ы бы родила мне...

Поворачиваемый в железной гулкой двери ключ был слышен на всю квартиру, как
своеобразный сигнал. Лариса вмиг забыла о боли.

- Шестой час! За нами пришла машина!

- Идем! - воскликнул он и схватил спортивные брюки.

- Брось эту дрянь! - велела она и, распахнув створки белого шкафа, вынула
белоснежный костюм-тройку. - Хочу, чтобы ты был красивым и элегантным.

В коридоре уже слышались шаги Мангазова.

- Молодые, пора! - поторопил он бодрым, веселым голосом. - Вас ждут дальние
страны!

Грязев побрился, протер лицо лосьоном и обрядился в костюм. Все был
прекрасно, разве что чуть смущала "бабочка" с рубином. Как бы крадучись, он
плеснул себе в стаканчик "Двина" и выпил.

- Не злоупотребляй моей добротой! - засмеялась она и погрозила пальчиком. -
Нам в дорогу!

Лариса обрядилась в какой-то белый, индийского типа наряд с широким легким
шарфом, который можно было набрасывать на голову, попросила застегнуть
жемчужное ожерелье на шее, молниеносно сделала легкий макияж. Потом под
восхищенные возгласы Мангазова они пили кофе на кухне, и Грязев, изображая
Пашу-дурачка, с блаженной улыбкой сообщил, что его жена - беременна. Алика
почему-то это известие слегка расстроило, хотя он не подавал виду, и что-то
забалагурил по поводу продления рода, любви к детям и внукам. Скорее всего,
беременность не входила ни в расчеты, ни в контракты, ни тем более в
инструкцию по обработке "объекта", выданные Вале-Ларисе.

Мангазов пригнал крошечный микроавтобус иностранного производства, с очень
удобными раскидывающимися креслами, маленьким столиком и даже
холодильником. А кроме того, водительское кресло отделялось толстым стеклом
и темной занавеской.

И единственная дверь в этот комфортабельный салон открывалась лишь из
кабинки водителя, невзрачного бровастого человека, который не проявлял к
пассажирам никакого интереса. Эдакий типичный извозчик.

Два больших чемодана стояли за креслами, притянутые резиновыми жгутами.
Никакого морского путешествия не намечалось. Очевидно, Грязева с молодой
женой решили везти в Турцию через Чечню и Азербайджан. Никакой мороки с
паспортами, визами, кораблями. По дороге возлюбленная накачает коньяком
"Двин", и очнешься уже в центре подготовки диверсионно-разведывательных
формирований "Шамиль".

- Ангела нам в дорогу! - пожелал Грязев, усаживаясь в кресло.

- Что ты сказал? - насторожилась законная жена, несколько отстраненная,
отвлеченная болью в животе.

- Я сказал, милая, что пускаюсь в эту дорогу с ангелом!

Она приняла это на свой счет, улыбнулась и поправила ему галстук-"бабочку",
все время поддавливающий, как жесткий собачий ошейник.

Бежать надо было при первой же проверке документов, где-нибудь на посту
ГАИ. Демонстративно выйти из автобуса и дать деру. Менты всполошатся,
побегут догонять, и лучше, немного подразнив их, позволить взять себя. Они
обязательно возьмут Алика с женой, но это уже их проблемы. Учитывая
сегодняшнее состояние с преступностью, непременно начнется разбирательство,
и тут придется наваливать на себя все смертные грехи, чтобы ни в коем
случае не отпустили. Мангазов наверняка выправил хорошие документы,
выстроил легенды, так что вроде бы и задерживать не за что...

На выезде из Москвы их остановили, однако гаишник проверил лишь водителя,
козырнул и взмахнул палкой. Законная жена вынула из холодильника две банки
с соком, сама вскрыла и подала Грязеву. Конечно, неплохо бы
попутешествовать вот так, с невиданным комфортом, чтобы потом было что
вспомнить. Сбеги, - и эта сказка никогда не повторится...

В какой-то момент ему показалось, что везут в аэропорт Домодедово. Это был
бы самый лучший вариант: расстаться с женой у стойки спецконтроля и
исчезнуть в огромных недрах вокзала, без милиции и разбирательства. И пусть
себе летят на здоровье... Но микроавтобус уверенно повернул на дорогу к
Кашире - маршрут, как и все в этой операции, был проработан. Грязев немного
откинул сиденье и стал любоваться своей женой. В индийском сари - знала
вкусы мусульманского Востока! - она выглядела прелестно: тонкая, нежная,
благородная и неприступная. У какого мента откроется рот спросить
документы?.. А низ живота у нее продолжал болеть - так и не отнимала руку,
поглаживала, грела, скрывая страдания. Грязев несколько раз попытался
заигрывать с ней, смотрел влюбленно, искал пальчики в складках ткани; она
встречала это дежурно, без восторга, тщательно пряча брезгливость. А ему в
тот миг хотелось, чтобы на месте законной жены оказалась другая женщина,
также имеющая два имени, две какие-то странные жизни: одна - для дорог,
вагонов и случайных встречных, другая - для ветреного берега океана, где в
каждой раковине было спрятано по жемчужине.

Он чувствовал великое противоречие в женских душах, но как ни искал, не мог
найти иной, более значимой и убедительной причины, чем стремительное
угасание мужского начала в мужчинах. Все произошло на посту ГАИ у развилки
дорог близ Каширы.

Двухрядное движение сужалось, втискивалось в специальный пропускник,
огороженный трубами и железобетонными блоками. Здесь была тотальная
проверка автотранспорта: у иных только проверяли документы и груз, а
некоторые машины, особенно иномарки, загоняли в тупик со шлагбаумом и
делали форменный обыск, как на блокпостах в "горячих точках". Заметив
медленно движущийся хвост автомобилей, Грязев решил, что лучшего места не
будет до самого Воронежа. Равнодушно подремывая в кресле, он следил за
Мангазовым и отмечал его уверенность и хладнокровие. Поджидая очереди, он
даже стал ленивее, равнодушно поглядывал, как в дождевых росчерках снует
возле машин вооруженный автоматами ОМОН.

Он не шевельнулся, когда гаишник в мокром бронежилете указал им путь в
тупик. Четверо серых автоматчиков закончили обыск очередной машины и
приступили к микроавтобусу. Один встал со стволом наготове в стороне, трое
приблизились к машине с разных сторон. Грязев ждал щелчка в замке на двери
и команды предъявить документы. Выгонять под дождь мирную пару в белых
нарядах было бы преступно... Замок щелкнул, дверь распахнулась.

- Всем выйти из машины! - был приказ. Их поставили руками на кузов,
рядышком. Мангазова и водителя - с другой стороны. Один омоновец нырнул в
салон, двое занялись личным обыском. Грязев неожиданно пожалел, что на
улице дождь и пустырь за насыпью дороги, по которому придется удирать, в
лужах, грязных колеях и высоком прошлогоднем репейнике. Пропал белоснежный
костюм! Поди, и не поносить больше такого...

- Прощай, Лариса, - сказал он, когда омоновец в беспалых грязных перчатках
стал приближаться к нему.

Она не расслышала или не успела никак среагировать на фразу, брошенную
вполголоса и как бы ненароком. Грязев обернулся к омоновцу и замер с
открытым ртом... Перед ним был майор Вася Крестинин. Его задубевшую на
ветру и холоде красную физиономию невозможно было спутать. Грязев знал, что
Васю пригласили в "Альфу", которая не имеет никакого отношения к ОМОНу и
подобным проверкам на дорогах... Крестинин сделал ему знак - "не вижу", с
ленивой строгостью предупредил:

- Стоять спокойно... Личный обыск.

И полез щупать грязными лапами белую пару. Едва уловимым движением опустил
что-то во внутренний карман пиджака. И тут же перешел к Ларисе, ощупал
грудь, талию, путаясь в складках, бесцеремонно и грубо провел руками по
ногам, скрытым под тканью.

- Свободны, в машину, - буркнул он и тяжелый, как шкаф, надменно побрел
вперед.

Грязев еще стоял, опираясь на кузов микроавтобуса, и подавлял страстное
желание выматериться.

- Мы свободны, милый, пойдем, - Лариса взяла его под руку. - Дождь идет...
А чтобы не простудиться, мы выпьем коньячку!

Он сделал физиономию Паши-дурачка и радостно засмеялся...

8

Когда генерал приехал на свою новую квартиру, жена была уже там, что-то
расставляла, разбирала гору сваленных вещей и новым жильем была недовольна:
до метро шесть остановок на автобусе, недалеко день и ночь гудит кольцевая
дорога, и вообще и в частности... Зато Катя испытывала восторг, потому что
получила отдельную комнату с видом на сосновый бор, потому что ее в связи
со "смертью" отца срочно перевели на заочное отделение, и еще, и еще...
Генерал удовлетворился тем, что квартира была соединением двух
двухкомнатных с выходами в разные подъезды и можно было незаметно исчезать
через черный ход. Остальное ему сейчас было безразлично...

Целый вечер сидели и как-то отвлеченно решали, собирать новоселье или нет.
Вроде бы надо: сменили квартиру, номер телефона, фамилию, образ жизни,
привычки и пристрастия, знакомых и друзей - причин достаточно, чтобы
устроить хоть какое-нибудь торжество. Сошлись на компромиссе - пригласить
Сыча для папы, одинокую сестру мамы - для мамы, а для дочери - Тучкова,
выплаканного, затребованного в истериках и ультиматумах. Что она только,
дура, нашла в нем...

Назначили день, час и стали готовиться, поджидая гостей. Однако среди ночи
приехал полковник Сыч, прошел к генералу черным ходом и чуть ли не с порога
сообщил, что вакуумные заряды с трикотажной фабрики "Гюльчатай" бесследно
исчезли при невыясненных обстоятельствах и, вероятнее всего, вывезены в
неизвестном направлении. На всех дорогах, ведущих в Чечню, выставлены
специальные милицейские наряды, в составе которых есть профессиональные
саперы, проверяются автомобили, поезда, отдельные граждане, но это вряд ли
что даст. Скорее всего, эти заряды огромной разрушительной силы остались в
России. Их перевезли к "потребителю", который будет владеть "игрушками"
хоть до скончания века и при необходимости шантажировать любое
правительство - вакуумные бомбы можно без труда заложить на территории
химически вредных производств и даже на атомных станциях, где их
практически невозможно будет отыскать с помощью даже самых новейших
приборов. Обычно земля на таких территориях насыщена металлом в виде
всевозможных коммуникаций, железобетонных изделий и просто металлолома,
оставленного после строительства.

На проходной фабрики Крестинин и Шабанов обнаружили только три заряда. А
сколько их уже прошло через эту перевалочную базу? Конверсия развязала руки
оборонным предприятиям, и наладить строгий учет выпускаемой для народного
потребления продукции было просто невозможно при существующей в России
системе контроля. Оборонка клялась и божилась, что ни одного "левого"
заряда не было изготовлено и продано. Однако рабочие ширпотребовского цеха
не получали зарплаты уже полгода и при этом продолжали работать и жить.
Понятно, что у всех дачи, участки земли, что народ в России уже больше не
нуждается в государственном устройстве и может жить сам по себе, поскольку
его, народ, больше никто не обороняет, не спасает от преступников, не
платит заработанных денег, не кормит, не поит, не дает бесплатных квартир.
Государство уже существовало лишь для того, чтобы взимать налоги, и потому
народ в России назывался теперь налогоплательщиком. А налогоплательщику
было уже все равно, что делать в свободное от работы время - вакуумные
бомбы, химическое оружие, ядерные заряды. Он был ничем не связан, в том
числе и совестью, поскольку это чувство было утрачено с началом воровской
эпохи в России. Налогоплательщик искал пути, как не платить налоги.

Государство не может существовать без государственной идеи, народ - без
национальной. Это была аксиома существования суверенных держав, пока еще
непонятная революционно увлеченному "Политбюро" России, После встречи с
Завлабом генерал окончательно уверился в этом и теперь уже не тешился
никакими надеждами. Кажется, и у Сыча поколебалась убежденность, что
дилетанта у власти можно перевоспитать, чему-либо научить, а то и
заставить. Он разочаровался в результатах встречи, хотя считал, что
кое-какой эффект мог быть, если бы генерал до конца оставался выдержанным и
корректным. Он же не утерпел, и когда Завлаб стал выпытывать о возможностях
спецподразделения "Молния" на примере конкретных проведенных ею операций,
дед Мазай заговорил с ним по-испански, затем по-французски и, наконец,
вскинув кулак, произнес: "Но пасаран!" Завлаб вспомнил Дом Советов
девяносто первого - видимо, заблудился тогда не на шутку, - и испанский
"журналист" отложился в его испуганном сознании. Вспомнил и почему-то
сильно обиделся, ушел не прощаясь, а генерал еще раз крикнул ему вслед: "Но
пасаран!"

Теперь дипломатичный Сыч считал, что своим мальчишеством дед Мазай навредил
делу. Завлаб о "Молнии" ничего не хотел слышать, на теннисном корте поминал
ее недобрым словом и упорно проводил свою идею создания спецподразделения
по его плану, без всяких бывших генералов КГБ, их специалистов, советников
и инструкторов.

Перспектива после исчезновения вакуумных зарядов вырисовывалась
безрадостная. Наружная служба, внимание которой было особенно сосредоточено
на контроле за ввозом и вывозом грузов на фабрике, ничего не зафиксировала,
пропажу установили оперативным путем и немедленно произвели тщательный
обыск, заключив "Гюльчатай" в крепкие объятия блокады. Исследовали
территорию, стены здания, чердаки, подвалы, коммуникации. За несколько дней
специальная группа высококлассных профессионалов, можно сказать, пропустила
через свои ладони всю трикотажную фабрику. Одновременно было арестовано все
руководство, проверены работницы цеха колготок на причастность к тайным
операциям на фабрике, задержаны мужчины из обслуживающего персонала и
охранники, повсюду проведены обыски, а "невод" пришел с одной "морской
травой"...

Конечно, что-то из второстепенных задач было выполнено. Например, наружка
засекла, когда с территории убыли двенадцать мужчин-"новобранцев", живших в
отдельном боксе склада. Их хорошо приодели, погрузили с чемоданами на
небольшой автобус, вывезли за кольцевую дорогу, где пересадили в
микроавтобус "Форд", и далее через Дагестан повезли в Чечню. Документы
прикрытия оказались безукоризненными: группа рабочих согласно контракту
направлялась на грозненский нефтеперегонный завод. Набрана была из
безработных, состоящих на учете на биржах труда, что при проверке и
подтвердилось. На одном из постов ГАИ во время досмотра провели литерные
мероприятия, и в результате удалось получить любопытную информацию.
Анализируя разговоры будущих нефтепереработчиков, можно было сделать
определенный вывод: дюжина парней представляла собой пока еще не обученных
"диких гусей" - наемников, которые после соответствующей подготовки должны
были отслужить три года в вооруженных силах Чеченской республики. Пока что
это был строительный материал, но материал весьма подходящий, поскольку уже
получил соответствующие качества в лагерях. Десять из двенадцати были
когда-то осуждены за разбойные нападения, грабежи и хулиганство, а двое
проходили срочную службу в морском спецназе.

Как и следовало ожидать, "Форд" не доехал до Грозного, а свернул в сторону
Шали и скоро разгрузился на окраине одного из сел.

Сыч утверждал, что после каждого доклада обстановки на его "фронте"
директор ФСК прозревает и становится умнее, вместе с этим оказывает все
больше доверия полковнику, позволяет принимать самостоятельные решения.
"Брандмайор" рос на глазах: получив сообщение, что вакуумные заряды
бесследно исчезли с фабрики, он не заорал, не стал грозить увольнением, как
это бывало раньше при неприятных известиях и результатах. По наблюдениям
Сыча, он понял, что основная опасность кроется вовсе не в этих трех
зарядах, сообразил, почему нельзя было провести обыск и изъять их сразу. Он
заявил, что не будет ему мешать, полностью развязывает руки, и очень как-то
проникновенно попросил найти опасные "игрушки" "Гюльчатай". Сам же,
набравшись смелости, пошел докладывать об этом на самый верх.

И только тут ощутил мощную, глубоко эшелонированную блокаду вокруг себя.
"Брандмайора" под самыми разными видами и предлогами не подпускали к
"генсеку" ни в кабинете, ни в загородной резиденции, ни на теннисном корте.
Он чувствовал, как прочно увязает в массе, которая окружала президента и на
неофициальном языке носила кодовое название "Опричнина", то есть стоящая
опричь престола, а вся информация липнет, становится мертвой и сухой, как
муха на клейкой ленте. "Брандмайору", как и всем, кто когда-то в России
знал правду, казалось, что государь ее не знает, что от него все скрывают;
и ему, как всем ярым правдолюбцам, нестерпимо хотелось прорваться к царю и
открыть ему глаза. Директор ФСК поставил себе такую цель и всеми правдами и
неправдами начал ее добиваться.

"Генсека" окружала огромная толпа, в которой были свои лидеры, носящие
также неофициальные кодовые имена - "Шварцкопф", "Шумим", "Приват-доцент",
"Мальчиш-плохиш", "Опричник" ("Картавый"), "Карась", "Завлаб" и прочие.
Тех, кто стоял чуть подальше, звали просто и ласкательно - Паша, Андрюша,
Галя... "Брандмайора" гоняли, как теннисный мяч, выпытывали истинные
причины, а услышав, что оружие массового поражения выпускается уже как
ширпотреб и появилось на рынках, начинали либо орать на директора ФСК, либо
таращили испуганные глаза. По непроверенным данным, информация об
исчезнувших вакуумных зарядах все-таки достигла ушей "генсека". Будто он
крепко выругался и произнес фразу: "Я его накажу!" и вызвал начальника
охраны.

И было непонятно, к кому относилась эта угроза...

По всей вероятности, Сыч действительно оказывал влияние на "брандмайора",
заставлял его думать, шевелиться и ориентировать занятую своими проблемами
"опричнину" на проблемы безопасности государства. Но уж не настолько, чтобы
можно было хвастаться своими успехами. А Сыча иногда начинало заносить, в
его тоне генералу слышалось слишком много самоуверенности. Казалось, он
пытается делать хорошую мину при плохой игре. Можно сказать, упустив из рук
злополучные вакуумные заряды, не сумев воспользоваться дармовым,
представленным за здорово живешь уникальным оперативным материалом, он не
чувствовал себя виновным и удрученным. Напротив, снова проявилась
вальяжность, довольный хохоток при встречах и дурная привычка -
недослушивать или перебивать собеседника. Он будто радовался, что заряды
уплыли в неизвестном направлении и это обстоятельство заставит теперь
шевелиться и думать всю "опричнину", "генсека", "членов Политбюро" на
постах президентов в республиках и все мировое сообщество, которое, заражая
Россию идеями демократии, в первую очередь заразило ее всеми своими
болезнями.

Генерал отгонял навязчивую мысль, что самоуверенность Сыча продиктована в
первую очередь особым расположением к нему директора ФСК и развязанными
руками...

И все-таки он недооценил человека, с которым лежал когда-то в реанимации...

Буквально накануне новоселья Сыч приехал к деду Мазаю рано утром, позвонил
в дверь черного хода - звонок был выведен в кабинет, - хохотнул, что не
дает спокойно спать, и развалился в кресле.

- Можешь на меня кричать, топать ногами, - позволил он. - Но тебе придется
поговорить еще с одним человеком.

- По настоянию твоего любимого шефа? - спокойно спросил генерал.

- По настоянию самого этого человека, но посредством шефа, - поправил Сыч.
- Я уже становлюсь серым кардиналом или сводней.

- Поздравляю с новой должностью!

- Спасибо... Человек большой, всюду стоит рядом с "генсеком".

- У нас нет маленьких людей, стоящих рядом...

- Ты его знаешь, - несмотря ни на что, продолжал Сыч. - Правда, он редко
мелькает в "мусорном ящике", не любит журналистов, камеры, микрофоны...

- Знаю, знаю. Комендант, - перебил его генерал. - Но разговаривать не буду,
никому не верю. Исчезают три единицы оружия массового поражения! И ничего в
государстве не происходит. Спецслужбы Дудаева продолжают действовать.
Заканчивают операцию по фальшивым авизо - начинают вывоз волонтеров,
специалистов по диверсиям и разведке... И ты тоже, профессионал! Если тебе
развязали руки - ставь на уши всю эту мафию и ищи! А ты занимаешься
сводничеством!

- А мне нечего искать! - хохотнул Сыч. - Что искать, если ничего не терял!

Дед Мазай не спеша придвинул к нему стул,