приблизиться к
противнику на короткую, в один рывок, дистанцию, расстрелять его в упор,
появившись внезапно, и перескочить дорогу. Но спецназ, видимо, был знаком с
тактикой "Молнии", знал ее самые сильные стороны и рисковать не стал. Едва
начало темнеть, спешно погрузился на два оставшихся броника и отступил к
Урус-Мартану, как и предполагал Крестинин, оставив засаду возле горящей
техники и трупов.

Уже в полной темноте высланные вперед две "тройки" без шума убрали сюрпризы
"волков" и захватили в плен одного из них, как оказалось, абхазца по
национальности. И когда возвращались назад, наткнулись на сюрприз, никем не
предусмотренный. Сапер Тучков, знавший все мыслимые и немыслимые виды
противопехотных мин, наступил на одну из них, роковую, уготованную для
него, соблазнившись гранатометом на спине убитого "волка". Князю оторвало
левую ногу по колено, правую раздробило и вытек поврежденный глаз...

Это был первый тяжелораненый в группе, причем в самый неподходящий момент,
когда надо пробиваться к своим и одолевать большое расстояние в ночных
марш-бросках. Крестинин увел своих мужиков подальше в "зеленку" и стал,
чтобы медик Отрубин при свете ручных фонариков смог сделать операцию и
перевязку. Пока Капеллан обрабатывал под местным наркозом раны Тучкова,
допрашивали пленного "волка". Парень оказался смертником, носил зеленую
повязку на голове, но почему-то расставаться с жизнью не спешил и не дернул
кольцо гранаты, привязанной к животу. В прошлом был учителем физкультуры в
Сухуми, ушел в спецназ Диктатора после абхазо-грузинской войны, подготовку
проходил в течение года на территории Турции, в учебном центре "Шамиль".
Перед "волками" стояла задача уничтожить спецподразделение "Молния", за
которое они приняли группу Крестинина, в крайнем случае не выпускать его из
этого района, оттесняя от дорог, навязывать беспрестанные бои, пока
национальная гвардия не придет на помощь и не блокирует "зайцев", в том
числе и с воздуха.

Получалось, что Крестинин с мужиками отвлекал внимание на себя от основных
сил "Молнии"; он знал, что дед Мазай не бросит группу, обязательно придет
на помощь и теперь задача: оставаться в этом районе и наладить связь со
своими. Пока делали операцию Князю, разведка установила, что за группой
ведется наблюдение, а по дорогам в стороны Аяхой-Мартана и Рошни-Чу
проследовали КамаАЗы с живой силой и несколько БТРов, кроме того, движение
на север перекрыто постами и мобильными группами диктаторского ОМОНа.

Крестинину оставляли один путь - в горы, на юг, где можно запереть группу в
ущелье и уничтожить. Ночами будут отслеживать маршрут движения, а с утра
навязывать бой. Такой ритм даже самый выносливый боец может выдержать не
более трех суток, а если еще учесть, что три дня "зайцы" жили в напряженном
режиме, то и того меньше.

Он не стал избавляться от слежки и чуть ли не демонстративно весь остаток
ночи шел на юг. Пленного "волка" использовали вместо лошади, навьючив его
"малямбой" с раненым Князем. Где-то впереди группу ждала засада, где-то
спецназ готовился к новому нападению, поэтому на рассвете они развернулись
и стремительным марш-броском пошли назад. Важно было за короткий срок
одолеть расстояние, пройденное за ночь, и пока "волки" перегруппировывают
силы, перескочить трассу Минводы - Махачкала.

Шли с полным радиомолчанием, рассыпаясь по "тройкам", когда проходили
опасные зоны, и собираясь потом в условленной точке. Место вчерашнего боя
миновали стороной, незаметно перешли Урус-Мартановскую дорогу и через два
часа приблизились к трассе. Похоже, режим стягивал силы к Грозному:
движение транспорта усилилось, все больше было вооруженных людей в
грузовиках, автобусах и даже частных машинах. Из-за оживления на дороге
"форсировать" ее пришлось поодиночке, выбирая удобные моменты. И хорошо,
что начался дождь, укрывший серой пеленой голое, без кустика, пространство.
Без остановок достигли реки Сунжа, отыскали сарай, обозначенный на карте -
холодный, каменный склеп с шиферной просевшей крышей, - и повалились на
перепревший землистый навоз.

Если сидеть тихо, то здесь вряд ли станут искать, но чтобы выйти на связь с
дедом Мазаем, нужна приличная радиостанция. Судя по радиоперехвату,
километрах в двадцати отсюда находился блок-пост, который время от времени
связывался с Грозным и получал указание по тотальной проверке транспорта и
всех проезжающих в обе стороны. Но захватить его - значит выдать свое
местонахождение, тем более выход в эфир будет наверняка запеленгован. А
разведка между тем показывала, что блокируется весь район от Рошни-Чу до
Ачхой-Мартана с юга и по Алханчуртскому каналу - с севера, эфир гудел от
переговоров, команд и распоряжений. Каменный сарай стоял почти в центре
этой территории...

Что-то произошло! На поиск группы в пятнадцать человек бросили слишком
большие силы. Еще вчера за "зайцами" охотилось всего лишь полсотни
"волков"; сегодня режим будто задался главной целью - выявить
местонахождение небольшого осколка "Молнии" и, самое любопытное, только
блокировать, плотно обложить, зажать и... не применять оружия! Будто решили
взять живьем или перевербовать, перекупить спецподразделение. Допрошенный
еще раз пленный "волк" ничего толком объяснить не мог, и приказ вчера
звучал однозначно - уничтожить русских, всех до одного.

Около трех часов дня над головой прострекотал вертолет, несмотря на сложную
погоду, затем протарахтел на малой высоте "кукурузник" - высматривали,
выискивали возможные для укрытия места и наверняка наводили разведгруппы. В
любой момент следовало ожидать появления спецназа или просто ополчения,
высланного для прочесывания местности. Как не хотелось покидать угла под
худоватой крышей, однако пришлось уходить в серый дождевой сумрак.
Двигались берегом Сунжи, пока было светло, искали брод, чтобы перескочить
на левый берег, но поднявшийся уровень воды не оставил ни одного мелкого
места, отмеченного на карте. А возле устья реки Асса разведка наткнулась на
заслон, выставленный по берегу, - благо, что шел дождь и удалось
ускользнуть незамеченными. Трасса в районе оцепления оказалась запертой
подвижными патрулями, а через километр на обочинах стояли БТРы, грузовики с
боевиками, готовые в любой момент выйти к месту прорыва.

Вернулись назад чуть ли не к каменному сараю и залегли в чистом поле ждать
темноты, чтобы форсировать Сунжу на подручных средствах - подобранных
бревнах, досках, вырванных с корнем диких яблонях. Разведка ушла к трассе
за "языком", чтобы выяснить, с чем связана эта странная и мощнейшая по
масштабам Чечни блокада. И лишь после того, как Крестинин допросил
выкраденного на дороге пожилого ополченца, все стало на свои места. "Язык"
признался, что краем уха слышал разговор, будто какой-то русский спецназ
захватил Диктатора и теперь стремится уйти с ним в районы, контролируемые
оппозицией.

Это известие прибавило сил: дед Мазай не терял времени даром, и теперь
отвлекающие возможности группы Крестинина становились главной задачей.
Пусть национальная гвардия остается в заблуждении, где на самом деле
находится Диктатор, пусть стягивает силы вокруг района оцепления и тем
самым дает время и условия для транспортировки важного пленника за пределы
Чечни.

На переправе же пришлось сменить "лошадь" - "волк" из Абхазии за сутки
выдохся и отупел от тяжести. По условиям экстремальной ситуации его пустили
в расход, набили камней в штаны и за пазуху, отправили на дно Сунжи.
Раненого Тучкова переправили на трех связанных бревнах, а там взвалили его
на "свежего" пленного.

После переправы вдруг обнаружилось, что нет бойца из "тройки" Крестинина,
обследовали берег вниз по течению и нашли его выброшенным на отмель. "Заяц"
был легко ранен в предплечье еще в Аргуне, плыл в обнимку с бревном, чтобы
не мочить только что обеззараженную рану, и, видимо, не удержал своего
"поплавка". Вынырнуть в бронежилете, с оружием и боеприпасами физически
невозможно даже человеку со свежими силами...

Он стал первым погибшим в возрожденной "Молнии"...

Бойца освободили от лишнего груза, накрыли голову и лицо вывернутой
камуфляжной курткой и обвязали веревками, чтобы можно было нести вдвоем.
Несмотря на предрассудки и запрет отмаливать душу утопленника, Капеллан
прочитал над ним отходную молитву, после чего Крестинин и второй офицер из
"тройки" взялись за веревочные ручки...

Мертвых, по законам "Молнии", несли с собой до тех пор, пока на каждого
было по два живых.

И прятали только в исключительных случаях, когда уже не хватало пар.

За полночь группа вышла к железной дороге Назрань - Грозный. За насыпью
довольно плотной шеренгой, перемежаемой кордонами, стояло оцепление,
состоящее из вооруженных мужчин и большого количества безоружных женщин и
детей. По путям время от времени прокатывался "бронепоезд" - платформа с
двумя поставленными поперек брониками, которую тянул допотопный пожарный
мотовоз.

Завтра вся эта оруще-галдящая, как грачи, стая пойдет прочесывать
окрестности, и вряд ли где укроешься. Уходить за полотно следовало только
ночью, с отвлекающим маневром, ибо незаметно просочиться с "малямбами"
невозможно. Группа сосредоточилась в подходящем месте, изготовилась к
прыжку, а Цыганов, единственный владеющий чеченским, зашел с другой стороны
и заблажил как ненормальный:

- Сюда! Бегите сюда! Вон, вон!.. Эй, уйдут! Ловите! Ловите! Эй!

И высадил магазин в ночную тьму.

Вооруженные кинулись на крик, началась пальба, женщины и дети мгновенно
сбились в кучи, загалдели, будто вспугнутые галки, мотовоз укатил
"бронепоезд", и тогда группа бесшумно перескочила железную дорогу. За
спиной в небо полетели осветительные ракеты, Бог весть по кому ударили
автоматы и пушки БМП. Крестинин дождался Цыганова и повел группу на север.
Впереди была еще одна дорога...

И от нее густо ударило огнем, над головами повисли осветительные мины,
заставляя вжиматься в землю, - палили по всякой бегущей тени. Наверное,
между дорогами были выставлены секреты, наблюдающие за всеми
передвижениями, и группу засекли. До рассвета еще было время, а раньше
прочесывание не начнут, и потому Крестинин послал "тройку" искать место,
где можно без особых осложнений прорваться с боем; оставаться на узкой
полосе между железной и автомобильной дорогами было опасно. Радиоперехват
отмечал, что операция готовится на пять утра и что первой волной пойдут
женщины и дети, согнанные в район поисков со всей округи.

Такого оборота никто не ожидал, у "Молнии" не было опыта борьбы с подобным
"противником" - женщин и детей берегли даже в Африке...

Разведка вернулась лишь через полтора часа и принесла неутешительные вести:
на дороге плотно стоят войска, сплошная линия обороны чуть ли не до
Грозного, впереди них гражданское население, и если пробиваться, то
придется в первую очередь рубить его. Хоть становись и кричи - нет у нас
вашего Диктатора! Нет!.. Решили уходить назад, через железную дорогу к
Сунже, и попытаться захватить "бронепоезд" либо закрепиться на берегу,
изрезанном оврагами. И ждать деда Мазая...

Еще не было пяти, когда группа снова оказалась перед железнодорожной
насыпью. И тут вдруг со всех сторон поднялась невообразимая пальба, крики
людей, заревели моторы бронетехники и грузовиков. Можно было предположить,
что началась операция по прочесыванию, однако войска режима спешно
грузились в транспорт, лезли на платформу "бронепоезда", и все это
уносилось в сторону Грозного со стрельбой и густым ором. Подхватывая на
руки детей, разбегались в разные стороны женщины. Кто-то еще командовал,
пытался навести порядок, но буквально через десять минут дороги оказались
открытыми во все стороны света.

Крестинин несколько запоздало включил радиоперехват, а достаточно было
простого приемника...

Передавали обращение Диктатора в прямом эфире. Он сообщал, что все слухи о
его пленении не что иное, как домыслы и провокация оппозиции, чтобы посеять
панику и раскол в обществе, что он никуда не выезжал с территории
республики и занимался государственными делами. Для пущей убедительности
сказанного приглашал мужчин на митинг у президентского дворца, где обещал
выступить с речью...


Дед Мазай отыскал пропавших "зайцев" неподалеку от Алханчуртского канала у
дороги на Грозный. Сидели на крохотном каменистом островке, а вокруг
разливалась грязь неимоверная, в которой тонули грузовики, БТРы и танки.
Земля, избитая и изорванная гусеницами, взрытая снарядами, не раз политая
кровью, уже напоминала лавовый поток, излившийся из грязевого вулкана.
Истерзанная почва, еще недавно способная взращивать нежный персик, нынче
взрастила плод горький и загноилась, вспухла, охваченная гангренной
чернотой, и реял над нею смрадный дым войны.

Генерал застал Тучкова еще живым, но изо рта уже пахло землей...

- Не умирай, Князь, - просил он, держа холодные руки в своих. - Погоди, вот
выберемся отсюда, в Склифосовского положу. А там тебя выходят!

- Долго ждать, Дед, - слабо отозвался Тучков. - Когда еще выберемся из
такой-то грязи? Лучше я умру по-княжески, в кругу товарищей.

Однако скоро явился бывший начальник штаба Глеб Головеров. Пришел он
пешком, безоружный, в старой грязно-бурой полевой форме, расквашенных
яловых сапогах и с пластиковой "малямбой", полной дешевой водки. Князь тут
же взбодрился, ожил его меркнущий единственный глаз.

- Дед, хоть раз бы сухой закон нарушить, а? - попросил он. - Сделай
милость?..

Генерал молча отвинтил колпак с гранаты от подствольника и подставил в
общий строй.

Сначала поминали всех павших в Афганистане, в Африке, Южной Америке,
Карабахе, Грузии и еще во многих частях света. Потом отдельно за погибшего
в водах Сунжи, который лежал упакованным в металлизированный пластик в
белой гробнице бронемашины.

А мимо шли войска, будоражили гусеницами землю, делали твердь зыбкой,
липучей хлябью. И лица водителей, по-походному торчащие над броней в
открытых люках, обращались в глиняные, предсмертные маски Пятнистая и пока
живая сила, обнимаясь с "Калашниковым", качалась в грузовиках, пела,
свистела, балагурила на разных языках и дула пиво из белых банок, которые
потом летели вниз и долго плавали на поверхности грязевого потока,
напоминая поплавки расставленных сетей. Это был очередной набег оппозиции
на город Грозный, устами солдатскими давно переименованный в город Грязный.
Неведомо кем организованный и оплаченный, какой силой двигаемый, набег этот
на сей раз был подкреплен танковыми колоннами истинных профессионалов
гражданской войны, год назад блестяще расстрелявших Дом Советов.

Потом "Молния" пила просто за живых, пила и пела старые воинские песни,
больше казачьи - про реку Терек, про сорок тысяч лошадей, а тем часом над
городом Грязным полыхали грозовые зарницы и раскатывался сухой гром. Рано
утром на истерзанное хлебное поле приехал трактор с навесным плугом и
бороной, развернулся и стал пахать. Ездил взад-вперед, переваливал
холодеющую зябкую почву, а она смыкалась тут же без всяких признаков
борозд. Мужики позвали механизатора, налили колпак водочки, предупредили:

- Не паши здесь, брат. Это же минное поле. Тот выпил, утерся рукавом.

- Минное-то оно минное, а что жрать станем? Если не пахать?

И снова ушел работать. Через полчаса, где был трактор, вздыбился
грязно-огненный столб и пахать стало некому.

Этим же утром стал умирать Тучков. Не хотел даже водки...

- Погоди, как же ты умрешь? - снова взялся уговаривать дед Мазай. - А дочь
моя, Катя? Кто же повезет ее в Питер, мост с конями показать?

- Найдется ей князь, - проговорил Тучков. - Свозит...

- Я ее замуж отдам за тебя, только не умирай!

- Отдашь?

- Отдам! Вот тебе рука! Он потискал руку генерала - отпустил...

- Дед... На самом деле я ведь не князь, а так...

- Что - так?

- Да так... Даже не дворянин. Просто однофамилец.

- Подумаешь! Да ты зато воин! Отдам!

- Все, Дед, молчи! - Он сам схватил руку. - Ни слова... А то передумаешь...
Я с этим и уйду. Сейчас... Вот и все!

В щелке его глаза на миг вспыхнул свет и медленно угас.

Князя определили в пластиковую "малямбу", в которой Головеров принес водку,
обвязали веревками, чтобы сильно не раздувало, и положили в стальной
саркофаг бронемашины. Там его и отпел Капеллан - в тишине, чтобы не мешали
молиться о княжеской душе, в замкнутом пространстве, чтобы ветер не тушил
свечу...

А на военной дороге, расхристанной и залитой грязевым вулканом, начался
очередной бег - тех, кто вчера еще ехал на броне, смеялся, пил пиво из
банок, похожих на ручные гранаты, и уж никак не собирался бежать и умирать.

Но бежали, отстреливались, сея в пахоту пустые гильзы, белели бинтами
изрешеченные кузова грузовиков, дымились остатки брони, а в спины бегущим
со злым, безрассудным азартом били из всех видов оружия. И счастлив был тот
мертвый, кого сметало с асфальта в бегущий по обе стороны поток; они тонули
в земле, как в могиле, и даже хоронить было не нужно. Кого же не сносило,
те тоже уходили в землю, только в виде грязи, поскольку их размолачивало,
растирало в жерновах гусениц и мешало с землей, превращая в краску. Иногда
танкисты останавливались, выковыривали, выколачивали кости из траков и
ехали дальше.

Бойцы "Молнии" на своем островке все еще пели про сорок тысяч лошадей и про
атамана, с которым никогда не приходится тужить.

Глеб Головеров попел вместе со всеми и, когда закончился бег на дороге
войны, снова стал куда-то собираться. Ходил и клянчил у "зайцев" то
гранатомет, то автомат старого образца под патрон сорок третьего года, то
гранаты к подствольнику и прочие боеприпасы. Вооружился, экипировался под
завязку и стал перед бегущим потоком.

- Куда ты опять, Глеб? - спросил дед Мазай.

- Пойду, - сказал он. - Что делать?

- Не ходи, утонешь. Смотри, как глубоко... - Да я в этой грязи поплавал, не
утону. - Извини, Глеб, - покаялся генерал. - Получилось-то, я твою добычу
отпустил. Не суди старика, привык исполнять приказы, все думаю: начни
самовольничать, от государства вообще ничего не останется...

- Ничего, Дед, я еще раз возьму, - успокоил Головеров. - Сам на меня
набежит, знаю, где ждать. Будешь в Москве, зайди, попроведуй мой дом. Если
найдешь там кого, скажи, пусть еще подождут. А я вернусь.

Они обнялись, неловко, неуклюже из-за навешанного на плечи оружия.

- Иди, - сказал дед Мазай. - Вольному воля. Глеб ушел по военной дороге...

Ближе к вечеру прилетел Сыч, сел посередине островка, большой, решительный,
страшный. Долго молчал, глядя в бурный поток, и слушал песню про грозный
Терек, про то, что жалко волю да буланого коня. Генерал пытался утешить
его, оправдать, мол, это же не просто война, а война политиков, людей с
психическим заболеванием, параноиков, жаждущих управлять миром, а чеченский
народ принесен ими в жертву; хотел объяснить, что, искупавшись в этой
грязи, Россия прозреет и увидит истинного противника. Вот тогда-то и
начнется поединок.

Сыч смотрел на него, будто глухой.

- Ты о чем... бормочешь? Да что ты знаешь об этом?

- Да почти еще ничего.

- В том-то и дело!.. Вот Комендант знал. И много чего повидал своими
глазами. Не выдержал! Комендант не выдержал!.. Три дня назад застрелился. А
может, застрелили. Теперь уже не узнать. Вот тебе и поединок... Самоубийц,
говорят, даже не отпевают.

- Ничего, мой Капеллан отпоет, - заверил дед Мазай. - Он всех отпевает.

- Это хорошо! - обрадовался старый товарищ. - Запомню, хоть знать буду...

- И не рассчитывай! - отрезал генерал. - Они того и ждут, чтобы мы пулю в
лоб. Хрен вот им! Не дождутся! Привыкли, что мы сами себя на тот свет, чтоб
им полная свобода, а нам - врата! Из земли выползу, а радости им не
доставлю!

- Кому им-то?

- А тем, что пляшут. Смотри, вон они приехали! На дороге войны торчала
черная "Волга". А рядом, встав в круг, с руками, засунутыми в карманы,
выплясывали странный прыгающий танец пять мужских фигур в черных плащах,
черных широкополых шляпах и с черными же бородами. Между ними лежали
мертвые в грязи