уже нечего,
магазины опустошили, машины, что стояли у жилых домов и в гаражах, угнали,
оставались только богатые дома чеченцев - на них и набросились обиженные
оппозиционеры. Но оказалось, что в другом отряде командир принадлежал к
тейпу богатых и не позволил трогать соплеменников.

Это был единственный бой, который напоминал войну с применением живой силы
и бронетехники в масштабе до двух рот с обеих сторон. Генерал опасался, что
начнется неуправляемая реакция межплеменных распрей, а приехавший утром
Чеченец добавит к этому свои претензии, и далее может возникнуть
непредсказуемая ситуация, так что придется сожалеть о режиме Диктатора.
Самым авторитетным на тот час в Грозном являлся полевой командир, прежде
бывший председателем городского собрания, которого Диктатор изгнал в
девяносто третьем. Генерал отыскал его во дворце, в кабинете Диктатора, где
он будто бы уже примеривался к креслу и, надо сказать, сидел в нем крепко,
как влитой. Его соплеменники пытались восстановить связь со зданием МВД,
где разместился другой командир, тоже обиженный Диктатором крупный
чиновник. Похоже, Чеченца тут и не ждали...

И получилось так, будто дед Мазай, сообщая о перестрелках в рядах
оппозиции, докладывал ему обстановку, как подчиненный. Ситуация
складывалась нежелательная, даже глупая, и потому, чтобы исправить
положение, генерал потребовал немедленно вмешаться и прекратить
междоусобицу, при этом демонстративно уселся на стол перед новоиспеченным
Диктатором

- Хорошо, дорогой генерал, - вальяжно проговорил тот. - Мы наведем порядок,
стрелять не будут. Утром в городе будет спокойно. А ты иди. Сделал свое
дело и иди. Мы тут сами разберемся. Я прикажу, чтобы твоим людям дали
транспорт и проводили до границы Спасибо, дорогой. Иди!

Генерал ушел в здание бывшего КГБ, где находился временный штаб "Молнии", и
немедленно связался с Чеченцем. Тот был искренне обеспокоен поведением
полевых командиров и обещал немедленно выехать в Грозный Однако именно с
этого момента дед Мазай начал жалеть, что реализовал эту - последнюю! -
попытку обуздать войну.

И снова уже в который раз вспомнил Головерова...

А был уже четвертый час утра шестнадцатого октября. "Тройки" "Молнии" в то
время работали в Аргуне и Гудермесе, подготавливая почву для завтрашнего
наступления оппозиции. Вытесненные, а точнее, вспугнутые войска режима
покинули Грозный и ушли по дорогам в южном направлении. Часть их начала
было оседать в Аргуне, но помешали группы спецподразделения. Противнику
стала известна тактика действий сил оппозиции, и вслед за спецназом он
ожидал скорого наступления ополчения. Какой-то отступавший из Грозного
отряд был им принят за врага, и на окраине завязался бой, в общем-то
обычный для ситуации, когда царит хаос. "Тройки" быстро сориентировались и
спровоцировали несколько таких стычек внутри города, однако скоро.
обнаружили себя и, отбиваясь, стали вырываться из переполненного войсками
Аргуна.

Дед Мазай чуть ли не насильно забрал у одного из полевых командиров три
БТРа, посадил на каждый по две "тройки" и бросил на выручку увязших в бою
аргунских "зайцев". И одновременно приказал ушедшей в Гудермес группе
нанести удар по Аргуну с юго-востока и выручить застрявших. В войсках
Диктатора, кажется, шок начал проходить, появились признаки
организованности, ощутимым стало сопротивление. Группы из Грозного и
Гудермеса нашли друг друга в этой сваре, соединились и с боями трижды
прочесали небольшой город, бросаясь в район каждой перестрелки. Аргунские
"зайцы" затаились где-то, либо незаметно покинули город и ушли из пределов
оперативной радиосвязи.

Самое время было сейчас ударить по Аргуну силами оппозиции - "Молния" уже
наделала шуму и снова посеяла панику, уложив в стычках до сотни боевиков.
Национальная гвардия оказалась дезориентированной относительно количества
штурмующих, тем более что среди них не было ни одного убитого и никто не
знал, кто и почему прорывается в город и, пройдя его насквозь,
разворачивается и идет снова. Эта странная тактика окончательно сбила с
толку войска режима, и около трех ночи началось отступление.

Осталось-то всего - выйти колонной к Аргуну, продемонстрировать силу, дать
несколько залпов "Града" по отступавшим, и можно было смело гнать
противника за Гудермес, в горы. А вместо этого в Грозном вдруг началось
столпотворение, объяснить которое в первой части генерал не мог никакой
логикой. После щенячьего восторга и дикой стрельбы на площади перед
дворцом, после тотального грабежа, не дожидаясь лидера, оппозиция вдруг
спешно стала покидать город. Начался стихийный беспорядочный бег, сравнимый
разве что с бегом национальной гвардии в прошлый полдень. И первым снялся
самый многочисленный и хорошо вооруженный отряд бывшего председателя
городского собрания. Ничего не объясняя, его басмаческого вида войско
погрузилось на первый попавшийся транспорт, отобрав его у других отрядов
вместе с награбленным добром, и помчалось по центральной улице назад, к
Горагорскому. Следом за ним устремился второй по численности отряд бывшего
крупного чиновника, отвергнутого Диктатором во время переворота в апреле
девяносто третьего. Остальные же, помельче и совсем маленькие, пришедшие
штурмовать Грозный в качестве кровной мести Диктатору, побежали из города,
боясь остаться в одиночестве и быть раздавленными, вырезанными поголовно
национальной гвардией, вернувшейся в столицу.

Но на столицу никто не шел! Мобильные "тройки" разведки чуть ли не
поминутно докладывали обстановку на подступах к Грозному, постоянно вели
радиоперехват и никакого движения ни на дорогах, ни в эфире не наблюдали.
Кругом было пусто! Вначале у генерала возникла мысль, что весь этот набег
на город есть просто набег разбойничьих шаек, поход за "зипунами", как
назывались закордонные грабежи у казачества. Воспользовавшись услугами
московского спецназа, ворвались в "чужой" Грозный, где правил тейп
Диктатора, поживились добром, показали врагам кузькину мать и благополучно
отбыли на свою территорию. Завтра Диктатор опомнится, оправится и пойдет
проделывать то же самое в их удел, поэтому лучше быть начеку и встретить
его во всеоружии.

От следующей же мысли по этому поводу генералу стало зябко.

Ну, а если штурм Грозного - всего лишь грандиозный спектакль, разыгранный
из Москвы? Чтобы подставить вот так "Молнию" и поставить последнюю точку в
заключении о полной неспособности ФСК проводить боевые операции. И как
следствие - необходимость ввода федеральных и внутренних войск, начало
крупномасштабных войсковых операций, начало длительной бесполезной войны,
которая нужна сейчас очень многим как внутри России, так и за рубежом.
Слишком уж быстро и достаточно организованно отступила из города
национальная гвардия, выскользнул Диктатор, бросив свою любовь - авиацию,
дружно разбежались по домам ополчение, стражи порядка, растворились ретивые
и жестокие спецслужбы...

И тогда опять прав Головеров: оппозиция создана самим Диктатором? Чтобы
качать из России оружие, технику, деньги, топливо - все, что необходимо для
долгой войны?

А ведь могут, лукавые, и такое сотворить!

Но что же тогда гордый Чеченец, которого пришлось уговаривать на проведение
совместной операции? Что же он, мудрый профессор, умный политик, не знал,
не догадывался, как могут использовать оппозицию, управляя ею из Москвы? Не
дорылся до истины, чья это "оппозиция", кем создана, для каких целей
существует?

Нет, пожалуй, Чеченец знает об отношениях Москвы и Грозного все, и даже
больше, чем Диктатор. Он не хотел сейчас штурмовать столицу только из
соображений, что могут помешать этому власти России, что "генсек" не
захочет видеть во главе Чечни бывшего Председателя Верховного Совета,
личного врага. Кажется, политическая верхушка давно уже поделилась на
непримиримые тейпы и теперь ведет родо-племенной образ жизни, как тысячи
лет назад.

Чеченец опасался "руки Москвы" и ждал, когда Диктатор рухнет сам, а власть
упадет ему в руки. Но генерал прекрасно знал несколько аксиом, выученных за
свою жизнь, и среди них было две истины, не подлежащих сомнению: ни один
Диктатор никогда не падал сам, а создавал еще более страшную и жестокую
диктатуру, как, например, в Камбодже, и власть никогда не падает в руки
сама, без чьей-то помощи, поскольку власть лишь тогда власть, когда ее
берут грубым нахрапом, с боем, с кровью, при помощи всесильного "господина
Калашникова". И чем больше крови, тем будет крепче держаться в руках
власть, ибо, утратив ее, придется отвечать за все по самым суровым законам.
А свалившаяся с неба власть убегает так же быстро и внезапно, будто вода
сквозь пальцы.

Если это спектакль, значит, выгодно подставляли не только ФСК, но еще и
Чеченца, навсегда избавляясь от него, как от политического трупа. Чтобы, не
дай Бог, когда одурманенный Диктатором чеченский народ, изуродованный и
обескровленный "заказной" войной, вдруг очнется, не вспомнил бы он о своем
соплеменнике, гордом, мудром и тонком политике, некогда имевшем высшую
власть в России.

Подобный спектакль могли спланировать и разыграть эксперты и аналитики
уровнем повыше московского...

Ситуацию прояснил радиоперехват шифрованных переговоров из дворца с
Москвой. Полевой командир, примерявший себе президентское кресло, получил
жесткий приказ: немедленно вывести все войска и оставить город. И ни в коем
случае не приводить к власти Чеченца!

Было понятно, от кого исходил этот приказ...

"Молнии" следовало уходить, однако до сих пор не обнаружилась аргунская
группа во главе с Крестининым. От матушки-"Альфы" унаследовала "Молния"
железный закон, о котором знал и в который верил каждый боец: даже
изорванное в клочья взрывом тело никогда не останется брошенным, забытым и
тем более никогда не достанется врагу. И никто никогда не будет похоронен в
чужой земле.

Что же говорить о живых...

Генерал запросил о результатах поисков исчезнувших "зайцев" и, получив
отрицательный ответ, приказал "седлать" три оставшиеся БМП и на большой
скорости погнал к Аргуну. Ветер нес по Грозному листья, брошенное впопыхах
и растерянное тряпье, награбленное в магазинах, какие-то бумаги и...
деньги. Множество купюр, напоминающих палые листья, видимо случайно
выпавших из транспорта убегающих отрядов, несло по улице, поднимало на
уровень вторых этажей, набивало к бордюрам, лепило к гусеницам броневиков.
Под утро разыгрался сильный ветер, готовый перейти в ураганный. Уже ломало
сучья на деревьях, срывало железо с крыш и опрокидывало разбитые,
разграбленные киоски. Природа, словно возмутившись, довершала то, что не
успели сделать люди. Город казался огромным брошенным кораблем, медленно
идущим ко дну, и было полное ощущение, что спасти его уже невозможно, что
люди, забившиеся в свои дома, не единожды обворованные и ограбленные, так и
будут сидеть за хлипкими дверями, ожидая своей гибели, поскольку их ничто
уже не ждало на этом свете. Здесь еще не прошла настоящая война, однако дух
ее поселился давно и прочно и сейчас воплощался в этом дурном ветре,
несущем вместе с листьями деньги - те обманчивые, призрачные предметы,
из-за которых и во имя которых совершались многие войны.

Перед мостом через реку Аргун колонну неожиданно обстреляли из КПВТ. Еще не
закончилась последняя очередь, как в сторону нападавших заработала
скорострельная пушка БМП, однако лишь взъерошила песчаные и гравийные бурты
на берегу. Огонь в тот же миг прекратился, искать и наказывать стрелявших
не было времени.

И этот город тоже напоминал тонущий корабль... Генерал исколесил много
улиц, прежде чем отыскал рыщущих по городу бойцов "Молнии" на БТРах. Здесь
были заметны следы боев: еще догорала подбитая техника войск Диктатора,
кое-где валялись трупы, раскатанные по асфальту колесами грузовиков и
бронетранспортеров, горели дома, зажженные беспорядочной стрельбой, и
голосили скорбные чеченские женщины в черном.

Становилось ясно, что аргунских "зайцев" в городе нет, иначе бы дали о себе
знать, вышли бы к своим, заметив их на улице, или связались по радио. И
среди убитых никого не было. Взять в плен группу в пятнадцать человек никто
бы не смог по одной причине - офицеры "Молнии" живыми не сдавались, даже
если бы кончились боеприпасы. На этот случай в спецподразделении
существовал обычай, доставшийся по наследству от древних варваров-славян,
как вид ритуального рукопашного боя. Офицеры сбрасывали бронежилеты и
каски-сферы, обнажались до пояса и шли в атаку с десантными ножами. Так
погибла одна "тройка" в Карабахе...

Ветер сделал свое дело: с севера, из России, потянуло низкие, дождевые
тучи, накрыло горы на горизонте и начался долгий моросящий дождь. Генерал
увел подразделение из города вниз по реке Аргун на несколько километров,
нашел удобное место и стал, чтобы дать бойцам передышку, - двое суток без
сна и в постоянном напряжении уже начинали сказываться, мужики нервничали,
плохо соображали и заметно суетились, намереваясь сейчас же прочесать все
дороги с выходом в Дагестан.

Первые четыре часа стояли без разведки, только с боевым охранением,
выдвинутым в три стороны, затем дед Мазай послал "тройку" Шутова, хорошо
уже знавшего эти места, проверить состояние базы, подготовленной им еще
летом, с прицелом на несостоявшуюся операцию "Дэла". После отдыха следовало
перебраться в более надежное место и оттуда вести поиск. На ходу Шутов
передавал, что национальная гвардия пришла в себя и небольшими группами,
численностью до взвода, движется в сторону Аргуна и Грозного, что он уже
дважды сталкивался с чеченской разведкой, невероятно обозленной и умеющей
весьма достойно вести бой.

Ничего иного генерал и не ожидал. Этот странный штурм и взятие Грозного
были отличной школой для вооруженных сил режима. Сейчас в них восстанет
воинский дух, появятся способность "держать удар" и нормальная злоба к
противнику - две составляющие боевых качеств войск. И еще будет грызть
сознание их командиров самый беспощадный червь - пережитый позор.

Шли разоружать незаконные вооруженные формирования, а научили воевать...

Сыч не выполнил своей задачи, не сумел блокировать Москву от всякой
информации из Чечни, не отследил, не просчитал все возможные каналы связи.
Двуликая оппозиция вела свои игры и держала прочные контакты с Кремлем,
скорее всего, через министерство, которое перекачивало оружие оппозиции и
решало вопросы жизни и смерти целых народов.

Впервые в жизни верный товарищ Коля Сыч не сдержал слова. И если он однажды
вернулся с того света, чтобы не подвести соратников, значит, нынче были у
него причины куда более веские, чем жизнь.

Генерал не хотел сейчас устраивать "разбора полетов", даже с самим собой, -
после драки кулаками не машут, не позволял зажатой, затаенной обиде
вырываться наружу и захватывать воображение. И не стремился никого осудить,
ибо перед ним стояла задача куда важнее, чем все эти дрязги: надо было
выручать "зайцев", оставшихся где-то на островках среди дурного половодья
войны.

Вечером генерал выслал разведку в Аргун и сразу же получил информацию, что
в Грозный вновь вошли войска режима, что сейчас на площади кипит огромный
восторженный и стреляющий митинг и что, по некоторым сведениям, Диктатор
вылетел в Москву, вероятно, учинять разборки - кто и по какому праву его
выгонял из столицы и хотел лишить президентского дворца...

И почти следом за этим сообщением генерал получил другое, от "тройки"
Шутова, и вначале ушам своим не поверил, отнес все к злой шутке, на что был
мастак суперснайпер и сиделец Бутырки, который не доверял кодированной
радиосвязи и вел переговоры на эзоповом языке.

- Говори по-русски! - прикрикнул дед Мазай, хотя кричать в микрофон было
бессмысленно - чувств он не передавал.

Шутов доложил по-русски, используя в длинной речи всего два слова, однако
сразу же стало понятно...

8

По опыту Глеб знал, что, когда из засады бьют колонну на шоссе, в первые
мгновения совладать с собой и оказать сопротивление может и в состоянии
только профессионал высочайшего класса, либо летчик, по которому все время
бьют неожиданно и на размышления остаются доли секунды - ответить огнем или
рвануть ручку катапульты.

После первого гранатометного выстрела из всех дыр БТРа ударил огонь, в один
миг обратив боевую машину в братский гроб. Головеров вскинул на плечо
вторую трубу, чтобы засадить в "Мерседес", как из БРДМ ударил
крупнокалиберный пулемет, причем довольно прицельно, так что на голову
посыпался тальник, остриженный пулями.

- Здесь! - радостно выкрикнул он и, сменив позицию, разнес вдребезги
ЗИЛ-кормовоз, замыкавший колонну.

Теперь БРДМ и "Мерседес" были заперты на дороге. Вырваться можно было, лишь
съехав с полотна в грязный, глинистый кювет: дождь уже сделал свое дело.

Поливая огнем кусты, броневичок попытался это проделать и тотчас же прочно
увяз, сел на брюхо, тем самым лишившись и сектора обстрела, заслоненный
высокой дорожной насыпью. Наконец, в "Мерседесе" "проснулись", ударило враз
несколько автоматов. Глеб еще раз незаметно сменил позицию и гранатой из
подствольника заткнул все лающие пасти в роскошном лимузине.

А броневик в кювете бессильно выл двигателем, словно попавший в капкан
одинокий волк. И даже лапу отгрызть было невозможно...

Уже не спеша, будто смакуя исторический миг, Глеб потянул из-за спины
последнюю трубу гранатомета и, не скрываясь, поднялся на дорожное полотно
возле коптящего черным дымом БТРа, чтобы в любой момент уйти за его броню.
БРДМ еще дергался, елозил в раскисшем суглинке и лишь глубже погружался в
трясину.

Головеров встал на колено и выцелил зеленый борт машины...

И сквозь рамку прицела увидел, как откинулся командирский люк и из недр
брони не спеша выбрался человек, встал на башне, отшвырнул танковый шлем и
аккуратно водрузил на голову армейскую пилотку. Глеб отнял глаз от прицела:
на расстоянии полусотни метров, да еще в утренних сумерках невозможно было
рассмотреть лица, однако он точно знал, что перед ним - Диктатор.

Выбрав место, он легко спрыгнул с увязшего броневика и, размеренно шагая,
поднялся на насыпь. Встал на асфальте посередине проезжей части, на фоне
горящего "Мерседеса" и по военной привычке заложил руки за спину.

Он хотел умереть достойно, повернулся лицом к смерти и теперь ждал ее, стоя
"смирно". Лишь эти заложенные не по-уставному руки подчеркивали его
панибратское отношение к последнему мигу; он бросал вызов, готовился
умереть гордо, как подобает профессиональному воину, генералу и Диктатору.

Он не искал красивой смерти, ибо вокруг не было ни единого зрителя.
Водитель из БРДМа видеть его не мог...

Не опуская гранатомета, Глеб подошел к нему на расстояние в двадцать метров
и встал. Сильный ветер размахивал над головами дымной дубиной, ворочал
клубами огня впереди и сзади, доносил запах жженой резины и горелого мяса.

Прошла минута, вторая...

Диктатор не моргнул глазом и лишь единожды поправил пилотку, когда порывом
ветра ее приплюснуло сбоку. Испытывать его нервы не имело смысла...

Гранатомет был приведен в боевое положение, взведен курок, и палец лежал на
спусковом крючке. Глеб уже не хотел что-либо изменять сейчас, заниматься
обезвреживанием, делать "мягкий" спуск, да и гранатомет больше был не
нужен. Он развернулся вполоборота, поймал в прицел БРДМ и выстрелил.
Реактивный выхлоп гранаты смел листву с кустарника, но ветер подхватил ее,
развернул и вымел на дорогу. Глеб отбросил враз полегчавшую трубу, сделал
несколько шагов вперед.

- Оружие на землю, генерал! Тонкий нос Диктатора слегка вздулся, разжались
стиснутые губы.

- Я безоружен. С кем имею честь...

- Подполковник Головеров, - представился Глеб. - Начальник штаба
спецподразделения "Молния".

Диктатор лишь чуть приподнял брови, кивнул едва заметно - все понял. И как
бы одновременно согласился со своей участью быть плененным "Молнией" - мол,
мне это по достоинству...

Он так и пошел вслед за Глебом, как стоял, - руки за спину, только поза эта
теперь резко изменила окр