... даже не руку, а
один палец. Он сам схватит твою руку и будет трясти. А ты тем временем
вложи ему свои мысли, пусть он их присвоит. И сам побежит доказывать и в
правительство, и в Совет по безопасности, и к президенту.

- Терпеть не могу эти аппаратные игрушки! - Дед Мазай потерянно побродил по
комнате. - Не зная тебя, можно подумать, что ты обыкновенный ловкач,
беспринципный угодник...

- Да, и готов прогнуться перед начальством!

- С точки зрения политика, все в порядке. Уступчивость, компромисс,
консенсус... Я же не политик, а воин. Не мое это дело - подталкивать
дилетантов. В жлоба хоть золотое яйцо вложи, все равно он снесет тухлое. Не
верю я в их перерождение, не верю!

- Хорошо, давай отложим этот разговор, - стал смягчать Сыч. - До лучших
времен. Думаю, они близко... Мне пора на службу. Пока обещаю одно - завтра
привезу документы. А ты мне обещай - до похорон никаких действий, никакой
самодеятельности. Дадим Кархану возможность, последний шанс.

- Он-то хоть под контролем? - ворчливо спросил генерал.

- Под контролем и под охраной.

- Катя тоже была под охраной...

- Ну хватит меня мордой об лавку-то! - возмутился Сыч. - Не добивай, всю
ночь еще работать...

- А я буду спать! - отпарировал дед Мазай. - Только вот сказочку на ночь
почитать некому. Будь добр, разыщи мне майора Крестинина из "Альфы", пусть
сегодня же приедет ко мне.

- Зачем? - насторожился Сыч, подозревая в язвительности генерала скрытую
угрозу.

- Сказки читать!.. По телефону бы достал, да записная книжка осталась... в
той жизни. А по справочному телефонов сотрудников спецслужб не дают. Пока
еще не дают... Но скоро кто-нибудь и эту нишу заполнит. Можно открыть
приличное товарищество с ограниченной ответственностью.

- Терпи, Сережа, - вместо ответа сказал Сыч и уехал.

Крестинин в "Молнии" исполнял обязанности помощника командира по
оперативной разведке и был еще неофициальным летописцем, поскольку сочинял
мемуары. Оригинальность их заключалась в том, что он не записывал свои
сочинения, оставляя их в голове, и не потому, что их невозможно было
опубликовать. Просто творческое вдохновение приходило к нему исключительно
в боевой обстановке. Это был своеобразный аутотренинг, защита нервной
системы от перегрузок. Алеша Отрубин молился в таких случаях, сам генерал
вспоминал и читал про себя стихи Иннокентия Анненского или монологи Гамлета
- каждый спасался как МОР, ибо в критической ситуации нельзя было
замыкаться на себе и собственных чувствах.

Впервые дед Мазай узнал об этом увлечении Крестинина в Грузии, когда
помогали свергать ненавистную законную власть всенародно избранного
президента. А если точнее, то помогали сесть на престол грузинскому "члену
Политбюро", который в суматохе развала СССР остался без полагающегося ему
по рангу президентского дворца. Дворец этот был занят и оборонялся довольно
хорошо уже две недели, и местными силами взять его оказалось невозможно.
Так вот когда "Молния" под сильным огнем медленно просочилась ко дворцу и
ночью заняла баррикады из железобетонных блоков, чтобы уже с этой исходной
позиции штурмовать здание, дед Мазай взял свой старый автомат АК и пошел
взглянуть на своих "зайцев". Из дворца стреляли густо и прицельно, поэтому
пришлось попетлять и наползаться по площади, пока добрался до баррикад и
бойцов, лежащих за блоками и бронещитами. После короткой перебежки он упал
за железобетонный блок и вдруг совсем рядом услышал какое-то бухтение на
русском языке. А был строжайший приказ не говорить по-русски вообще,
отдавать команды по радио, переговариваться и ругаться только на
грузинском.

- Кто там? - негромко окликнул генерал.

- Гнэвный грузынский народ, - отозвался Крестинин громким шепотом. - Кыпит
наш разум возмущенный...

- Ты что там, молишься?

- Умел бы, так... Не умею!

- Чего же бухтишь, как глухарь на току? Приказ слышал?

- Слышал, товарищ генерал, - вздохнул майор. - Да я ведь мемуары сочиняю. И
думаю по-русски.

Пули долбили блок, повсюду пел рикошет, брызгала каменная крошка.
Президентская гвардия не жалела патронов, и надо было подождать, когда у
нее нагреются стволы, закончатся снаряженные магазины и наступит
психологическая усталость от стрельбы в пустое пространство.

- Тебе что, в лоб прилетело? - спросил дед Мазай. - Или контузило?

- Потому и сочиняю, пока не прилетело, - нашелся Крестинин. - Хочешь
послушать? Вернее, разреши прочитать маленькую главку?

Лучше было слушать майора, чем автоматный треск, хруст бетона у головы и
певучий рикошет.

- Ну, давай, - согласился генерал.

- Даю!.. Значит, так: "Лежал я на площади посередине столицы одного
суверенного государства, и было надо мной южное ночное небо с овчинку. И
одолевали меня интересные мысли. Вот лежал я и думал: была у нас великая
империя из пятнадцати республик, из пятнадцати братских народов, которые
научились мирному сосуществованию и жили без единого выстрела. И был
единственный дворец - Кремлевский, за древними, неприступными стенами. Но
сотворили из этих народов стада голодного, однако же крупнорогатого скота,
а каждому племенному быку дали по дворцу. Стало у нас пятнадцать дворцов,
пятнадцать отличных скотных дворцов с бугаями, у которых с целью
освобождения вынули железные кольца из ноздрей, а с целью защиты бычьих
прав не подпиливали рогов. И начали они бодаться между собой, бодать свои
стада, вздымая на рога своих рогатых и безрогих соплеменников. И послали
меня сотоварищи чистить от навоза эти дворцы. И чистил я всего лишь второй,
а впереди было еще тринадцать..." - Крестинин сделал паузу и вдруг
попросил: - Дедушка Мазай, выручи, дай хлорэтильчику, если есть? Я автомат
высуну, а ты запихай в подствольник.

Ампула с хлорэтилом у генерала была свежая, еще невскрытая. Он достал ее из
бронежилетного кармана, обернул тампоном и запихал в подствольный
гранатомет Крестинина. От прямого или даже скользящего попадания в
бронежилет на теле вспухал болючий кровоподтек. Побрызгаешь его хлорэтилом,
"заморозишь" - и жжение как рукой снимает...

- Ну что, продолжать? - спросил майор, возвращая ампулу таким же образом. -
А то после штурма все забуду, ни одной мысли...

- Не наводи тоску, - сказал генерал. - О подвигах Геракла уже написано.

- Чистить авгиевы конюшни - удовольствие, - отозвался Крестинин. - А вот
скотные дворцы... Какой тут подвиг?

- В жизни всегда есть место подвигу, - отпарировал дед Мазай и пополз вдоль
железобетонных блоков.

Крестинин был близок ему по циничному отношению к современной политике...

Он приехал под утро, когда генерал и в самом деле заснул. Офицер-порученец
не стал его будить сразу, хотя имел такой приказ, а прежде усадил гостя на
кухне и сварил ему кофе.

- Мне тоже кофе, и побольше, - распорядился генерал, пожимая руку майора. -
Пошли в кабинет.

Посвящать Крестинина в дела последних дней оказалось излишним: Сыч все ему
поведал и, должно быть, проинструктировал. В Москве было тихо, не стреляли,
в окна семнадцатого этажа было видно огромное светлеющее небо, однако
летописец отчего-то начал сочинять свои мемуары, изменив привычному
правилу.

- "Своего бывшего командира я застал запертым на конспиративной квартире, в
полном унынии и непривычном состоянии подавленных чувств, - тоном
рассказчика заговорил Крестинин. - Было ощущение, что находится он в
каком-то спрессованном пространстве, в тягучей, как мед, среде, где трудно
сделать всякое движение..."

- Двигаться трудно, - перебил его генерал. - А об унынии ты напрасно. На
три дня можешь освободиться от службы?

- Могу, - пожал плечами майор, глядя выжидательно.

Дед Мазай подал ему телефонную трубку:

- Звони, освобождайся.

Крестинин удивленно похмыкал, покачал головой, однако отзвонился своему
начальству и получил "добро", не объясняя сути дела.

- Теперь слушай внимательно, - генерал притворил дверь в кабинете. - Сейчас
же разыщи Головерова. Вместе с ним соберите группу из пяти наших мужиков,
кто свободен или кто может дня на три отключиться от всяких дел. В условиях
полной конспирации. Я знаю, Тучков болтается без работы, Грязев...

- Грязева в Москве нет.

- Кто есть? Знаю, Шутов в Бутырке...

- Есть Отрубин и Володя Шабанов.

- Отлично, хватит, - дед Мазай уселся за стол. - Первая группа - Тучков,
Отрубин, и Головеров - старший. Передай ему: пусть возьмет под наблюдение
Кархана.

- Ты Сычу не доверяешь, дед?

- Сычу доверяю, его службам - нет... Лучше подстраховать, потому что Кархан
может исчезнуть. А мне отпускать его нельзя!

- Все понял, - прервал закипающую ярость майор. - Головеров не отпустит.

- Твоя задача следующая, - продолжал генерал. - На Вятской улице есть
трикотажная фабрика товарищества "Гюльчатай". Возьми Шабанова и пройди с
ним эту фабрику вдоль и поперек, пролезь все дыры, наизнанку ее выверни.
Там что-то есть! Чую!

- Думаешь, там держат Катю? - Не знаю, - не сразу сказал дед Мазай. - Но
очень уж подходящее место... Посмотри, что за люди, какую... продукцию
выпускают. Сними на пленку всех Живых, все, что шевелится. Поглядим, что за
личико у этой восточной красавицы... Имей в виду, там должна быть хорошая
охрана, пропускной режим. Так что лучше идти в нерабочее время, перед
началом смены и выходить после нее.

- Сделаем, товарищ генерал!

- Головеров пусть раздобудет радиотелефон. Связь со мной каждый час...
Возможно, в определенный момент потребуется провести операцию по захвату
Кархана. Я дам команду.

- Вопросов нет, - озабоченно заключил майор. - Только ты, дед, зря Сычу не
доверяешь...

- Я же сказал - Сычу доверяю! - возмутился генерал. - "Брандмайору" не
верю. Если в стране полулегально действуют дудаевские спецслужбы и делают
что хотят, значит, у нас нет органа государственной безопасности, а есть
только люди, из собственного честолюбия исполняющие свой долг. Они
партизаны. Почему же и нам не партизанить, если живем как на оккупированной
территории?

- Скорее бы на пенсию! - вдруг помечтал Крестинин уже возле порога. - Сесть
бы за мемуары! А то в голове уже нет ни одной свободной клетки, все
исписал... Башка трещит от мемуаров! Даже первую фразу уже написал на
бумаге: "В мои молодые годы мое Отечество напоминало потухший вулкан".
Красиво звучит?

- Может, не потухший, а спящий? - предположил дед Мазай.

- А этого никто не знает, спящий или потухший. Человеческая жизнь такая
короткая...

Он не успел дослушать Крестинина и выпроводил его за порог, поскольку
офицер-порученец позвал к телефону - срочно звонил Сыч. Генерал схватил
трубку...

Оказалось, что сегодня утром, услышав сообщение по радио о трагической
смерти генерала Дрыгина, упомянутой вскользь среди прочих происшествий за
прошлые сутки, бежал из Бутырского следственного изолятора Вячеслав Шутов,
бывший майор, бывший аналитик разведслужбы "Молнии", бывший снайпер и
бывший начальник тира в "Динамо"...


Еще на вокзале во Владивостоке, скрывшись от милицейской проверки, он
пересчитал заработанные деньги, купил билет до Уссурийска на электричку и
решил, что это самый подходящий и достойный вид транспорта, чтобы ездить по
России. В поездах дальнего следования, в уютных купе с постелью тоже
неплохо, однако ведь осатанеешь от тоски, от одних и тех же лиц,
вынужденного распорядка дня, а Сане Грязеву хотелось обновления, постоянной
смены декораций и многочисленной публики. В электричке же, как в огромном
калейдоскопе, ничто не стояло на месте, все катилось, бурлило и сверкало
неожиданными, непредсказуемыми гранями и комбинациями. И не требовалось
много денег на один прогон от начальной до конечной станции. После
Уссурийска дела пошли вообще блестяще. Пока он ждал следующей электрички,
поплясал на вокзале, заработал на билет и н