у, он еще раз, теперь  уже  сильнее,  ударил  Ци
Линь куда-то в область сердца. Затем, почувствовав ее  руки  у  себя  на
голове, понял, что она вознамерилась повторить не удавшийся ей с первого
раза прием. Беда, однако, заключалась в том, что он находился в  сидячем
положении, и поэтому его изначальное преимущество в физической силе было
в значительной степени сведено на нет. К тому же, хотя  и  не  добившись
полного успеха с первой попытки, Ци Линь  все  же  повредила  часть  его
нервных окончаний, чем в известной степени лишила подвижности.
   Сознавая, что шансов на спасение остается совсем мало,  полковник  Ху
надавил большим пальцем на ключицу  девушки,  стараясь  нащупать  сонную
артерию. Однако Ци Линь, извернувшись, сбросила его руку.  Тем  временем
она уже как следует ухватилась  за  его  голову,  и  смертоносные  тиски
заработали снова.
   Полковник, судорожно сглотнув, едва не прокусил свой язык. Он давился
и кашлял, чувствуя во рту солоноватый привкус крови.
   Он умудрился опять  нащупать  сонную  артерию  и,  надавив  поглубже,
услышал  слабый  хруст.  Ци  Линь,  вскрикнув  от  неожиданной  боли,  с
развороту ударила его локтем в глаз. Временно ослепший, полковник тем не
менее сумел воспользоваться ее мгновенной слабостью и дотянулся рукой до
оставшейся неприкрытой шеи девушки. Буйный восторг охватил его. Вот она,
сонная артерия! Он сильно нажал на нее большим пальцем, и в тот  же  миг
почувствовал, что его голова свободна.
   Однако не успел он обрадоваться, как страшная боль обожгла его бедра,
выворачивая наизнанку живот и сдавливая сердце железными тисками.
   Он отнял палец от шеи Ци Линь, и девушка, опять обхватив его  голову,
резко накренила ее влево.
   Раздался  оглушительный  треск,  и  полковник  Ху   согнулся,   будто
пораженный молнией. Ци Линь тут же выпустила его  из  рук  и  сползла  с
кушетки. Не сводя с него глаз, она подобрала  с  пола  штаны  и,  пятясь
назад, подошла к двери. Там она, морщась  от  боли  в  ключице,  наскоро
оделась и застегнула кофту.
   Снаружи ночь встретила ее дождем. Косые струи серебрились и  сверкали
в лучах сторожевых огней.  Однако  прежде  чем  выйти  наружу,  Ци  Линь
отыскала пистолет полковника Ху и проверила обойму. Та оказалась полной.
Тогда девушка засунула его за пояс и, накинув на плечи форменную  куртку
полковника, шагнула в темноту.
   Между  тем  полковник,  вновь  оставшийся  в  одиночестве,  попытался
сдвинуться с места, но рухнул на пол.  Падение  несколько  оживило  его.
Однако его голова оставалась повернутой  под  неестественным  углом.  Он
слышал шум воды, хлещущей из крана,  и  тщетно  силился  понять,  откуда
взялась эта вода.
   Он не мог ни стоять, ни сидеть. Он мог  только  ползти,  и  то  очень
медленно. С большим трудом он сумел-таки добраться до распахнутой двери.
Зрение  то  возвращалось  к  нему  на  несколько  мгновений,  то   опять
пропадало. В промежутках между этими проблесками он  видел  перед  собой
лагерь красных кхмеров, бывший его  домом  почти  два  года.  Его  слуха
достигали резкие, гортанные крики, похожие на рычание голодных волков, и
тяжелые взрывы бомб,  после  которых  ветер  разносил  по  округе  куски
розовой плоти и покрытых слизью внутренних органов, прилипавших к лицу и
одежде.
   Он видел и склоненные спины, и обнаженные, до предела беззащитные шеи
людей, признанных неполноценными с точки  зрения  "Ангка",  таинственной
иерархической организации  красных  кхмеров,  вечно  окутанной  смутными
слухами.  Вот  раздались  быстрые,  ритмичные  выстрелы  из  пистолетов:
"Ангка" быстро и  беспощадно  расправлялась  со  своими  противниками  -
настоящими   или   мнимыми,   все   равно.   Милосердная   казнь,    как
прокомментировал эту сцену улыбающийся  павиан  в  чине  лейтенанта.  "В
прежние времена, - смеясь, сказал он, - когда мы сражались за  власть  и
еще не могли опереться на вашу  великодушную  помощь,  нам  нельзя  было
тратить ни одного лишнего  патрона.  Поэтому  обычно  мы  забивали  этих
негодяев насмерть плетьми. - Он сплюнул. - Я думаю, что так было  лучше.
Подобные мероприятия укрепляют дух наших воинов".
   Полковник Ху умирал, поливаемый холодным зимним дождем.  Впрочем,  он
едва ли хорошо разбирался  в  том,  что  происходило  вокруг  него.  Его
сознание взрывалось яркими, болезненными вспышками и вновь замирало.  Во
время одной из таких вспышек он понял, что звук хлещущей воды  рождается
где-то внутри него самого. Его легкие казались такими тяжелыми,  что  за
каждый вздох приходилось бороться.
   Он свернулся клубочком на земле. Грязь вместе с  водой  просачивалась
между пальцами его ног. Это было последнее  его  воспоминание:  чавканье
мерзкой, гнилой жижи, кровавого месива из человеческих останков и земли.
   Постепенно  завывания  призраков  затихли,  будто   растворившись   в
непроницаемом тумане, окутавшем угасающий мозг полковника Ху.
 
*** 
 
   У Джейка ушло почти три часа на то, чтобы добраться до  центра  Токио
из аэропорта Нарита. Впрочем, это  отнюдь  не  означало,  что  стряслось
нечто необычное, напротив, все было, как всегда. Великолепные скоростные
автострады были забиты на всем своем протяжении машинами  и  автобусами,
которые стояли, уткнувшись друг другу в бампер. Так что,  выбравшись  из
такси в Окуре, Джейк почувствовал себя совершенно измочаленным.
   В отеле, предоставив носильщику открывать чемоданы, Джейк забрался на
кровать с охапкой газет (всех, какие ему попались на  глаза  в  Нарите).
Среди них не оказалось ни одной, на первой полосе  которой  не  была  бы
напечатана сводка последних новостей с полей сражений мафиозных кланов.
   Полиция, сбиваясь  с  ног,  работала  круглыми  сутками,  но  особыми
успехами похвастаться не могла.
   По непосредственному указанию премьер-министра  Накасонэ  специальные
подразделения по борьбе с якудзой получили солидные  подкрепления.  Были
произведены кое-какие аресты - последний  рано  утром  в  день  прибытия
Джейка, - однако в полицейские сети попадалась  только  мелкая  рыбешка.
Акулы мафии, оябуны, продолжали разгуливать на свободе, а "Асахи Симбун"
напечатала   разгромную   редакторскую   статью,   целиком   посвященную
некомпетентности  служб  охраны  порядка.  Зато  имя  Микио  Комото   не
упоминалось ни в одной из газет, хотя его клан регулярно  фигурировал  в
сводках с театра военных  действий.  Было  ли  это  хорошим  или  дурным
знаком? Джейк не умел гадать на кофейной гуще.
   Оставшись в одиночестве, он  вспомнил  о  Блисс.  Чтобы  услышать  ее
голос, достаточно было протянуть руку к  телефону,  но  Джейк  продолжал
сидеть  неподвижно.  Он  не  хотел  разговаривать  с  ней.  Нельзя  было
допустить, чтобы сейчас хоть малейший намек на нежное чувство закрался к
нему в душу.  Это  неминуемо  привело  бы  к  недостатку  собранности  и
бдительности,  что  в  конечном  итоге  могло  повлечь  за  собой  самые
печальные последствия.
   Джейк смотрел в пространство перед собой, а в его ушах  звучал  голос
отца. Как много значило для него присутствие отца! Когда тот был  рядом,
Джейк постоянно ощущал особый, ни с чем не  сравнимый  аромат  достойной
старости: теплый, густой, умиротворяющий.  Он  ассоциировался  в  голове
Джейка с пляжем Шек О, где они часами сидели на солнце, а волны  прилива
ласково плескались около их босых ног. Они  беседовали  о  самых  разных
вещах, а иногда и вовсе  ни  о  чем.  Просто  были  вместе.  Наслаждение
близостью,  которую  обострили  десятилетия   разлуки   и   сделали   ее
неповторимой и более тесной.
   И вот все ушло. Ушло навсегда.
   У нас есть враги во многих странах.  Они  будут  питаться  уничтожить
йуань-хуань.
   Противники в каком-либо из кланов якудзы? Какой они могли  испытывать
интерес к йуань-хуаню?
   Опершись локтями о колени, он уронил голову на  руки.  Он  чувствовал
себя таким усталым и разбитым, словно провел пятнадцать  раундов  против
чемпиона мира среди тяжеловесов. В его мозгу  кружил  вихрь  вопросов  и
предположений.
   Наконец с легким стоном он поднялся и прошлепал в одних носках  через
всю комнату в ванную. Он долго  стоял  под  обжигающим  душем,  стараясь
смыть с тела и с души усталость, боль и страх. Он знал,  что  на  каждом
шагу его поджидает смертельная опасность. Йуань-хуань попал под  мощную,
хорошо спланированную атаку, и ему предстояло немедленно выяснить, кем и
откуда она направляется. В противном случае хрупкое единство  людей,  на
создание  которого  его  отец  потратил  более  пятидесяти  лет   жизни,
распадется.
   Джейка снова охватил страх. Боязнь неудачи. Во мраке и  холоде  стоял
он на склоне горы. Собственный отец выбрал его на  роль  Цзяна,  первого
среди  избранных.  Возможно,  он  ошибся,  и  любовь   к   единственному
оставшемуся в живых  сыну  ослепила  его,  заглушила  голос  рассудка  и
инстинкта. Возможно, ему  просто  хотелось,  чтобы  Джейк  стал  Цзяном.
Неужели выбор Ши Чжилиня пал не на того?
   Выйдя из-под душа, Джейк вытерся насухо и облачился в  синий  льняной
костюм, серую рубашку и сине-голубой галстук в горошек. Причесываясь, он
посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него  взглянули  карие  с  медным
отблеском глаза.  Вьющиеся  волосы,  доставшиеся  ему  в  наследство  от
дедушки по материнской линии, казалось, не  желали  укладываться  ровно,
как бы старательно он их ни причесывал. Оставив  эту  затею,  он  бросил
расческу и покинул номер.
   В  эти  послеобеденные  часы  улицы  Токио  были  многолюдны,  но  не
запружены дикими толпами, как по утрам и  вечерам.  Джейк  перекусил  на
самолете. Он ел, не  чувствуя  вкуса  еды,  -  только  для  того,  чтобы
наполнить желудок.
   Машины, как обычно, ползли черепашьим шагом; их поток  тянулся  вдоль
улиц насколько хватало взгляда. Да,  собственно  говоря,  Джейк  был  не
прочь и прогуляться: день выдался солнечный и на удивление ясный. Погода
стояла все еще довольно прохладная, но на  ветках  вишен  уже  появились
первые бутоны, и  воздух  был  куда  более  свежим  и  чистым,  чем  ему
следовало быть по всем законам природы.
   Джейк дошагал до Сотобори-дори, где свернул налево на широкую  улицу,
идущую в сторону Акасаки. У театра Микадо он спустился в метро и проехал
три остановки до Майдзи-Дзиньгумас. Поднявшись на поверхность, он  попал
в Харагоку. Сразу после окончания второй мировой войны здесь размещалась
большая часть американских оккупационных сил, дислоцировавшихся в районе
Токио.
   С тех  пор  утекло  много  воды,  и  Харагоку  превратился  в  район,
"оккупированный"  состоятельной  молодежью.  Здесь  внимание   прохожего
привлекали прежде всего ультрамодные (а соответственно, и  супердорогие)
магазинчики, а  также  рестораны  с  европейской  кухней.  Если  кому-то
хотелось отведать гамбургер вместо традиционных японских блюд, следовало
направляться именно сюда.
   По погожим воскресным дням  молодые  юноши  и  девушки  танцевали  на
широком,  обсаженном  прекрасными  деревьями  бульваре  Омотесандо-дори.
Облаченные в когда-то модные в  далеких  пятидесятых  кожаные  куртки  и
остроносые ботинки, они держали путь  в  парк  Йоёги,  посреди  которого
высилась Мейдзи Шрайн. Под неумолкающий рев переносных магнитофонов  они
крутились и вертелись с почти маниакальным остервенением.
   Здесь же, в Харагоку, находились и  офисы  корпорации  Микио  Комото.
Несведущий  человек,  вероятно,  прежде  всего  стал  бы  искать  их   в
небоскребах Синьдзю-ку, где главным образом и  протекала  деловая  жизнь
Японии. Однако Микио по целому  ряду  соображений  разместил  свой  штаб
несколько южнее.
   Это  решение  оказалось  весьма  удачным.  Возрастающая  популярность
Харагоки притягивала  сюда  все  большее  количество  мелких  и  средних
бизнесменов, старавшихся вырваться из удушливой атмосферы Синьдзюку.
   Контора Микио располагалась напротив Того Шрайн, и  из  ее  окон  был
виден парк Южных прудов и знаменитый ирисовый сад. По  соседству  с  ней
находился киссатен, стильное кафе, где за два доллара можно было  купить
крошечную чашечку кофе.  Впрочем,  эта  сумма  одновременно  являлась  и
арендной платой за столик,  сидя  за  которым  посетитель  мог  спокойно
наблюдать за вращением жизни  на  живописной  улице.  Этот  сравнительно
новый способ обирания клиентов  японские  владельцы  подобных  заведений
бессовестно позаимствовали  у  поднаторевших  в  этом  деле  европейских
коллег.
   Джейк протиснулся в дверь из дымчатого стекла, соседнего с  входом  в
кафе, и поднялся в лифте на последний этаж. Пройдя  до  конца  коридора,
стены  которого  были  выложены  полированными  гранитными  плитами,  он
остановился у двери с надписью  "Комото  сому  когио"  на  английском  и
японском языках.  В  переводе  это  означало  приблизительно  следующее:
"Коммерческое заведение Комото".  Название,  прямо  скажем,  не  слишком
вразумительное, которое могло означать поистине все что угодно.
   Джейк не вполне хорошо  представлял  себе,  на  чем  компания  делает
деньги. Микио брался буквально за все: электронику,  волоконную  оптику,
робототехнику и так далее. Если какая-нибудь отрасль экономики  попадала
в  лист  приоритетов  ММТП  -  Министерства  международной  торговли   и
промышленности,  -  можно  было  не  сомневаться,  что  Микио  ею   тоже
заинтересуется, если уже не  заинтересовался.  ММТП  представляло  собой
типичное  бюрократическое  заведение  с  очень  широкими   полномочиями,
определявшее со времен окончания войны промышленно-торговую  политику  в
частном секторе.
   Приемная офиса Микио была обита японским кипарисом, а все  встроенные
полки, шкафы и пристенные столики покрыты черным лаком.  На  полу  лежал
огромный, промышленной выделки берберский ковер, на котором  преобладали
серые и коричневые тона. Для тех, кто ожидал приема, вдоль стены тянулся
ряд деревянных квадратных сидений, покрытых небольшими татами.
   Джейк сразу направился к плексигласовой  перегородке.  За  ней  сидел
секретарь - молодой человек, опрятно, но довольно скромно одетый.  Джейк
сообщил ему свое имя, а когда юноша  осведомился,  какого  рода  у  него
дело, ответил, что личное.
   В    тот    момент,    когда    Джейк    наклонился    к    окошечку,
женщина-администратор - а он почему-то решил, что  она  занимает  именно
эту  должность  -  повернулась  и  окинула  его  внимательным  взглядом.
Некоторое время она не сводила с него глаз, и Джейк, заметив это, в свою
очередь исподтишка приглядывался к ней. Она была одета, как и полагается
администратору  серьезной  фирмы,  в  строгий  темный   костюм.   Джейку
бросилась в глаза необычная прическа, какую ему со  времен  шестидесятых
годов нечасто доводилось видеть в Японии. Вдруг, точно захлопнув дверку,
женщина моргнула и, отвернувшись от него, вернулась к своей работе.
   - Присаживайтесь, пожалуйста, - промолвил молодой клерк за окошечком,
взяв визитную карточку Джейка. - Я свяжусь с секретарем мистера Комото.
   Он говорил по-английски чисто и, пожалуй, даже чересчур старательно.
   - Спасибо, - поблагодарил его Джейк и опустился на  одно  из  сидений
для посетителей.
   Он вовсе не возражал  побыть  в  одиночестве,  хотя  для  этого  явно
следовало бы подыскать другое место. В приемной же сидели,  точно  птицы
на проводах, бизнесмены, все до одного облаченные  в  темные  костюмы  и
оттого похожие на братьев. Время  от  времени  молодой  клерк  появлялся
из-за  перегородки  и,  почтительно  кланяясь,  приглашал   одного   или
нескольких посетителей пройти внутрь.
   Когда одни визитеры, закончив свои дела, уходили,  наступала  очередь
других, и сцена повторялась. В конце  концов,  Джейк,  прождавший  почти
час, вновь подошел к перегородке и просунул голову в окошко.
   - Прошу прощения, - обратился он к молодому клерку, - но  вы  мне  до
сих пор ничего не ответили.
   - Я передал вашу карточку лично в руки секретарю  мистера  Комото,  -
ответил тот, по всей видимости  считая,  что  это  вполне  исчерпывающее
объяснение.
   - Это произошло пятьдесят минут назад.
   -  У  нас  очень  насыщенный  день,  -  возразил  юноша.  Его  волосы
лоснились. Подстриженные ежиком и старательно напомаженные,  они  стояли
торчком. Увидев  загоревшуюся  лампочку  селекторной  связи,  он  бросил
Джейку:
   - Извините, - и, нажав кнопку, стал что-то тихо говорить в  микрофон,
висевший у него под подбородком. Разговор занял у него  всего  несколько
секунд.
   - Я близкий друг мистера Комото, - объяснил Джейк. Уголком  глаза  он
заметил, что женщина-администратор, перестав рыться в бумагах, повернула
голову, прислушиваясь.
   - Когда мне можно будет увидеться с ним?
   - Когда мне об этом сообщат, вы  тотчас  же  узнаете,  -  невозмутимо
ответил клерк.
   - Могу ли я в таком случае побеседовать с секретарем мистера Комото?
   Юноша опустил взгляд на сверкающий пульт.
   - Простите, но  она  сейчас  говорит  по  телефону.  Присядьте  пока,
пожалуйста.
   Через двадцать минут Джейк снова очутился у  окошка.  Молодой  клерк,
оторвавшись от бумаг, взглянул на назойливого посетителя.
   - Да?
   - Где туалет?
   - Налево по коридору. Последняя дверь. Джейк кивнул и вышел.  Мужской
туалет оказался таким же сверкающим и новеньким, как и  все  здание,  но
довольно тесноватым. Поэтому, когда чуть погодя туда  вслед  за  Джейком
вошел еще один человек, им пришлось в буквальном смысле стоять плечом  к
плечу возле имевшихся в наличии двух писсуаров.
   Джейк скосил глаза на вошедшего.  Это  был  широкоплечий  японец  лет
сорока пяти.  В  черных  как  уголь  волосах  его  кое-где  проглядывали
серебряные нити. Подобно любому токийскому бизнесмену,  он  был  одет  в
темный костюм, хотя чувствовал  себя  в  нем  явно  неловко:  лоснящаяся
материя не могла скрыть выступающие бугры мышц. Он стоял, не поворачивая
головы, точно завороженный уставясь на стену перед собой.
   Однако когда Джейк, застегнув брюки, направился было к выходу, японец
вдруг промолвил:
   - Чашечка кофе может пойти на пользу.
   Он произнес эти слова тихо, но вполне отчетливо. Джейк  в  недоумении
уставился на него, но увидел  лишь  затылок.  Всем  своим  видом  японец
демонстрировал, что, если в туалете и есть кто-либо, кроме него  самого,
то ему до этого нет никакого  дела.  Через  секунду  он  застегнулся  и,
спустив воду, вышел.
   С  полминуты  Джейк  продолжал  стоять  на  месте,  стараясь  понять,
действительно ли он слышал что-то или ему только померещилось? Он не мог
решить. Единственное, что он знал наверняка, так это  то,  что  в  офисе
"Комото сому когио" ему делать больше нечего.
   Очутившись в коридоре, он огляделся по сторонам и не увидел ни  души.
Тогда он решительно направился к лифту и через минуту уже вновь  был  на
улице. Свернув налево, он миновал шикарную лавку "Кенцо",  отделанную  в
стиле позднего  японского  минимализма:  гладкие  серые  стеньг,  черные
вешалки из проволоки, обтянутой резиной, серый ковер на полу, положенный
с таким расчетом, чтобы один его край прикрывал нижнюю  часть  прилавка,
где лежала одежда.
   Мельком взглянув на лавку, Джейк по инерции  прошел  мимо,  но  вдруг
остановился, осененный какой-то мыслью,  и  повернул  назад.  В  витрине
стоял женский манекен. И этот манекен с рыже-зелеными волосами и
   Ногтями цвета топаза был облачен в точно такой же костюм, какой Джейк
видел на женщине в офисе Микио.
   Администратор в наряде из "Кенцо"? На подобную  роскошь  ей  пришлось
бы. потратишь годовой заработок. В  том  случае,  разумеется,  если  она
действительно администратор. Если же нет, то кто она?
   Чашечка кофе может пойти на пользу.
   Джейк торопливо зашагал назад и в мгновение ока оказался перед входом
в кафе "Лающая рыба". Там он замедлил шаг и уже не спеша  зашел  внутрь,
давая глазам возможность привыкнуть к перемене освещения.
   Мягкий свет неоновых ламп падал на стены, покрытые густым слоем лака.
Джейк окинул взглядом небольшое помещение и увидел костюм от "Ке