курив сигарету, он  с
наслаждением затянулся. - Возможно, здесь играет  роль  женское  начало.
Интересно, упадешь ли ты в обморок при виде мыши? - Он снова  рассмеялся
и сжал кулак. - Мне думается, вряд ли. Я уже  имел  случай  понаблюдать,
как ты владеешь оружием. Ты прирожденный снайпер. Однако что случится  с
тобой, если попытаться закалить тебя в огне? Затвердеешь ли ты,  подобно
стальному клинку, или развалишься  на  части  и  сгоришь?  Вот  что  мне
хочется знать.
   Свернув с широкой магистрали, "Чайка"  остановилась.  Нагнув  голову,
Малюта выбрался из машины, и придержал дверь со стороны Даниэлы.
   Они спустились по каменной лестнице. Широкие ступени  едва  удавалось
различить под толстым слоем снега. Лед на реке,  кое-где  потрескавшийся
во время недавней оттепели, тускло поблескивал,  отражая  свет  фонарей.
Москва-река выглядела серой и безжизненной, как свинец. На ее  пустынных
берегах не наблюдалось никакого движения.
   - Это мое любимое место, - промолвил Малюта. На всякий случай,  чтобы
Даниэла не приняла его замечание за признак доверия, он добавил:
   - Я прихожу сюда, когда хочу поговорить с кем-нибудь с глазу на глаз.
Здесь я могу быть уверен, что никто не подслушает и не запишет на пленку
мои слова. - Он широко развел руками. - Тут негде прятаться.  Все  видно
как на ладони.
   В призрачном  свете  городских  огней  снег  казался  розовым.  Ветер
совершенно стих, и снежинки отвесно падали на землю.
   Малюта остановился у самой кромки льда.
   - На этом самом месте я чуть было не погиб.  -  Огонек  его  сигареты
вспыхнул в темноте. Он походил на зловещий, всевидящий  третий  глаз.  -
Тогда я был пятнадцатилетним мальчишкой. Я вытворял бог знает что  и  не
признавал никаких запретов. -  Он  стряхнул  пепел  с  сигареты.  -  Это
случилось весной. Мать предупреждала меня, что тонкий лед опасен,  но  я
ведь никогда ее не слушал.
   Глубоко затянувшись, Малюта неторопливо выпускал  дым  изо  рта.  Его
самоуверенная поза и слегка насмешливый  тон  подливали  масло  в  пламя
гнева, разгоравшееся в душе Даниэлы.
   Впрочем, он не старался произвести на нее впечатление. Таков  уж  был
этот человек по  имени  Олег  Малюта:  мрачный,  своевольный,  жестокий,
невероятно  самоуверенный  и,  при  всем  том,   являвшийся   несомненно
выдающейся личностью.
   И вновь  Даниэла  вспомнила  слова  дяди  Вадима:  Мужчина,  как  ему
кажется, обладает превосходством над женщиной, но это  ровно  настолько,
насколько он сам в это верит.
   Она изо всех  сил  старалась  его  не  бояться:  страх  ставил  ее  в
подчиненное положение по отношению к нему.  Однако  ее  попытки  раз  за
разом терпели неудачу, и она начала  подозревать,  что  слишком  большое
желание освободиться от этого чувства мешает ей.
   - В тот день я пошел кататься  на  коньках,  -  продолжал  Малюта.  -
Кажется, я с кем-то поспорил и был слишком опрометчив или слишком  глуп,
чтобы идти на попятную. Едва выйдя на берег, я сразу  почувствовал,  что
дело плохо. Я много катался и хорошо знал, каким на вид  бывает  крепкий
лед. В тот день  он  был  другим,  покрытым  темными  пятнами.  Хороший,
толстый лед всегда белый. Совсем белый. Я спустился к реке вон там. - Он
поднял руку, показывая, и кончик его сигареты описал в воздухе  короткую
дугу. - Я ступил на лед, и почти сразу же раздался громкий треск, словно
кто-то выстрелил из пистолета. В следующее мгновение я очутился в  воде.
Она была очень холодной  и  темной.  -  Докурив  сигарету,  он  выбросил
окурок. - Теперь я привожу сюда тех, кто перестал приносить мне  пользу.
Это еще один способ отправлять людей на тот свет.
   В своей типичной манере он не завершил рассказ. Даниэла знала, что он
и не собирался  этого  делать.  По  его  мнению,  для  нее  было  вполне
достаточно знать, что он хорошо  усвоил  урок  многолетней  давности.  В
конце концов, то, что он тогда не утонул, было и так ясно.  Взглянув  на
нее, Малюта рассмеялся.
   -  Не  пугайтесь  понапрасну,  Даниэла  Александровна.  Я  вовсе   не
намереваюсь отправлять вас на тот свет. Вы слишком  особенное  существо.
Вас надо лелеять и оберегать.
   - И показывать на публике. - Она следила за выражением  его  лица.  -
Именно этим мы и занимались сегодня.
   - В Большом? Ну да, разумеется. Это одна из составляющих игры.
   - Игры?! Какой игры?
   Лицо Малюты потемнело.
   - У тебя хватило ума расчистить себе дорогу в Политбюро, - сказал он.
- До недавних пор у тебе все шло как по маслу. Ты ловила в силки  мужчин
- толковых, я бы даже сказал, исключительно умных людей, -  так  как  ты
умела пользоваться их слабостью. Они хотели обладать тобой  -  ты  умело
возбуждала в них это желание -  и  помогали  тебе  взбираться  вверх  по
служебной  лестнице.  Подумать  только!  Они  были  готовы   ради   тебя
отправиться на другой конец земли. Они  продали  свои  души  ради  тебя,
склонили головы перед тобой, стоя  на  коленях,  отдали  тебе  все,  что
составляло их могущество и власть. И все вот за это... - Он грубо сдавил
рукой ее грудь. - И за это. - Другая его рука скользнула вниз...
   Даниэле   стало   дурно,   выслушивая    эту    проповедь.    Мужская
самоуверенность и извращенное сладострастие. Казалось, Малюта и  вправду
верил, что стоило ей отдаться  Карпову  или  Лантину,  как  они  тут  же
становились наивными детьми.
   Приступ бешеной ярости охватил Даниэлу. Она почувствовала, что  разум
отказывается ей служить. Усилием воли она сумела взять  себя  в  руки  и
мысленно приказала себе: Не смей  превращаться  в  жалкое  и  безмозглое
создание, каким он тебя считает. Он думает, будто все,  что  ты  умеешь,
это заниматься любовью. Неужели ты хочешь, чтобы он думал, что он прав?
   - Таких  людей  нельзя  назвать  мужчинами.  -  Глаза  Малюты  слегка
светились в темноте, подобно зрачкам ночного хищника. - По крайней мере,
по моим меркам. Ты полагаешь, что, забравшись так высоко,  ты  заслужила
право на уважение и даже на равенство? Глубокое заблуждение. Пришла пора
указать тебе твое настоящее место.
   Он прикурил новую сигарету. Язычок  пламени  зажигалки  на  мгновение
рассек мрак, и Даниэла увидела такую ненависть в глазах Малюты, что даже
удивилась.
   - По моему глубокому убеждению, тебя ни в  коем  случае  нельзя  было
вводить в Политбюро. Я  боролся  против  выдвижения  твоей  кандидатуры.
Однако большинство оказалось слишком высокого мнения о  твоей  работе  в
комитете, и с моим  мнением  не  стали  считаться.  Впрочем,  я  человек
практичный по натуре, чем весьма горжусь. Поэтому, раз уж ты  все  равно
здесь, то я постараюсь воспользоваться  твоими  способностями  в  полной
мере.
   - Я рада, что вы признаете за мной хоть какие-то способности.
   - В постели мужики слушаются тебя.  -  Он  выплюнул  изо  рта  крошку
табака. -  Ты  рождена  быть  шлюхой.  Именно  благодаря  этому  я  могу
использовать тебя.
   Она едва удержалась от того, чтобы не вцепиться ему в глотку. Вспышка
гнева была настолько сильна, что Даниэла покрылась  испариной,  несмотря
на мороз.
   Малюта улыбнулся.
   - Вы бы с удовольствием прикончили меня,  Даниэла  Александровна,  не
так ли? Нужно отдать вам должное, это у вас тоже выходит неплохо. Секс и
смерть - вот ваше ремесло, а?
   Он рассмеялся.
   - Однако, - продолжал он, - я оставлю вас рядом с собой,  даже  когда
стану  Генеральным  секретарем.   Я   не   могу   разбрасываться   столь
драгоценными кадрами. Как бы там ни было, вы нужны мне,  а  я,  как  уже
было  сказано,  человек  практичный.  Вот  почему   сегодня   я   слегка
разочарован вами. Правда, вы придумали хитрый способ убрать Ши  Чжилиня.
Однако покушение на Джейка Мэрока оказалось на редкость неудачным.  Меня
это не радует. И разве  вы  приблизились  хоть  на  шаг  к  тому,  чтобы
проникнуть в тайну Камсанга?  Наверное,  мне  следует  наказать  вас.  Я
размышлял на эту тему на протяжении всего спектакля. Музыка  Чайковского
прекрасно способствует таким мыслям.
   Видя, что Даниэла молчит, Малюта приблизился к ней. Внезапно  на  нее
пахнуло ужасной смесью запахов одеколона, табака и пота. Даниэлу чуть не
стошнило.
   - Вы удивляете меня, Даниэла Александровна. Я  ожидал,  что  вы  хоть
как-то попытаетесь оправдаться передо мной. - Он наклонил голову  набок.
- Не хотите? Как хотите. Хотя, право, это не имеет значения. Вы  бы  все
равно не сумели убедить меня. Кто знает, - он пожал плечами, - возможно,
вы поняли это с самого начала.
   Немного придя в себя, она промолвила:
   -  Как  насчет  Карелина  и  Резцова?   Вы   полагаете,   они   будут
бездействовать, спокойно взирая на то, как вы копите силу? Если  Геначев
умрет, его место предстоит занять кому-то из них.
   - Неужели?
   Он услышал от нее именно то, что хотел  услышать.  Ее  поведение  так
легко предугадать, - мелькнуло у него в голове.
   -  Помимо  физического  существуют  и   другие   способы   устранения
препятствий, возникающих на пути.
   - Что вы имеете в виду? - спросила она. Увидев  испуганное  выражение
на лице Даниэлы, он ухватил ее за ворот шубы  и,  с  ошеломляющей  силой
развернув к себе лицом, прижал к дереву.
   - Взгляни на себя. Ты не можешь от страха пошевелить  пальцем.  Ты  -
начальник Первого управления КГБ.  Тебе  хорошо  известно,  что  мне  не
составит труда привести  в  такое  же  состояние  Карелина.  Неужели  ты
думаешь, что мои руки не дотянутся и до Резцова?  -  Внезапно  его  лицо
потемнело. - Теперь ты на моей стороне. Запомни это хорошенько.  Если  у
тебя хватит глупости ослушаться меня, то твоя  песенка  спета.  Тебе  не
удастся выбраться из подвалов родной Лубянки.  Разве  что  по  этапу  на
Колыму, где ты все равно сдохнешь, как собака.
   С видимым отвращением он разжал пальцы.
   - Не забывай, что ты еще должна доставить мне голову  Джейка  Мэрока.
Что же касается секретов Камсанга, то, если я  не  узнаю  их  в  течение
десяти дней, мне придется прибегнуть к другим мерам.
   - Вы требуете слишком многого, - в отчаянии заявила Даниэла. -  Такие
вещи...
   - Вполне выполнимы, товарищ генерал.  Если  же  я  ошибаюсь,  то  мне
придется отдать приказ о немедленном уничтожении Камсанга.
   - Что? - Ее сердце  забилось  с  удвоенной  частотой.  -  Уничтожение
военного объекта на территории Китая! В своем ли вы уме?
   - Перестань, - досадливо поморщился он. - Подобные задачи решаются  в
два счета. Нет ничего проще, чем объяснить все ошибкой  пилота,  выходом
из строя системы управления и так далее, и так далее.  В  конце  концов,
нам не впервой. -  Он  ухмыльнулся.  -  И  это  будет  сделано,  товарищ
генерал,  поверьте  мне.  Так  или   иначе,   но   китайцы   не   должны
воспользоваться плодами этого проекта.
   Несколько мгновений спустя  слуха  Даниэлы  достиг  хруст  снега  под
подошвами ботинок Малюты, взбиравшегося по крутому склону.
 
*** 
 
   Хуайшань Хан сидел за лучшим  столиком  в  "Павильоне  певчих  птиц".
Ресторан стоял на северном берегу  озера,  возле  которого  был  некогда
воздвигнут Летний дворец,  и  по  сути  дела  находился  на  территории,
прилегавшей ко дворцу.  Всего  три  четверти  часа  езды  на  автомобиле
отделяли это место от центра Пекина, и потому это заведение  никогда  не
пустовало. Тем более что оно  славилось  своей  кухней,  основу  которой
составляли блюда из свежей рыбы, пойманной в озере.
   Хуайшань Хан не отрываясь глядел на  очертания  Холма  долголетия,  в
тени которого располагался ресторан.  Как  иронично  и  в  то  же  время
закономерно, - размышлял он, - что этот  холм  -  творение  человеческих
рук. Ничто не вечно на свете, и тем не менее человек, выбиваясь из  сил,
старается устроить так, чтобы  хоть  какая-то  часть  его  души,  приняв
материальный облик, пережила бренное тело. Интересно, думали ли об этом,
берясь за свой проект, создатели Холма долголетия?
   Сооружения, в которых размещался "Павильон певчих птиц", были недавно
отреставрированы. Их изящно украшенные колонны и внутренние стены, как и
крыши,  выложенные  глазурованной  черепицей,  наводили   на   мысль   о
возрождении в миниатюре былого великолепия китайской столицы. По крайней
мере так представлялось Хуайшань Хану. Вот почему он так часто обедал  в
"Павильоне". И еще потому, что, находясь вблизи  Холма  долголетия,  мог
предаваться размышлениям о  значении  этого  необычного  сооружения  для
него. С его виллы, хотя и находившейся неподалеку. Холм виден не был.
   Изысканная кухня  "Павильона"  совершенно  не  интересовала  Хуайшань
Хана. Он уже давным-давно утратил способность воспринимать вкус  пищи  и
выбирал блюда исключительно по внешнему виду. Тем не менее,  он  получал
удовольствие от процесса поглощения еды.
   Сезон  певчих  птиц  еще  не  наступил,  однако  Хуайшань  Хана   это
обстоятельство ничуть не трогало.  Тишина,  расстилавшаяся  над  озером,
ощущение безопасности, создаваемое  громадным  комплексом  сооружений  и
строений Летнего дворца, и навеваемые им воспоминания позволяли Хуайшань
Хану проводить  здесь  поистине  незабываемые  часы.  К  тому  же  этому
способствовала и близость Холма.
   Могло  сложиться  впечатление,  будто  Ши  Чжилинь  при  жизни  любил
рукотворные  холмы.  Однако  на  самом  деле  его  привлекали  заботливо
ухоженные,  украшенные  скульптурами  сады  Сучжоу.  Объяснение   этому,
полагал Хуайшань Хан, следовало искать в  том,  что  Чжилинь  родился  и
вырос в Сучжоу, а значит, с первых лет  жизни  питал  особый  интерес  к
садам. Сам Хуайшань Хан находил их слишком искусственными и надуманными.
   Вдруг он понял, что  теперь  все  это  уже  не  имеет  значения.  Эти
внутренние дебаты насчет  привязанностей  потеряли  всякий  смысл  после
смерти Ши Чжилиня. Радость Хуайшань Хана была воистину велика.
   - Хуайшань тон ши!
   - Да?
   - Не сделать ли нам заказ?
   Хуайшань Хан с усилием отвел глаза от неудержимо притягивающего  взор
Холма и посмотрел на вытянутую худую физиономию Чжинь Канши.
   - Ваш желудок ворчит от голода? - Он вздохнул. - Что  касается  меня,
то я не нуждаюсь в пище, как и во сне. Я уже давно миновал тот  возраст,
когда  трехразовое  питание  и  восьмичасовой  сон  являются  ежедневной
потребностью. Теперь, смежая веки, я не засыпаю. Я грежу наяву  о  полях
сражений  и  реках  крови,  о  политических   переменах,   о   проблемах
коммунистических сил. Я слышу голос  народа  Китая,  взывающий  ко  мне.
Благодаря привычке или возрасту, не знаю сам,  мой  отдых  длится  всего
лишь короткое мгновение. Впрочем, мне не кажется,  что  это  имеет  хоть
какое-либо значение. - Он махнул костлявой рукой, - Однако не  мешкайте.
Не позволяйте моей болтовне помешать удовлетворению вашего желудка. - Он
снова закряхтел. - Не заказывайте мне сегодня креветок, не надо.  Просто
парочку чжао цзы и все.
   Выполняя просьбу старика, Чжинь Канши заказал  для  него  поджаренные
клецки, а сам выбрал рыбу, запеченную целиком, и для них обоих мао тай -
алкогольный  напиток  китайского  производства.  Бутылка  почти  тут  же
появилась на столе.  Официант  наполнил  бокалы  и  оставил  посетителей
одних. Чжинь Канши предпочел бы не ограничиваться одним блюдом,  однако,
заказав в присутствии Хана что-либо еще, он  рисковал  проявить  к  нему
неуважение.
   - Скажите, Чжинь тон ши, - промолвил Хуайшань Хан, - снилось  ли  вам
что-нибудь прошлой ночью?
   Чжинь Канши уже успел привыкнуть к манере старика задавать  кажущиеся
странными и неожиданными вопросы.
   - Да, мне снились сазаны, резвящиеся в чистом ручье.  Их  чешуя  была
золотистой и, когда свет попадал на нее, сверкала  множеством  крошечных
солнц.
   -  Гм-м-м,  -  задумчиво  промычал  Хуайшань  Хан.  -   Это   хорошее
предзнаменование.
   Сеть  тонких  морщинок  покрывала  его  лицо.  Многочисленные  темные
пятнышки усеивали его бледную кожу на щеках и ладонях.
   - Сазаны символизируют Китай, - продолжал он. -  Или,  точнее,  народ
Китая. Златокожих людей.
   Он закивал головой, мотавшейся, точно тяжелый шар  на  тонком  стебле
шеи. Эти кивки выглядели со стороны на удивление странно из-за  позы,  в
которой приходилось сидеть Хуайшань Хану: одно плечо было выше  другого.
Чжинь Канши слышал, будто  его  собеседнику  много  лет  назад  довелось
пережить перелом позвоночника.
   - Это хорошо. - Хуайшань Хан задумался. Его глаза затуманились.  -  У
вас есть дети? - вдруг осведомился он странным, неровным голосом.
   Чжинь Канши вздохнул про себя. Старик не только знал, что у него есть
дети, но и их количество и даже сколько им  лет  и  как  зовут  каждого.
Более того, Хану неоднократно доводилось видеться с ними. Тем не  менее,
Чжинь Канши сообщил ему, точно  заученный  наизусть  отрывок  из  сутры,
имена и возраст своих шестерых детей.
   Хуайшань Хан молча кивал головой, точно выслушивая все  это  впервые.
Потом, как бывало это всегда, он промолвил:
   - Иметь детей - это счастье, Чжинь Канши., -  Всегда,  произнося  эту
фразу, он называл Чжинь Канши полным именем. - Дети -  самое  главное  в
жизни. В течение долгих лет после смерти первой жены я  пытался  завести
потомство. Я женился еще трижды, а один раз завел любовницу с прозрачной
кожей. Я пережил их всех, но мне нечем похвастаться. Ни одна из них  так
и не забеременела от меня. Эти доктора!.. Чуму и сифилис каждому из них!
- воскликнул он, впервые оживившись за весь вечер. - Ни один из  них  не
мог сказать мне ничего вразумительного. Я сам был здоров  и  мог  зачать
ребенка  чуть  ли  не  в  восемьдесят  лет.  Мои  женщины  не   страдали
бесплодием. И все же у меня нет детей.  Вам  неведомо,  что  это  такое,
Чжинь Канши. На вас, в отличие от меня, не лежит проклятие.
   Чжинь Канши уловил блеск в уголках глаз собеседника. Уж не  слезы  ли
это? - удивленно подумал он. Впрочем,  по  здравому  рассуждению,  особо
удивляться не приходилось. Мысль о потомстве  беспрестанно  преследовала
Хуайшань Хана.
   Даже гибель злейшего врага не могла внести покой  в  его  беспокойную
душу. Хуайшань Хану было мало смерти Ши Чжилиня. Он хотел  уничтожить  и
его сына. Единственного оставшегося в живых наследника.
   - Меня не занимают мысли о детях, - осторожно промолвил Чжинь  Канши.
- Мое внимание приковано  к  другим  вещам.  Например,  к  обстановке  в
Гонконге.
   Хуайшань Хан закряхтел.
   -  Гонконг.  Еще  одно  вечное  бедствие!  Этот  зловонный  рассадник
капиталистической заразы явится причиной  падения  Китая.  Будь  Чжилинь
проклят десять тысяч раз за то, что отправился  туда!  Какие  злые  духи
затмили его разум настолько, что он поверил, будто средства для спасения
нашей страны следует искать там! Как часто и  как  глубоко  заблуждаются
люди... даже самые влиятельные. Такие, к  чьему  мнению  прислушиваются,
чей авторитет  является  достаточным  доказательством  достоверности  их
слов.
   Он грустно покачал головой.
   - Ши Чжилинь считал себя избранником небес, стражем Китая. - Он кисло
улыбнулся. - Что за идиотское представление о собственной роли!  Что  за
вздор вся эта мистическая трескотня. Подумать только,  избранник  небес!
Он отослал членов своей семьи в Гонконг и хотел передать в их руки  свою
власть и, надо сказать, власть обширную. Передать ее за  пределы  Китая.
Что бы мы ни делали и ни говорили сейчас и в  будущем,  одно  совершенно
ясно: Гонконг навсегда останется Гонконгом. Тем, во что превратили  этот
остров заморские дьяволы. Порча проникла слишком глубоко  в  его  почву.
Пытаясь изменить там что-то, мы просто  потеряем  время.  Гораздо  лучше
пресечь всякие отношения с ним и забыть даже о самом его существовании.
   Еда, принесенная несколько минут назад, остывала на тарелках,  однако
Хуайшань Хан не обращал на нее внимания. Чжинь Канши,  мучимый  голодом,
также не притрагивался к своей рыбе. Он не мог приступить к трапезе,  не
дождавшись, пока это не сделает старший,  и  еще  белее  непростительной
ошибкой с его стороны стало бы напоминание  старику  о  столь  очевидной
вещи.