ой... -- И вдруг после  паузы выдохнула: -- И  я вас  очень
люблю...
     Камалов  после ухода  Татьяны  еще  долго лежал ошарашенный  новостью и
неожиданной поддержкой, потом, хромая, добрался до телефона в конце коридора
и позвонил начальнику отдела по  борьбе с  мафией, и  попросил его сейчас же
зайти к нему.
     Когда полковник  появился у него, Камалов передал бумажку  с  фамилией,
которую ему назвала Татьяна, и сказал:
     -- Возьмите  под  микроскоп  жизнь этого  молодого  человека, есть  все
основания  подозревать,  что  через  него  идет  утечка  тайных  сведений  к
противнику. Сегодня же попытайтесь лично встретиться с полковником Джураевым
и передайте и  ему эту  информацию,  пусть  объект попадет под  перекрестный
огонь внимания.
     За неделю до Нового года в Ташкенте выпал  обильный снег. Камалов почти
полдня простоял у  окна, любуясь, как крупные хлопья снега укутывали деревья
больничного  сада,   и  вечнозеленые  чинары   издали  походили  на   ели  в
подмосковных лесах.
     Осень оказалась долгой, теплой,  и  многие  деревья,  так  и  не  успев
облететь, в полном убранстве  вошли в зиму. Мороз крепчал, и прокурор видел,
что подмороженные стебли листьев не выдерживали обильного снегопада и, мягко
обрываясь, опадали на землю, образовав под  каждым  деревом  заметную горку.
Редкое зрелище в Ташкенте -- зимний листопад.
     В эти дни, впервые за многие месяцы пребывания в травматологии, Камалов
не  мог  оторваться от  окна, он подолгу стоял, глядя  в  безлюдный  двор, и
дальше  за ограду,  где продолжалась другая, ушедшая от него жизнь, и  улицы
словно не касались беды  за  больничной оградой, она жила  по  своим меркам.
Спешили на работу, с работы, с новогодними покупками, подарками, гордо несли
свой трофей раздобывшие елку. А к вечеру,  когда на город внезапно наползала
темнота и зажигались огни, жизнь за оградой заснеженного сада казалась такой
манящей!
     Ярко-красные  трамваи,  припорошенные  легким  снегопадом, сияя окнами,
весело проносились вверх-вниз по улице Энгельса, и  куда девался их необычно
раздражавший стук на стыках?  Они  скользили  плавно, легко, суля обманчивое
тепло, уют,  комфорт, приветливые лица. Здесь у окна больничной  палаты  ему
казалось, что все прохожие улыбаются друг другу, уступают места, желают всем
только здоровья и счастья, хотя знал -- это не так, в трамвае ледяной холод,
дует  в разбитые окна,  грязно, с  полгода как  не убиралось,  и как раз  по
вечерам в них свирепствует шпана  и обкурившиеся  анашой наркоманы, и что  с
работы едут усталые, издерганные люди, они со страхом ожидают грядущий Новый
год --  что он несет народу, ташкентцам? Но так думать не хотелось, хотелось
ждать  праздник,  как давно, в Москве, в  молодости, когда  жизнь сулила еще
столько  перспектив и счастья.  "Каким будет  Новый год для меня?" --  думал
грустно Камалов, вглядываясь  в ночной сад за окном. Удастся ли мне выиграть
единоборство с безжалостным противником?
     Он отдавал себе отчет, что в их смертельной игре уже не будет ничьей.
     Он  вспомнил свой ташкентский  дом, где они уже обжились, притерлись, и
ему  вдруг так захотелось туда,  где  все напоминало о семье, о сыне  -- как
любили они встречать Новый год!
     Мысль  о доме  запала  в  душу, и, когда он увидел, что  многие больные
отпрашиваются на праздник к семье, он тоже, хоть на вечер, решил вернуться к
себе, в больнице ему предстояло быть еще до марта.
     Новогоднее  настроение,   новогодний  ажиотаж  охватил  всех,  больных,
врачей, посетителей, которых в последние дни резко поубавилось. Готовилось к
Новому году  и  травматологическое  отделение,  где  лежал  Камалов, ходячие
больные украшали елку в холле у телевизора, развешивали гирлянды в коридоре.
     На  утреннем обходе, в  канун  Нового  года, он  попросил разрешения  у
лечащего  врача съездить  домой. Тот  внимательно  посмотрел  на  прокурора,
видимо не желая его отпускать, но в последний момент, почувствовав что-то  в
настроении больного, сказал:
     --  Но при условии: не пить, не курить,  не волноваться --  для вас все
это до сих  пор представляет серьезную опасность. О  прежней жизни  забудьте
надолго  --  покой, уют,  соседство  мудрых  книг,  телевизор  --  вот  ваши
перспективы  на  ближайшие  годы,  если  не на  всю  жизнь,  дорогой  Хуршид
Азизович. Устраивают вас такие суровые условия краткосрочного увольнения?
     --  Вполне,  -- ответил добродушно прокурор, хотя  перспективы, впервые
высказанные вслух профессором, вряд ли его обрадовали, у него  имелись  свои
планы на оставшуюся жизнь.
     Получив  разрешение,  Камалов поначалу растерялся, долгое пребывание  в
больнице расслабляет  человека, но он тут же  отринул  минутную  слабость и,
добравшись  до телефона, вызвал машину. Пока шофер доставлял из дома одежду,
он выстраивал  планы,  что предпринять  прежде всего, -- напрашивалось одно:
посетить могилы жены и сына.
     Нортухта,  с которым они попали в засаду на  кокандской  дороге, быстро
доставил его на кладбище  Чиготай и, несмотря на все запреты, заехал туда на
машине, потому что прокурор все-таки передвигался с трудом.
     На  кладбище  он пробыл долго,  замерз,  устал  и, когда возвращались в
центр,  приметил красочную  рекламу  ресторана  "Лидо",  того  самого,  куда
некогда пригласили Татьяну, точно вычислившую предателя.
     Камалов понимал,  что в этот скорбный  день,  когда он впервые  посетил
могилы  сына и жены,  должен что-то  сделать, собрать друзей, родственников,
коллег,  но  у него  в  распоряжении от увольнительной осталось  чуть больше
двадцати часов.  Наверное,  следовало прочитать  какие-то  строки из Корана,
чтобы  облегчить  душу,  но  как  человек  атеистического  поколения  он,  к
сожалению, не знал ни одной суры,  ни одного аята. В самый последний момент,
когда  показался  парадный  вход "Лидо",  выполненный  в  ложно-классическом
стиле,  с  мраморными  колоннами  на просторной, открытой  веранде, прокурор
вспомнил житейское -- помянуть! Помянуть!
     И как-то сразу все стало на  место.  Он  попросил  шофера остановиться.
Сейчас он не думал, что этот ресторан  как-то связан с Сенатором, с Миршабом
и тут наверняка не раз велись разговоры о нем. Все его помыслы были об одном
--  хоть  и  запоздало, пока в одиночку, но помянуть по-человечески  жену  и
сына.
     Высокая дверь с тонированными стеклами  оказалась закрыта, хотя в холле
сновали люди.
     Камалов нажал  кнопку, и  тотчас  у  двери, в форме  швейцара  появился
Карен, он сразу узнал  прокурора, хотя раньше  никогда  с ним не встречался.
Одолев секундный шок, Карен молча распахнул дверь. Оставив спортивную куртку
гардеробщику,  тому самому парню, что должен  был  добить его  из пистолета,
если бы не вмешался в операцию полковник Джураев, прокурор перешел в другой,
более просторный холл и сразу отметил, с  каким размахом  и вкусом отстроили
"Лидо".
     В таком респектабельном заведении он,  честно говоря, никогда не бывал.
Он недолго  простоял  в холле, раздумывая, в какой из  двух залов пойти, как
увидел  в торце вестибюля, рядом с широкой, мраморной лестницей,  ведущей на
второй этаж,  бар, с несколькими  столиками, прятавшимися  в  тени роскошной
лестницы с ковровыми дорожками. Уютное место, особенно для тех, кто заскочил
ненадолго, туда и направился прокурор. Не успел он взгромоздиться на высокий
вращающийся стул, как бармен спросил любезно:
     -- Коньяк, виски, джин, ликер?
     --  Водку,--   ответил  Камалов,  разглядывая   богатую  и   со  вкусом
обставленную витрину.
     -- Не держим, -- уже несколько суше, но  без хамства ответил человек за
стойкой.
     Прокурор раздумывал, поминают все-таки водкой, и  он  не хотел нарушать
традицию, как вдруг кто-то за его спиной,  из-за столика у лестницы,  громко
сказал буфетчику:
     -- Принеси из зала, редкий гость к нам заглянул.
     В  мгновение ока бармен слетал  в зал  на  втором  этаже  и  вернулся с
бутылкой  "Столичной".  Обтерев  запотевшую  бутылку,   он   поставил  перед
болезненного  вида  клиентом  рюмку,  но  тот  попросил еще  одну,  и  тогда
вышколенный официант дрогнул, спросил:
     -- Зачем?
     Человек со свежим  рваным шрамом на  лбу молча забрал  бутылку  из  рук
хозяина и, наполнив вторую рюмку, сказал:
     -- За жену, за сына.
     Парень так ничего и не понял, но видел, что люди за столиком у лестницы
внимательно слушают  их разговор. Выпив, странный  клиент отодвинул рюмки  и
сказал:
     -- А теперь можно рюмку коньяка. -- И стал шарить по карманам сигареты,
но   бармен,   желая  угодить,  тут  же  протянул  ему  распечатанную  пачку
"Винстона".
     Как  только человек со шрамом  поднес  сигарету  к губам, кто-то молча,
из-за спины, протянул ему огонек зажигалки. Камалов  склонился к "Ронсону" в
холеной руке с безукоризненно отглаженными манжетами, прикурил, поднял глаза
и увидел... Хашимова, это он послал бармена за водкой.
     Прежде чем что-то сказать,  Миршаб  глянул  на бармена, и тот  поспешил
из-за  стойки,  только  потом,  пряча  зажигалку  в  жилетный  кармашек,  он
произнес:
     -- С наступающим Новым  годом. Рад видеть вас живым и здоровым, слышал,
вы попали в серьезную аварию...
     Прокурор ничего не ответил, только молча смотрел на человека, о котором
уже многое знал.
     Человек из Верховного суда не выдержал затянувшейся паузы.
     -- Говорят, вы  чудом остались живы и теперь наверняка оставите опасную
работу, уже и фамилии ваших преемников называют...
     Камалов молча выпил рюмку  коньяка, что успел налить ему ловкий бармен,
осторожно опустился с высокого  табурета и только тогда, глядя собеседнику в
глаза, ответил:
     -- Не обольщайтесь, Салим  Хасанович,  не оставлю. Считайте,  что  мы с
вами, Миршаб, начинаем  все сначала. Я уже включил счетчик, вы слишком много
мне  с  Сенатором задолжали...  -- И он  пошел к выходу, заметно припадая на
левую ногу, чувствовалось,  что каждый шаг дается ему с болью,  это читалось
на его лице.


     Ходжа-Оби-Гарм, Переделкино, Коктебель
     2.06.90 г.



1



     Миршаб (узб.) -- На Востоке  существовала  ночная стража, ее  начальник
назывался Миршаб.
     Катран -- дом, где играют в карты регулярно (жарг.).
     Конская колбаса.
     Домулла -- учитель (узб.).