Они ползали по кустам совсем близко - один азартно, другой лениво, кое-как.
Лица затянуты трикотажными черными масками, но бушлаты простые, солдатские,
пятнистые от копоти и грязи. Сверху - новенькие разгрузочные жилеты,
напичканные магазинами. Командовал тот, что крался впереди, делал знаки
рукой, изредка что-то громко шептал, и как командир, двигался налегке, с
автоматом и парой пистолетов, по-ковбойски висящих на бедрах. Зато второй
был буквально навьючен оружием: кроме камуфлированного объемистого рюкзака
за плечами - четыре разовых гранатомета, один автомат под мышкой, другой на
животе и еще два подсумка с гранатами к подствольнику. Четверть часа
террористы-неудачники рыскали вдоль дороги, пока вдали не послышался гул
приближающегося грузовика. "Ковбой" выматерился по-русски, неожиданно дал
пинка своему оруженосцу, и они тут же скрылись из виду.

Часа полтора Саня шел за ними, отмечая, что вояки эти отлично знают
местность, легко передвигаются и умеют ходить скрытно, часто проверяя, нет
ли погони. Они стороной обошли деревушку, пересекли сады, изуродованные
танковыми гусеницами, заскочили в "зеленку" и здесь потерялись. Еще целый
час Грязев ходил по лесу, отыскивая следы, и внезапно наткнулся на парней
уже в сумерках. Они теперь шли нагруженные мясом - кажется, успели удачно
поохотиться. Наконец, они притащились на свою базу - подпольный
нефтеперегонный заводишко, явно побывавший в огне. Искореженные трубы и
стальные конструкции, разорванные цистерны от бензовозов; уцелел врытый в
землю каменный сарай, стоящий на отшибе. Скоро оттуда потянуло дымом и
запахом жареного мяса, и Саня подобрался вплотную к этому логовищу: пища
наверняка притупила бдительность часового, маячившего на крыше.

Мало того, часовой оказался безоружным и не сопротивлялся, когда Грязев
снял его с поста и оттащил в угол. Молодой, лет двадцати, парень оказался
безропотным и каким-то заторможенным, несмотря на приличный рост и крепкое,
тренированное тело. Вероятно, это был "оруженосец", значит, "ковбой"
оставался в сарае и соваться туда было опасно.

- Позови своего приятеля, - предложил Саня. - Поговорить бы надо.

Парень боязливо приоткрыл дверь, позвал вымученным голосом:

- Товарищ сержант...

Тот появился с автоматом, молча, поскольку дожевывал мясо, и когда попал в
руки к Грязеву, задергался и захрипел как сумасшедший.

- Не шуми, братишка, - Грязев попробовал урезонить, - я свой, и видишь -
безоружный. Разговор к тебе есть.

"Ковбой" понял, что не вырваться, слегка поуспокоился, но не сдался,
выплюнул мясо, спросил глухо:

- Тебе чего надо? Кто такой?

Саня отобрал у него автомат, усадил на камень. "Оруженосец" тем временем
стоял рядом, покорный и безразличный.

Они были совсем еще мальчишки, сейчас - бессильные, ошалевшие и
подавленные. Особенно "ковбой" - белобрысый, тонкогорлый и кадыкастый пацан
с прыщавым по-юношески лицом.

- Мужики, будь я чужой - разговаривал бы иначе, верно? - примирительно
начал Грязев. - И не стал бы топать за вами до этой норы, а хлопнул бы по
дороге или живыми взял. В общем, я ищу своих, свое подразделение. А вы
должны знать, кто еще остался в Чечне.

Или слышали.

- Ты что, с неба упал? - презрительно спросил "ковбой", однако же, рыская
глазами, оценивал обстановку. - Всех вывели давно...

- Всех-то, может, и вывели, но кое-кто должен остаться, - многозначительно
заметил Саня. - Спецназ, разведка... Вы же военные люди, понимаете, всех
никогда не выводят. Ну вот вы, например, не все же машины палите на дороге?
А выборочно, когда знаете, кто едет. Это значит, пользуетесь
развединформацией. Мне и нужен человек, от которого вы ее получаете.

"Ковбой" внезапно рассмеялся, плюнул Грязеву под ноги.

- Дурака нашел? Ну, падла, наглый! Губу раскатал, сейчас скажу, только
шнурки поглажу... А еще русский, шкура продажная! Вынюхиваешь ходишь, кто
остался? Тебе сколько платят, ублюдок?!

Саня чего-то подобного ожидал, поэтому к ругани и обвинениям отнесся
спокойно, даже мысленно похвалил парня - этого на мякине не проведешь...

- Значит, я не внушаю доверия? - посожалел он. - Обидно... Понимаешь сам,
удостоверения в кармане носить не могу, тем более, сюда приехал из-за
границы...

- Пой, пой, пташечка! - "Ковбой" как-то странно поправлял бушлат, словно
приучивал к движению - вероятно, где-то под ним было оружие. - За границей
выучился петь?

- Положи руки на колени. - Грязев брякнул автоматным ремнем. - И сам
подумай, зачем мне вынюхивать? Проще сейчас допросить тебя с пристрастием
или передать чеченцам, если я их шпион, правда? А я сижу тут и веду с тобой
тары-бары. Это после того, как вы мою машину спалили на дороге.

- Да у тебя на роже написано - провокатор! Ну, падла! - Это уже относилось
к оруженосцу. - Зря я не урыл тебя, сука!

- У него есть станция радиоперехвата! - неожидан-но заявил тот, указывая
пальцем на "ковбоя". - Он заставлял меня слушать!..

- Молчать! - взревел "ковбой". - Удавлю, если пикнешь!

Оруженосец отошел поближе к Грязеву, словно искал защиты, заговорил
торопливо:

- Спецназ, который вы ищете, сейчас находится в районе Умара, это по дороге
на Бамут...

- Убью, гад! - дернулся "ковбой". - Закрой рот, скотина!

Тот спрятался за спину Грязева, втянув голову в плечи, кивнул на своего
товарища:

- Он с ними встречался, на моих глазах. Со снайпером разговаривал.
Позавчера... У них постоянная связь по рации, в половине одиннадцатого
вечера выходят в эфир.

"Ковбой" заскрипел зубами.

- Видишь, приятель-то у тебя? - усмехнулся Саня. - Сдает тебя - глазом не
моргнет. А если бы я в самом деле был душманский лазутчик?

- Пожалел суку! Матерью поклялся.

- Да, брат, вот тут-то ты промахнулся. Меня обвинил во всех смертных, а сам
змею на груди пригрел... Ну ладно, потом с ним разберешься. Так спецназ в
районе Умара? Или у вас такая игра на случай если прихватят? Ты не наврал
мне, парень?

- Нет, я сказал правду! - Оруженосец испуганно завертел головой. Позавчера
там были, гранатометы принесли и радиостанцию... Вы домой меня отпустите? Я
знаю, как идти, один доберусь... Мне же недалеко, до Воронежской области!..

- Я вас обоих отпущу, - пообещал Грязев. - Война же кончилась, можно идти
домой.

- Только по отдельности! Я его боюсь! Он насильно меня водил с собой,
потому что радистом был и чеченский знаю. Говорить не могу, но все
понимаю...

- Вот горе-то горе, - вздохнул Саня. - Ладно, отпущу по отдельности...

Вероятно, от радости, доверчивый оруженосец потерял бдительность, вышел
из-за спины. Да и сам Грязев сплоховал, отвлекшись на спецназ под Умаром -
"ковбой" не упустил мгновения. Показалось, он лишь едва коснулся спины
своего приятеля - ножа Саня не заметил, - а тот вдруг ткнулся головой в
грудь, вцепился руками в плащ и стал медленно оседать.

- На тебе, падла! - чуть запоздало прохрипел "ковбой".

Грязев выбил у него нож из левой руки - вероятно, потому и не заметил
вовремя, что следил больше за правой, сбил на землю.

- Ты что сделал, сволочь? Зачем ты его?!

Он перевернул оруженосца - измазался в крови. Тело его мелко подрагивало в
агонии, сжимались и разжимались кулаки...

- Знал бы - раньше замочил! - выдавил "ковбой". - Жалел гада...

Саня вытер руки о траву, встал над убитым, не спуская глаз с "ковбоя".

- Сумасшедший!.. Это же был человек! Понимаешь?

- Это - не человек! - выкрикнул тот. - Это скотина, раб! Раб по жизни и по
духу!

Удар был профессиональный, точно под левую лопатку, в сердце. Смерть эта не
то чтобы потрясла, а как-то возмутила, озлила Грязева чувством собственной
вины, как было там, на Балканах, когда он сам резал выняньченных своими
руками диверсантов.

- Прости, брат, - сказал он мертвому. - Война есть война...

"Ковбой" отчего-то присмирел, сидя неподалеку на земле, в сумерках вдруг
пропали его блистающие огромные глаза и белело только узкое тонкое лицо.

- Уходи! - приказал Грязев. - Похорони... товарища и уходи.

- Оружие отдашь? - минуту помолчав, спросил он.

- Нет, не отдам! Иди домой! Хватит, навоевался.

Это он пропустил мимо ушей, встал.

- Ну и хрен с тобой, не отдавай. Что я, в Чечне оружия не добуду?

- Я сказал - иди домой! - приказал Саня, хотя чувствовал, что это
бесполезно.

Парень снова сел, искоса глянул на мертвого.

- Он был раб!.. Пятнадцать месяцев назад дезертировал, паскуда. Продал
автомат духам и удрал. Они же его и поймали... И сделали рабом! Потом что
он был по жизни раб! А я хотел сделать из него человека... Ты меня слышишь?

Грязев молчал, и это заставляло "ковбоя" оправдываться.

- Он, падла, целый год добровольно жил в рабстве! Говорит, даже ночью не
охраняли... Он, сука, всех нас опозорил! У духов коронка - иметь русского
раба! Который работает и не убегает. Они их как скотину продают, отдают за
долги, меняют... Честное слово, думал, человеком сделаю! А из раба человек
уже не выходит... Я его же у духов отбил. Везли менять на какого-то
чеченца, который в Моздоке сидит... Он, паскуда, дезертировал, да еще и к
мамке привезут? А потом еще женится, потомство даст?! Ну, что ты молчишь?
Скажешь, я не прав?

- Ты тоже дезертир, - мрачно отозвался Саня. - Так что помалкивай.

- Кто? Я - дезертир? - взорвался "ковбой" и снова заскрипел зубами: с
нервами у него было совсем плохо...

- Войска вывели, а ты здесь...

- Надо мне, потому и здесь, - все-таки справился с собой вояка, но хватило
ненадолго. - Мочить их буду, пока жив! Пока всех не уничтожу лично, своей
рукой. Пока последнего не урою!

- Всех не уроешь, потому что с нервами у тебя совсем худо.

- Я два раза Гудермес брал!

- Ну и что?

- Как - что? - вдруг изумился он. - Два раза брал! Гудермес! Какие тут
нервы? Тем более, во второй раз у меня... Духам положена кровная месть, а
нам что? А мне что?! И я буду мстить. Пока всю эту банду не перережу. Как я
пойду домой, сам подумай?

- У тебя что, брат погиб? - спросил Саня. "Ковбой" несколько минут ковырял
землю и осторожно, чтобы не слышали, швыркал носом.

- Не брат... Брата у меня нет. Отец. Его раненого в плен захватили, когда
во второй раз брали Гудермес. Ладно бы просто убили... Над телом
надругались... Я нашел, кто, всех по именам знаю, всю банду. Трем отомстил.
Еще пятеро по земле ходят.

- Отец был офицером?

- Да нет, рядовой. В одном отделении были... Приехал за мной. Помнишь,
московские ублюдки подхватили душманскую кампанию, чтоб родители детей из
Чечни забирали? Ну вот, батя и прилетел сюда, с матерями. Уговаривать, - он
довольно быстро успокоился - тайно выплакался. - А посмотрел, что творится,
и остался. Заключил контракт. Полгода вместе воевали. Он тоже когда-то в
десантуре служил срочную... На моих глазах взяли. Меня тоже ранило, девять
осколков достали... Патроны кончились, падла! Последнюю гранату кинул... и
не докинул, только самого оглушило.

- Не знаю, что сказать тебе, брат, - помолчав, вздохнул Грязев.

- Не знаешь - не говори! - отрезал "ковбой".

- Мой тебе совет - иди домой. Убьют - не станет у твоей матери ни мужа, ни
сына.

- Отомщу, - уйду.

- Да убьют же тебя, дурак!

- Не убьют! - уверенно заявил он. - Бог за меня, чую, как оберегает.
Столько раз смерть отводил...

- А как потом жить-то тебе? Он понял, о чем речь, встал, потоптался, снова
искоса глянул на мертвого раба.

- Не знаю... Но в третий раз на Гудермес не пойду. Лучше на Москву. За эту
войну еще надо отомстить. Только не знаю пока, кому именно. Конкретных имен
не знаю. Но я обязательно узнаю!

Грязев бросил ему под ноги автомат, сел, обхватив голову руками, зажал уши
- то ли в пространстве, то ли в нем самом что-то тоненько, с однообразным
переливом, зазвенело - эдакий серебряный колокольчик, напоминающий
жаворонка в весеннем небе. Только надсадно, навязчиво, как звенит при
кессонной болезни...

2

Он больше никого не брал в плен, даже если была возможность и противник сам
сдавался на милость победителя. Верить на этой войне оставалось только
самому себе, ну еще, может быть, собственной удаче, которую он
предчувствовал, как одинокий матерый волк, вышедший на охоту в нужное время
и определенное место. Тем более, брать в плен Кастрата второй раз не имело
никакого смысла, даже если бы он раскололся и выдал все свои московские и
зарубежные связи. Глеб уже не нуждался в информации, поскольку не
рассчитывал больше продолжать войну. Он успокаивал себя, что эти последние
штрихи двухлетней битвы - не месть и не террор, а просто акты возмездия:
всякий виновный обязан на себе испытать неотвратимость наказания. Последним
из осужденных Головеровым оставался депутат Госдумы, после вывода войск не
выезжавший из Чечни. Личный друг Диктатора, когда последнего настигло
возмездие, внезапно пропал с экрана телевизора, где появлялся раза по три
на дню, освящая своим словом самые разные события, и это его нелегальное
положение говорило о многом. Например, о том, что через него осуществлялась
прямая связь официальных властей в России с Диктатором - переговоры,
консультации, взаимный обмен информацией.

И это все за спиной у воюющей армии...

Кастрата отстранили от "государственных" дел, дали временную отставку,
посадили на скамейку запасных, и он, предоставленный самому себе, ринулся
поправлять свои финансовые дела. Глеб выслеживал его около месяца,
тщательно изучая маршруты движения. После того как авиация федеральных
войск освободила небо над Чечней, Кастрат стал передвигаться чаще всего на
собственном вертолете, купленном в Азербайджане. Вероятно, тоже
предчувствовал свою смерть на дорогах, исходящую от ловца.

Первое покушение не удалось: Головеров выпустил по вертолету две гранаты,
но сбить машину на приличной высоте не удалось, не хватило дальности полета
снарядов. После этого Кастрат стал осторожнее и ниже километра не летал.
Требовалось подходящее оружие - "стингер" или отечественная "стрела" на
худой случай, а их было не так-то просто раздобыть. Кастрат базировался в
Бамуте, по крайней мере две последних недели взлетал только оттуда, однако
в любой момент мог перебраться куда угодно, и снова потребуется месяц на
розыски его логова.

Выход подвернулся неожиданный - вот она, удача! После ухода войск Чечня
лихорадочно формировала войска и вооружалась, в том числе и
противовоздушными системами. Из-за рубежа через Азербайджан шел если не
поток, то мощный ручей самого разного оружия, и Глеб без всякой подготовки
вышел на большую дорогу, как простой разбойник. Потом он никак не мог
объяснить себе, чем ему приглянулся этот грузовик, шедший по ночной дороге
в сопровождении легковой машины. Не такая и легкая добыча - человек пять
охраны...

Головеров сначала осадил легковушку, - стрелял под переднее колесо, но так,
чтобы не повредить резины. Тяжелая пуля из "винтореза" ударила по месту -
двигатель заклинило, машину начало бросать по дороге, а грузовик тем
временем проскочил вперед метров на семь-десят и остановился. Водитель
легковой справился с управлением, затормозил, и трое, выскочив из кабины,
сунулись под капот. Глеб уже был возле грузовика, лежал в кювете, поджидая,
когда спешатся его пассажиры, а их было двое. Один вылез, пошел узнать, в
чем дело, и едва удалился на приличное расстояние, Головеров вплотную
приблизился к КАМАЗу, в упор застрелил второго и мгновенно заскочил в
кабину, приставил пистолет к толстому брюху водителя.

- Трогай! За скорость плачу особо.

Водитель был в шоке, поскольку выстрела не слышал - пистолет с глушителем
да и двигатель работал, - но у охранника рядом снесло полчерепа, обрызгав
его мозгами и кровью. Пришлось приводить водителя в чувство выстрелом возле
самого уха. Машина отъехала метров на сто пятьдесят, когда сзади застучала
очередь. Глеб на ходу выбросил убитого и выключил фары с габаритными
огнями.

- Привыкай ездить в темноте.

Этот толстяк за баранкой не знал, что везет, или делал вид, что не знает.
Пытать его не было никакой охоты. Головеров, путая следы по многочисленным
проселкам и полевым дорогам, надежно ушел от всякого преследования,
забрался в крытый кузов и сам проверил груз. Можно сказать, драгоценный -
шесть упакованных в ящики "стингеров"...

Но потом последовала целая серия неудач: Кастрат из своего логова несколько
дней не высовывал носа - принимал гостей, если судить по радиоперехвату.
Затем выехал все-таки, но с такой кавалькадой и охраной, что Глеб понял:
наказать депутата можно, только потом ног не унести. А он не был фанатом,
чтобы отдавать жизнь за какого-то паршивого, с бабьим голосом, человечка...

И наконец, у Кастрата что-то случилось с личным вертолетом: то ли поставили
на регламентное техобслуживание, то ли привезли некачественное топливо.

Но зато в удачный день, который Глеб почуял с момента, когда проснулся от
холода в норе, устроенной среди камней, приговоренный к неотвратимому
наказанию депутат выехал из Бамута налегке, в сопровождений всего одной
машины с охраной. Глеб вышел на дорогу за полтора часа, отыскал удобную
позицию и стал слушать эфир. Расслабленные после ухода войск бандиты
чувствовали себя еще вольготно и слишком много болтали, особенно на
блок-постах - играли в государственный подход ко всякому делу.

В эфире Кастрата называли всяко - Посол, Картавый, Боров, Груз, Двенадцать
или откровенно - Депутат...

Глеб отстрелялся за полминуты. И когда обе машины пылали вместе с асфальтом
- гранатометов не было, вершить возмездие пришлось "шмелями" - из задней
машины все-таки выскочил один факел, покатился по обочине. Головеров
вначале пришил его короткой очередью и лишь после того удостоверился, тот
ли испытал неотвратимость наказания, хотя ни секунды не сомневался.

Личного друга Диктатора настигла та же участь...

Глеб тут же, на дороге, бросил на землю последний оставшийся огнемет,
закинул автомат за спину и ушел в горы.

Оставаться в Чечне больше было не за чем...

О том, кто совершил акт возмездия, мог знать всего один человек на свете -
Миротворец. И то, не знать, а всего лишь догадываться.

И молчать до конца своих дней.

Впервые их свела судьба летом девяносто второго, в тот самый год, когда
Глеб встретил Мариту. Явившись в Приднестровье, Миротворец и в самом деле
установил мир, видом своим и тяжелой, жлобоватой решимостью до полусмерти
испугав "румын". Впрочем, их особенно-то и пугать было нечего: учинив разор
и смерть, больше напоминающие разбойный беспредел, чем войну, "румыны" уже
тряслись от страха сами, ожидая возмездия И всякий, пришедший сюда и
проявивший силу воли, мог стать миротворцем и национальным героем.

Как бы там ни было, но в кругах оперативного состава ГРУ, и, в частности,
"Молнии", он получил это горделивое прозвище.

Едва на всех "фронтах", направлениях и позициях прекратились боевые
действия, Миротворец пригласил к себе командира группы "Щит",
сформированной в "Молнии" специально для Приднестровья, - спасали объекты
оборонной промышленности от диверсий и артобстрелов. Обязанности командира
тогда исполнял начальник штаба Глеб Головеров, одновременно будучи старшим
в антиснайперской команде и собственно снайпером, рядовым бойцом. Мариты
уже на свете не было, Глеб переживал самые тяжелые дни и перед аудиенцией с
национальным героем всю ночь на пару с Князем хлестал терпкое молдавское
вино, крепленое чачей из шелковицы. Хмель не брал, напротив, становилось
хуже, тоскливей, так что вся будущая жизнь казалась теперь рвотным комом в
горле: сунь два пальца - и нет ее...

Он явился к Миротворцу в грязном, окровавленном на плече камуфляже - том
же, в котором ползал по теплотрассам, небритый, с мятым от короткого и
мутного сна лицом. Кого уж ожидал увидеть национальный герой, было неясно,
но не такого бичеватого вояку. Несколько минут с тупым гневом взирал на
Глеба, не соизволившего доложить по форме, затем брезгливо сунул под нос
бумажку.

- Вверенной мне властью приказываю вывести группу "Щит" с территории
Приднестровской республики, - пробасил он. - Объекты возьму п