шашлыка, что он вдруг, не по настроению товарища, выпалил озорно:
     -- Угощу я тебя, Сухроб,  шашлыком из свежей  печенки, и  все твои беды
покажутся незначительными. Что ты повесил  нос? Разве убил кого? Да и в этом
случае  есть  выход --  откупиться,  запугать, запутать,  засадить  за  себя
другого.  Можно  даже добровольца найти,  а с тех  пор,  как идет  афганская
война,  открылась  и  реальная возможность бежать за границу  в  любое время
года, ты ведь знаешь, у нас в резерве и такой ход есть, лишь бы были деньги.
Надеюсь,  ты  не  промотал пять миллионов, что  выдал  тебе  хан  Акмаль  за
спасение своей души? С  ними и на Западе не  пропадешь, хотя говорят, что не
конвертируемая валюта у нас, не верь, многим нужны наши деревянные рубли.
     Сенатор вдруг  улыбнулся,  с лица  его  исчезла тревога, и  он, хлопнув
водителя по плечу, сказал оживленно:
     -- Удивительный ты человек, Артур. Вот побыл с тобой десять минут, ни о
чем  не  говорил,  и  упала  тяжесть  с души.  Когда ты рядом, действительно
веришь, что безысходных ситуаций не бывает.  Какой  мощный заряд энергии  от
тебя всегда идет!
     Увидев  у обочины мясной ларек с подвешенной под марлей  тушей, Шубарин
остановил машину.
     -- Я  сейчас.  У этого  среднего барашка, как учил  меня великий гурман
Икрам Махмудович, должна быть замечательная  печень,  если, конечно, нас уже
не опередили.
     Вернулся  он  быстро,  с небольшим  свертком, оставалось  лишь  выбрать
чайхану,  где жарили  шашлыки. Нашлась и чайхана  километров через десять, в
приграничном  селе  между  Казахстаном и  Узбекистаном,  хотя  она  вряд  ли
отличалась от других населенных пунктов хоть слева, хоть справа  от границы,
если не считать того, что здесь уже продавали чимкентскую водку и знаменитое
чимкентское пиво.
     Плутоватого  вида шашлычник,  приняв  из  рук Шубарина  сверток, прижал
правую руку к сердцу и сказал:
     -- Садитесь  отдыхайте, сейчас подадут чай, шашлык в самом лучшем  виде
будет  через пятнадцать минут. -- Он  еще  издали  от самой дороги  приметил
мужчин, в которых за версту, как ни скрывай, виделось высокое начальство, на
Востоке на этот счет редко ошибаются.
     Пока  мыли руки,  выбирали айван поуютнее,  до  них уже  доносились  от
мангала дразнящие запахи шашлыка из печени, шашлычник действительно оказался
расторопным, и дело свое знал. К шашлыкам подали не только традиционно мелко
нашинкованный лук под винным соусом и приправленный  жгуче-красным корейским
перцем,  но  и салат ачик-чучук,  подавая  его, молодой плут  заговорщически
шепнул:
     -- Может, водочки отборной подать к таким аппетитным шампурам? -- Гости
вежливо отказались.
     Все  это  время ни  один  из  них  не  попытался  нарушить договор,  не
заговорил о деле, хотя оно беспокоило и того  и другого. Как  только перешли
на чай, Артур Александрович сказал:
     --  Ну вот,  теперь  можно и проблемы  обсудить. Обед прежде всего, как
говорит наш общий друг Файзиев.
     --  Арестовали  хана  Акмаля, --  бросил  небрежно  сотрапезник,  желая
увидеть, какой эффект произведет сообщение на Шубарина.
     Тот  внимательно  посмотрел  на  Сенатора,  словно  его разыгрывали,  и
усмехнулся.
     -- Без  твоего  ведома,  без ведома  и  согласования в ЦК? -- Он хорошо
знал, на каком уровне что решается.
     -- Представьте себе, да, без моего ведома, без согласования не только с
нашим ЦК, но и  без  разрешения из Москвы.  Такие вот, мой друг, разбойничьи
времена настали, называется это верховенством закона над идеологией, то бишь
над партией.
     --  Смотри,  как  далеко  у нас  гласность  и  демократия  шагнули,  --
присвистнул  Японец, -- и кто же такой смельчак? И долго ли ему еще занимать
свой пост после такого самоуправства?
     --  Некий  Хуршид Азизович  Камалов, -- поддразнивая  Шубарина,  сказал
Сенатор.
     -- Ну  почему же некий? Камалов -- Прокурор республики, ты уже с высоты
Белого дома никого в грош  не ставишь,  а зря,  на Востоке всякий  чин имеет
силу, тем более такой... -- мягко пожурил тот собеседника.
     -- Может, у тебя уже  есть  ключи  к нему?  -- обрадованно встрепенулся
Сенатор.
     --  Нет, --  сразу  отрезал  Японец, но,  видя опять смятение  на  лице
Сенатора, продолжил: -- Но это вовсе не означает,  мой дорогой Сухроб, что к
нему нельзя подобрать ключи,  если,  конечно, понадобится. До сих пор я знал
только одного прокурора, равнодушного к деньгам.
     --  Любопытно,  кто же это? Ты мне  никогда  о нем не говорил, -- вновь
оживился доктор юридических наук.
     -- Амирхан Даутович Азларханов, я очень его уважал.
     --  Несмотря  то  что  он  тебя  предал? -- спросил  крайне  удивленный
Сенатор.
     --  Нет,  он  меня  не предавал,  но  это совсем другая история,  давай
вернемся к нашей, нужно ли искать подходы к прокурору Камалову и зачем?
     -- Боюсь,  что надо.  Я сделал одну непростительную ошибку, неправильно
среагировал на арест  хана  Акмаля, и  он, кажется, намерен сделать из этого
выводы и наверняка попытается взять мою жизнь под микроскоп и будет всячески
избегать  посвящать меня в тайны прокуратуры,  а я хочу  владеть ситуацией в
республике постоянно, ты ведь знаешь мои цели, я открылся тебе после тайного
визита в Аксай.
     -- Да, это серьезная промашка. Не хотел бы я попасть  под его прессинг,
он  сейчас у себя в Прокуратуре организовал отдел по борьбе  с мафией и взял
туда людей из КГБ на ключевые посты. -- Вдруг его  озарила новая идея, и  он
спросил быстро: -- А где содержится хан Акмаль, в какой тюрьме?
     Сенатор, понявший ход мыслей собеседника, грустно вздохнул:
     -- Хан Акмаль нам уже не по зубам, и передачку  ему  не организовать ни
за какие деньги!
     -- Круто Камалов повернул.
     -- "Таких, как я, не  арестовывают! Я неподсуден!" Старый идиот, я ведь
предлагал  ему  исчезнуть,  хоть внутри страны, хоть за рубежом.  "Я умру  в
Турции  с тоски", -- передразнил Акрамходжаев хана  Акмаля. -- А в советской
тюрьме проживешь до ста лет! -- взорвался вдруг Сенатор,  но  тут  же сбавил
пыл и ровным голосом спросил: -- А теперь-то понятно мое беспокойство?
     --  Арест хана  Акмаля  вызовет тревогу  у многих,  представляю,  какая
сейчас паника  в  республике,  ведь  он ко  всему прикладывал руку,  почти к
каждому назначению, и знает такое...
     -- И  о тебе, и обо мне,  черт  меня дернул ехать  в  проклятый  Аксай,
пропади  пропадом его  миллионы, -- вновь  завелся  Сенатор, но сразу как-то
сник  под  жестким  взглядом  собеседника,  тот не  выносил ни  истерик,  ни
малодушия.
     -- Не паникуй прежде времени.  Хан Акмаль фигура, он в  Москве с такими
людьми повязан... тебе даже представить трудно, и им не резон отдавать его в
руки правосудия.
     А то, что его в Белокаменную вывезли, может, даже лучше,  ближе к своим
покровителям будет, а тут его со страху и убрать  могли, ведь ни для кого не
секрет, что  преемник  Рашидова  его  ставленник.  Время  смутное,  неясное,
непонятно, какая чаша весов перетянет. Бьюсь об заклад, дело его промаринуют
лет пять, не меньше, а там как в поговорке у нас на Востоке: или ишак умрет,
или  арба развалится.  Его  жизнь на собственном  языке  завязана, и он  это
понимает.
     Потом после паузы, что-то обдумывая, спросил:
     --  Наверное,  у тебя  появился какой-то план, раз  ты  пригласил  меня
пообедать? -- Шубарин направил разговор в нужное русло:
     --  Да, план есть. Я  считаю,  что тебе следует  немедленно  вылететь в
Москву, поднять свои связи, своих людей и выяснить как можно  подробнее: что
за  человек Камалов, кто за ним стоит? В чем его  сильные  и слабые стороны?
Только отыскав ключи к Камалову, приручив его, мы  сможем контролировать ход
следствия над ханом Акмалем,  а в этом заинтересованы многие. Честно говоря,
мы  с Салимом давно  решили не  впутывать тебя ни в политику, ни в уголовные
дела, ты чистый  финансист  и бизнесмен,  им и оставайся, а с этим мы и сами
справимся, но в Москве  у нас ходов  нет, выручай. А  дальше  с Камаловым мы
займемся сами с Салимом.
     -- Спасибо за доверие, за заботу о моем благополучии, но у меня к этому
плану есть  существенные дополнения. Следует  взять под тщательный  контроль
его работу в Ташкенте, для этого все цели хороши: активизировать наших людей
в  Прокуратуре  и  милиции, поставить все его разговоры  на службе и дома на
прослушивание.  Если  надо  будет,  приставить  к  Камалову вплотную Айдына,
турка-месхетинца, читающего по губам, задействовать аппаратуру, полученную в
подарок от  хана Акмаля,  -- вы должны знать  все,  о чем он  говорит и даже
думает, он несет в себе большую угрозу для наших друзей.
     По странному  стечению  обстоятельств  обед  в  чайхане на  Чимкентском
тракте закончился минута в минуту, когда начальник нового отдела по борьбе с
мафией покидал кабинет Камалова,  получив задание взять под  микроскоп жизнь
Сенатора.


Часть IV
Катран на Чимкентском тракте

     Налог банды Лютого. Круглый стол с участием рэкетиров. Смерть  Ашота на
пороге  "Лидо".  Коста в смокинге  и жилете из  кевлара.  Месть  Шубарина за
смерть своего  телохранителя.  Чешское  пиво и  израильский  автомат  "Узи".
Телефон прокурора прослушивается на центральной телефонной станции. Айдын --
человек, читающий по губам. Прокурор  возвращается к смерти Кощея и  ночного
охранника из Прокуратуры  республики. След  преступника ведет в Белый дом на
берегу Анхора. Мафия собирает досье на прокурора Камалова.

     Ресторан "Лидо" готовился к встрече нового тысяча девятьсот восемьдесят
восьмого  года.  С  самого  раннего  утра  работали  дизайнеры,   художники,
осветители,  оформители  витрин,  специалисты  по автоматике и  электронике,
акустике и светомузыке. Ожидалось большое музыкальное представление. Наргиза
сумела  уговорить  известную  индийскую  танцовщицу  Лали,  гастролирующую в
Ташкенте,  чтобы она в новогоднюю ночь выступила в "Лидо". Уже  третий  день
какие-то  серьезные  молодые  люди  монтировали  посреди  зала  удивительной
красоты  вращающуюся елку, она даже ненаряженная притягивала к себе взгляды.
Говорят, такую  красавицу Файзиев добыл по военному  ведомству, доставили ее
из Сибири в чреве гигантского "Антея".
     Наргиз подъехала  к своему  заведению в этот  день перед самым  обедом,
утрясала  в  банках  последние  финансовые  дела  преуспевающего ресторана в
уходящем году.
     До  открытия  "Лидо" оставалось  двадцать  минут,  и  она  видела,  как
сворачивали работу оформители зала, чтобы продолжить ее завтра на рассвете и
сегодня  уже не мешать нормальной  работе ресторана. Оглядев сделанное,  она
подумала про  себя,  как хорошо, когда каждый занят  своим делом и никого не
нужно подгонять, контролировать, все  старались  подать товар лицом, чтобы и
на следующий год заключить контракт, а впереди еще предстоял бал на  Восьмое
марта. На  оформление зала не скупились, все равно каждый посетитель в таких
случаях оплачивал особый входной билет, а новогодние балы в  "Лидо" давались
вплоть  до  встречи   Нового  года  по  старому   стилю,  и  заключительный,
тринадцатого  января, по  размаху не  уступал тому,  что отмечали  в ночь на
первое. Большинство столиков заказали уже давно, с осени, но имелся в запасе
и  резерв,  и сегодня  столы  стояли  гораздо плотнее,  чем обычно.  Ей  уже
намекали, что  за столик в новогоднюю ночь  запоздавшие гости готовы платить
тысячу рублей, возможно, "Лидо" посещали богатые клиенты.
     Осмотрев зал к  открытию и  оставшись довольной, она подошла к старшему
смены и, сообщив ему сумму премиального фонда, спокойно направилась к себе в
кабинет, слыша за спиной  восторг, ликование, и не  только в  зале,  но и на
кухне,  и  в заготовительных цехах.  Наргиз  достала  документы  из банка  и
решила, не откладывая в долгий ящик, разделить премиальный фонд.
     Проработав час, поняла, что придется делать  два-три варианта денежного
расклада и обязательно согласовывать с  Файзиевым. Приближалось время обеда,
и Наргиз, отложив дела в  сторону, прошла незаметной, хорошо задрапированной
дизайнером дверью  в  комнату, прилегающую  к ее служебному кабинету. Трудно
одним словом определить назначение этой комнаты,  сказать, что ее личная, не
совсем верно, хотя тут  у  нее  имелась и небольшая ванная, и даже гардероб,
где хранилась часть ее туалетов, в углу, совсем по-домашнему, стоял японский
телевизор  "Шарп", подарок Шубарина ей на день рождения. Имелся и диван, где
она в жару,  приняв душ, отдыхала иногда в этой комнате, накрывала столы для
гостей,  которые не очень хотели, чтобы их видели  в основном зале, в общем,
просторные, хорошо и со вкусом обставленные апартаменты, где Наргиз обычно и
обедала.
     Когда,  вымыв  руки,  она  вернулась  в   кабинет,  чтобы  заказать  по
внутреннему  телефону обед, то  обнаружила у  себя  троих незнакомых  людей.
Один, молодой, высокий, с бычьей шеей, стоял у двери, а двое других шумно, с
комментариями, рассматривали  настенный японский календарь  не то с гейшами,
не то с манекенщицами в пикантных позах.
     --  А у  вас, оказывается, есть  и потайная  комната,  -- сказал, хищно
улыбаясь,  один из тех, что рассматривал  гейш, сзади,  видимо  из-за модной
одежды,  он ей  показался моложе, на самом деле  ему уж было под сорок. Лицо
нагловатого  мужчины ей  показалось  знакомым, и  она  вспомнила, что не раз
видела  его  в  "Лидо", он  всегда  сорил деньгами  направо  и  налево.  Она
подумала, что они зашли насчет  билетов на новогодний бал и хотела  пройти к
столу,  но другой, коренастый,  тоже с бычьей шеей, отчего Наргиз  их тут же
внутренне окрестила быками, преградил ей дорогу и  показал на диван у стены,
где уже развалился тот, что постарше.
     --  Что  вы  себе  позволяете?  --  спросила жестко Наргиз,  но тут  же
осеклась под стеклянным  холодом  пустых глаз, в руке у  "быка"  поблескивал
нож.
     Наргиз одернула  костюмчик, кокетливо окинула себя  взглядом в зеркале,
поправила волосы, все еще лихорадочно подыскивая предлог, чтобы вернуться за
стол, была там у нее под столешницей  незаметная утопленная кнопка, и стоило
ей легонько нажать  коленкой, не привлекая внимания, ей пришли бы на помощь.
Но, видя, что за стол вернуться не удастся, прошла  к дивану и уселась рядом
с мужчиной,  судя по всему, главным в компании, она уже вполне владела собой
и сказала спокойно:
     --  И  таким пошлым  способом  вы  намерены  вырвать  у  меня  стол  на
новогодний бал?
     Мужчина рядом рассмеялся и, достав пачку "Мальборо", сказал:
     -- Чудо баба, нисколько не хуже, если не лучше тех китаянок или японок,
а главное, ничего не боится!
     Наргиз вновь попыталась встать, как  бы обидевшись, и попасть  за стол,
но мужчина схватил ее за руку и усадил на место.
     --  Меня зовут  Лютый, Толик Лютый,  может  быть, слыхала, а район, где
находится твое "Лидо", моя территория; она  перешла мне по наследству, когда
убили Джалала, так сход решил, теперь поняла, зачем я пришел?
     -- Нет,  не  поняла. Ну,  допустим, ты хозяин территории,  а я при  чем
здесь, ребята?
     --  А притом,  --  начал сидевший рядом Лютый, -- наверное,  в  райком,
райисполком носишь исправно, по графику, должна и нашу долю отстегнуть.
     -- Вам за что? -- дерзко спросила Наргиз.
     --  А за то, что и  им, --  ответил спокойно  Лютый, -- они  дают  тебе
дышать, и мы пока тоже, а то перекроем кислород.
     -- Как же вы мне его перекроете, фонды обрежете, спиртного лишите?
     -- Нет, это по части дневного райкома,  а мы для  начала устроим погром
тысяч на двадцать,  чтобы  месяц ремонтировать, а если не поумнеешь,  спалим
совсем.  Ты последняя в моих владениях не платишь  дань,  я всех обложил, до
последнего кооператора.
     -- И не стыдно тебе приходить в праздник, портить человеку настроение в
Новый год, когда у нас главная работа только начинается?  -- выпалила Наргиз
сердито  и  искренне,  так  что Лютый  на  миг  растерялся. Воспользовавшись
моментом,  Наргиз встала  и  сказала, не давая  опомниться соседу: -- Вопрос
серьезный, и платить, наверное, придется. Я слышала,  и уйгуры в "Пекине", и
евреи в парке Победы кому-то платят, но я не намерена платить одна.
     Я  должна  поставить  в известность  и тех,  от  кого получаю спиртное,
продукты, зелень, фрукты, лепешки. Но я не желаю уподобляться вам и  портить
людям праздник, потерпите, дайте спокойно закончить новогодние балы, а потом
приходите, поговорим всерьез, с гарантиями. Называйте день и топайте, у меня
много дел, и я еще не обедала.
     Остановились на  встрече  вечером,  пятнадцатого  января,  но гости  не
спешили уходить, и тогда  Наргиз  открыла без страха  сейф, чем окончательно
покорила визитеров, и достала две банковские пачки пятирублевок  и протянула
Лютому со словами:
     --  В  счет  будущей  платы, расписки не  требую, надеюсь, на праздники
хватит.
     Наргиз действительно  никого не беспокоила в праздники  и лишь третьего
января,  когда  Артур  Александрович  заехал  пообедать,  сообщила о  визите
рэкетиров  в "Лидо".  Шубарин  поблагодарил  Наргиз  за выдержку, за  верное
решение, принятое  ею, и попросил  до пятнадцатого числа выделить  небольшой
столик, откуда бы  хорошо  просматривался проход  к директорскому  кабинету,
который с завтрашнего  вечера будет занимать Коста с двумя-тремя приятелями,
а место  швейцара, опять же до назначенного дня, займет  брат  Ашота, Карен,
хорошо  ориентирующийся  в уголовном мире Ташкента,  парадная  дверь  "Лидо"
будет связана со столиком Коста  сигналом. Уверенность, спокойствие, с каким
Артур Александрович воспринял неприятное сообщение, успокоили ее; как бы она
ни  храбрилась,  визит Лютого не  шел  у  нее  из головы, ей было  жаль свое
детище, в которое вложено столько любви, энергии, сил, надежд.
     Шубарин не стал беспокоить  вначале совладельцев ресторана,  а  вечером
пригласил к себе домой Коста и  Ашота и, вкратце  рассказав  случай в "Лидо"
накануне Нового года, сказал телохранителю с укоризной:
     --  Ашот, дорогой,  мне кажется, ты перестал контролировать  ситуацию в
городе.
     На что молчаливый, немногословный Ашот буквально взорвался:
     -- А кто сейчас в стране что-нибудь контролирует? Как только в  прошлом
году, в  январе, у ресторана "Ереван"  Сашка Веселый и  Изя Либерман в  упор
расстреляли из  боевых карабинов Нарика  Каграмяна  и  Вали  за то, что  они
обложили кооператоров непомерной данью,  все рухнуло в  один час, не знаешь,
кто  теперь в Ташкенте  хозяин. Нарик держал всех в узде, и каждый знал свой
шесток, и не было в столице неконтролируемых преступлений, такого беспредела
как нынче. Молодые,  словно с  цепи сорвались,  не хотят  признавать никаких
авторитетов, живут одним днем,  бомбят всех без  разбору, нет  уважения ни к
чину, ни к званию, не придерживаются никаких  воровских  правил,  уже  своих
кидают как хотят.
     Нарик  незадолго  до   смерти  говорил  мне,  что  в  Ташкент  отовсюду
съезжается самая отчаянная шпана, там, в России, им такие богатые грабежи не
снились,  а  тут, по  наводке, меньше чем за стотысячный куш не согласятся и
пачкаться за один заход, а список, кого можно грабануть, всегда можно купить
за хорошие деньги у  наводчиков,  и в милиции  есть  люди, торгующие  такими
сведениями.  На  сегодня  наш  край  оказался  лакомым  куском для  жестоких
грабителей.  Конечно,  не меньше богатых людей  и в Москве,  и  на  Кавказе,
особенно в Азербайджане. Там при Алиеве  почище дела проворачивали,  чем при
Рашидове,  по  крайней мере золотую  саблю  и  персональный мраморный дворец
Шараф Рашидович Брежневу не дарил.
     Но воровской мир Кавказа гораздо круче, чем у нас в Средней Азии, он на
свою территорию чужих  не пускает, сам стрижет  богатеньких. Но, уверяю вас,
Артур Александрович, мы не те люди, чтобы кому-то платить налоги. До сих пор
мы всегда справлялись с  вашими врагами, вспомните хотя бы ростовскую банду,
вооруженную  до  зу