заблокировано в этом направлении,  -  ответил  Хуайшань
Хан. - Она моя  снаружи  и  изнутри.  Моя  навсегда.  Появившись  здесь,
несмотря на все  преграды,  стоявшие  на  ее  пути,  она  доказала,  что
обладает  незаурядными  способностями.  Теперь  ей  предстоит  выполнить
исключительно трудное задание.
   Он взглянул на Чень Чжу.
   - Многие до нее пытались убить Джейка Мэрока Ши.  И  все  до  единого
потерпели неудачу. Судьба, не так ли? Однако судьба  подобна  океанскому
прибою. Часы отлива и прилива чередуются друг с другом. Понимаете?
   Я хочу править миром, - думал Чень Чжу,  -  а  старого,  сумасшедшего
калеку заботят такие пустяки, как овладение сознанием юной девушки.  Это
настоящий позор. Он стремится лишь к удовлетворению свой жажды  мести  -
занятие жалкое и пустое. Падение в колодец  изуродовало  не  только  его
тело, но и разум. А ведь было время, когда он мог понять  величие  моего
замысла и присоединиться ко мне в его осуществлении.
   Чень  Чжу  покачал  головой.  Годы,  проведенные  в  Шань,  незаметно
изменили его самого. Теперь богатство не значило для него ничего,  да  и
неудивительно. Вожди местных племен разгуливали  по  своим  владениям  с
карманами, битком набитыми великолепными рубинами, сапфирами  и  прочими
самоцветами.  Практически  в  одиночку  распоряжаясь  судьбой   обильных
урожаев маковых полей, они оставляли себе львиную долю  прибыли.  Однако
не сокровища, имевшие в Шань  второстепенное  значение,  но  власть  над
своими  людьми  -  вот  что  являлось  главным  источником  их  силы.  И
американцы, и русские оказывались неспособными утвердить свое могущество
на этой земле именно потому, что не имели власти над ее обитателями. КГБ
и ЦРУ пытались прибрать к рукам Шань, пользуясь, по сути, одними и  теми
же методами, а проще говоря, соря деньгами направо и налево.
   Местное население открыто потешалось над жалкими потугами чужеземцев.
Вожди,  презрительно  усмехаясь,  отказывались  вступать  в   какие-либо
сделки. Здесь  деньги  пасовали  перед  властью.  Власть  контролировала
крестьян,   выращивавших   сырье   для   производства   опиума;   власть
распоряжалась воинами,  охранявшими  кустарные  фабрики  по  переработке
этого сырья; власть гнала караваны мулов, груженных  зельем,  по  крутым
склонам гор туда, где их поджидали предприимчивые и жадные торговцы.
   За долгие годы, проведенные в изгнании, вдали  от  родного  Гонконга,
Чень Чжу твердо усвоил  одну  истину:  подлинная  власть  заключается  в
господстве одного  человека  над  другим.  Обладатели  же  сколь  угодно
гигантских сокровищ,  считающие,  будто  располагают  какой-то  властью,
пребывают в плену иллюзий.
   Хуайшань Хан, в течение многих лет отстраненный от подлинной  власти,
набивал свою виллу  всевозможными  редкостями  и  диковинами,  стоившими
норой целые состояния. И что с того? После смерти владельца сокровищница
неминуемо опустеет. Ее содержимое окажется разграбленным, растащенным по
частям случайными людьми, проходимцами  или  даже  государством.  И  что
останется в результате? Ничего такого, что  навсегда  запечатлело  бы  в
себе образ ушедшего в небытие человека.
   Но то, что замыслил Чень Чжу, рискованное и грандиозное  предприятие,
затеянное  им,  должно  было  навеки  преобразить  весь   мир.   Подобно
египетским фараонам, он собирался воздвигнуть  себе  вечный  монумент  -
свидетельство его недолгого пребывания на этой планете.
   Я оставлю жадность для тех, чьи  мелочные  души  трепещут  при.  виде
добычи, - рассуждал он сам с собой. Именно жадность и была  написана  на
лице Хуайшань Хана, когда тот разглядывал спящую девушку, представлявшую
для него такую большую ценность. Он жаждет завладеть тем, что недоступно
ему, - подумал Чень Чжу. - А это фактически и есть определение жадности.
Он хочет ребенка. Из-за этого необычного  желания,  ощущения  лишенности
чего-то необходимого и проистекает его лютая ненависть к Ши Чжилиню.  И,
быть может, в этом причина  его  привязанности  к  бедной  девушке,  его
открытого восхищения  ею  и  непонимания  тяжести  мучений,  которым  он
подвергает ее.
   Глядя на Хуайшань Хана, Чень Чжу  поражался  разрушительному  влиянию
времени на тело и душу смертного. Ну что ж, -  сказал  он  себе.  -  Тем
более мне следует поторопиться с осуществлением своих планов. Мир  стоит
на пороге новой эры.
 
*** 
 
   Утром каждого четверга Даниэла Воркута получала донесения  от  Митры.
Их доставлял  специальный  связной.  У  Даниэлы  уже  вошло  в  привычку
выделять час  перед  обедом,  на  протяжении  которого  она  внимательно
изучала шифрованные послания своего лучшего  агента  в  Азии,  неутомимо
искавшего доступ к секретам Камсанга.
   Однако в этот день все  шло  наперекосяк.  Одно  неприятное  известие
следовало за другим. Рано утром ее разбудил звонок дежурного офицера. Он
сообщил, что военная  разведка  срочно  требует  связи  с  ее  людьми  в
Афганистане. Поспешно одеваясь, она  одновременно  отдавала  необходимые
распоряжения и кое-как уладила назревавший конфликт.  Явившись  в  офис,
она узнала, что четыре проводимых  ею  операции  оказались  под  угрозой
срыва.  Две  из  них  находились  на  заключительной  стадии  и  поэтому
требовали ее  постоянного  внимания.  Срочно  вызвав  своих  помощников,
занимавшихся этими делами, Даниэла битый час обсуждала с каждым  из  них
возникшие трудности, изобретая способы сохранить агентов,  над  головами
которых начали сгущаться тучи.
   Ей не удалось отдохнуть даже в обед, ибо сумасшедшее  утро  заставило
отложить все текущие и административные вопросы до преодоления  кризиса.
В ураганном темпе она  провела  запланированные  на  более  ранние  часы
встречи с добрым десятком руководителей отделов.
   На этом ее неприятности не  закончились.  После  обеда  она  получила
известие  о  том,  что,   несмотря   на   все   усилия,   один   из   ее
агентов-нелегалов провалился.  Он  был  взят  живым,  и  теперь  Даниэле
предстояло начинать трудные и унизительные переговоры по его возвращению
домой.
   Вечером она встретилась с Карелиным, который привез  ее  в  небольшую
квартиру на верхнем этаже  кирпичного  дома  неподалеку  от  Покровского
бульвара. Он не хотел ехать к Даниэле домой, ибо сознание того, что  там
они постоянно находятся под наблюдением Малюты, стало вконец невыносимым
для  него.  Этой  же  квартирой  он  пользовался  редко,  и  можно  было
рассчитывать, что о ее существовании никому не известно.
   Слишком  измученная  и  физически,  и  эмоционально,  чтобы  ужинать,
Даниэла стянула с себя одежду и закрылась в ванной. Она стояла под душем
так долго, что Карелин, не  выдержав,  принялся  барабанить  в  дверь  и
громко осведомился, не утонула ли она.
   Наконец она вышла, завернутая в толстое  махровое  полотенце.  На  ее
осунувшемся лице не было и тени улыбки, почти неизменно присутствовавшей
на нем во время свиданий  с  возлюбленным.  Их  взгляды  встретились,  и
Карелин, наклонившись вперед, нежно поцеловал ее в щеку. Потом он  зашел
в ванную и закрыл за собой  дверь.  Через  несколько  мгновений  Даниэла
услышала шум бегущей воды.
   Она  улеглась  в  постель  и   некоторое   время   прислушивалась   к
умиротворяющему стуку капель дождя по крыше.  В  темном  небе  за  окном
время от времени вспыхивали яркие зигзаги молний: первая гроза пришла  в
этом году в Москву  необычайно  рано.  Даниэла  закрыла  глаза  и  вдруг
вспомнила о так и не прочитанном донесении Митры. Она настолько  устала,
что в первое мгновение решила подождать до утра, однако в  конце  концов
любопытство взяло в ней верх. Желание  узнать  о  прогрессе  в  деле  по
проникновению в Камсанг было слишком велико.  Перевернувшись  на  живот,
она дотянулась до своей сумочки, лежавшей в  кресле  рядом  с  кроватью.
Даниэла отнюдь не собиралась делиться своими секретами даже с Карелиным,
однако опасаться было нечего. Ключ к шифру был известен только ей и сэру
Джону Блустоуну.
   Устроившись поудобней на подушках, она вскрыла  конверт  и  стала  не
спеша читать послание.
   Прочитав несколько строк, она  опустила  донесение  и  уставилась  на
закрытую дверь ванной так,  словно  пыталась  увидеть  сквозь  нее,  что
творится внутри. Ее сонливость как рукой сняло. Она выпрямилась и, начав
заново, прочитала донесение до конца. Информация, содержавшаяся  в  нем,
была поистине шокирующей. Блустоун сообщал сведения,  полученные  им  от
Неон Чоу  касательно  агента  Куорри  в  Москве  по  кличке  Аполлон.  В
последней строчке было напечатано имя шпиона: Михаил Карелин.
   Когда Даниэла дошла до этого места, то почувствовала  такой  спазм  в
желудке, что ее чуть не вырвало. Откинув голову на  подушку,  она  долго
старалась прийти в себя.
   Михаил Карелин являлся шпионом, работавшим  на  иностранную  державу,
более того, на самого закоренелого врага Даниэлы.
   По чисто  профессиональной  привычке  она  тут  же  стала  изобретать
способы  выведать,  в  чем  состоит  задание  Карелина.   Ей   следовало
перевербовать  его  или,  если  бы   это   оказалось   невозможным   или
нецелесообразным, вывести на чистую воду. В конце концов,  он  ведь  был
предателем, изменившим родине.
   Однако Даниэла думала совсем о другом. Потрясенная до  глубины  души,
она вдруг отчетливо осознала, что ее  отношение  к  Карелину  ничуть  не
изменилось. Предатель или патриот, он  все  равно  продолжал  оставаться
мужчиной, которого она любила. И она знала, что не сделает  ничего,  что
могло бы поставить под угрозу их роман.
   Даниэла Воркута, генерал КГБ, представитель высшей  партийной  элиты,
воспитанная с младенческих  лет  в  духе  преданности  делу  социализма,
родине и партии, неожиданно почувствовала себя самой  обычной  женщиной.
Она поняла, что ни ее высокое звание, ни пост главы Первого  управления,
ни даже членство в Политбюро не имеют для нее  столь  важного  значения,
как ей когда-то казалось.
   Карьера, служба, власть были для нее ничто по сравнению с ее любовью.
Как это возможно? - спрашивала она себя.  Даниэла  провела  пальцами  по
низу живота и дальше, пока они не очутились между бедер. Она не  убирала
руки оттуда, пока не удостоверилась в своих ожиданиях: момент,  которого
она дожидалась с нетерпением и опаской уже более двух недель,  наступил.
Поднеся чуть липкие от выделений руки к лицу, Даниэла увидела,  что  они
дрожат. Наверное, я сошла с ума? - пронеслось у нее в голове. Да  и  как
еще можно было объяснить принятое ею  совершенно  сумасбродное  решение?
Однако она сознавала всю нелепость поисков каких бы то ни было  разумных
объяснений. Это решение  не  имело  никакого  отношения  к  разуму.  Его
породил неконтролируемый поток чувств, захлестнувших ее.
   Через несколько минут Карелин, шлепая босыми ногами по полу, вошел  в
комнату. Увидев, что свет потушен, он решил, что  Даниэла  уже  заснула.
Когда он  лег  рядом  с  ней,  она  лениво  потянулась,  точно  во  сне,
повернувшись, прижалась к нему своим великолепным,  обнаженным  телом  и
начала нежно гладить его спину.
   Они долго лежали молча, пока наконец он не прошептал:
   - Ты не спишь?
   Вместо ответа она, извиваясь, стала водить кончиками  грудей  по  его
коже, опускаясь все ниже и ниже. Когда  она  добралась  до  его  живота,
соски у нее уже были твердыми, словно сделанными из камня.
   Ее ласки становились все более жгучими, по мере того как его ответное
возбуждение обретало все большую силу.  Наконец  это  возбуждение  стало
невыносимым,  и  он,  громко  застонав,  овладел  ею.  Их  объятия  были
необычайно бурными, их тела, казалось, стремились слиться в одно  целое.
И в тот миг,  когда  его  наслаждение  достигло  высшей  точки,  Карелин
услышал  над  ухом   громкий   полувозглас-полустон:   Любимый!   -   и,
прикоснувшись к лицу Даниэлы, почувствовал, что оно мокро от слез.
 
*** 
 
   Пули - одна! две! три!  четыре!  пять!  -  вонзались  в  человеческую
плоть. Благодаря да-хэй Блисс  могла  проследить  их  короткий,  щемящий
полет.
   Боль, испытанная человеком, сидевшим с ней за  столиком,  хлынула  на
нее мощным потоком, заставив ее громко закричать.  При  каждом  выстреле
Большая Устрица Пок нелепо дергался  верх  и  назад,  точно  марионетка,
которую дергает за нитки пьяный или сумасшедший.
   После первого же выстрела  Блисс  опрокинула  стол.  Тарелки,  бокалы
вперемешку  с  остатками  еды  посыпались  на  пол.  Три  дюйма  прочной
древесины спасли ей жизнь, ибо шестая пуля, вместо того чтобы угодить  в
сердце Блисс, застряла в крышке стола.
   Из своего укрытия она видела нижнюю половину туловища и закинутые  на
ножки упавшего кресла ноги Большой Устрицы Пока, растянувшегося на полу.
Бордовая лужа крови росла прямо на глазах.
   Блисс  не  смотрела  вслед  убийце,  который,  развернувшись,  быстро
направился   к   выходу,   грубо   расталкивая   застывших   на    месте
официантов-китайцев и громко вопящих, съежившихся от страха клиентов,  в
основном гвай-ло. По ставшему скользким от крови полу Блисс  подобралась
на четвереньках к неподвижному телу.
   Пять выстрелов в упор оборвали жизнь Большой Устрицы Пока.  Блисс  не
сомневалась, что это  так,  но,  словно  для  того,  чтобы  окончательно
удостовериться, приложила ладонь к его шее. Пульс не прощупывался. Тогда
она, наклонившись, приблизила свои губы к его и не ощутила  ни  малейших
признаков дыхания.
   Блисс закрыла глаза и вздохнула. Она находилась в шаге  от  цели.  Ее
надежды отыскать убийц Цзяна разбились вдребезги, наткнувшись на  глухую
стену.
 
*** 
 
   Глядя на Ци Линь, Хуайшань Хан видел вместо ее лица колодец. Колодец,
олицетворявший для него безумие. Колодец, сделавший безумным его самого.
   Эхо. Отзвуки падающих капель.  Ил  и  плесень  вокруг.  Прикосновение
омерзительной слизи к его коже, покрытой мурашками. Мучительное  висение
на одних пальцах, державших вес всего тела. Как долго  это  длилось?  О,
Будда, как долго это длилось! Вечность И ни мгновением меньше.
   И вот  теперь,  видя  на  лице  Ци  Линь  безумие,  он  даже  не  мог
разобраться, кто из  них  двоих  сумасшедший.  А  может  быть,  оба?  Он
мысленно возносил хвалу Будде, ниспославшему ему такую удачу.
   Полковник Ху  сделал-таки  свое  дело.  Посоветовавшись  с  Чень  Чжу
Хуайшань Хан сообщил Ху только то, что было нужно ему. Именно  полковник
внушил Ци Линь мысль о том, что ей следует искать убежище по ту  сторону
китайско-бирманской границы.
   Территории Шань представляли собой  дикое  и  весьма  негостеприимное
место для чужаков. Племена, населявшие их, появились там  в  пятнадцатом
веке.  Яростно  сражаясь  за  независимость,  они  препятствовали   всем
попыткам различных бирманских режимов объединить их  с  основной  массой
населения страны. Другими словами, превратить их в единый народ.
   Возглавляли эти племена  люди,  бывшие,  по  сути  дела,  абсолютными
диктаторами. И среди этих  диктаторов  наиболее  могущественным  являлся
генерал Куо.
   Армия, находившаяся в его распоряжении, была в  этих  краях  наиболее
многочисленной и хорошо вооруженной в этих краях и успешно противостояла
любым  попыткам  китайских  военных   формирований   посягнуть   на   их
территорию. Значительное число воинов несли круглосуточную охрану границ
его владений, и у Ци Линь  не  было  ни  малейшего  шанса  проскользнуть
незамеченной мимо них.
   Красота девушки, уже основательно стершаяся из памяти Хуайшань  Хана,
точно стрела, пронзила его сердце. Только теперь, после  возвращения  Ци
Линь, он осознал, как ему не хватало ее. Она была внучкой его  заклятого
врага, Ши Чжилиня, продолжавшего жить в ней, как и  в  ее  отце,  Джейке
Мэроке. В идее использования внучки Ши Чжилиня  для  устранения  его  же
сына заключалась такая ирония, что Хуайшань Хан думал об этом, с  трудом
сдерживая смех, булькавший в его горле, подобно кипящей воде в чайнике
   Генерал Куо не любил слушать, как смеется Хуайшань Хан. Нездоровый  и
крайне неприличный смех этот подобал, по его мнению, разве что  старику,
заглядывающему под юбку маленькой девочке,  чтобы  хоть  краешком  глаза
взглянуть на розовую, невинную плоть.
   Тем не менее, генерал Куо хранил молчание  на  сей  счет  Он  получал
королевское жалование за надзор и охрану маковых плантаций, караванов  и
фабрик по переработке сырья, а отнюдь не за высказывание своего мнения в
отношении людей, плативших ему  жалование.  Он  должен  был  заботиться,
во-первых, о бесперебойной поставке  опиума  и,  во-вторых,  о  надежном
барьере на пути ЦРУ КГБ и армий Китая и Бирмы. В остальном он был  волен
распоряжаться собой по собственному усмотрению и не давать никому отчета
в своих действиях. Будучи обязанным своим положением Хуайшань  Хану,  он
восхищался этим человеком более, чем кем бы то ни было другим.
   Он знал, что он может, выстроив в шеренгу двадцать человек, отдать им
приказ стрелять залпами, и  Хуайшань  Хан  даже  не  повернет  голову  в
направлении выстрелов.  Высокогорное  плато  Шань  являлось  территорией
генерала Куо, и в этом вопросе не было ни малейшей неясности.
   К тому же именно генерал Куо  спас  жизнь  Хуайшань  Хану  в  далеком
пятидесятом, вытащив его из того зловонного колодца в парке Благоухающих
Холмов. Тогда Куо не был еще генералом. Однако уже  тогда  он  выделялся
своим находчивым и трезвым умом среди  сверстников,  которые  ничего  не
имели против того, чтобы зарывать - в прямом и переносном смысле -  свои
головы в песок, приносимый ветром из великой пустыни Гоби.
   Генерал Куо не любил выполнять чужие приказы. Он стал военным  только
потому, что армия являлась для него синонимом власти.  Власть  была  для
него тем же, что вода и пища  для  большинства  людей.  Он  мог  сутками
обходиться без сна - по правде сказать, он  не  помнил,  чтобы  когда-то
спал более трех часов в день. Он нуждался только в одном - во власти.
   При этом генерал Куо не был по своей природе политиком. Он обладал не
столько  изворотливым,  сколько  необычайно  хорошо   организованным   и
дисциплинированным  умом.  С  самого  своего  рождения   Куо   отличался
невероятной дисциплинированностью. Он идеально подходил для армии, с той
лишь  оговоркой,  что  терпеть  не  мог  получать  приказы  от  старших,
являвшихся таковыми лишь по званию.
   Он в раннем возрасте открыл  для  себя  вэй  ци,  научившись  играть,
наблюдая за одним стариком, который каждый день приходил в парк и  играл
со всеми желающими. За почти шестьдесят лет знакомства с вэй ци Куо  так
и не довелось повстречать игрока лучшего, чем тот старик.
   Благодаря  вэй  ци,  а   точнее   определенному   способу   мышления,
приобретенному им  в  процессе  постижения  тонкостей  игры,  Куо  сумел
разглядеть возможность круто изменить свою жизнь в том, что приключилось
с ним в памятный вечер в парке Благоухающих Холмов.
   Он не увидел поблизости от колодца Ши Чжилиня:
   Тот отправился к Мао,  чтобы  сообщить  ему  раздобытые  им  сведения
относительно гнусной торговли опиумом и участия в ней высокопоставленных
китайских функционеров.  После  этого  доклада  было  немедленно  начато
полномасштабное  расследование,   в   результате   которого   выяснилась
непричастность к делу как Ло Чжуй Циня, так и  Кан  Шэна.  Зато  удалось
установить, что схема контрабандной переброски и торговли  опиумом  была
разработана  непосредственно  Хуайшань  Ханом.  Однако   поскольку   тот
официально считался мертвым,  на  том  дело  и  прикрыли,  ограничившись
наказанием более мелких фигур.
   Разумеется, Куо был осведомлен обо всем этом к  тому  времени,  когда
сам посетил Ксян шань.  Неделю  спустя  после  происшествия  в  парке  с
участием Ши Чжилиня, Хуайшань Хана  и  Сеньлинь,  Куо,  воспользовавшись
благоприятной погодой, повел свою подругу в парк на прогулку.
   По правде говоря, он вовсе не случайно выбрал именно этот парк и  это
место, Шуанцзин. Он  сам  принимал  определенное  участие  в  проведени