толь неудобной позиции он не смог выполнить прием до конца,
и шейные позвонки противника выдержали. Почувствовав, что тот собирается
с силами, Джейк мгновенно откатился в сторону,  спасаясь  от  неминуемой
гибели. Опоздай он на долю секунды и приклад "Джиона" размозжил  бы  ему
череп.
   Но противник не отставал  от  него,  и  тогда  Джейк  выбросил  вверх
свободную руку. Подобно стальному наконечнику копья, жесткая, негнущаяся
ладонь его вонзилась в тело противника чуть пониже края  грудной  клетки
и, прорвав кожу и мышечные ткани, добралась до сердца.
   Поток крови хлынул на Джейка, и тот  почувствовал,  как  ослабел  его
противник. Однако он слишком много времени потратил на одного  врага,  и
остальные - двое или, может быть, трое - атаковали его. Они не могли  не
почуять смерти своего товарища, тем  более,  если  они  и  вправду  были
дантай.
   Вновь раздалась автоматная очередь, и Джейк почувствовал, что к  нему
из темноты приближается новый противник. Успев  подняться,  он  подумал:
Они слишком полагаются на свои пушки. Удар его ноги пришелся в  пустоту,
и расплата за ошибку последовала незамедлительно. Ему показалось, что на
сей раз его ребро не выдержало.  Волна  страха  нахлынула  на  него.  Он
почувствовал, что ему уже не выбраться живым  из  этого  узкого  черного
прохода. Без помощи ба-маака он не мог предугадать намерения  врагов,  а
его собственные действия рассыпались на разрозненные  фрагменты,  вместо
того чтобы, органично вытекая одно из другого, идти по нарастающей  и  в
конце концов привести к победе.
   На Джейка надвигались сразу двое, и он, понимая,  что  его  шансы  на
успех ничтожны, все-таки атаковал одного, сделавшись тем  самым  удобной
мишенью для другого. Сознание покидало его.
   Возможно, он даже прекратил бы  сопротивление,  желая  умереть  подле
отца. Однако рассудок уступил место подсознанию.
   В ограниченном пространстве коридора обычные приемы борьбы были почти
бесполезны, и интуиция подсказала, что именно в  этом  обстоятельстве  и
следует искать преимущество.
   Коротким  ударом  ноги  Джейк  на  мгновение   ошеломил   одного   из
противников, однако другой (Джейк уже определил, что их  осталось  двое)
атаковал его сбоку. Каким-то образом Джейк  понял,  что  именно  ему  он
сломал челюсть в самом начале схватки. Доверившись этой  догадке,  он  с
разворота ударил нападавшего в лицо ребром ладони - все, на что  он  был
способен в данной ситуации. Наградой  за  прозорливость  явился  громкий
хрип. Однако даже ужасная боль не вырвала крика из горла  противника,  и
сознание Джейка механически отметило этот факт.
   Мгновенно он нащупал на горле противника перстевидный хрящ и  надавил
на него большими пальцами обеих рук. Еще один готов.
   Из последних сил Джейк  поднялся  на  ноги  и,  напрягая  все  органы
чувств,  попытался  определить  в  темноте  местонахождение   последнего
противника. Наконец, уловив слабое мерцание автоматного дула, он ринулся
вперед, нанося удар с неистовой яростью. Но тут яркие искры вспыхнули  в
его голове, и он повалился прямо на автомат, судорожно  сжатый  в  руках
трупа.
 
*** 
 
   Блисс услышала одну автоматную очередь, затем другую. Вслед  за  этим
наступило  неестественное  молчание.  Оно   длилось,   казалось,   целую
вечность.  Блисс   подмывало   выбраться   из   ее   укрытия:   низкого,
продолговатого сундука с одеждой. Однако она понимала, что этого  делать
нельзя, и оставалась на месте.
   Терпение, - твердила она про себя. - Терпение.
   Она вздрогнула, когда грохот стрельбы раздался в третий раз. И  вновь
все смолкло,  за  исключением  тихого  плеска  волн  о  борт  джонки.  С
величайшей осторожностью Блисс медленно вылезла из сундука, подкралась к
открытой двери каюты и замерла.
   Изо всех сил вглядываясь в  темноту,  она  стала  различать  какое-то
движение.
   Ей удалось различить очертания человеческой фигуры.
   Джейк, - мысленно позвала она. - Где же ты?
   Человек крался по коридору. Если бы сверху сквозь щели между  досками
не пробивался совеем слабый свет лампы,  раскачивавшейся  на  ветру,  то
Блисс вообще бы ничего не увидела.
   Черная фигура исчезла и спустя несколько  мгновений  вновь  появилась
совсем  близко  от  девушки.  Их  глаза  встретились,  и  Блисс   громко
вскрикнула.
   Он стремительно бросился на нее. Сильный удар автоматного приклада  в
грудь заставил Блисс отступить назад. Она зацепилась ногой за веревку  и
тяжело рухнула на бедро. В следующее мгновение она ощутила на  себе  вес
его тела. Стараясь выскользнуть  из-под  него,  она  умудрилась  нанести
атеми, однако угол был далек от нужного, и противнику ничего  не  стоило
отразить слабый удар. Его ответ оказался мгновенным.
   Резкая боль обожгла ее бок. Ее глаза  широко  раскрылись  от  страха.
Вдруг она увидела перед собой открытую шею врага  и,  не  раздумывая,  с
размаху вцепилась в нее зубами. Ей удалось сразу же прокусить кожу.  Его
голова рефлекторно откинулась назад, а Блисс, сжимая челюсти, все глубже
впивалась в упругие волокна мышц и сухожилий.
   Выпустив из руки автомат, он принялся обеими руками отталкивать ее от
себя. Однако она не уступала. Он пытался стряхнуть ее, но  она,  мотаясь
из стороны в сторону, все-таки не разжимала челюстей. Ее рот  наполнился
его кровью, соленой и сладкой одновременно, и ей  приходилось  прилагать
усилия, чтобы не захлебнуться горячим потоком.
   Тогда он изменил тактику: схватил  ее  за  горло  и  надавил  большим
пальцем. Однако его движение было неподготовленным и он  не  смог  найти
правильную точку. Блисс издала глухое рычание и, извиваясь  всем  телом,
сумела сбросить его ладонь с шеи. Но дыхание ее  сбилось  и  она  теперь
задыхалась.
   Он почти тотчас вернул свой палец на место, но на сей  раз  рассчитал
все как следует. Блисс почувствовала, что приток  воздуха  в  ее  легкие
совершенно  прекратился,  и  поняла:  если  она  срочно  не   предпримет
что-либо, ей крышка.
   Изловчившись, она  резким  и  сильным  движением  ударила  противника
коленом  в  пах.  Она  услышала  хриплый  возглас   и   заметила   боль,
промелькнувшую в его глазах. Он отнял руку от ее  горла.  Блисс  видела,
что силы покидают его.
   Он закашлялся, и она еще  глубже  впилась  в  его  шею.  Еще  не  все
потеряно, - пронеслось у нее в голове.
   Внезапно он ударил ее чуть пониже левой груди.  Блисс  почувствовала,
как ее сердце точно споткнулось. Ее голова закружилась, глаза помутнели,
и она подумала: Я недооценила его. Тошнота с такой  силой  подступила  к
горлу, что она почти инстинктивно разжала зубы.
   Он ударил ее снова в ту же самую точку. Блисс застонала,  в  горле  у
нее начались спазмы.
   Он с трудом встал на колени, одной рукой зажимая продолговатую  рану,
оставленную  ее  зубами.  Рубашка  свисала  с  его   плеча.   Его   губы
раздвинулись в злобной ухмылке. Он ударил Блисс еще раз. Ее вырвало.
   Поднявшись с пола, он пнул ее ногой, захрипев от боли в плече.  Войдя
в раж, он принялся избивать ее ногами, злясь на самого себя за  то,  что
едва не позволил какой-то женщине встать у него на пути.
   Неожиданно он поскользнулся, и  последним  отчаянным  усилием  Блисс,
приподнявшись, ухватила его за раненую  руку.  Сдавленно  вскрикнув,  он
рубанул ее по плечу ребром ладони сверху вниз. Блисс  застонала,  но  не
ослабила хватку. Она вся с ног до головы была в крови.
   Он ударил еще раз, теперь сильнее. Пальцы Блисс  соскользнули  с  его
плеча. Тонкая материя его рубашки затрещала и обнажила его руку.
   То, что Блисс увидела на ней, заставило ее широко  открыть  глаза  от
изумления. Между тем ее противник, опустившийся было  на  колени,  вновь
поднялся, постоял несколько мгновений, шатаясь, затем пнул девушку ногой
изо всех оставшихся у него сил.  Блисс  не  за  что  было  ухватиться  в
кромешной тьме, внезапно поглотившей ее.
 
*** 
 
Bee подсознании застыла мысль: Я - мир. Блисс, слившись с Цзяном в процессе совершения милосердного акта прекращения жизни, стала частью его необъятного ки. 
   Лежа по разные стороны  подушки,  они  -  Блисс  и  Чжилинь  -  были,
казалось, двумя половинками одного существа. Их дыхание,  их  внутренние
сущности, смешиваясь, образовывали нечто единое, целое, неразделимое.
   Потом Блисс с ужасом ощутила под собой движение. Когда же, решившись,
она открыла глаза, то  увидела  лишь  немощное  тело  дряхлого  старика,
неподвижное, как изваяние из камня.  Возможно,  он  уже  был  мертв.  Ей
казалось, что нити, соединявшие душу и бренное тело  Чжилиня,  не  столь
прочны и оборвать их не составляло большого труда.
   Однако стоило Блисс закрыть глаза, как  ей  вновь  чудилось  какое-то
движение, и она не могла утверждать  наверняка:  было  ля  это  движение
внутри нее самой или снаружи.
   Многочисленные причудливые образы теснились в ее мозгу, как будто она
спала, опьяненная сладким дымом опиума.
   Она  чувствовала,  как  парит  в   вышине   над   бездонной   пучиной
Южно-Китайского моря.  Пронзительный  ветер  носился  по  ночному  небу,
затянутому пеленой туч. Моросил холодный зимний дождь. Несмотря на  это,
ей все же удавалось разглядеть внизу дельфинов, бороздящих черные  волны
вслед  за  стадом  огромных  китов,  отмечавших  свой   путь   струйками
светящихся  в  темноте  пузырьков  воздуха.  Дельфины  ныряли  и  высоко
выпрыгивали из  воды,  обмениваясь  пронзительными  криками,  звучавшими
странно на фоне низких, завывающих голосов китов.
   Она уже заплакала, не в силах сдержать себя при  виде  величественной
красоты жизни, открывавшейся ей.
   Ее поражало, каким вездесущим оказалось ее  ки,  заключавшее  в  свои
объятия все, к чему прикасалось, с такой неистовой страстью, на  которую
способна только истинная любовь. Блисс недоумевала, откуда возникло в ее
душе столь чистое и светлое чувство, неведомое ей прежде.
   Затем она вдруг осознала, что парит на крыльях вовсе не своего ки. И,
поняв  это,  догадалась,  кому  оно  принадлежит.  Это  было   настолько
очевидно, что она изумленно спрашивала себя, как она могла  принять  это
ки за свое.
   Но ведь ты мертв, - думала она. - Ты приказал мне убить  тебя,  чтобы
грязные пули убийц не замарали  твое  ки.  Означают  ли  мои  теперешние
ощущения, что мне не удалось выполнить твою просьбу?
   В глубине души она знала ответ на  свой  вопрос,  хотя  и  не  желала
признаваться в этом даже себе самой. Цзян был мертв.
   Но если так, что же тогда творилось с ней самой?
   Она не могла  сосредоточиться,  ее  отвлекала  невыразимо  прекрасная
симфония моря.
   И, забыв про свои сомнения и страхи, она бросилась навстречу чудесной
мелодии в сокровенные  морские  глубины,  где  ее  окружили  причудливые
существа - такие же, как и она, творения всемогущего Будды.
 
*** 
 
   Очнувшись,  Джейк  выплюнул  изо  рта  сгусток  крови  и  откашлялся.
Сознание вернулось к нему. Он  встал  на  четвереньки  и  прислонился  к
перегородке.  Острая  боль   пронизывала   все   его   тело   и   мешала
сосредоточиться.
   Третий противник! Джейк вспомнил, как он бросился  на  мертвеца.  Да,
это была серьезная ошибка. Должно быть, третий в этот  момент  напал  на
него сзади. Какой же я беспомощный без ба-маака,  -  с  горечью  подумал
Джейк.
   Он поднял руку и едва не вскрикнул. Морщась  от  боли,  он  осторожно
ощупал ребра. Похоже, целы, - подумал он с облегчением.
   Джейк  вытащил  "Джион"  из  рук   трупа,   предварительно   разогнув
окоченевшие пальцы покойника.  Затем  он  с  трудом  поднялся  на  ноги,
опираясь на перегородку, и, осторожно  перешагнув  через  мертвое  тело,
поплелся в сторону каюты отца.
   Еще не  дойдя  до  распахнутой  настежь  двери,  он  ощутил  на  лице
дуновение ночного ветерка. Он осторожно просунул голову внутрь и едва не
зажмурился при виде ужасного зрелища, открывшегося его  глазам.  Великий
Будда! - подумал он, глядя на изрешеченные пулями стены, пол и  потолок,
на широкие трещины в обшивке, сквозь которые свистел  ветер.  В  воздухе
по-прежнему висел пороховой дым.
   Чувствуя в душе пустоту, он шагнул внутрь каюты, с трудом  передвигая
отказывающиеся повиноваться ноги. Спиной к нему стоял третий  противник!
Совершенно машинально он нажал на спусковой  крючок  автомата.  Стоявший
упал лицом вперед, открывая взору Джейка столик, часть  койки  и...  то,
что лежало на ней.
   Джейк отбросил ненужный больше автомат в сторону, кинулся  к  отцу  и
обнял его.
   Горе и ужас, охватившие его, казались невыносимыми. Всю свою жизнь он
остро нуждался в доверии, защите и утешении,  которые  мог  дать  только
отец. Джейк  испытал  необычайное  облегчение,  когда  его  долгожданная
встреча с отцом все же состоялась. И вот теперь...
   И тут он вспомнил о Блисс.
   А вдруг она тоже приехала на джонку и была здесь во время  нападения?
Джейк вспомнил, как часто она в  последние  недели  появлялась  у  отца,
облегчая его страдания.
   Он вышел в коридор, слегка прихрамывая от боли. У  подножия  носового
трапа он остановился и поднял голову, прислушиваясь. Ни  единого  звука,
кроме мерного поскрипывания снастей джонки.
   Он пошел назад по собственным следам, но, оглянувшись через плечо,  в
полумраке разглядел смутные  очертания  лежащего  человеческого  тела  и
поспешил нему, понимая, что заметил бы его гораздо раньше,  если  бы  не
лишился ба-маака.
   Джейк опустился на колени.
   - Блисс, - позвал он.
   Не дождавшись ответа, он растянулся на полу рядом  с  ней.  Ее  кровь
медленно растекалась по дощатому полу. Он позвал еще раз:
   - Блисс.
   Молчание. Тогда он поцеловал её в сухие приоткрытые  губы,  и  вдруг,
словно в детской сказке, ее глаза распахнулись.
   - Джейк...
   Он с трудом узнал ее голос.
   - Не разговаривай, Блисс. Все  будет  в  порядке.  -  Джейк  легонько
ощупал ее, стараясь определить, насколько серьезны раны. - Не  шевелись.
- Он увидел, что она пытается сказать что-то, судорожно шевеля губами, и
добавил:
   - Успокойся.
   - Джейк... - ее глаза наполнились слезами. - Он был из якудзы.
   Вначале ему показалось, что он ослышался.
   - Что? Откуда он был?
   - Из якудзы, Джейк, якудзы.
   - Не может быть,  Блисс.  Наверное,  ты  ошиблась.  Мы  поговорим  об
этом...
   - Татуировка. - Он замер,  ловя  каждое  ее  слово.  -  У  него  были
татуировка с фениксом и пауком.
   Он  понял,  что  она  говорит  об  ирезуми:   традиционной   японской
татуировке, которой украшают себя исключительно представители преступных
кланов.
   - Он был из якудзы, - повторила она шепотом.
   - Блисс, что он...
   Однако она уже закрыла глаза. Джейк понял,  что  ее  надо  как  можно
скорее доставить в больницу. Держа ее на руках, он  поднялся  по  трапу.
Подняв голову, он посмотрел в темное  небою  Отец,  ты  так  нужен  мне.
Почему ты ушел сейчас, когда мне необходима твоя поддержка? Ответить  на
эти терзавшие его вопросы было некому.
   Части  огромного  механизма  уже  пришли  в  движение  Роковая  черта
перешагнута, жребий брошен. Назад отступать  было  невозможно.  Но  что,
если он ошибся? Что, если он неверно оценил стратегию врагов? Что тогда?
Кто мог бы спасти его? Кто бы  защитил  йуань-хуань?  Джейк,  Чжуань?  В
настоящий момент он чувствовал себя неспособным защитить даже насекомое,
что уж говорить о творении отца, явившемся результатом пяти  десятилетий
упорного труда, которое должно было преобразить лицо Азии.
   Джейк поежился. Мрак и холод окружали его. Капли дождя мерно  стучали
по дощатой палубе. Он знал, что находится на борту джонки своего дяди  в
гонконгской гавани, но мысленно видел себя стоящим на склоне легендарной
горы Шань, о которой говорил Чжилинь Отец! Отец! Нам было  отпущено  так
мало времени! Он плакал,  и  его  слезы  смешивались  с  каплями  дождя.
Склонясь над Блисс, он бережно укачивал ее, а заодно и самого себя.
   Но грозное слово Шань не выходило у него из головы.  Гора.  Черная  и
неприступная, она грозно вздымалась перед его взором, заслоняя собой все
остальное.
   ЛЕТО 1945 - ЗИМА 1949
   НАНКИН - ЮНЬНАНЬ - ПЕКИН
   Было  время,  когда  невозможного  не  существовало.  Китаю  довелось
пережить эпоху  странную  и  грандиозную.  Казалось,  реальностью  стали
внушающие суеверный ужас древние мифы Дальнего Востока: огромные драконы
рыскали по горным склонам, раскаты грома  раскалывали  само  небо,  воды
великих рек краснели от пролитой крови. То было время героев и злодеев.
   То было время, когда Чжилинь вернулся к жизни. И  тогда  же  в  землю
были брошены семена его гибели. Причиной и того  и  другого  стала  одна
девушка.
   Однако, пожалуй, самая не правдоподобная из истин состояла в том, что
в эту эпоху, отделенную от нас всего несколькими десятилетиями, в Китае,
быть может по воле его небесных покровителей, возродилась древняя  форма
волшебства.
   В наши дни Чунцин, расположенный в местах слияния Янцзы и Цзялинцзян,
представляет  собой  шумный  современный  город  с  широкими  улицами  и
безликой архитектурой. Скала, на которой он стоит,  круто  спускается  к
мутной от промышленных сбросов воде, где снуют многочисленные сампаны.
   Однако во времена драконов  и  великих  потрясений  все  было  иначе.
Крохотные  домишки  всевозможных  оттенков  кремового  цвета,  с  серыми
черепичными крышами стояли на сваях,  а  между  ними  по  узким  улочкам
бродили горбатые старухи  в  соломенных  шляпах,  нагруженные  вязанками
хвороста или открытыми корзинками с чаем-сырцом.
   Впрочем, и тогда, как  и  теперь,  на  протяжении  летних  месяцев  в
Чунцине стояла удушливая жара,  и  люди,  непривычные  к  такой  погоде,
искали убежище в прохладной тени Жиньюнь Шаня - Горы Красного Шелка.
   Вечером одного августовского дня 1945 года Мао  Цзэдун  и  его  свита
прибыли в город. Они проделали  дальний  путь  (во  время  которого  Мао
впервые взошел на борт самолета), чтобы встретиться с генералиссимусом
   Чан Кайши и посланником президента Трумэна  генерал-майором  Патриком
Дж. Харли.  На  этой  встрече  предстояло  выработать  соглашение  между
противостоящими друг другу сторонами.
   В свое время Рузвельт прислушался к голосам противников возобновления
гражданской  войны  в  Китае,  приостановившейся  только  из-за  военных
катаклизмов более глобального, планетарного масштаба. Однако  в  глубине
души Рузвельт испытывал страх перед Мао и его идеологией.
   Мао же, со своей стороны, также склонялся к заключению компромиссного
договора с Чан Кайши. Он отдавал себе отчет в том, сколь губительна  для
Китая эта война, опустошавшая природные богатства страны. Он пребывал  в
тревоге за будущее народа и государства. Он  знал,  что  Китай  отчаянно
нуждается  в  проведении  индустриальной  революции,   чтобы   выдержать
конкуренцию на международной арене в послевоенном мире. Для этого же,  в
свою очередь, требовался иностранный капитал.
   Однако  хитрый  Чан  Кайши  в  этом  вопросе  уже   обскакал   своего
конкурента.  Всего  лишь  за  несколько  дней  до  встречи  он  подписал
китайско-советский договор о дружбе и сотрудничестве. Вдобавок к  этому,
играя на легко предсказуемой боязни коммунизма в  Америке,  он  заключил
договор и с Соединенными Штатами.
   По мнению Чжилиня, Чан допустил роковую ошибку.
   - Он пытается усидеть на двух  стульях  сразу,  -  сказал  он  Мао  в
самолете по дороге на юг. - И это может иметь гибельные последствия  для
Китая, если Чан останется у власти.
   - В случае создания коалиции, задуманной мной, - возразил Мао, - его,
по крайней мере, можно будет контролировать.
   - Я сильно сомневаюсь в этом,  Мао  тон  ши.  Тот,  кому  подчиняется
армия, управляет страной, любит повторять  Чан.  До  тех  пор,  пока  он
придерживается такого мнения, с ним бесполезно разговаривать.
   Американские военные советники сидят под боком Чана,  нашептывая  ему
на ухо, что следует делать. В другое же ухо  вливаются  речи  Сталина  и
Молотова. Русские уже вторглись в Манчжурию. Да,  они  хотят  ун