а. -- А что собирается Баходыр делать в Папском районе?
     -- Как что? Дефолиация в полном разгаре, опыляем с воздуха хлопчатник.
     -- Значит, травят народ не только  с земли, но и с  воздуха? -- спросил
гость.
     --  Мы люди маленькие, нам  что  скажут, мы то и  выполняем, это вам, в
Ташкенте,  с вашими  коллегами решать.  А  вообще-то беда,  конечно,  в  дни
опыления  столько  жителей страдает, особенно  дети. А скот, которого  и так
мало в сельских подворьях, сколько его травим.
     -- Белое золото!  Хлопок  --  гордость  узбекского народа!  --  съязвил
мрачно Сенатор и больше на эту тему не  говорил, он-то знал, что хлопок стал
бедствием, проклятием для всех:  и селян, и горожан. Он еще раз отхлебнул из
фляжки, откинулся на спинку сиденья, чуть отбросив ее назад, с удовольствием
закурил,  перед этим  любезно  протянув длинную дымчато-серую  пачку сигарет
свояку.
     -- У, "Кент"! -- Шавкат потянулся за зажигалкой.
     Перед  Сухробом Ахмедовичем невольно мелькнули огненно-красные неоновые
буквы  на  фронтоне  вокзального  здания  столицы.  И  тут  он  вспомнил  об
оплошности,  что допустил  перед отъездом.  Он достал  портмоне, где  имелся
вкладыш с записной книжкой, вырвал  оттуда страничку и написал своим четким,
каллиграфическим почерком: "Артур Александрович Шубарин". И протянул бумажку
Шавкату, мурлыкающему под нос какую-то мелодию.
     -- Если до понедельника не дам  о себе знать, позвони сестре в Ташкент,
пусть свяжется с этим человеком и скажет, что я поехал к аксайскому хану.
     -- Это так опасно? -- с тревогой спросил свояк.
     -- Нет, страхуюсь на всякий случай, ты ведь знаешь характер Акмаль-ака,
-- поспешил успокоить Шавката прокурор.
     --  И знать  не хочу, тут его вся округа  боится,  вплоть  до секретаря
обкома...
     --  Светает, -- произнес  зевая и  потягиваясь пассажир, и разговора об
Акмале Арипове не поддержал, хотя мысли его и крутились вокруг Аксая.
     Приехали в авиаотряд, расположенный в районном центре Китаб, когда  уже
почти  рассвело, но до  рабочего  времени осталось еще часа два. Все шло  по
графику, вертолет  все  равно  не  стал бы  подниматься  в  темноте.  Шавкат
предложил позавтракать  в ближайшей  чайхане, где  он  заранее договорился с
чайханщиком, но гость отказался, сказал шутя:
     -- Не хочу перебивать  аппетит,  позавтракаю вместе  с аксайским ханом,
поэтому  поспешим,  ты  же  знаешь, он  не  станет  меня дожидаться,  если я
опоздаю, и сядет за дастархан один. -- И они оба рассмеялись.
     Шавкат  подъехал  прямо  к  вертолету,  занявшему  стартовую  площадку.
Баходыр  находился  в кабине и проверял  навигационные  приборы,  машину  он
увидел уже рядом, почти на взлетной полосе.  Он хотел спрыгнуть на землю, но
Шавкат  остановил  его  жестом,  мол,  не  до  церемоний,  гость опаздывает.
Неожиданный  пассажир  и впрямь спешил, он  торопливо подал руку диспетчеру,
своему  родственнику, и  без  робости, уверенно поднялся  в  кабину  рядом с
пилотом.  Тут  они и обменялись приветствием под шум заработавших  лопастей.
Минут через пять  тяжелая винтокрылая машина  взмыла в воздух и взяла курс к
горам.
     Вертолет оказался старый, герметичность  никудышная, и  шум в пилотской
стоял  невозможный,  они едва  слышали друг  друга,  но  все же  несколькими
фразами успели перекинуться.
     -- Баходыр, сколько лететь до Аксая?
     --  Минут  сорок,  не  больше, но сейчас  попутный  ветер,  и  я  думаю
уложиться в полчаса, вы ведь опаздываете?
     --  Нет,  успеваю   вполне,  просто  любопытно,  я   впервые  пользуюсь
вертолетом. Думал, что у вас работа куда комфортнее.
     Баходыр рассмеялся.
     -- Мы те же шоферюги, только воздушные.
     -- Вы летали раньше в Аксай?
     -- Да,  неоднократно.  Я  доставлял в загородный  дом  высоко  в  горах
охотников.  Солидные  люди,  из Москвы,  у  всех такие ружья, закачаешься --
"Зауэр",  "Винчестер",  "Манлихер" и новейшие  автоматические,  пятизарядные
"Беретта" и "Франчи", итальянские.
     -- Высоких гостей на таком драндулете? -- удивился высокий гость.
     --  Нет,  конечно, на другом. У местного  начальства  есть вертолет для
особых  случаев,  я  на  нем  тогда  летал.  Проштрафился,  пришлось  вот  в
сельхозавиацию перейти, бутифосом поля обрабатывать. Честно говоря, там тоже
работа  не  сахар, стой  всегда навытяжку,  выслушивай пьяные бредни, да еще
поддакивай. Вас прямо у правления высадить?
     -- Не  знаю, как тебе удобно, можно у  какого-нибудь поста  у въезда  в
Аксай, говорят, он со всех сторон не однажды шлагбаумами перекрыт.
     --  Да,  шлагбаумы  его страсть, не  хуже  Гитлера  забаррикадировался,
бетонных бункеров  под  землей настроил, от кого таится? Но  я  вас у  поста
ссаживать  не стану, там любого незнакомого  человека вопросами  замучают, а
если станете  права качать, дерзить,  могут  и по  шее дать,  нукеры  у него
всегда руки распускают... Уж лучше я вас на лобном месте высажу, прямо перед
правлением объединения. Там памятник Ленину, возле  него есть айван, он  там
частенько на  виду  сидит, думу великую думает. Я  однажды ему из  Намангана
какой-то мешок срочно доставил,  не приземляясь, прямо  к его ногам на айван
бросил. Видимо, что-то важное в  мешке было, он  туг  же через своего  холуя
сообщил, что жалует меня бараном, пришлось сесть, там как раз рядом  площадь
для  демонстраций,  она, как и в Москве,  называется Красной, он говорит,  у
меня все должно быть по-ленински.
     --  Что,  хороший баран? --  живо  заинтересовался  пассажир,  о  жизни
по-ленински в Аксае он давно знал.
     --  О да! Настоящий  каракучкар,  один курдюк  потянул на полтора пуда,
иногда он намеренно щедр, любит о себе легенды.
     Приблизились  к горам, и  вертолет  стало болтать,  порою он попадал  в
воздушные ямы и проваливался всей тяжестью вниз, словно терял управление, но
всякий  раз Баходыр  контролировал положение, он, видимо, действительно  был
хороший  пилот,  если  ему  вверяли  жизнь охотников  из  загородного  дома.
Неприятная  и  ненадежная  штука  вертолет,  думал в эти  минуты Сенатор, но
понимал, что иного  пути  добраться в  Аксай незамеченным  у  него  нет. Как
прорваться  сквозь  частокол  шлагбаумов, оставаясь неузнанным, там  и среди
нукеров есть люди, что стучат в оба конца.
     А с тех пор, как аксайским  ханом занялись вплотную не только работники
прокуратуры,  но и  следователи  КГБ,  наверняка  взяли  на  учет  тех,  кто
наведывается к дважды Герою  Социалистического Труда. Оставался только  путь
по воздуху, тем более если рядом обрабатывают поля дефолиантом. Нет, на этом
этапе  он рисковать  не мог,  оттого  и выбрал геликоптер. Летели  высоко, и
Сухроб Ахмедович  почти все время  видел внизу петляющий  серпантин  дороги,
ведущей в Аксай, и насчитал уже три ряда охраняемых шлагбаумов, заметил, как
задирали  головы  постовые  вслед раннему вертолету,  по их реакции  Сенатор
понял,  они знали, чем  занимается сельхозавиация. Но  на шлагбауме у въезда
постовой увидел, что вертолет будет пролетать над поселком, тут же кинулся в
будку оповестить кого-то, что нежданный гость появился в небе Аксая.
     Последнее не осталось незамеченным и Баходыром, и он прокомментировал:
     --  Видели,  как  шустро нырнул человек  в  чапане в  сторожку, видимо,
разгадал, что кто-то летит в Аксай, а  это уже  ЧП, сюда прибывают только по
приглашениям, званым, таков незыблемый порядок, установленный для всех ханов
Акмалем.
     --  Да,  гости все уже в  Аксае, а меня, конечно, с воздуха не ждут, --
ответил как можно беспечнее человек из ЦК,  подтверждая версию Шавката,  ему
не хотелось настораживать пилота.
     Показалась длинная тополевая аллея, над которой и шел  Баходыр. Поселок
еще спал,  но в некоторых  дворах на огородах  уже  копошились люди,  копали
картошку.
     -- Вот и прилетели, -- сказал пилот, и запоздавший гость сразу увидел и
величественный памятник  Ленину, и помпезное здание  объединения  с какой-то
непонятной башней-пристройкой в торце, он-то знал, что это грузовой лифт.
     Хан Акмаль въезжал в  него на  машине и поднимался  на  четвертый этаж,
по-иному  гордость и положение не  позволяли. Прокурор  не удивился бы, если
кто-то в шутку сказал,  что у лифта его дожидались носилки  под балдахином с
четырьмя дюжими членами партии,  иным, наверное, верный  ленинец не доверял,
которые  доставляли директора агропромышленного объединения в  его роскошный
кабинет. Сенатор понял, что  попал в  королевство кривых зеркал, увидел он и
площадь, явно  не  по масштабам поселка, приметил и  айван, где "наш Гречко"
любил  думать  наедине  великую  думу  о  судьбах  края,  о  том,  как  жить
по-ленински. Над нею и завис Баходыр, и через минуту он уже стоял на айване,
покрытом дорогим ярко-красным ковром.
     Сенатор помахал пилоту,  и геликоптер с ревом взмыл вверх и развернулся
к хлопковым полям. Еще спускаясь  по шаткой  стремянке,  он  заметил, как от
здания  управления  спешили  к  нему два человека. Прокурор сошел с  айвана,
неловко было стоять на текинском ковре ручной работы  в грязных башмаках, и,
не глядя в сторону приближающихся людей, достал сигареты и не спеша закурил.
"Официальный визит начался", -- попытался он мысленно пошутить, но шутливого
настроения не было и в помине.
     -- Ассалом  алейкум, --  раздалось вдруг  у него  за  спиной, и Сенатор
вальяжно обернулся, увидел двух расплывшихся в улыбке крепко сбитых мужчин в
добротных заморских костюмах, купленных  как бы  навырост,  и мягких удобных
шевровых сапогах, за которыми чувствовался уход.
     Хозяин Аксая в моде был консервативен, носил порою и полувоенный френч,
и сапоги из мягкой козлинки, такого же стиля придерживались остальные.
     -- Ваалейкум  ассалом,  -- ответил он и поздоровался с ними за руку. По
тому,  как  каждый  из них улыбался полным  ртом золотых  зубов,  на  ночных
сторожей  они  не  походили, хотя он  понимал,  что  на  Востоке  определить
положение человека по  внешнему  виду,  экипировке,  задача безнадежная, тут
живут по иным  законам,  как сказал  кто-то из  англичан,  изучавших Среднюю
Азию, "окнами во двор".
     Как  по  волшебству  из-за  кустов  вынырнул  аккуратненький,  поджарый
старичок,  весь  в белом,  и, безмолвно  поставив  на край айвана  поднос  с
чайниками и горячими лепешками, тут  же исчез с  глаз, растворился.  Хозяева
великодушным  жестом пригласили  гостя к  столу. В дальнем углу  просторного
айвана  лежали углом мягкие атласные  курпачи и тугие подушки, и в этот угол
вписывался клетчатый дастархан, прикрытый двумя слоями марли. Один из мужчин
сдернул марлю, и перед ранним гостем предстал  живописный натюрморт: ваза  с
фруктами,  конфетницы,  хрустальные  чаши  с колотым  орехом  и  миндалем  в
глубоких индийских чашах из  меди, стояли и три разные по  цвету и  размерам
закрытые  фарфоровые  масленицы,  наверное, в  них  подавали мед  к  орехам,
сметану к лепешкам и варенье, если, конечно, хан к нему не был равнодушен.
     Сенатор  сразу  почувствовал,  как  проголодался,  потому   без  особых
церемоний снял  обувь и  занял предложенное у  дастархана  место. Как только
разместились  на прохладных с ночи курпачах, один из хозяев  сделал "оминь",
как  бы проверяя на прочность атеизм гостя, и стал разливать чай. Пили чай с
фруктами,  ели  обжигающие  лепешки  с густой  домашней  сметаной  и  медом,
обменивались  ничего не значащими  фразами, словно  предоставляя  друг другу
возможность первым задать конкретный вопрос.
     Сенатор хорошо разбирался в восточной этике и событий не форсировал, за
ним  теперь  стояла и  европейская школа  особой  дипломатии,  почерпнутая у
Шубарина. Но все же прокурор удивился терпению своих утренних сотрапезников,
как не спросить, кто ты такой и зачем пожаловал, у человека, в прямом смысле
свалившегося  с  неба  на  святое место  у памятника Ленину. "Силен  Восток,
сильны  люди  хана", --  подумал  Сенатор,  не спеша  отхлебывая  прекрасный
китайский  чай  "лунъ-цзинь",  воду  для  самовара,  как  сообщили  хозяева,
доставляли специально из горных родников.
     Между тем солнце уже заметно поднялось, на улицах Аксая появились люди,
иные, пробегая мимо правления, с любопытством поглядывали на людей, сидевших
на  священном  месте.  Старичок  в  белом  появлялся  дважды,  меняя  быстро
пустеющие  чайники,  опять он  не  проронил ни слова.  Может, он глухонемой,
подумал  Сенатор, в  королевстве  кривых  зеркал  и  такое  требование могло
предъявляться к обслуге.
     Понемногу начали  нервничать  и  суетиться  хозяева,  один из них  даже
среагировал на сообщение о времени, переданном по громкоговорителю "Маяком".
Наверное,  скоро  должен был  объявиться  настоящий  хозяин, хан  Акмаль,  и
золотозубый постарше в конце концов, без обиняков, по-европейски, спросил:
     -- Как доложить?
     Прокурор  достал из верхнего кармашка твидового  пиджака стопку  хорошо
отпечатанных  визитных  карточек  на  мелованном  финском  картоне  и  молча
протянул одну из них.
     Искушение заглянуть в нее было  велико, гость читал  это по  глазам, но
человек  в шевровых  сапогах  удержался  от соблазна и,  до конца выдерживая
восточный церемониал, сказал:
     -- Вы извините,  мы должны оставить вас, скоро должен прибыть хозяин. А
вы отдыхайте, пейте  чай. Если захотите покушать, кликните  Сабира-бобо,  он
вмиг  организует  шашлыки хоть  из печени, хоть  из  мяса.  Каждый  день  на
рассвете мы свежуем барана, зарезали и сегодня, так что не стесняйтесь, -- и
учтивые сотрапезники, пятясь спиной, отошли от айвана.
     Когда  по дороге  в правление встречавшие обходили  большую  чинару, он
увидел,  как они дружно  склонили головы над его визиткой.  Как только скрип
двух пар  ухоженных  сапог  перестал доноситься до райского местечка в  тени
памятника Ленину, гость по привычке достал из кармана сигареты, зажигалку  и
положил  рядом на пустую тарелку  из английского сервиза  со сценами  охоты.
Потом отыскал взглядом  среди  заставленного дастархана пепельницу,  которую
приметил  раньше,  сделав при  этом  вывод,  что хан курит, и  придвинул  ее
поближе к себе.
     Солнце  начинало пригревать,  утренняя свежесть прошла, и  он  поспешил
снять  пиджак  и, оглянувшись вокруг,  сладко потянулся.  За  завтраком  они
сидели чинно, по-восточному скрестив ноги, Сенатор дома жил по-европейски, и
такая поза давалась с трудом, и, оставшись один, он с удовольствием  вытянул
ноги  и  сгреб  под  себя  подушку, такая  вольность  еще  допускалась.  Тут
наверняка чтили традиции и любая промашка оценивалась бы не только хамством,
но и оскорблением хозяев. "Не задремать бы", -- подумал он и закурил.
     Сладкий  дым  табака из  Вирджинии привычно  успокаивал, настраивал  на
размышления, но что-то сковывало его изнутри,  не  было привычного  ощущения
свободы, присущей ему раскованности. "Неужели на меня так  действует  воздух
Аксая", --  улыбнулся прокурор, но чувство  тревоги не покидало, хотя причин
для волнения пока вроде нет, встретили вполне любезно.
     Хотелось мысленно отрепетировать хотя бы несколько первых фраз для хана
Акмаля, но  ничего путного  в голову  не приходило. Сенатор придвинул к себе
чайник,  он оказался пустой, беспокоить старика ему  не хотелось,  но он  на
всякий  случай  оглянулся, стараясь  понять,  откуда же  доставляли  чай  из
родниковой воды,  но высокие стены тщательно подстриженной и ухоженной живой
изгороди,  оплетенной  еще  и  ярко  цветущей  лоницерой  вокруг  айвана, не
позволяли  ничего увидеть. Тем большим оказалось его удивление, когда  через
несколько минут  перед  ним  вновь  возник  Сабир-бобо и опять же  безмолвно
поставил чайник. Не успел он  кивком головы поблагодарить, как старик  опять
незаметно  исчез.  Еще  больше  он  поразился,  когда  налил  себе  чай,  он
действительно хотел попросить старика, чтобы ему заварили черный, в Ташкенте
все-таки ему отдают предпочтение, хотя пьют и зеленый.
     Когда он заканчивал с чаем, услышал шум сбоку, прямо по Красной площади
со  свистом  пронеслась черная  "Волга". Наверное, хан Акмаль  пожаловал  на
службу,  подумал гость,  и  не ошибся.  Сиявшая  лаком  машина  подъехала  к
башне-пристройке, и он слышал, как со скрежетом распахнулся грузовой  лифт и
лимузин исчез в его чреве. День в стране чудес начался.
     Прокурор  не спеша допил чай, затем выкурил  еще одну сигарету,  забрал
свои пожитки и сошел  с айвана.  Ему  казалось,  что сейчас его сотрапезники
доложат  о  визите  неожиданного  гостя  с  вертолета  и  его   пригласят  в
управление, а может быть, к  нему поспешит и сам директор  агропромышленного
объединения, все-таки человек из ЦК?
     Гость  не  спеша  прохаживался  вдоль  стены  живой  изгороди,  изредка
незаметно  поглядывая  в  сторону  управления,  куда беспрестанно входили  и
выходили люди, он понимал, что за ним могли и наблюдать из окна, но никто  к
нему не спешил, не окликал. Так прошло довольно-таки  много времени, человек
из ЦК, не  выдержав, даже глянул на  часы, с  тех пор, как директор явился в
свою резиденцию, прошло больше часа.
     "Спокойно,  спокойно",  --  твердил себе  Сенатор,  с  беспечным  видом
вышагивая  вокруг  айвана,  дымить  он перестал, чтобы не дать  понять,  что
волнуется, хотя курить хотелось. Он вполне допускал, что у хана Акмаля могло
быть  совещание  или  какие-нибудь  срочные звонки  в Ташкент. А может быть,
экстренно наводили справки о нем? Так прошагал  он еще  час и,  устав, вновь
забрался на айван.
     Как только он расположился  удобно на  мягких курпачах, опять возник из
небытия Сабир-бобо, он принес огромный медный поднос, где на большой тарелке
из того  же  английского сервиза со сценами  охоты  истекали жиром  горячие,
только с мангала, шашлыки, а  рядом  другая, более  глубокая тарелка с мелко
нашинкованным  репчатым луком, посыпанным  красным корейским перцем, шашлыки
прикрывали две румяные, еще хранящие жар тандыра лепешки.
     "Наверное,  это  значит,  что меня еще  не скоро  примут",  --  подумал
прокурор и принялся  за еду, шашлыки выглядели вполне аппетитно.  Он пожалел
лишь о том,  что оставил фляжку с коньяком в машине, сейчас она  пришлась бы
кстати и к обеду, и к настроению.
     Баранина  оказалась молодая, нежная, жарили на  саксауле, и повар  знал
свое  дело,  прокурор  не  очень   увлекался  шашлыками,  но  аксайские  ему
понравились. Не успел он расправиться с первой порцией, как принесли вторую,
поначалу удивил странный изгиб шампуров, но по аромату он догадался, что это
тандыр-кебаб. Шашлыки в специальной раскаленной печи  без  открытого  огня в
Ташкенте почти  не делают,  остались  кое-где мастера  в  Ферганской долине,
видимо,   такой  и   обслуживал   привередливого  хана   Акмаля.   Вместе  с
тандыр-кебабом  безмолвный старик  принес  глубокую  чашку  с острым салатом
аччик-чучук и два чайника чая, после шашлыков всегда жажда мучает.
     "Кормят здесь  прилично", -- отметил про  себя  с иронией гость, тайком
посматривая в сторону правления, но там вроде как о его визите  и не  знали,
хотя  айван у  памятника  хорошо  просматривался из  окон  четвертого этажа.
"Загнал  я  себя в  тупик, -- рассуждал  спокойно Сенатор,  --  ведь  теперь
обратно свободной дороги нет, если  не впускают, то уж отсюда тем  более без
воли  хана  и  шагу не  ступить". Страха  он не испытывал,  да и раздражение
прошло, мелкое  чванство  хана даже пошло  ему на пользу, тот  так  очевидно
выставлял  свои слабости.  Сегодня ли, при его положении, выдерживать полдня
на площади заведующего Отделом административных органов ЦК?
     Прокурор   сразу   почувствовал   свое  превосходство  над   человеком,
въезжающим  на  четвертый  этаж  в  черной  "Волге".  Теперь, точнее  уяснив
ситуацию, он понимал, что ни совещание, ни срочные звонки ни при чем, мелкая
тактика, блажь, желание подавить гостя, мол, знай, к кому приехал, наверняка
он по старинке думает, что я прие