ения. Интифаду
на арабских территориях в Израиле тоже не мы организовали. В Никарагуа было
всего несколько человек, и то в качестве инструкторов... Да что говорить,
легенды это все!

- Запад охотно верит в легенды, потому что приучен к рекламе, - заметил
Кархан. - Зачем же нам разрушать его иллюзии?

- Ну а мудрый Восток?

- А мудрый Восток хочет защитить свои нефтеносные районы и жилы. В том
числе и от Запада. Мы и так потеряли Кувейт из-за американского
вмешательства. Они спасли его от Ирака, они теперь и контролируют. А была
бы в то время своя "Молния", была бы наша "Буря в пустыне". Без танков и
бомбардировок. Американцы полные идиоты с накачанными мышцами. Нельзя
бомбить нефтеносные районы, нельзя гнать туда авианосцы. Но чтобы это
понять, посчитать, во что обойдется, требуются не разжиженные мозги.

- Ах, вот оно что, - протянул дед Мазай. - В таком случаев вам не "Молния"
нужна, а корпус быстрого реагирования.

- Верно, Сергей Федорович, - поддержал Муртазин. - Только основанный на
русской тактике "Молнии" с некоторым уклоном восточной хитрости.

- И что, ваша компания берется содержать такую армию?

- За мирное существование лучше платить вперед, чем восстанавливать
нефтепромыслы и трубопроводы после бомбежек.

- Резонно.

- Работы хватит всем, - заверил Муртазин. - И деду Мазаю, и "зайцам".
Система оплаты контрактная, но могу заверить, в России столько сейчас никто
не получает.

- Да, озадачил ты меня, Кархан.

Генерал Дрыгин неожиданно понял, отчего Муртазин открылся ему сам, открыл
какой-то международный секрет и затеял весь сыр-бор со слежкой и изучением
личности. Откровенничая, он навешивал на него такие цепи тайн, с которыми
уже не отпускают на волю просто так. Теперь дед Мазай будет находиться под
более жестким контролем, и не мытьем, так катаньем из него выдавят согласие
работать на компанию. Мало того, вынудят привлечь к этому делу "зайцев",
многие из которых еще болтались без работы. В случае отказа его попросту
станут шантажировать, а возможно, без лишнего шума выкрадут и перевезут в
ту же Саудовскую Аравию. Потому Сыч и переполошился, потому и дергался этот
майор Цыганов, ссылаясь на непредсказуемое развитие событий.

- Сергей Федорович, дорогой! - засмеялся Муртазин. - Я не требую ответа сию
же минуту. Но и долго тянуть нельзя. Трех дней, думаю, будет достаточно.

- Каких трех дней? - возмутился он. - Мне надо с домашними посоветоваться,
обдумать...

- Ты же не советовался, когда командовал "Молнией"! Семья у тебя ко всему
привыкла...

- А дачу отремонтировать?

- Это не проблема, Сергей Федорович, - развел руками Кархан. - Забудь ты о
мелочах быта, ищи радость бытия!

Он мягко, бархатно брал за горло. Не случайно ему удавалось обламывать и
усмирять ретивых полевых командиров в Афгане и приводить их в плен, как
бычков на веревочке. Он оставался профессионалом...

Следовало хоть ненадолго отвести его руку, "растащить" острую ситуацию на
несколько этапов. Хотя бы для того, чтобы к нему смогли "протолкнуть"
Сыча...

Муртазин словно мысли его читал:

- Извини, Сергей Федорович, но я должен предупредить: не нужно ни с кем
консультироваться. Сам понимаешь, наставят рогаток... А могут и сделать то,
о чем ты говорил.

Чтобы встряхнуть Кархана, ему нужно было сделать "банзай" - просто наорать
на него, как на бывшего подчиненного. Генерал имел на это полное право.

- Знаешь что, подполковник, а пошел бы ты на!.. - Дед Мазай с удовольствием
выматерился. - У меня своя голова на плечах, понял? Я со жлобами не
консультируюсь! И что решу - то решу! А ты не гони лошадей и за горло меня
не бери!

- Ну, извини, Сергей Федорович, - неловко улыбнулся Муртазин. - Задел за
живое...

- Ага, ты думал, за твое предложение я в ноги тебе брякнусь?! Отец родной!
Кормилец!..

- Не думал я так...

- Ты слегка подзажрался там у себя, в Аравии, и нюх потерял. - Генерал
снова налил себе коньяку - рюмка гостя была полной. - Да, меня подставили,
обидели!.. Но не забывай: я - русский офицер, генерал!

- Клянусь, этого я не забыл! - Муртазин взял свою рюмку. - Не обижайся,
товарищ генерал!

Дед Мазай не глядя чокнулся с ним и проглотил коньяк, тут же налил еще,
проследил - Кархан выпил до дна. Следовало гнуть его еще, изображая
оскорбленную гордость.

- И не вздумай обставлять меня своими филерами, - сбавив тон, проворчал он.
- За мной и так приглядывают... А твоего замечу - уберу, больше не найдешь.

Избавиться таким образом от соглядатаев было невозможно: Муртазин
обязательно их приставит, только предупрежденных и более опытных. Но хоть
поблизости шастать не будут!

- Прости, Сергей Федорович, - еще раз повинился Кархан. - Шайтан за язык
дернул. Аллах свидетель: я перед тобой раскрылся, а значит, доверяю!

- Ладно, Аллах тебе и свидетель и судья, - ворчливо согласился дед Мазай. -
Сделаем так: через три дня ты приедешь ко мне и ответишь на вопросы,
которые у меня появятся. А их будет много!.. Через следующие три дня будем
говорить уже конкретно - да, нет. И не смей давить на меня, понял?

Он понял совершенно иное, возможно, ждал такой резкости и
безапелляционности от генерала, потому что очень легко согласился, как бы
передавая инициативу старшему по званию. Но такое впечатление могло быть
создано всего лишь искусной актерской игрой...

Еще не проводив гостя, дед Мазай уже стал думать, как "протащить" к себе
спасительную сейчас птицу - Сыча...

2

В декабре еще была надежда, что расформированная "Молния" будет воссоздана,
пусть под другим названием и при ином ведомстве, что разум и необходимость
защиты интересов Отечества, хотя бы в бывших республиках, возьмут верх над
горячечной страстью к разрушению, - не тут-то было. Старые "члены
Политбюро" унаследовали принципы большевиков разрушать все до основания...

После нового года, когда переформировывали матушку-"Альфу" и потянули в нее
некоторых бойцов из "Вымпела" и "Молнии", все стало ясно: на них поставили
крест и теперь разбирали по винтикам, как отслужившие агрегаты. Кого-то уже
отлавливали и ублажали финансово-коммерческие структуры, кто-то разъехался
по родителям, разошелся по семьям, а бывший подполковник Глеб Головеров с
компанией таких же холостяков попросту запил. Собирались в непринужденной
обстановке однокомнатной головеровской квартиры почти каждый день, иногда с
ночевками, если закрывалось метро, и переводили сначала коньяк, потом водку
"Распутин", а потом уж что Бог пошлет. Хмель не брал никого, мужики
тяжелели, становились угрюмыми и пели такие же угрюмые и раздольные
воинские казачьи песни. Веселился один только Саня Грязев, поскольку был
великолепный плясун и частушечник. Плясал он в одиночку, до исступления,
остальные только смотрели и молча слушали длинные бесконечные куплеты. У
него густо потела ранняя лысина, слипались волосы на затылке и, наконец,
сценическая улыбка медленно перерождалась в гримасу боли. На этом веселость
его заканчивалась, однако он плясал злее, яростнее, пока снизу не начинали
стучать чем-то в потолок.

Соседи на первом этаже попались терпеливые и месяца два не вызывали
милицию. Но однажды на полуночный шум заявился участковый - юный младший
лейтенант с резиновой дубинкой. Сначала проверил паспорт у Головерова - у
остальных никаких документов не оказалось, - затем весьма смело, в
одиночку, стал делать "личный досмотр" всех присутствующих, то есть
обыскивать, ощупывать с головы до ног. Словно заподозрил в пятерке крепких,
здоровых мужиков гуляющую банду и искал оружие. Прожженные вояки, обученные
всем мыслимым и немыслимым видам рукопашной борьбы, способам выживания в
зонах действия любого оружия - до ядерного и вакуумных бомб, оказались
совершенно беззащитными и уязвимыми на гражданке. Как потом выяснилось,
каждый хотел выкинуть юного храбреца за порог, однако никто не двинулся с
места. Участковый куражился над ними не из смелости или глупости, а оттого,
что точно знал, кто находится в этой квартире и как будут вести себя
уволенные, лишенные цели своего существования псы войны. Он пришел,
конечно, навести законный порядок, но попутно хотел унизить их и знал, что
останется безнаказанным. И офицеры "Молнии" знали это: выбрось участкового,
придет все отделение, с оружием, разгони отделение - примчатся ОМОН, СОБР,
дело дойдет до крупной потасовки, до стрельбы...

А они хотели, собираясь вместе, пережить "социальный" шок, как-нибудь
вписаться в новую атмосферу пустой, на первый взгляд никчемной жизни.
Иногда хорохорились, придумывали способы, как, никому не служа, заработать
хорошие деньги, прикидывали, не открыть ли собственное "дело" -
какую-нибудь охранную контору, частный сыск, кооперативную "Молнию", на
худой случай строительную бригаду, однако при любом раскладе все равно
пришлось бы кому-то служить, быть под хозяином. Каждый из них имел по
два-три диплома, знал три-четыре языка, но все это оставалось
невостребованным, поскольку составляло единую профессию воина и
существовало в комплексе.

Квартиру Головерова поставили в милиции на учет как притон пьяниц и
дебоширов. Теперь участковый стал приходить каждый вечер, общество "бывших"
начало рассасываться. Первым ушел Саня Грязев, глубоко переживавший, что он
виновен в случившемся. В последний раз он поплясал на цыпочках, шепотом
спел несколько забористых частушек и сообщил, будто договорился с передачей
"Играй, гармонь" и его определят в какой-нибудь народный ансамбль в городе
Новосибирске. За ним отбыл Слава Шутов, самый талантливый снайпер в мире,
обстрелявший в неофициальных встречах всех олимпийских чемпионов. Ему
подыскали место начальника тира в спортивном комплексе "Динамо". Бывшему
помощнику командира майору Васе Крестинину вдруг предложили работу в
"Альфе", причем не на Лубянку позвали, а приехали домой, все честь по
чести, так что он даже немного повыпендривался, прежде чем согласиться. Ему
полностью оплатили вынужденный "простой" в пять месяцев, и он пустил все
деньги на общий стол. Дня три Головеров гулял вдвоем с Тучковым, князем,
который тоже ничего, кроме войны, делать не хотел, да и не умел, никому,
кроме Отечества, служить не собирался, однако на четвертый явился с княжной
Оленькой, ангелоподобным молчаливым созданием лет семнадцати. Князь пить
больше не стал и заявил, что ему сороковой год и настала пора жениться. Все
его героические именитые предки до этого возраста и думать о женитьбе не
смели. Глеб Головеров не вникал в тонкости родовых обычаев Тучковых и выбор
сослуживца одобрил, хотя сильно сомневался в родовитости невесты. Кроме
основных должностных обязанностей - а их в "Молнии" у Глеба было пять, - он
имел одну неофициальную - эксперта по женской части, поскольку имел славу
крутого ходока. Княжна Оленька хоть и была хороша собой, но, с точки зрения
Глеба, уже сильно испорчена школой, родителями и рано осознанной красотой.
Однако по причине того, что Смольного института давно не было, он не стал
разочаровывать Князя и отпустил его с миром.

В первые же сутки одиночества Глебу сразу же начала сниться Марита.
Проснувшись, он выпил полбутылки водки, окатил голову водой и снова лег.
"Наркоза" хватило лишь для того, чтобы разоспаться и потерять контроль над
собой. К нему снова явился сон о Марите. Правда, теперь события происходили
не в Бендерах, а в каком-то другом городе, не тронутом ни артиллерией, ни
пожарами, существовавшем как бы вне времени и географической Привязки. Но
те же фруктовые деревья вдоль улиц, каштаны, орехи и шелковицы выше домов,
а по фасадам - толстые виноградные лозы. Будто Глеб купил здесь старый
деревянный дом, причем сначала рассчитался с хозяином, потом пришел
смотреть. Ходил и щупал стены, как щупают печь - теплая ли... Будучи во
сне, он знал сюжет и как бы уже готовился к тому, что скоро случится. Если
сон приходил легкий, он усилием воли обрывал его, однако теперь не мог
сделать этого и пошел в дом. На полу сидели дети Мариты - девять девочек
одного возраста, а между ними был открытый люк подпола. Глеб чувствовал,
что Марита уже там, и стал спускаться по железным скобам. Под полом
оказалась железобетонная камера городской теплосети - вентили, задвижки...
Марита что-то прятала под изоляцию труб, и он знал что.

- Я убью тебя, сволочь! - крикнул он. - Ты опять прячешь?!

- Не прячу! - с прибалтийским акцентом воскликнула Марита. - Наверху наши
дети, я ищу им воду.

В который раз Глеб вынимал из-под изоляции охотничий карабин "Барс" с
ночным прицелом, неестественно маленький, будто игрушечный, однако
стреляющий. На прикладе пилочкой для ногтей были сделаны зарубки, которые
во сне сосчитать было невозможно. Глеб хватал Мариту за длинные волосы и
пытался выволочь наверх, бил ее по лицу, а она становилась дерзкой,
бесчувственной и кричала:

- Дай мне воды! Дай чистой воды!

Головеров проснулся от сердцебиения и жажды, напился из-под крана и больше
не ложился спать. На его счастье, утром к нему неожиданно заявился Капеллан
- Алеша Отрубин. За всю его службу он получал десяток прозвищ, но привилось
и вросло лишь одно, которое было по нраву самому Алеше. Однажды в Армении,
когда погиб Сашка Воронцов, Отрубина захватили на месте "преступления": он
читал молитву над мертвым, вытащив его из "мабуты" - брезентового мешка, в
котором обычно сбрасывали на парашюте груз. Никто не знал, что Отрубин -
верующий, никто никогда не видел, как он молится перед штурмом, причем не
за себя - за всех. Это уже когда Алеша стал Капелланом, нет-нет да кто-то и
высматривал, как аналитик "Молнии" майор Отрубин, уединившись и расставив
три маленьких иконки, тихо читает молитвы и бьет поклоны, ему не мешали, не
показывали виду, и один раз, когда Славка Шут сострил по поводу Капеллана и
Божьей помощи, сам дед Мазай отозвал его в сторону и сделал строгое
внушение.

Все думали, что после разгона "Молнии" Алеша уйдет в священники... А он
устроился врачом на "скорой помощи", поскольку имел медицинское образование
и в спецподразделении, кроме всего остального, исполнял обязанности
доктора.

Капеллан сразу же заметил нездоровый вид Глеба и посоветовал ему
посмотреться в зеркало. Головеров посмотрелся: похмельная рожа всколыхнула
слабое сопротивление своему состоянию, и он рассказал Алеше о своих
сновидениях, при этом умолчав об их истинной причине, произошедшей наяву. О
случае в Бендерах и о снайпере-наемнице Марите, приехавшей воевать на
стороне "румын", никто в "Молнии" не знал. Капеллану можно было поведать
тайну, однако Головеров не в силах был решиться на это сейчас.

- Сказать могу одно - кончай пить, - заявил Алеша и дал какого-то порошка
от похмелья. - Придешь в себя, поговорим. И наведи порядок в доме.
Посмотри, что творится! Вывези всю грязь, сходи в баню, держи себя в форме.

Глеб послушался и целый день вяло занимался приборкой, распихал по углам
пустую посуду, кое-как промел ковровое покрытие в комнате, вымыл пол на
кухне и в коридоре, однако от этого не полегчало. Он, может быть, лучше
Капеллана знал, как избавиться от навязчивых сновидений и больной памяти:
клин следовало вышибать клином. Выйти сейчас в "свет", познакомиться с
очаровательной телочкой, недели на две все как рукой снимет. Или уж
позвонить кому-нибудь из знакомых девушек и позвать в гости на тот же срок.
Только не быть одному!

На "свет" и на разговоры требовалась хоть какая-нибудь душевная энергия,
эмоциональный всплеск или простое желание женщины. Ему же ничего не
хотелось, и потому он поплелся в ванную мыться. Отмывшись, Глеб увидел
вокруг себя невероятную грязь и начал убирать в ванной. Возился долго,
намеренно не спешил, и все равно была уже ночь и надо ложиться спать. Он
лег, не расстилая постели и не раздеваясь, и сразу понял, что снова станет
сниться Марита. В глубине сознания медленно вызревал непривычный и
неведомый ранее страх. Головеров понимал, что он вызван алкогольным
психозом, однако сладить с ним не мог. Хотелось, чтобы рядом кто-то был,
чтоб слышался чей-то голос, шаги, движение, чтобы ощущалось время.
Телевизор уже не работал, молчало радио, телефон отключили за неуплату
месяц назад. Он спасся тем, что включил краны в ванной и на кухне. Звук
бегущей воды постепенно снял страх и напряжение. Глеб уснул на кухонном
табурете, положив голову на стол, причем так крепко и сладко, что, как в
детстве, пустил слюнки.

А проснулся от звонков и резкого стука в дверь. Головеров открыл: за
порогом оказался разгневанный юноша-участковый и молодая женщина в каком-то
фирменном халате-униформе.

- Вы затопили мою квартиру! - в ужасе и сквозь слезы выкрикнула она. - Как
вы посмели!.. Как вы могли!..

Глеб побежал в ванную: вода была на полу, стекала из переполненной ванны и
искристо поблескивала, будто в солнечных бликах.

- Любоваться будем или воду убирать? - Участковый постучал дубинкой по
стене. - Живо тряпку в руки!

Спросонья Головеров несколько утратил бдительность, потерял над собой
контроль и на мгновение "распустил руки", как позже будет записано в
протоколе. Провокатор укатился к порогу, и хорошо, что ничего себе не
повредил. Он быстро вскочил, призвал женщину быть свидетелем сопротивления,
оказанного работнику милиции, и куда-то умчался, - наверное, за подмогой в
отделение или сразу за ОМОНом - смотря какие у него инструкции. А Головеров
взял половую тряпку и, как-то невнятно сокрушаясь о содеянном, принялся
собирать воду. В сточную горловину попали куски поролоновой губки,
вероятно, забились туда, когда ночью отмывал ванну. Стоило проткнуть
отверстие пальцем, как вода лихой воронкой с гулом устремилась в
канализацию. Женщина тихо вошла в коридор и попросила тряпку.

- Сам, - буркнул Головеров. - Извините... Тогда она сняла рабочий халат,
переложила что-то из кармана и начала помогать. Тряпка у Головерова была
маленькая, к тому же из синтетической ткани и почти не держала воду. Халат
же в руках женщины поднимал сразу около литра, и минут через десять пол в
ванной лишь влажно поблескивал. Она тут же сполоснула халат под струђй
воды, отжала его и взглянула на Головерова.

- Спасибо, - сказал он. - Простите, я не нарочно... Женщина была еще
возбуждена от обиды и торопливой работы, в глазах поблескивала досада.

- Этого мало! Идемте, я покажу, что вы натворили в моей квартире!

Он послушно поплелся следом и по пути утешился тем, что жил на втором этаже
и под ним была всего одна квартира. Потолки и стены коридора, кухни и
ванной были напрочь испорчены грязными потеками, кое-где пластами
отваливалась шпаклевка и обои со стен. На полу и мебели расплылись молочные
лужицы, а сверху все еще капало.

- Вы знаете, сколько я потратила на ремонт? - с обидой спросила она,
оглядывая жалкую картину. - И надо же, только осенью закончила...

- Я за все заплачу! - пообещал Головеров и вспомнил, что денег у него
осталось на бутылку водки.

- Заплатите, да? А кто мне заплатит за то, что я месяц жила в грязи, пока
был ремонт, и теперь еще месяц жить? А если вспучится паркет?

Квартира у нижней соседки была сделана по высшему классу и обставлена
соответствующей мебелью.

- Рассчитаюсь за все, - тускло проговорил он, прикидывая, сколько и у кого
можно занять денег.

- Не верю! Вы же алкоголик! Вы устроили у меня притон над головой, до утра
не было покоя, а теперь еще и залили квартиру!

- Пожалуйтесь участковому, - пробурчал Головеров. - Впрочем, уже
пожаловались...

- Что мне оставалось делать? - Она чуть не плакала. - Господи! Как было
хорошо, надо мной жили такие хорошие люди...

- Жили? Кто над вами жил?

- Приличный молодой человек. Головерову вдруг стало обидно.

- Это я, я все время жил над вами! И был приличный молодой человек!

Она посмотрела недоверчиво, попыталась "узнать" - не узнала...

- Сколько же еще будет капать?

- Вода скопилась в перекрытиях, скоро выльется. - Что же делать? А если
вспучится паркет?

- Надо все время его протирать насухо. Тогда не размокнет и не вспучится, -
посоветовал Головеров.

- Мне сказали: ничего