ом горячий асфальт, яркую зелень, смазанные
лица и фигуры бегущих от дождя людей.

Волна тепла окатила спину, потекла по ногам и расслабила сводимые судорогой
ступни. Но голос Мариты вернул его в подземелье.

- Хорошо бы никогда не выйти отсюда. Пусть нас никто не найдет.

- Ты фанатичка.

Она обняла его под мышками, прижалась к здоровому плечу. Ему показалось,
что рука Мариты ищет карман на камуфляже, где лежал пистолет. Но она искала
тепла: ледяные ладони оказались на груди под тельняшкой. Ее тело бил
крупный озноб, скорее всего нервный, потому что в колодце пока еще было
тепло от нагретых солнцем бетонных плит перекрытия.

- Мне холодно... Чистая вода - холодная. Неожиданно Глеб ощутил, что руки
Мариты не ледяные, напротив, огненные, горячее дыхание обжигало щеку.

- От ненависти до любви один шаг? - спросил он.

- До смерти - шаг, - прошептала Марита. - Сегодня чуть не умерла...
Биатлонный патрон сильный, начальная скорость пули высокая. "Бапс" -
классный карабин, только для охоты не годится - шьет. А от ненависти до
любви далеко... Почему я сделала промах?

- У тебя жар, - он прикоснулся губами ко лбу Мариты и отдернулся. - Ты
бредишь, замолчи. Замолчи!

- А у тебя губы сухие. Я напою тебя! Нельзя жить с сухими губами!

Она снова задышала тяжело, закашлялась - нужен был чистый воздух, кислород:
очевидно, от стекловатной пыли у Мариты начинался отек легких либо
астматический приступ. Глеб встал и попытался лицом, ладонями рук найти
струйку воздуха, бегущую снаружи между плит кровли. Сотрясения от взрывов
вышелушили бетонный раствор...

- Где ты? Не оставляй меня! Не уходи! - испугалась Марита.

Глеб нашел сквознячок, мало того, обнаружил щель между блоками, из которых
был сложен колодец. Казалось, должен бы падать свет, сочиться вместе с
воздухом... Но на земле была ночь, темная, южная ночь без единого огонька в
разбитом городе... Он поднял Мариту, поставил на ноги, приблизил ее лицо к
едва ощутимому сквознячку.

- Что? Что? - спрашивала она. - Зачем? Что ты делаешь?

- Дыши! Глубокие вдохи! Дыши!

Она потянула воздух и тут же закашлялась, начала оседать к полу,
складываться в комок. Глеб распрямил ее, почти вжал лицо в бетон.

- Дыши!.. И терпи! Убивать научилась, учись выживать! Дыши носом! Глубоко,
ну?!

- Розами пахнет, - вдруг проговорила она, сдерживая кашель в хрипящем
горле. - Розы цветут...

- Молчи! - оборвал Глеб. - Дыши и молчи. Он прислонил Мариту к стене, а сам
нашарил каску под трубой и стал изо рта опрыскивать теплокамеру, чтобы
осадить пыль, остатками воды умыл лицо Мариты. Кажется, она пришла в себя,
хотя дышала с хрипом и стоном.

- Откашливайся и сплевывай! - приказал он. - Не стесняйся. У тебя
аллергическая реакция на стекловату, на пыль. Делать нечего в теплосетях! А
ты ползаешь...

Глеб перебрался через трубы к противоположной стене, осторожно перетащил
сорванную стекловату, расстелил на бетонном полу, сверху укрыл рубероидом,
потом разрядил "винторез" и пистолет, спрятал под трубу боеприпасы, лег,
укрывшись камуфляжной курткой. И едва расслабился, как ощутил ноющую боль в
ране.

- Что ты делаешь? - спросила Марита. - Не слышу тебя!

- Сплю, - буркнул Глеб.

- А я?..

- Дыши розами, полезно.

- Хорошо... Не отдавай меня в комендатуру! Чтобы отвлечься от боли, он стал
слушать тихий звон воды, бегущей в шлем. Пока не растерялось тепло тела,
надо было уснуть, восстановить силы. А когда рассветет, попробовать
расширить выстрелами щель. Тепловой узел был сложен из фундаментных блоков,
причем стоял на каком-то газоне и возвышался над землей. Разбить отверстие,
чтобы протиснуть наружу ствол "винтореза", чтобы железобетонный склеп не
глушил звук выстрела. Потом дождаться проезжающей машины, пробить колесо
или уж просто выстрелить над головами прохожих, если такие еще есть в
городе. Обратят внимание, сообщат ополченцам, казакам, в комендатуру...

Он уснул и продолжал думать во сне. И тут ему первый раз приснилась Марита.
Она трогала языком пересохшие, растрескавшиеся до крови губы, смачивала их,
а потом поила водой - изо рта в рот. Глеб проглатывал воду, но странное
дело - у нее был вкус красного молдавского вина, выдержанного на солнце и
сохранившего потому вкус солнца. Он чувствовал, что пьянеет от каждого
глотка, оживает и как бы медленно просыпается. Однако этот первый сон
оказался явью: Марита на самом деле поила его водой с отвратительным вкусом
железа, который еще сильнее обострялся оттого, что вода была согрета.

- Ты кричал во сне, - сообщила Марита.

- Что я кричал?

- Хотел убить меня, - она набрала в рот воды и склонилась к нему.

Глеб неожиданно обнаружил, что видит ее без фонаря, смутно, призрачно, но
видит. Проникающего сквозь щель в склепе света хватало, чтобы привыкшие к
полному мраку глаза различали очертания предметов и движение. Он проглотил
воду.

- Светает...

- Здесь тепло и воды много, - Марита подняла шлем. - Всю ночь пила! Пила, а
рану... обработать нельзя. Нету! Не хочу!

- Пей еще, - сказал Глеб. - Надо сделать перевязку.

Пропитанная кровью повязка стала фанерно-жесткой, присохла к ране, и любое
движение головой или рукой отдавалось болью. Марита выпила остатки воды,
поставила каску под трубу.

- Будем ждать... Мне можно спать? Глеб встал с рубероидной постели, уложил
Мариту, накрыл камуфляжем.

- Спи.

Он приник к щели, пытаясь рассмотреть волю, но мешал большой розовый куст,
растущий в полуметре от теплокамеры. Видно было лишь несколько ветвей с
крупными шипами, а сами цветы были где-то выше... Нагретые за день блоки до
сих пор еще оставались теплыми. Глеб отломил кусок проволоки, которой
стягивалась изоляция на трубах, просунул в щель и попытался выцарапать
остатки раствора - бесполезно... И внезапно услышал громкие голоса
неподалеку.

- Эй! - крикнул он и бросился к трубе, где спрятал патроны.

Марита вскочила, спросонья бросилась к нему и, ударившись о трубы, упала
животом на колесо задвижки.

- Спокойно, - зашептал Глеб. - Уходи! Быстро! Уходи!

- Куда?..

- В теплотрассу, - он зарядил пистолет. - Быстрей, быстрей!.. И лежи тихо.
Я приду. Потом приду и вытащу тебя! Уходи!

- Придешь?..

- Приду, уходи! - Глеб подтолкнул ее к лазу над трубами. - Ну что, насильно
тебя заталкивать?

- Только приди, - зашептала Марита и привычно легла на трубы. - Я одна не
выйду...

Глеб выстрелил в щель, в лицо ударило пороховой волной, отраженной от
блоков, защипало глаза. Девятимиллиметровую пулю сплющило в щели и
заклинило у самого выхода. Он схватил "винторез", свернул глушитель и
заметил ноги Мариты, уползающей в темноту теплотрассы.

"Винторез" громыхнул в тесноте камеры так, что заложило уши. Пуля срубила
ветки розового куста. Голоса людей теперь слышались отдаленно, хотя чьи-то
ноги промелькнули совсем рядом. Глеб зажал нос, выдул воздушную пробку,
заложившую уши.

- Кто здесь? Глеб, ты? - В крышку застучали молотком. - Глеб?!

- Да здесь я, открывай! - крикнул он в щель.

- Люки заварены! - выматерился Тучков. - Погоди, в БТРе кувалда есть,
разобьем!

Головеров сел на трубу, перевел дух. И вдруг услышал шепот из черной дыры
трассы:

- Как тебя зовут?.. Кто ты? Скажи имя!

- Иди отсюда, иди, - он сунулся к трубам - во мраке белело лицо Мариты. Она
развернулась и приползла головой вперед, чтобы спросить. Наверху заревел
БТР, заполз на газон.

- Затыкай уши! - крикнул Тучков и в тот же миг опустил кувалду.

От грохота снова заложило уши, и Глеб не слышал, что говорила ему Марита.
Догадывался лишь по движению ее губ...

7

Тучков попросил остановить кадр, еще раз всмотрелся в изображение
"электромотора" и, сунув руки в карманы, отошел от телевизора.

- Вот это игрушка! Ни хрена себе!.. Где вы ее сняли?

- Под подолом, одной хорошенькой особы, - объяснил Крестинин. - С
таинственным именем "Гюльчатай". Точнее, под паранджой.

- Частная фирма?

- Товарищество с ограниченной ответственностью.

- Мужики, не тяните кота за хвост! - поторопил Сыч. - Что это?

- А тут хоть тяни, хоть не тяни, товарищ полковник, - Князь уселся в
кресло, развалился вальяжно, как мэтр. - Чем это товарищество занимается?
Строительством? Или разрушением?

- Выпускает женские колготки, - нетерпеливо проговорил Сыч.

- Колготки?!. Ну, это туши свет! Насколько я представляю технологию
трикотажа, вакуумные бомбы совершенно не нужны.

- Это что, вакуумная бомба? - приподнялся Сыч.

- Небольшой вакуумный заряд, - деловито пояснил Тучков. - Выпуск налажен
оборонным производством по программе конверсии. Так сказать, ширпотреб для
народного хозяйства. Разработан по заказу строительного министерства,
предназначен для взрыва старых блочных пятиэтажек, то бишь "хрущевок". Одна
такая игрушка способна превратить стоквартирный дом в гору мелких обломков,
которые можно уже грузить ковшом экскаватора. Более подробную информацию
получите на заводе-изготовителе. Думаю, принцип действия вакуумной бомбы
объяснять не нужно. Люди здесь все в прошлом и настоящем военные. Некоторым
образом.

- Японский бог! - пропел Крестинин. - Что же это делается в нашем
Отечестве? Куда милиция-то смотрит...

Сыч ушел в комнату будить генерала и через несколько минут появился вместе
с ним. Дед Мазай, щурясь от света, глянул на экран мимоходом, попросил
сварить кофе.

- Ну и что ты скажешь, Сергей Федорович? - спросил Сыч.

Генерал заглянул в комнату, где спала Катя, осторожно притворил дверь.

- А что сказать, Коля?.. Хорошо, что ядерные бомбы по конверсии не
выпускают. Хотя, возможно, уже начали. Или разрабатывают. Кажется,
информация проскакивала однажды, экологически чистые нейтронные бомбы для
вызова нефтеотдачи в пластах нефтяных скважин. Если их на трикотажной
фабрике пока нет, значит, скоро привезут.

Язвительный его тон Сыч отнес в свой адрес.

- Сергей Федорович, я свое слово сдержал! Что ты снова на меня наезжаешь?

- Коля, я не на тебя наезжаю, - стал оправдываться дед Мазай. - Последнее
время я говорю, как в реанимации. То есть как в последний раз. Не обижайся,
я тебя не обвиняю. Не ты же разрушил аппарат государственной безопасности,
не ты создал такой рынок, где можно купить от автомата Калашникова до
вакуумной бомбы. Не ты... Ты бы мог пресечь это дело, но тебе укорачивают
руки. Сейчас ты поедешь, отнимешь у "Гюльчатай" эти игрушки, может,
какого-нибудь стрелочника в тюрьму посадишь. И все. Дальше тебя не пустят,
пальцем погрозят. Тот же "брандмайор". А "брандмайору" - жирненький этот,
"Мальчиш-плохиш". Оборонке надо жить, деньги зарабатывать, торговать
ширпотребом, внедрять оружие массового поражения в народное хозяйство.

- Дед, ты вроде тоже начал мемуары писать? - ревниво поинтересовался
Крестинин. - Ноу-хау у меня, я первый начал!

Сыч махнул рукой и поехал на Лубянку. Тучкову на конспиративной квартире
нечего было делать, он ходил и стонал весь остаток ночи по поводу ремонта
своего "Опеля", который влетит в копеечку и который ФСК никаким образом
оплатить не сможет. А если сможет, то придется писать кучу бумаг и чуть ли
не в суд подавать, поскольку у Сыча нет средств, отпущенных на оперативные
цели - все истратил до рубля.

Князь словно забыл о своем благородстве и вдруг начал опускаться до
мелочности и скупердяйства, однако едва дед Мазай напомнил ему о
происхождении и чести, Тучков почти мгновенно переменился и стал
утверждать, что ему вообще наплевать на "Опель", что можно ездить и с
разбитой "задницей" - все эти выкрутасы оказались простейшей хитростью.
Попросту Князь не хотел уходить из квартиры: отирался возле двери, за
которой спала генеральская дочка, теперь оказавшаяся истинной
Барклай-де-Толли. А как эксперт по взрывным устройствам, он уже был не
нужен и генерал выпроваживал его домой, поскольку конспиративная квартира
превратилась в штаб из-за обилия народа. Наконец, Тучков вынужден был уйти
- исчерпанными оказались все мыслимые и немыслимые доводы. Однако через
полчаса он вернулся виноватый и радостно-растерянный.

Оказывается, свой "Опель" Князь оставил в квартале отсюда, среди домов в
надежном с точки зрения сохранности месте - возле какого-то подъезда, на
глазах у людей. Его не угнали, но развинтили, растащили за одну ночь все,
что снимается, оставив один скелет. Да и тот, прямо на виду у Тучкова, уже
резали автогеном, чтобы отсоединить то, что не отсоединяется. Он выглядел
пострадавшим, и генерал позволил остаться Тучкову до тех пор, пока не
появится Сыч и не решит вопрос, что делать и как себя вести дальше всем
участникам партизанской операции. Никому не было известно, какие инструкции
имеют люди Кархана, если последний вдруг исчезнет. Конечные цели этой
команды были еще неизвестны из-за слабой оперативной разработки, впрочем,
как и ее структура, главные действующие лица, способы управления, связи, а
главное - возможности. Становилось ясно, что Кархан "со товарищи" -
самостоятельные щупальца большого спрута, выполняющие определенные задачи.
Это скоро подтвердилось тем, что Сыч прислал с офицером связи кассету с
материалом, отснятым возле "могилы" генерала вечером в день похорон.
Полковник просил установить личность человека, пришедшего на кладбище уже в
сумерках, после закрытия доступа. Чтобы узнать незнакомца, деду Мазаю
хватило одного взгляда на экран: у могилы стоял "заяц" Александр Иванович
Грязев.

Перед могилой он снял кепку, блеснув лысиной, расправил креповые ленты на
венках, затем, отодвинув один, долго смотрел на временную тумбу с надписью
- читал надписи. Скорее всего, он опоздал на похороны и пришел на
Ваганьковское прямо с поезда, ибо в Москве Грязева не было до последнего
момента. Побродив вокруг, он выбрал местечко у изголовья, сел на землю,
достал бутылку и какую-то закуску. Полил водки на могилу, выпил сам и
надолго замер в позе Будды. Оператор несколько раз выключал камеру,
экономил пленку и менял ракурс. Потом в кадре по другую сторону могилы
появился человек в длиннополом белом плаще, лет пятидесяти. Тоже постоял,
почитал надписи и о чем-то заговорил с Грязевым. Аудиозаписи не велось.
После короткой беседы незнакомец приблизился к "зайцу", пожали руки,
продолжая о чем-то говорить. Судя по артикуляции, знакомились, сокрушались,
что оба опоздали на похороны. Вместе помянули, пришедший сел на корточки
возле Грязева. Камера выключалась трижды, но по фиксации времени на пленке
сидели около получаса. Бутылка была допита, Грязев сунул ее в сумку вниз
горлом. От могилы пошли через кладбище не к выходу, а в противоположную
сторону. В следующем кадре они перелезли через забор, двинулись куда-то в
темноту. Затем - уже крупным планом - сели в серую "Волгу". Оператор
зафиксировал государственный номер.

Приходивший к могиле человек в белом плаще был никому не знаком из
присутствующих на конспиративной квартире. Саню Грязева куда-то увезли,
потому что дома его не оказалось, - Крестинин тут же набрал номер его
телефона. Очевидно, вербовка "зайцев" продолжалась и без Кархана: тот в это
время уже сидел в спортзале, прикованный к трубе. Будь Грязев на свободе,
наверняка бы объявился у кого-нибудь из бывших бойцов "Молнии", узнал бы о
мнимой смерти генерала и разыскал конспиративную квартиру, как сделал это
Вячеслав Шутов. Один "заяц", вероятно, уже попался в силок...

Отрубать вслепую головы этой гидры не имело смысла. Генералу не хотелось
вникать во все сычевские дела - в конце концов он теперь даже не отставной
генерал ФСК, а служащий московского речного пароходства, уволенный с работы
по сокращению штатов: речфлот практически уже развалился. Лубянское
руководство обязано было купить ему квартиру в каком-нибудь отдаленном
"спальном" районе города, естественно, забрав себе существующую квартиру в
Центре, а также приобрести не очень приметную дачу и автомобиль аналогичной
марки взамен оставленного в Дубках. Жизнь изменялась прямо противоположно,
однако голова в речной фуражке с крабом оставалась прежней и мысль
автоматически работала в привычном режиме анализа. К тому же в плен к
"ореликам" попал плясун Грязев, "заяц", и хочешь не хочешь, надо что-то
делать.

Свое прозвище генерал Дрыгин получил там же, в Афганистане, когда "Молния"
проходила очередную боевую обкатку. Ее переподчинили Генштабу, а тот
пытался отработать новую тактику штурма укрепрайонов противника, для чего
создали ударные группы из десантников, усиленные офицерами
спецподразделения. Несколько таких клиньев должны были ударить одновременно
в разных районах, пробить оборону, уйти в глубь города и расчленить его,
разбить на локальные зоны, разрушить систему управления войсками,
парализовать ракетно-артиллерийский комплекс. Первый же такой штурм не
увенчался успехом, слишком разный был уровень подготовки "острия" - бойцов
"Молнии" и собственно "клиньев" - солдат десантного полка. Пятерки из
спецподразделения довольно легко просадили оборону и быстро пошли вперед,
поскольку нельзя было останавливаться, навлекать на себя крупные силы
противника и вязнуть в боях, но "клинья" десантуры плотно застряли в
пробитых брешах, а потом и вовсе откатились назад. Тридцать офицеров
"Молнии" оказались в окружении на окраинах города, рассредоточенные по
пятеркам. Двум удалось соединиться, остальных же плотно обложили на
небольших пятачках, как на островах во время половодья.

Дурная, мутная вода напирала со всех сторон, стремительно топила, и
оставались считанные часы до того, как накроет с головой. Время исчислялось
не минутами, а патронами и "Мухами" - гранатометами разового пользования.
Из-за разбросанности "островков" нельзя было помочь бойцам ни артиллерией,
ни установками "Град". Поднявшиеся в воздух вертолеты попадали под мощный
заградительный огонь и не могли вести точечного обстрела противника,
атакующего маленькие группы.

Они были обречены, ибо никак не продержались бы до ночи. И тогда Дрыгин, в
то время подполковник, без всякого приказа взял оставшихся сорок четыре
бойца и пошел в партизанский рейд. За семь часов непрерывного боя, без
всякой огневой поддержки он прошел всю оборону противника вдоль и поперек,
собрал, снял всех "зайцев" и вывез на "материковый" незатопляемый берег,
потеряв лишь два БТРа из восьми и ни одного человека убитым. Но ранены были
практически все...

С тех пор каждый "заяц" знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах не
будет оставлен в одиночестве или забыт. Будучи даже князем
Барклаем-де-Толли, он все равно сохранял титул деда Мазая, поэтому Грязева
следовало выручать. Приехавший вечером Сыч впрямую уже подтвердил, что
"заяц" находится у "горных орлов". У полковника еще оставалась надежда, что
встретившиеся у могилы люди - бывшие офицеры "Молнии", потому он и прислал
кассету с видеоматериалом для опознания. Наружка установила, куда отвезли
Грязева, и взяла эту квартиру под наблюдение. Можно было пойти и вызволить
его...

- Странное дело, - поделился впечатлениями Сыч. - Пропажу Кархана в его
команде будто и не заметили. Есть, конечно, шевеление, легкая суета, но нет
шока, каких-то решительных действий. Зато с другой стороны они есть, хотя
не так ярко выражены. "Брандмайора" достают отовсюду. Он признался сегодня:
дважды звонили из Государственной Думы, из Генеральной прокуратуры и даже
из администрации президента. Спрашивают по-разному. Одни ищут коммерсанта
из Татарстана Хакимова, другие гражданина Саудовской Аравии Фархада. Только
разведчика ГРУ Муртазина никто не ищет и не спрашивает. А он - Герой
Советского Союза...

Они сидели с Сычом, запершись на кухне. Остальное население конспиративного
общежития предусмотрительно разбрелось по трем комнатам.

- А что это "брандмайор" разоткровенничался? - спросил генерал.

- Думать начал, сопоставлять факты... И весьма теперь озабочен дальнейшей
разработкой всей этой компании. Но когда доложил ему о вакуумных бомбах на
трикотажной фабрике, он стал еще откровеннее. Якобы "генсек" возмущен
деятельностью дудаевских спецслужб на территории России, о чем ему
постоянно докладывает нача