делю, не
раньше. А сегодня и завтра невозможно, поскольку надо успеть до работы
прогудеть полученный аванс.

Мужики работали по жесткому графику, и уговаривать их было бессмысленно.
Дед Мазай вернулся ни с чем и снова оказался в своем печальном, с подбитыми
"глазами" доме. Просто сидеть и ждать "горных орлов" он не мог: война
войной, а ходить через зал опасно - под сорванным полом обнажился глубокий
замусоренный подвал, которым не пользовались верных полста лет. Он кое-как
пробил воздушную пробку в трубе, растопил печь в мансарде и принялся
укладывать на место оторванные и не взятые ворами доски. Снизу они и в
самом деле подгнили, но толстые, в ладонь, могли еще послужить до конца
генеральского века. Вместо недостающих половиц дед Мазай решил постелить
совершенно крепкие и хорошо оструганные потолочины из каменного сарая,
стоящего в запустении на территории усадьбы. Но чтобы выворотить их,
следовало освободить низкий чердак, заваленный многолетним хламом. Все
ценное: разломанная павловская мебель, напольные часы и кое-что по мелочи -
генерал Дрыгин снял с чердаков еще в год покупки дома, отреставрировал
через знакомых, и нет бы оставить в городской квартире - вернул на дачу и в
один прекрасный момент все "подарил" ворам. Теперь на сарае оставались
колеса, тележные передки, оглобли, старые хомуты, клешни - короче, барахло,
обыкновенно бывающее на старых каретниках. Он продрался через прошлогодние
лопухи к торцевой стене, откуда был лаз на чердак, и неожиданно заметил на
кирпичах два мазка свежей грязи: кто-то уже забрался и сидел теперь
наверху, возможно, в тот период, пока дед Мазай ездил в столярку. Это мог
быть "свой" из наружки, мог быть снайпер: очень удобная позиция - окна
мансарды как на ладони. Но мог быть и "орелик" из клуба. Где-то же сидят их
филеры, поглядывают в приборчики... В любом случае следовало согнать
незваных гостей с сарая, иначе останавливалась вся работа, да и не следует
показывать виду, что соглядатаи обнаружены.

- Да, тут без лестницы нечего делать, - громко сказал он, растаптывая у
стены лопухи. - Придется нести...

Он давал время, чтобы люди - чьи бы они ни были - испарились с чердака,
сменили позицию. Лестница была спрятана под деревянной пристройкой к дому,
однако дед Мазай вошел в сенцы и затаился у маленького окошка. В тот же миг
из чердачного проема выглянул человек в бейсболке, огляделся, спрыгнул вниз
и пропал за сараем. В руке его был скрипичный футляр - пойди пойми: то ли
оптические приборы, то ли разборный "винторез"...

- Забегали, - тихо засмеялся дед Мазай и пошел доставать лестницу.

На чердаке он сразу же отыскал место, откуда велось наблюдение: шиферная
пластина была слегка оторвана и приподнята, так что получалась амбразура в
метр по длине, сквозь которую просматривался весь дом и прилегающая к нему
территория. Захваченный врасплох наблюдатель бежал, забыв выдернуть
подпорку из-под шифера. Или рассчитывал, что хозяин не заметит. Если так
работала наружка седьмого отдела - плохо, если "горные орлы" - терпимо...
На чердаке уже было душновато, солнце прогревало крышу, и дед Мазай
вспотел, пока стаскивал и выбрасывал на улицу хлам, но стоило выворотить
ломом первую потолочину, как снизу потянуло сквознячком. Вековая пыль
вздымалась светлым, искристым столбом. Эта простая мужская работа теплым
весенним днем отвлекала его от бренных мыслей о войне и как бы
растушевывала напряжение воинского духа, вновь пробужденного в генеральской
душе с того самого момента, как он увидел глазок видеокамеры, снимающей из
автомобиля хозяина автостоянки. Лежебокая зима много чего пригасила: обиду,
разочарование, сомнения, истерла в порошок все остроугольные каменные мысли
относительно прошлого, да и будущего. И этот вечный искристый и сизый от
порохового дыма столб воинского духа как бы истончился, увял и оставался
теперь в той степени, которая необходима для гражданской жизни. Пристанут
на улице - можно уговорить хулигана или на худой случай спокойно дать ему в
лоб, ну, может быть, заступиться за слабого. А для чего еще нужен в мирное
время этот сладковато-горький пороховой вкус? Он и пистолет-то взял с собой
на дачу больше по привычке к оружию, чем по какой-то необходимости
самообороны. Казалось, здесь-то, в сердце России, в подмосковном селе
Дубки, какая может быть война? А вот поди ж ты, притащил ее сюда, как
шлейф, и теперь ощущение, будто он не на даче, где мечтал вольно прожить
свой пенсионный срок, а снова где-нибудь в Южной Америке или Азербайджане:
сиди озирайся, просчитывай, анализируй каждый свой шаг...

Потолочины оказались коротковатыми, и пришлось снимать почти весь потолок в
сарае, чтобы сбивать половые доски встык. Вот будет сюрприз наблюдателю,
когда он вернется на чердак: сидеть придется на поперечной балке, как
петуху на насесте! Да ничего, такова уж планида, чей бы он ни был.

Когда дед Мазай сбросил последнюю плаху, начало смеркаться, и потому он
взвалил на спину две потолочины и понес в дом, намереваясь засветло
приготовить ужин. На пенсии вредно трудиться, как на войне. Спрятанный в
потайной карман куртки мультитон помалкивал - значит, никаких гостей не
ожидалось. Лестница в мансарду была широкая, красивая, с не украденными еще
точеными балясинами, однако невероятно скрипучая. Каждая ступень пела
по-своему, и если запомнить их ноты, можно было точно определять весовую
категорию идущего и скорость движения. Это была своеобразная охранная
сигнализация. Генерал поставил новенькую плитку и водрузил на нее кастрюлю
с домашними щами - не возить же посуду пустой! Кроме того, были еще мясные
тефтели, картофельный гарнир с чесночком и много-много копченого
краснодарского сала. Пока нет холодильника, это самый удобный продукт -
хоть суп с ним сварить, хоть картошку заправить, а хоть и так, с хлебом,
вместо "сникерса". Дед Мазай любил хозяйничать на кухне, особенно всю
прошедшую зиму, когда, по сути, превратился в кухарку: жена на работе, дочь
в университете. Пришли - накормил, и все довольны. Кулинар был, конечно, не
ахти, но знал один секрет: любое блюдо делать наваристым и не жалеть
продуктов.

Покуда готовил ужин, ходил по мансарде и насвистывал, тем самым подавая
сигнал "ореликам", что он дома и в хорошем расположении духа. "Клопа" они
засадили довольно искусно: раздвинули лицевую сетчатую ткань на
репродукторе и опустили туда приборчик. Репродуктор был старый, доставшийся
по наследству от бывших хозяев дома и имел счастливую судьбу. На него ни
разу не покушались воры, и он все время стоял на кафельной печной полке под
самым потолком, покрытый слоем пыли, как защитной сеткой. Так вот эти
"орелики" не смахнули ни пылинки, запуская "клопа", а в том месте, где
раздвигали нити ткани и стряхнули ее, аккуратно припудрили снова. Но если
смотреть в косом свете, эта "заплаточка" слегка выделялась по тону. И все
равно в доме у генерала работал неплохой специалист по литерным
мероприятиям, прошедший подготовку в системе КГБ. А вот радиомаяк под крыло
машины засадили дилетанты либо спецы, имеющие какую-то другую школу. Прибор
был импортного производства, на магнитной присоске, однако на русских
дорогах он немедленно оброс грязью, отяжелел и стал медленно сползать.
Хороший трясок на яме, и - привет! Отвязался "хвост"... Но, возможно,
хотели и перемудрить генерала, зная, что он уж никак не станет искать маяк
под крылом.

Дед Мазай собрал на стол, разложив пищу в тарелочки, чтобы не дичать с
первого дня, достал бутылку армянского коньяка - все-таки начало дачного
сезона! - и только опрокинул рюмку, как услышал внизу осторожный стук в
дверь. А мультитон молчал себе и молчал! Он отключил на приборе звуковой
сигнал, дослал патрон в патронник и, спрятав пистолет в задний карман брюк,
пошел открывать.

- Ну у кого-то и нюх, - нарочито громко заворчал он. - Только сел выпить в
одиночку - вот тебе и гости... Кто там?

- А вот открывай, так увидишь! - раздался за дверью веселый и благодушный
голос. - Открывай, дед Мазай, обниматься будем!

Полковник Сыч так бы не врывался, да и голос был не его... Генерал включил
свет в передней и повернул ключ в замке. На пороге стоял и улыбался человек
лет пятидесяти, седоватый, чисто выбритый, слегка скуластый, большие черные
глаза, брови слегка вразлет, похож одновременно и на обрусевшего кавказца,
и на еврея, и на хохла с Южной Украины.

- Зашиби Бог лаптем - не узнаю, - откровенно признался генерал. - Но все
равно заходи, признавайся.

- Так я и думал! - засмеялся гость, расстегивая белый плащ. - Значит,
богатым буду, Сергей Федорович... Ладно, так и быть, напомню!

Он снял с шеи белоснежное шелковое кашне, обмотал им голову, соорудив
чалму, и сделал взгляд оловянно-тяжелым. Не хватало лишь черной
двухнедельной щетины на щеках и подбородке...

Актер он был великолепный, от природы, от крутого замеса кровей...

- Кархан?.. Аллах акбар! Ты с того света сразу ко мне? Мой коньячок почуял?

- Ну! Слышу - наливает, - веселился гость. - Дай, думаю, составлю компанию
начальнику. Всякому "зайцу" не грех выпить с дедушкой Мазаем!

- Пошли наверх, - пригласил генерал. - Внизу у меня вид не жилой, ворье
одолело. А наверху обустроился!

- Да уж вижу, - скрипя ступенями, вздохнул Кархан. - Нора, а не дача. Сакля
Хасбулата была побогаче.

Это был подполковник Муртазин, профессиональный разведчик из ГРУ,
прикрепленный в восемьдесят первом году к "Молнии", когда ее обкатывали в
Афганистане. Дрыгин в то время был начальником штаба в спецподразделении и
работал в непосредственном контакте с ним. У Муртазина была прекрасная
легенда "детей лейтенанта Шмидта", самая удачная. Он был якобы сыном одного
известного пуштунского вождя, находящегося в Пакистане, имел иммунитет во
многих душманских бандах и проходил контролируемые ими районы как нож
сквозь масло. Под именем Кархан он был известен полевым командирам как
некий посредник между афганцами и советскими войсками, когда первые искали
возможностей сложить оружие.

Разведчика Муртазина погубили свои. Он склонил к миру банду численностью до
ста человек, которая с полным вооружением шла сдаваться советскому
командованию к назначенному Карханом месту и имела от него пропуск. На пути
банды, в ущелье, устроили засаду и всю положили. Кархан среди полевых
командиров был объявлен провокатором, и скоро его обезображенный труп
подбросили к блок-посту у Кандагара. Эти сведения генерал Дрыгин получил в
восемьдесят седьмом году уже в Армении.

Помнится, отправляясь в свои походы, Муртазин привешивал в паху специальную
пластиковую мину, а когда потерял ее - гранату "Ф-1", которая вечно
растирала ему мошонку до крови. Захватить живым его было невозможно...

А вот поди ж ты, оказывается, живой, здоровый и цветущий! И кроме всего -
именно он гость, принять и приветить которого просил полковник Сыч. Другого
просто быть не может! Но знает ли об этом сам Сыч? Знает ли, что за
гостенек должен наведаться?! Известно ли ему о воскрешении Кархана?

- Глазам своим не верю, - усаживая гостя, балагурил дед Мазай. - Какими
судьбами? Из каких краев?.. Впрочем, давай сначала выпьем!

- Так будет правильно, - заметил Муртазин. - Как в сказке: напои, накорми,
в баньке вымой, а потом и спрашивай.

- Ну, баньки у меня нет, - генерал налил коньяку. - Все остальное будет.

- Но лучше не спрашивай, - поправился он, пригубив рюмку. - Должно быть,
слышал, меня в Афгане подставили. Вся последующая жизнь отсюда и
вытекает... Живу сейчас в Саудовской Аравии, женат, служу в крупной
нефтяной компании, занимаюсь бизнесом. Хорошо живу, в России теперь бываю
часто, подолгу, так что и ностальгией не страдаю.

Кажется, он говорил правду: самоуверенность и спокойствие были тому
доказательством. Значит, следовало вести себя с "обратным знаком" чувств...

- А не боишься, что кто-нибудь из-за угла, из кривого ружья, с контрольным
выстрелом в затылок? Или в собственном доме, под пальмой, альпенштоком?

Муртазин тихо улыбнулся, устраиваясь на ящике, поставленном вместо стула.

- Некому, Сергей Федорович. Руки стали короткие. Сами себе отрубили. Твои
бы ребята смогли, да где они ныне?.. И ты сидишь на даче, в селе Дубки. Эх,
начальнички, пальцем деланные! - Он искренне озлился. - "Вымпел" сжечь,
"Молнию" погасить!.. Да лучше бы пару танковых дивизий под автоген пустили,
идиоты!

- Ну, ты преувеличиваешь, Кархан! - заметил дед Мазай. - Конечно, мне
приятно слышать... Но не переоценивай наших скромных возможностей.

Муртазин пропустил это как бы мимо ушей, задумчиво подвигал рюмку с
коньяком по новенькой клеенке.

- Я тогда во Франции был, - без всяких прелюдий начал вспоминать он. -
Целый день возле телевизора просидел... Смотрел и, как ты сейчас, глазам не
верил. Танки в центре Москвы бьют по Дому Советов! Вертолеты кружатся с
ракетными подвесками! Голливуд бы такого не потянул... А потом слышу:
"Альфа" проявила потрясающую самостоятельность! Наплевала на все приказы!
Пошла спасать русских людей! Остановила огонь такой армады, всем
начальничкам рот заткнула. Ну, думаю, где матушка "Альфа", там и ее детки.
Но про вас - ни слова. А я ждал, может, хоть название промелькнет. Тебя
вспомнил...

Дед Мазай выслушал горькую его речь, однако как бы тоже не услышал ее, не
сосредоточил внимание, не пустился в воспоминания, а Кархан, кажется, хотел
разговорить его на предмет гибели "Молнии".

- И все-таки, брат, ты зря теряешь бдительность, - после паузы заключил он.
- Семерочники наверняка пасут тебя по всей России. Будет команда - сделают
пиф-паф.

- Не пасут, проверял, - Кархан говорил уверенно и был прав. - К тому же,
Сергей Федорович, ты первый человек, которому я открылся. А легенда у меня,
как всегда, надежная и документы подданного Саудовской Аравии. Но ты же
меня не узнал! А мы вместе работали, можно сказать, под одной шинелью
спали. Я же хороший профессионал, товарищ генерал?

- Слов нет, - согласился дед Мазай и наполнил рюмки. - Давай за
профессионалов! Как мне это жлобье надоело, кто бы знал!

На сей раз Кархан выпил до дна, без излишней волокиты наколол вилкой
тефтелю и с удовольствием съел. Генерал придвинул к нему тарелку с
пластинками копченого сала: помнится, возвращаясь из одиноких "волчьих"
походов, он был худым, иссохшим, вечно голодным и с волчьим аппетитом
набрасывался на сало, обыкновенное солдатское, сверкающее от пересохшей
колючей соли. Сейчас же поглядел с сожалением, улыбнулся, отодвинул
тарелку.

- Отвык я, Сергей Федорович... И привыкать снова ни к чему. Мусульманин!

- Как хочешь! - засмеялся дед Мазай и сделал себе увесистый бутерброд с
салом. - А я если выпью - мне жена не успевает подавать.

Он не хотел подгонять гостя, выводить его на "тему": если он лепит
исключительное доверие, значит, сам скажет причину, зачем пожаловал.
Инициатива может насторожить его, к тому же не исключено, что их
неторопливый разговор сейчас слушал кто-нибудь третий, как ни крути, а
Кархан пришел сюда не по собственной воле, не он заказывает музыку, и
платит не он, бывшему "грушнику" доверили вербовку, перед тем нашпиговав
его инструкциями. И нет тут ни единого не взвешенного слова.

Муртазин встал, побродил по мансарде, остановился возле двери, ведущей на
маленький балкончик, висящий на кронштейнах. За стеклом уже было черно...

Интересно, как он выглядел сейчас в окуляре ночного прицела сидящего на
сарае снайпера?

- Хорошо у тебя тут, - вдруг сказал Кархан. - Тихо, прохладно, весна... И
предощущение долгого лета! Только дача не генеральская! С улицы еще ничего,
но внутри - холодный склеп.

- Ремонтировать приехал, - сказал дед Мазай. - К отпускам домашних надо все
сделать и огород посадить. А что еще надо пенсионеру?

- Пенсионер, - усмехнулся Кархан. - Ты моложе меня!

- В вашем буржуйском государстве эксплуатируют человека до самой смерти, а
в нашем дают спокойный заслуженный отдых.

- Ну-ну, - подытожил Муртазин и сел на свой ящик. - Нет, честное слово,
такое может быть только в России! Специалиста высшего класса, с уникальной
профессией, генерала, выбросить на улицу, и будто бы ничего не случилось...
Потрясающая страна, фантастически талантливый народ! Скоро весь мир полетит
за Россией, как чайки за кораблем, и весь мир будет питаться только
отбросами и будет сыт и доволен.

- Во мне патриотические чувства просто пылают от такой лести! - захохотал
дед Мазай. - Хотя если серьезно, то ты где-то прав.

- Не где-то, а прав! Ты бы пожил среди мудрых, но, увы, убогих талантами
народов Востока и все бы понял. Да и не только Востока... Знаешь, Сергей
Федорович, творческий потенциал человечества губят две вещи - жаркий климат
и благоустроенная потребительская жизнь. А спасает и увеличивает только
одно - холод. На жаре и в неге разжижаются мозги - испытал на себе.
Извилины расплываются... Приеду в Россию, особенно в среднюю полосу или
Сибирь, - голова несколько дней трещит, а потом такая ясность мысли, такая
четкость мироощущения... Только нет радости бытия.

- Да, брат, с этим у нас сейчас туго, - согласился дед Мазай и налил
коньяку. - Давай за радость бытия!

- Погоди, Сергей Федорович, - вдруг остановил Кархан. - Вино, к сожалению,
дает лишь ощущение радости, но не саму радость. Потому в России и пьют... Я
ведь приехал к тебе не коньячок пить, хотя коньяк у тебя отличный.

- Догадываюсь, - генерал пододвинул к себе тарелку со щами. - Ты извини, я
даже сегодня не обедал, поэтому буду есть. А ты говори, говори, не обращай
внимания.

Муртазин несколько минут смотрел, как он ест, потом улыбнулся:

- Хороший у тебя аппетит!

- Не жалуюсь.

- Сергей Федорович... А не поработать ли тебе еще? Пару лет?

- А что ты предлагаешь? - хлебая густые, наваристые щи без хлеба, спросил
генерал. - Нефтью торговать? Или к душманам тебя заслать?

- Мы с тобой отвоевались, - вздохнул Муртазин. - И нас обоих в разное время
очень крупно подставили. В благодарность за службу... Наша компания, как
сам понимаешь, транснациональная, огромная, и самое уязвимое место -
транспортировка нефти от производителя к потребителю. Все тут:
нефтепроводы, перекачивающие станции, танкеры, морские порты,
железнодорожные перевозки, проекты и строительство новых магистралей. Все
это хозяйство нужно охранять и контролировать. Сейчас компания формирует
соответствующую службу, а ее будущая деятельность практически один к одному
основная задача "Молнии" плюс разветвленная агентурная сеть в интересующих
нас районах мира, что-то вроде мини-Интерпола. Нам нужны опыт "Молнии" и ее
люди в качестве консультантов и инструкторов.

Дед Мазай дохлебал щи, неторопливо вытер рот салфеткой и глотнул коньяку.
Предложение было интересное, - это тебе не банк сторожить да выведывать
тайным путем платежеспособность клиентов, и, наверное, заправляют
транснациональной компанией не вчерашние комсомольцы и обкомовские
работники финотделов...

Вот тебе и клуб "Горный орел"!

И все бы хорошо, но зачем так обставлять эту встречу? Устраивать тотальную
слежку, ждать, когда он выедет на дачу? Нет чтоб обыкновенно позвонить,
назначить время, место, сесть и поговорить. В Москве-то еще проще сохранить
конфиденциальность, чем в безлюдных Дубках. Если нет криминала в
предложении, на кой ляд нагнетать шпионские страсти? Ведь и Сыч
встревожился, стал отслеживать этих "ореликов" и опасаться за жизнь деда
Мазая. А Сыч - птица зоркая, без причины и глазом не поведет...

- Слушай, брат Кархан. Не знаю, как тебя теперь зовут, - начал генерал,
лениво подавляя отрыжку. - Ты и в самом деле преувеличиваешь бывшие
возможности "Молнии"... Не такая она была уж молния, чтоб сверкать на весь
мир. Все эти элитарные подразделения больше рекламировались и возносились
самим КГБ. И тем, что очень уж секретились. Я тебе откровенно скажу:
половина зарубежных операций, которые нам приписывались, проводила не
"Молния", а хрен знает кто. Может, инопланетяне... В ЮАР мы не ездили, в
негров не красились и не устраивали войны против белого насел