сяц беспробудной пьянки сказывался.
     Заметив тревогу на лице Беспалого, Варлам спросил потихоньку:
     -- Что случилось?
     И  Беспалый сказал,  что он откуда-то знает этого человека, но никак не
может припомнить.
     Варлам ответил жестко:
     -- Вспоминай скорее, иначе тебе придется его пристрелить,  ты человек в
городе известный.
     С  первых  минут ограбления майору  Кудратову  тоже показалось знакомым
лицо бандита с пистолетом, ему почудилось, что он даже видел его когда-то со
своим  покровителем  Сухробом  Ахмедовичем, но  эту  вероятность он отбросил
сразу, что могло быть  общего между уголовником  и ответственным  работником
ЦК?  Заметил  Кудратов  и  неожиданное   волнение  человека  с   пистолетом,
насторожило  его  и  то,  что они  стали  о чем-то  шептаться.  И  вдруг  он
почувствовал,  что и нападавший откуда-то знает его, и оттого такая минутная
растерянность  у  них.  Мысль хозяина  дома  работала лихорадочно,  если  он
правильно понял ситуацию, живым они его не оставят.
     Если еще минуту назад он жалел лишь о деньгах, то теперь встал вопрос о
жизни, и реальная опасность заставила  Кудратова  взять  себя в руки.  Когда
через полчаса хозяин дома, отдав изрядную часть  богатств, сказал: "Все", то
тут  же получил от молодого с сумкой в руках такой удар ногой в челюсть, что
потерял  сознание. Когда он очнулся, тот, что постарше, спрятав  пистолет за
пазуху, подносил к  его  лицу  тампон с нашатырным  спиртом из его  домашней
аптечки. А молодой, склонившись над ним, сказал:
     -- Ты, падла, собирался купить "вольво" за 125  тысяч, а  от нас хочешь
отделаться какой-то  жалкой тридцаткой, не выйдет! Сейчас свяжем руки-ноги и
поставим утюг на животик, живо вспомнишь об остальных деньгах.
     И в эту минуту  хозяин  дома почувствовал,  что  тот,  что постарше,  с
нашатарным  тампоном  в  руках,  пристально  вглядывавшийся в него, кажется,
узнал  его и оттого необычайной бледностью покрылось  смуглое,  в  оспинках,
лицо  бандита. Кудратов понял, что в эту секунду он оказался приговоренным к
смерти.
     А  тот,  что помоложе,  все  твердил  о  деньгах, о  ста двадцати  пяти
тысячах.  И  тут  до  майора  дошло, что в  страхе он  действительно забыл о
деньгах,  отложенных  на  "вольво",  и  на радостях  готов  был  расцеловать
молодого за  напоминание о покупке шведской машины. Дело в том,  что  там, в
спальне,  в  прикроватной  тумбочке,  где  он  держал  деньги,  находился  и
пистолет,   которым  он  редко  пользовался.   Нужно  было  как-то   усыпить
бдительность рэкетиров, внушить им,  что сломался окончательно, и поэтому он
попытался двинуться к окну, но тотчас был свален на пол  подножкой старшего.
Ему  тут  же  связали  руки-ноги,  отыскав  в  доме  утюг  и задрав рубашку,
поставили  на живот,  и молодой, поводив перед  глазами Кудратова штепселем,
включил его в розетку. Как только стало припекать, он попытался скинуть утюг
с себя, но старший со  зловещей ухмылкой прижал его двумя руками к животу, и
тогда он закричал:
     -- Отдам! Все отдам!
     Беспалый тут же торопливо отдернул утюг в сторону.
     Хозяин дома  попросил пить, и ему услужливо подали  бутылку минеральной
воды из его  же холодильника. Попив, Кудратов обреченно пригласил грабителей
в спальную комнату.
     Спальня  у  него  оказалась небольшой, впритык к  стенкам  заставленная
белым   югославским   гарнитуром   "Людовик",  и   незваные  гости  невольно
задержались на пороге, когда майор бочком двинулся вдоль роскошной кровати к
маленькой  изящной тумбочке. Открыв ключиком дверцу, хозяин  дома с ошалелым
криком:  "Берите! Забирайте, гады, все!" -- стал швырять в ночных грабителей
пачки денег в банковских упаковках.
     Налетчики,  понимая, что с человеком происходит истерика, столь обычная
в  подобной ситуации, стали молча в  четыре руки складывать  деньги  в сумку
Варлама и  не  заметили,  как вместо очередной пачки  двадцатипятирублевок в
руках у хозяина дома оказался пистолет,  и молодой кулем свалился  прямо  на
просторную  белую  кровать,  а майор уже командовал  Беспалому достать из-за
пазухи пистолет и бросить его на ковер. Персегяну ничего  не оставалось, как
выполнить приказ, ибо обезумевший  от страха хозяин  дома  выстрелил бы  и в
него не задумываясь. Потом майор  заставил Беспалого  поднять руки и, выведя
его в коридор, запер в хозяйственной кладовке. Не выпуская пистолета из рук,
он  закрыл  входную  дверь, достал из  холодильника  бутылку  водки и, налив
стакан до краев, выпил  его  залпом.  Надо  было что-то предпринимать, и как
можно скорее, на улице у грабителей могли быть помощники.  Он хотел  вызвать
милицию, но в  самый последний момент, уже держа трубку  в руках, передумал.
Ему  вдруг показалось,  что этого  мужчину,  запертого сейчас в кладовке, он
видел не раз вместе с милицией, а то и  в милицейской форме. А в том, что на
его  дом  могли навести коллеги из  милиции, он ни на минуту не  сомневался.
Может,   позвонить   Сухробу  Ахмедовичу,   у  того   есть   товарищ   Артур
Александрович, а при нем целый взвод телохранителей, вот они, конечно, могли
выручить, подумал Кудратов, но этот путь показался ему долгим и неудобным.
     И  он  вдруг  вспомнил  про полковника Джураева из  уголовного розыска,
этого-то  уж  никто не мог заподозрить в связях с преступным  миром, и этот,
судя  по тому,  что  он  слышал о нем, не оставит  его в беде.  Несмотря  на
позднее время, он набрал  номер служебного  телефона полковника,  и, на  его
счастье, на  другом конце провода тотчас подняли  трубку. Выслушав сбивчивый
рассказ майора ОБХСС, полковник Джураев сказал:
     -- Вам повезло, через пять минут мы собирались выезжать на операцию, но
сейчас мы  будем у вас, это  как  раз  по пути. Пожалуйста, выключите в доме
свет и избегайте  оконных  проемов.  Наверняка  на  улице  у  них  находятся
сообщники, и они могут предпринять попытку штурмовать дом, будьте начеку.
     Минут через двадцать в махалле раздался вой сирен  милицейских машин, и
во двор Кудратова вбежали розыскники полковника Джураева.
     Сенатор начинал рабочий день всегда со знакомства с милицейской сводкой
за прошедшие  сутки.  Происшествий в  последнее  время  было  так много, что
сводка печаталась на пяти-шести страницах убористым шрифтом. Большинство ЧП,
случившихся днем, он уже знал, и  его больше интересовало, как прошла ночь в
Ташкенте. Среди  ночных преступлений ему бросилась  в глаза знакомая фамилия
-- Кудратов. И он стал читать это сообщение внимательнее.
     Узнав  о налете  на дом самоуверенного красавчика из  ОБХСС, он вначале
улыбнулся,  представив  того  один на один с  рэкетирами,  но улыбка  быстро
сбежала с лица, когда он прочитал о  происшествии до  конца, ибо дальше тоже
следовала знакомая фамилия, и она-то  заставила  его потянуться к капсуле  с
валидолом,  к  сердечным  он  стал  прибегать  недавно,  после  размолвки  с
прокурором Камаловым. Читать сводку до конца он уже не мог, фамилия Парсегян
отбила охоту.
     --  Ах, Артем,  ах, Беспалый, что же ты  наделал, -- вырвалось вслух  у
Сенатора, и  он, обеспокоенный,  стал вышагивать по просторному  кабинету. А
беспокоиться было  от  чего,  в сводке  значилось, что  задержание рэкетиров
провел полковник Джураев, а начальник  уголовного розыска в последнее  время
подозрительно часто общался с прокурором Камаловым, может, они давно сели на
хвост Беспалому и знают о его старых связях с Парсегяном?
     Вопросы, один неприятнее  другого, стали  возникать в  сознании хозяина
кабинета. Но какие бы  вопросы он себе  ни задавал, ответ напрашивался один,
следовало что-то предпринять, пока Беспалый не попал в поле зрения прокурора
Камалова.
     В какое-то  мгновение Сенатор рванулся звонить Шубарину, но в последний
момент передумал,  ибо пришлось бы  объяснять  ему,  почему его  так волнует
арест бывшего уголовника Артема Парсегяна. Тут следовало действовать самому,
и немедленно, ибо  Беспалый  был  единственный человек, знавший  об убийстве
охранника во дворе  республиканской Прокуратуры. А может, он догадывался и о
неожиданной смерти Кощея? Знал ли он об  одном  убийстве  или о двух, сейчас
это  уже не  имело  принципиального  значения, следовало как-нибудь вытащить
Парсегяна из неволи, или нейтрализовать каким-то образом, или...
     Часа два он  строил планы по спасению Парсегяна, но ни один вариант его
не устраивал. Вот если бы задержание провел  не  полковник Джураев, тогда бы
другое  дело,  он бы  вытащил Беспалого без  труда.  Заставил  бы  Кудратова
забрать свое заявление, сочинили что-нибудь, связанное с грандиозной пьянкой
и  ссорой на этой почве, в общем, замяли  бы дело. О том, что время работает
не на него, Сенатор догадывался, поэтому он  решил для  начала встретиться с
Беспалым.
     Начальник следственного изолятора, куда доставили Парсегяна, был знаком
ему, и он отправился туда, возможно, сам задержанный подскажет какой-то  ход
к его спасению.
     Свидание с Беспалым он получил  без особых хлопот, объяснил, что цель у
него  одна -- попытаться узнать у Парсегяна, кто был наводчиком, ибо это уже
третье за неделю ограбление работников милиции.
     Артем опешил, когда, войдя в комнату для допросов,  увидел... Сенатора.
Как  только  конвойный  оставил  их  наедине, Беспалый сказал с нескрываемым
подтекстом:
     -- Я очень на тебя рассчитываю, Сухроб...
     Прокурор сделал вид, что не понял скрытой угрозы, шантажа и ответил:
     --  Я своих  друзей  в беде  не бросаю, оттого и здесь.  -- Но  тут  же
добавил с укоризной: -- Зачем все это  нужно было тебе? Да  еще грабить моих
друзей... я бы еще сто тысяч занял...
     И только тут владелец игровых автоматов вспомнил, что видел обэхаэсника
не раз вместе с гостем, но это теперь  ничего  не меняло. После затянувшейся
паузы визитер, в общем-то не знавший, что и посоветовать Беспалому, сказал:
     -- Вся  беда в  том, что тебя взял  полковник Джураев и отыграть  назад
почти  невозможно, ты  же знаешь, что  он за  человек.  Не нужна скандальная
история и моему другу Кудратову, вот на этом и постараемся сыграть,  но ты в
любом случае держи язык за зубами, не очень афишируй связи. Если  не поможем
сейчас,  вытащим из тюрьмы,  ты ведь  знаешь, что Салим в Верховном  суде не
последний человек...
     Артем тоскливо посмотрел на Сенатора и произнес:
     -- Правильно говорят -- беда не приходит одна, разве я пошел бы на это,
если  бы меня  самого  не  грабанули...  В тюрьму в  моем  возрасте с  моими
больными  ногами  последнее дело...  Ты  уж постарайся, Сухроб,  я ведь тебя
никогда не подводил...
     Сенатор встал, показывая тем, что разговор окончен. Он не жалел о своем
рискованном визите,  выяснил,  что на  Беспалого  особенно  рассчитывать  не
следует.
     Парсегян, не ожидавший, что аудиенция так быстро  закончится, торопливо
сказал:
     -- Ты бы хоть закурить дал...
     -- Извини, совсем забыл,  завтра я завезу тебе блок хороших сигарет,  а
сейчас у  меня  какие-то  остатки.  -- И он  достал  из кармана мятую  пачку
"Кента" и, не глядя, сколько осталось, протянул ее Артему.
     -- Всего две, -- сказал разочарованно Беспалый.
     --  Потерпи,  я же  сказал,  что  завтра завезу, --  ответил Сенатор  и
поспешил к двери.
     Вернувшись в переполненную камеру, Беспалый стал обдумывать неожиданный
визит Сенатора и решил, что тот поспешил на встречу, заботясь прежде всего о
своей шкуре,  боясь, чтобы  он  не  сболтнул лишнего. Вот  за это  "лишнее",
видимо,  и  следовало  держаться,  иначе  загремишь далеко  и  надолго,  как
выражается тут молодняк.
     Возвращая  в  памяти встречу, Беспалый отметил  какую-то неискренность,
фальшивость в  облике человека из ЦК, хотя, если подумать, тому было от чего
нервничать и потерять естественность поведения. Но все же Беспалый ощущал от
встречи не радость, а тревогу,  а он, как и  многие,  полагался  в жизни  на
интуицию.  От  тревожных  дум  ему  захотелось  закурить,  и он  вспомнил  о
сигаретах, что оставил ему Сенатор.
     Он  уже  достал пачку, как что-то  остановило,  перед  мысленным взором
возникли  бегающие  глаза его покровителя: "Завтра я привезу тебе блок..." И
сейчас торопливый уход Сенатора казался Парсегяну бегством,  хотя, казалось,
кто бы посмел торопить такого большого человека...
     "Отравил,  наверное,  отравил",  -- думал  Артем,  не  решаясь  достать
спички, хотя курить хотел страшно.
     Лежавший на верхних  нарах крепкий парень, задержанный,  как  и  он, за
вооруженное ограбление, увидев серебристую  пачку  "Кента", жадно поглядывал
на нее, будь  она у  любого другого, он уже отобрал бы, но  Беспалый, хотя и
вел себя  тихо, по рангу был самый "авторитетный" человек в камере.  И вдруг
Беспалый сделал неожиданный для себя жест, бросив пачку наверх, сказал:
     -- Если хочешь, поменяй на "Космос", я не люблю американские.
     Тот,  поймав  пачку  на  лету, быстро  глянув в  нее,  подал  вниз  три
сигаретки и спросил:
     -- Хватит?
     -- Вполне, -- ответил Парсегян и с удовольствием закурил.
     Всю ночь Беспалый не мог сомкнуть глаз, он маялся от навязчивой идеи --
отравил  или  не  отравил Сенатор сигареты?  Он даже поднялся среди ночи  и,
разбудив   соседа,   попросил  у   него  закурить,   пообещав  днем  вернуть
американскими. После этого у  него немного успокоились нервы, и  перед самым
рассветом он заснул тяжелым сном.
     Проснулся  он  в  камере  одним из  последних,  неспокойный рваный  сон
заставил на  время забыть о вчерашней истории, но как только взгляд его упал
на  верхний  ярус  нар,  где,  отвернувшись, лицом к  стене  лежал  любитель
американских сигарет, он тут  же  вспомнил о  Сенаторе,  который должен  был
сегодня  объявиться  вновь. Если, конечно...  "Если" и подтолкнуло Беспалого
разбудить соседа. Едва он дотронулся до него, как понял, что тот мертв.
     Он с трудом сдержал в себе крик, но ужас так стремительно распирал его,
что  он, словно  обезумев,  растолкал сокамерников, кинулся к двери  и  стал
барабанить в нее руками  и ногами, при  этом он кричал на весь  следственный
изолятор: "Требую прокурора! Немедленно доставьте меня к прокурору!"
     В  камере  решили, что  тихий  мужик  сошел  с  ума. На  шум  сбежалась
администрация, поначалу они попытались силовыми приемами заставить замолчать
Беспалого, но это не удалось, Парсегян обладал недюжинной  силой. Раскидывая
пытавшихся  утихомирить  его  людей,  он  продолжал  требовать   встречи   с
прокурором.
     Из  соседних  отделений  поспешили на  помощь,  и  Артема  поволокли  в
одиночную  камеру  в конце длинного  коридора.  Но и там  он  не угомонился,
продолжал стучать изо всех сил в дверь и требовал  прокурора. В конце концов
кто-то из дежурных офицеров догадался спросить арестанта, зачем ему прокурор
и с кем конкретно он настаивает на встрече. Беспалый ответил, что он требует
встречи  только с прокурором Камаловым  и  что он намерен  сделать сообщение
государственной важности. Вызвали психиатра,  но всякий случай, и тот, побыв
наедине с арестантом минут десять, заверил администрацию,  что тот в  полном
здравии.
     Когда  Камалову сообщили, что арестованный вчера  за вооруженный разбой
некий Артем Парсегян, бывший  владелец  салона игровых автоматов, настаивает
на немедленной встрече с ним, первое, о чем он подумал, а не связан ли  этот
человек с тем  странным  и  тревожным  анонимным письмом, что  получил он  в
прошлом месяце, поэтому он без промедления и раздумий выехал в  следственный
изолятор.
     С первой минуты встречи Парсегян  просил Камалова немедленно  перевести
его  в другое место  и  чтобы местонахождение держалось  в  тайне от Сухроба
Ахмедовича  Акрамходжаева, заведующего Отделом административных  органов ЦК,
который, по словам Беспалого, при  первой возможности постарается  отправить
его  снова на тот свет. Арестованный настолько был возбужден, испуган  и нес
такие невероятные вещи,  что  прокурор уже собирался вызвать  психиатра,  но
Парсегян, словно прочитав его мысли, сказал:
     --  Вы,  наверное,  думаете,  я  сумасшедший и  возвожу  напраслину  на
уважаемых людей, но вы должны  мне  поверить, вчера в первой половине дня он
был здесь, уговаривал меня держать язык  за  зубами и, прощаясь, оставил две
сигареты "Кент".  Хорошо зная  Сенатора,  у  него  в  уголовном  мире  такая
кликуха, я подумал, что он мог отравить их, и поэтому от страха отдал курево
соседу, и он уже мертв.
     Вот  тут-то  прокурор Камалов  окончательно  уверился,  что  говорит  с
сумасшедшим,  потому  что  о  смерти  сокамерника  Парсегяна  никто  ему  не
докладывал, но  Беспалый отчаянно  просил проверить  его  утверждения. Чтобы
прекратить  бесполезный  разговор,  прокурор  выглянул в коридор и  попросил
дежурного офицера проверить сказанное Парсегяном.
     Через две минуты офицер без стука влетел в комнату и испуганно доложил,
что Снегирев, 1960 года рождения, задержанный за вооруженный разбой, мертв.
     С этой минуты у них начался  другой разговор, и длился он  больше  двух
часов.
     Наконец-то  выяснилось,   почему  умирающий  охранник  из   Прокуратуры
республики настойчиво твердил:  "Сухроб...  Сухроб".  Понял Камалов,  откуда
начался стремительный взлет  районного прокурора и почему  тот  был  огорчен
арестом хана Акмаля.
     Того,  что рассказал  арестованный, по кличке Беспалый,  хватило, чтобы
взять  его под  стражу, но Парсегян встречался с ним лишь эпизодически, и  в
жизни Сенатора оставалось  еще  много белых пятен. Например, Беспалый ничего
не мог сказать о прослушивании телефонов в Прокуратуре республики и о смерти
молодого турка по имени Айдын, читающего по губам.
     Но,  несомненно,  Парсегян  стал  бесценным  свидетелем  против  такого
изощренного и  коварного противника,  каким оказался Сенатор.  Прокурор даже
отметил про себя, что он,  наверное, будет самым опасным оборотнем, попавшим
ему в капкан. Понятным  оказался и  страх Парсегяна, конечно,  человек из ЦК
приложит  все  усилия,  чтобы убрать  единственного  свидетеля своей  тайной
жизни.  Оставлять здесь Беспалого было рискованно, и прокурор, связавшись  с
генералом Саматовым, перевез задержанного в следственный изолятор КГБ.
     Как бы ни испугался Парсегян, он ни слова не сказал о Салиме Хасановиче
из Верховного  суда, приберег его на  всякий случай. Если арестуют Сенатора,
как предполагал Беспалый, Салим поймет, что он его не сдал. Ход был дальний,
но верный. Сенатор  за убийство  во дворе Прокуратуры получит вышку, а он за
ограбление от силы десятку, вот тогда Салим и сгодится.
     Вернувшись к  себе в Прокуратуру, Камалов пожалел об одном, что встреча
с  Парсегяном  ничего не прояснила  с анонимным письмом,  а он на это  очень
рассчитывал  и  по  ходу беседы  пытался узнать  кое-что, но  оказалось, что
Парсегян  среди деловых  людей был  мелкой сошкой и  ценился прежде всего за
свое уголовное прошлое. А письмо не шло у него из головы.
     Для  Камалова  сразу  стало ясным,  что писал  его  русский человек,  и
немолодой уже, ибо слова "отечество", "держава" в  таком контексте,  как они
подавались в  письме,  живут  чаще  всего в  русской  душе, в  этом  его  не
переубедил бы никто, не зря же он столько лет  прожил в Москве, в России. Не
сомневался  он  и  в  правдивости информации, две  выборочные проверки,  что
сделал  он  тут   же,  подтверждали   искренность   автора.   Смущало   одно
обстоятельство,  что  крылось  за письмом,  -- искренняя  боль за отечество,
державу,  или возможность руками государственного  аппарата  устранить своих
конкурентов?
     Если первое, то следовало попытаться найти этого человека, его знаниям,
жизненному опыту, связям не было цены, он один стоил многих людей, занятых в
органах правопорядка,  впрочем,  многие и не могли знать тайн  экономической
диверсии против страны, такими  знаниями обладают единицы, они и  определяют
финансовую стратегию. Конечно,  автор  анонимного