толщу  воды,  мощно  работая  хвостовыми
плавниками, и исчезали в вечной мгле, царившей  на  неведомых  глубинах.
Тай, в непроглядном мраке, они набирали  ход.  Огромные  мамаши  нежными
толчками направляли своих детенышей в нужную сторону.  Лишь  серебристые
струйки пузырьков, поднимавшиеся на  поверхность,  позволяли  угадывать,
куда держат путь морские исполины.
   - Тебе удалось расслабиться, а-йэ? - осведомилась Блисс.
   До заката оставалось совсем чуть-чуть:  она  уже  больше  двух  часов
трудилась над телом Ши Чжилиня.
   - Да, и еще как. Вчерашняя боль исчезла, а сегодняшняя не может  идти
ни в какое сравнение с ней. Твои руки творят настоящие чудеса.
   Теплу, обволакивающему его, удалось на некоторое время взять верх над
болезнью. Блисс - единственная, кто называет меня  дедушкой,  -  подумал
Чжилинь. - Для остальных я - Цзян. Для всех, даже для собственного сына.
Хотя Блисс не состояла с ним в родстве  и  приходилась  скорее  духовной
дочерью, ему нравилось, что она звала его а-йэ, дедушка.  Так  бы  могла
звать его Лан, дочь Джейка. Лан, Мысли Чжилиня обратились к ней.
   Он перестал чувствовать пальцы Блисс, разминавшие его  дряхлое  тело.
Его ки охватило все большее пространство; телесные заботы,  не  дававшие
ему покоя, отступали на задний план,  и  он  вновь  мог  посвятить  себя
целиком более серьезным и важным вопросам.
   Однако в конце  концов  его  мысли  все  же  обратились  к  не  столь
возвышенным человеческим заботам. Я - Цзян, - размышлял он,  пребывая  в
полусонном состоянии духа. - Я провел всю свою жизнь,  стремясь  достичь
этого почтенного сана. Могу ли я теперь сожалеть о том, к  чему  привели
эти, в конечном счете, увенчавшиеся успехом стремления?
   Увы, не просто могу, но и сожалею! Я  оказался  отрезанным  от  всего
того,  что  составляет  сущность  жизни  обычных  человеческих  существ.
Возвращаясь вечером домой, я не застаю ни  жены  на  пороге,  ни  детей,
собравшихся вокруг  очага.  Я  принес  в  жертву  многовековые  традиции
традиции, сделавшие наш народ самым неповторимым и  культурным  на  всей
планете, - дабы перед страной открылась надежная и безопасная  дорога  в
будущее.
   Чтобы выжать и процветать в этом будущем, нам предстоит  создать  или
перенять у других новые традиции, но мне неведома их суть. Мне нечего на
сей счет сказать Джейку, нечем помочь ему. Поистине я завис  на  полпути
между  двумя  мирами.  Я  зачат  в  Срединной  Империи,  древнем  Китае,
настолько погрязшем в средневековых суевериях  и  предрассудках,  что  я
сознательно  отверг  его  уровень  мышления.  Благодаря  первому  Цзяну,
хозяину  чудесного  сада  в  моем  родном  Сучжоу,  я  постиг   значение
изобретательности и свободы  мысли  для  строительства  нового  мира.  В
шанхайском колледже  сверстники  считали  меня  чудаком,  бунтарем,  чьи
взгляды были недоступны их пониманию. Я  не  имел  права  забывать,  чем
обязан  своему  наставнику,  Цзяну.  Поэтому  я  не  устаю  каждый  день
возносить хвалу Будде за то, что его живое наследие - правнучка Блисс  -
находится поблизости от меня, здесь, в Гонконге.
   У Чжилиня до сих пор не стерся из памяти тот день, когда  мать  Блисс
явилась к нему. В то время  он  вместе  с  повстанческими  отрядами  Мао
скрывался в горах Хунаня от превосходящих сил Чан  Кайши,  стремившегося
уничтожить Коммунистическую Армию.  То  были  трудные  дни,  но  Чжилинь
сделал для этой женщины все, что мог. Он накормил и приютил ее, а  когда
она набралась достаточно сил, он, пользуясь своим влиянием среди  вождей
шаньских племен, обитавших в Бирме, переправил ее  в  Гонконг  к  своему
брату Цуню Три Клятвы.
   Словно  громадное  полотно  толщиной  в  несколько  микрон,  его   ки
раскинулась   над   просторами   сверкающей   глади   океана.   Сознание
неисчерпаемости этого источника внутренней энергии, хотя и привычное для
Чжилиня, тем не менее всякий раз заново поражало его  до  глубины  души.
Разрушительное  действие  болезни,  годами   подтачивавшей   его   силы,
сказывалось только на теле.  Впрочем,  боли  временами  достигали  такой
чудовищной силы, что ему приходилось все больше  и  больше  прибегать  к
помощи ки, чтобы сохранить способность мыслить  и  действовать.  Поэтому
знание того, что этот таинственный резервуар не может опустеть,  служило
большим утешением. В этом отношении Чжилинь был ничуть не  менее  силен,
чем когда ему только перевалило за двадцать. Пожалуй, даже более  силен,
- подумал он, - потому что с тех  пор  научился  использовать  ки  таким
образом, как мне бы и не приснилось во времена моей молодости.
   Однако он сознавал и то, что теперь ему,  как  никогда  раньше,  было
трудно  высвобождать  свою  ки  до  конца.  Дряблое  тело   отказывалось
повиноваться и нуждалось  во  внешнем  толчке.  Лишь  ценой  неимоверных
усилий Чжилиню удавалось  поддерживать  свободный  поток  энергии  через
нервные окончания, заблокированные постоянными болями. И здесь на помощь
ему приходила Блисс. Используя уже  заблокированные  нервные  пути,  она
расчищала  другие,  словно  волшебная  фея   из   сказки,   сражаясь   с
разрушительным действием времени.
   - Блисс, - позвал он ее.
   - Я здесь, дедушка.
   - Ты очень добра ко мне, старику. Ты  позволяешь  мне  вновь  ощутить
себя молодым.
   - Спасибо, дедушка, - ответила она, низко наклонив голову.  -  Однако
во всем остальном вы похожи на гранитную статую. Вы никогда не умрете.
   - Э, мое золотко, всякий живущий  должен  рано  или  поздно  умереть.
Такова воля Будды. Противиться ей - значит проявлять безмерную жадность.
- Он отчего-то вздохнул, возможно потревоженный каким-то видением. -  Ты
знаешь, что случилось с жадным человеком?
   - Нет, не знаю.
   - В конце концов, после долгих лет странствий он добрался до  вершины
одного холма. Оттуда его взору открылась долина, такая обширная, что  он
не мог определить, где она заканчивается. И в той долине было  все,  чем
ему хотелось бы обладать на протяжении всей жизни. Все  без  исключения.
Целыми днями он носился по долине от одной вещи  к  другой,  ощупывая  и
разглядывая свои новые богатства, и,  казалось,  счастью  его  не  будет
конца. Вначале радость и волнение вытеснили мысли о пище и воде  из  его
головы. Однако постепенно блеск сказочных  богатств  начал  тускнеть  на
фоне грызущего голода и  нестерпимой  жажды.  Шатаясь  и  спотыкаясь  на
каждом  шагу,  бродил  он  среди  некогда  столь  вожделенных  для  него
сокровищ, уже не обращая внимания  на  все  новые  и  новые  побрякушки,
попадавшиеся на пути. Его голова кружилась от голода; его  тело  сгорало
от жажды.
   Чжилинь замолчал, словно погрузившись в свои мысли, и Блисс,  которой
хотелось узнать окончание притчи, пришлось вывести его из оцепенения.
   - Что произошло дальше? - спросила она.
   - "Человек понял, что не в состоянии больше выносить голод  и  жажду.
Однако он был бессилен изменить что-либо. Ибо  долина  действительно  не
имела границ, и в ней нигде нельзя было найти ни кусочка пищи, ни  капли
воды. Всю свою жизнь этот человек стремился к обладанию  сокровищами,  и
наконец  его  желание   осуществилось.   Однако   оно   было   настолько
всепоглощающим, что в бескрайней долине - его вселенной  -  не  осталось
места ни для пищи, ни для воды, ни для другого живого существа.
   -  Мне  кажется,  это  слишком  жестокая  судьба,  -  Блисс  невольно
поежилась.
   - Жестокость порождает жестокость, - тихо возразил он.
   Внезапно он почувствовал волнение  на  сверкающей  глади  океана,  по
которому плыл в приятной полудреме.  Словно  откуда-то  из-за  горизонта
надвигался шторм. Стремясь обнаружить  его  источник,  Чжилинь  раскинул
свою ки настолько, насколько это было возможно.
   - На сегодня  мы  закончили,  -  промолвила  Блисс.  -  Как  вы  себя
чувствуете?
   - Чудесно, - отозвался Чжилинь,  чувствуя  как  его  ки  стремительно
вливается  назад  в  недра  его   организма,   словно   отступая   перед
надвигающейся ночью. - И все оттого, что ты сама чудо. - Однако  у  него
не выходил из головы тот отдаленный шторм, и поэтому он сказал:
   - Ты готова вновь погрузиться в да-хэй?
   Он имел в виду  великий  мрак,  сосредоточие  всей  духовной  энергии
людей.
   Блисс кивнула, добавив, однако:
   - Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
   - Кошка тоже не понимает, как ей удается упасть с огромной  высоты  и
приземлиться на все  четыре  лапы,  не  разбившись  насмерть.  Птица  не
понимает, каким образом она летает:  она  просто  взмывает  в  воздух  и
сливается с ним. - Чжилинь вытянул руку  перед  собой.  -  То  же  самое
относится и  к  тебе.  Неужели  ты  думаешь,  что  кто  угодно  способен
проникнуть в сферу да-хэй? - Он хмыкнул. - Теперь мне нужна твоя рука  и
твои глаза. Вот так. И так. Тебе страшно?
   - Нет.
   - Тебя не страшит да-хэй. Это я  чувствую.  Но  меня  интересует,  не
боишься ли ты неведомого, того, что нельзя объяснить?
   - Я была обучена этому.
   - И тем не менее ты боишься?
   Она наклонила голову, и тихо прошептала:
   - Да.
   - Тогда тебе следует знать, почему ты боишься, - Чжилинь замолчал  и,
только дождавшись, когда Блисс  поднимет  голову,  и  их  взгляды  опять
встретятся, продолжил:
   -  Страх  в  твоей  душе  возникает  оттого,  что  нечто  не  имеющее
объяснения не имеет также и пределов.
   - Слишком большая ответственность.
   Стены крошечной каюты эхом отзывались на  ее  слова,  ее  чувства.  А
затем, когда она вместе с Чжилинем погрузилась во мрак да-хэй, восторг и
ужас захлестнули ее.
 
*** 
 
   Джейк спал, и ему снилась его дочь, Лан.  Это  случалось  нередко,  и
такие сны никогда не, приносили ему радости. Всякий раз он оказывался на
берегу реки Сумчун. Он стоял по колено в мутном потоке,  не  видя  и  не
чувствуя собственных ступней.
   Его взор был устремлен навстречу дочери, бегущей  к  нему.  Она  была
очень красива и походила лицом и фигурой на свою  мать.  Вот  только  во
сне, в отличие от того злопамятного дня, на ней была не рваная  униформа
бойца триады, а развевающееся легкое одеяние из тонкого шелка.
   Лан! Лан!
   Девушка вбежала в реку Она сделала несколько шагов, и Джейк  заметил,
что ее ноги ступают по воде точно по земле, не проваливаясь. Испугавшись
за дочь, он решил окликнуть ее и открыл было рот. Однако изо рта его  не
вырывалось  ни  единого  звука.  Он  напрягся  изо  всех  сил,  стараясь
произнести  имя  дочери,  но  внутри  него  словно  оборвалась  какая-то
ниточка, и все его усилия были тщетными.  Внезапно  откуда-то  появилась
его вторая жена, Марианна, и встала рядом с ним.  Она  хохотала  во  все
горло, так что слезы буквально ручьями текли из ее глаз.
   Что ты делаешь? - ей едва удалось вымолвить эти  слова.  -  Разве  ты
забыл, что родился на свет без голосовых связок?  -  Марианна  уже  была
готова расплакаться по-настоящему, как вдруг исчезла так же  неожиданно,
как и появилась, оставив его наедине с Лан.
   Девушка  торопливо  пересекла  речушку,  стремясь  как  можно  скорее
достичь другого берега, где ее ждал отец. Заметив его,  она  улыбнулась.
Затем она вдруг широко раскинула руки, и кровь  хлынула  из  аккуратных,
круглых дырочек, темной цепочкой прочертивших ее тело сверху вниз. Целый
поток крови. Лицо Лан исказилось от ужаса. Она упала,  и  волны  мутного
потока сомкнулись над ее головой.
   Джейк, громко крича,  упал  в  воду  и  стал  тонуть.  Ленивый  поток
затягивал его все глубже и глубже.
   Достигнув дна, он обнаружил Лан. Черные волосы упали ей на лицо,  так
что Джейку, в конце концов все же  приблизившемуся  к  дочери,  пришлось
убрать их со лба. Вначале они не поддавались,  однако  Джейку  почему-то
казалось очень важным открыть лицо Лан, и он вложил в  это  занятие  все
оставшиеся, у него силы.
   Когда ему это удалось, из его горла вырвался дикий вопль ужаса.
   Перед его глазами  слегка  покачивалось  из  стороны  в  сторону  его
собственное лицо. Его лицо.
   Это произошло три с половиной года назад,  когда  Джейк,  еще  будучи
действующим агентом Куорри, выполнял задание на границе Новых Территорий
и Китая. Он  сотрудничал  с  маленькой,  замкнутой  триадой,  состоявшей
сплошь из отчаянных  головорезов,  изгнанных  из  рядов  главных  триад,
занимавшихся  патрулированием  северной  границы  Новых   Территорий   и
переброской в  Гонконг  диссидентов,  спасающихся  от  коммунистического
режима.
   Джейк и его группа - его дантай - получили задание обеспечить переход
границы трем  китайским  ученым.  Для  его  выполнения  Джейку  пришлось
обратиться за помощью к триаде изгоев.
   Однако дело обернулось очень плохо.  По  всей  видимости,  кого-то  в
последнюю минуту арестовали и  заставили  говорить.  Тактика  противника
была безупречной: во главе отряда правительственной армии стоял Ничирен,
человек, застреливший в этом бою дочь Джейка, Лан.
   В то время как Лан умирала у него на руках, ее  убийца,  единокровный
брат Джейка Ничирен, руководил контратакой, находясь на  противоположном
берегу реки. Преследуя его, Джейк перебрался через реку  и  углубился  в
джунгли. Истратив все силы впустую, он вернулся назад и  обнаружил  лишь
мертвые тела членов своей группы, уничтоженной полностью. Бойцы  триады,
подобрав своих раненых и убитых, скрылись в горящем лесу.
   С того самого дня эта  триада  решительно  отказывалась  возобновлять
какие-либо контакты с Джейком, полагая, что предательство имело место  в
рядах самой Куорри  и  именно  оттуда  китайские  спецслужбы  почерпнули
информацию о готовящейся операции. Это была катастрофа, и за нее  Джейку
не раз приходилось дорого расплачиваться.
   Лан! Лан!
   Блисс пыталась обнять его, но он отталкивал ее  руки,  вырывался.  Он
еще не видел ее, даже не имел представления  о  том,  кто  она  такая  и
почему она рядом с ним.
   - Джейк! - взывала к его сознанию девушка, с трудом переводя дыхание.
- Джейк! Это всего лишь сон.
   Сон! Послушай меня! Это только сон!  Лан  мертва!  Ты  слышишь  меня?
Мертва!
   Глаза Джейка широко распахнулись Он уже сознавал, где  находится,  но
перед   его   взором   продолжала   стоять   мутная   Сумчун,   деревья,
выворачиваемые с корнем минометным огнем, и шатающаяся фигура его  давно
погибшей дочери.
   Ба-маак,  -  пронеслось  у  него  в  голове  Ба-маак   -   это   путь
восстановления энергии, спокойствия и порядка  внутри  себя.  Ба-маак  -
"чувство пульса". Первый урок, преподанный ему его учителем  Фо  Сааном.
Он попытался сосредоточиться. Итак, чувствовать пульс.
   И вдруг впервые Джейк не почувствовал  ровным  счетом  ничего  Ворота
ба-маака закрылись для него.
   Все исчезло, остался лишь назойливый голос в голове, повторяющий  без
конца: Лан, Лан, Лан.
   Не успев понять, что произошло, Джейк расплакался, уткнувшись лицом в
плечо Блисс.
   - Все в порядке, - ободряюще шептала она, стараясь утешить его. - Все
в порядке.
   Она нежно гладила его по голове, вытирала пот с лица, отводила  назад
прилипшие ко лбу волосы. Сильными,  привычными  движениями  пальцев  она
растирала его одеревеневшие от напряжения мышцы, прижималась  обнаженной
грудью к его груди - одним словом, делала все, чтобы вернуть тепло жизни
в его окоченевшее тело.
   В такие моменты (а они бывали не раз и не два)  у  Блисс  создавалось
впечатление, что Джейк умер, или, по  крайней  мере,  мертва  большая  и
лучшая часть его. Джейк удалялся по дороге, ведущей в небытие,  а  Блисс
старалась всеми силами удержать его. Она боялась, что однажды он  зайдет
слишком далеко и  уже  не  сумеет  вернуться  назад,  к  ней.  Ей  стало
казаться, что его припадки с каждым  разом  становились  все  сильнее  и
сильнее. Вначале Лан снилась Джейку раз в месяц. Теперь это  происходило
по несколько раз в неделю, и к тому же разрушительная сила  видений  все
возрастала.
   Опустив руку вдоль его тела, она погладила живот и бедра Джейка затем
осторожно принялась  ласкать  его  священный  член,  легонько  стискивая
ладонью  и  прикасаясь  кончиками  ногтей  к  чувствительной  коже.  Она
почувствовала, как от него начала струиться энергия, когда, направляемый
ее рукой, он притронулся к створкам ее нефритовых ворот.
   Медленно, словно  нехотя,  они  раскрылись  навстречу  ему,  усиливая
возбуждение, уже охватившее Джейка.
   Она вскрикнула, когда он проник внутрь ее, и крепко прижалась к нему.
Ее голова откинулась назад. Джейк  жадно  приник  губами  к  ее  шее,  и
девушка застонала от удовольствия.
   Ни на мгновение Блисс не позволяла ему остановиться, ни на  мгновение
ее умелые руки не переставали ласкать его плечи и спину.
   Она плавно вращала бедрами, и при каждом движении ей казалось,  будто
раскаленный меч проникает в самые сокровенные глубины ее тела.
   Наконец наступил момент, когда они ощутили слияние друг с  другом  на
совершенно ином, гораздо более высоком уровне.
   И тогда Блисс с помощью своего ки  стала  очищать  память  Джейка  от
остатков кошмарного сна.
   Это взаимопроникновение становилось все более полным,  пока  в  конце
концов Джейк не мог более сдерживать себя.
   Испустив глубокий стон, он  кончил,  дрожа  всем  телом.  Трепещущая,
точно лист в бурю, Блисс ощутила обжигающую волну его оргазма.
   Беззащитная, открытая навстречу надвигающейся  буре,  она  совершенно
непреднамеренно впервые самостоятельно проникла  в  его  да-хэй.  Вместо
того чтобы попасть в мир сверкающих огней поразительной ки  Джейка,  она
наткнулась на нечто совершенно иное.
   Там, в великом мраке да-хэй, вместилище квинтэссенции нематериального
мира, ей открылось все, что она хотела знать. Тогда она распахнула глаза
и  взглянула  в  лицо  своему  возлюбленному.  Он,   уже   успокоившись,
потихоньку засыпал, нежно обнимая ее.
   Я не заплачу ни за что на свете, - твердила про  себя  Блисс.  Однако
здесь она оказалась бессильной.
 
*** 
 
   Маккена шел по вечернему Гонконгу в  весьма  возбужденном  состоянии.
Возбуждение   охватившее   его,   было   вызвано   весьма    интригующим
предположением будто у  "Южноазиатской  банковской  корпорации"  имеются
серьезные финансовые неприятности. Если слухи подтвердятся, -  размышлял
он, - то Верзила Сун окажется  в  настоящем  дерьме.  По  крайней  мере,
половину своих денег он хранит в сейфах  "Южноазиатской".  Если  речь  и
впрямь идет о крупных махинациях, то мне, черт побери  стоит  узнать  об
этом. Именно эти  соображения  заставили  капитана  Королевской  полиции
отправиться в столь поздний  час  на  поиски  человека,  которого  звали
Большая Устрица Пок.
   Маккена искал его в ночных клубах в Ванчае, методично обшаривая  один
грязный притон за другим Это был мир красно-зеленых огней, разбавленного
виски, жалких шлюх, сидящих на  игле  уже  с  двенадцати  лет  и  ловких
жуликов.
   Прежде Большая Устрица встречался капитану только в таких  местах,  и
Маккена сделал  вывод  что  китаец  здесь  постоянный  посетитель  Среди
китайцев ходили слухи, что Большой Устрице известно все, что  происходит
в колонии Ее Величества. Маккена нуждался в Поке и потому не трогал его.
   Маккена нашел его в "Белой Чашке" Большая Устрица сидел возле  стены,
где свет был не так ярок музыка звучала потише  и  виски  не  разбавляли
водой
   Маккена  стал  проталкиваться   сквозь   толпу   матросов   с   таким
преувеличенно важным выражением на физиономии, за которое и получил свое
прозвище Напруди Лужу.
   Большая Устрица сидел с женщиной явно не  из  местных  второразрядных
девиц. На ней был потрясающий наряд - у Маккены так и потекли слюнки при
виде полуобнаженной груди и ножек, выглядывавших из разреза  на  дорогом
платье.
   Заметив капитана, Большая Устрица сжал  локоть  женщины.  Та  тут  же
поднялась и скрылась в облаке сизого дыма.
   По лицу Большой Устрицы совершенно нельзя  было  определить,  что  он
думает  о   здоровенном   австралийце,   сидевшем   напротив   него.   В
действительности же  фигура  Маккены  заставила  кит