м пляже. Лещинский  сначала  даже  не  поверил  своим  ушам.  Обычно  они
встречались в ресторанах. В том же театральном на  Тверской.  Лещинский,  по
старой памяти, называл его рестораном  ВТО  по  имени  театральной  конторы,
которой когда-то принадлежало это  заведение.  Готовили  там  отлично,  хотя
выбор напитков был не очень разнообразным, в основном -  коньяки.  Лещинский
любил встречаться  там  с  Крестным:  беседуя  с  партнером,  греть  в  руке
пузатенькую,  сужающуюся  кверху  коньячную  рюмку  с  колышущейся  на   дне
маслянистой, темно-янтарной жидкостью... Со студенческих, не слишком богатых
лет он полюбил французский "Корвуазье" - коньяк не слишком дорогой, но через
минуту согревания в руках дающий такой густой и приятный аромат,  что  можно
было забыть обо всем. Лещинский в эти минуты ненадолго забывал не  только  о
женщинах,  с  которыми  приходил  в  ресторан,  но  даже  о   своем   "банке
информации",  а  о  нем  он  не  забывал  практически  никогда...  Пару  раз
встречались  в  "Метрополе",  где  Лещинский  любил  бывать,  но  не   любил
встречаться там с Крестным: слишком много вокруг было "своих", знакомых лиц.
   Свои контакты с Крестным и тем миром, который тот представлял,  Лещинский
предпочитал не афишировать. Он стремился  держаться  в  тени,  роль  "серого
кардинала" казалась ему очень выигрышной и  гораздо  более  безопасной,  чем
имидж "крутого", но  в  силу  своей  "крутизны"  очень  уязвимого  человека.
"Закулисность"  была  у  него  в  крови,  а  всякого  рода  бенефисы  просто
раздражали, поэтому теперь,  чувствуя  себя  на  пляже  чем-то  вроде  белой
вороны, он злился на Крестного, поставившего его в идиотскую ситуацию...
   - Приедешь в Серебряный бор. Через час.
   Лещинский решил проверить свой рейтинг - поиграть в занятость.
   - Извини, через час не смогу, - уверенно соврал он, зная,  что  проверять
Крестный не будет, - совещание. Давай часа через три.
   Крестный не ответил.
   Лещинский почувствовал себя неуютно.
   - Ладно, через час. Проведут без меня. Далеко только. Поближе нельзя?
   -  Можно.  Тебе  где  больше  нравится  -   на   Ваганьковском   или   на
Калитниковском?
   Лещинский заставил себя рассмеяться и ответить шуткой  на  шутку,  словно
речь шла не об угрозе:
   - У Кремлевской стены.
   - Заслужи сначала. В ту компанию ты пока не вхож.
   Лещинскому очень не понравился тон Крестного. Обычно он бывал не то чтобы
повежливее, но как-то поспокойнее.
   - Ну, раз поближе  к  Кремлю  нельзя,  давай  в  Серебряном.  Надеюсь,  в
первом?
   - В третьем, - отрезал Крестный. - И  не  забудь  то,  о  чем  не  должен
забыть.
   "Деньги", - понял Лещинский.
   - Не забуду, - буркнул Лещинский в пустой эфир,  поскольку  Крестного  на
связи уже не было. Достал из сейфа бутылку коньяка, плеснул себе  в  стакан.
Руки дрожали. "Шпана поганая, - думал он. - Гоняет,  как  мальчика".  Коньяк
его немного успокоил...
   "...Конечно, если рассуждать  здраво,  без  обиды,  никакая  Крестный  не
шпана. Ни по своему положению в криминальном мире, ни по своему развитию.  В
этом я уже давно убедился. Шпане явно не под силу то, что может Крестный. Он
многое может. И ссориться с ним было бы очень глупо...  -  обида  Лещинского
прошла как-то сама собой. - Ну что с того, что гоняет, как мальчика? Ведь он
по сравнению с Крестным и есть мальчик, и потому ничего в этом нет обидного.
Кто он? Фактически - дебютант. А Крестный? Как ни смотри - гроссмейстер!.."
   По фене Крестный не ботал. По крайней мере, разговаривая с ним, Лещинский
ни разу не слыхал от него блатных выражений, никогда  не  ловил  его  не  то
чтобы на жаргонной грубости, но даже  на  не  правильном  словоупотреблении.
Какая  уж  тут  шпана!  Лещинского  всегда  не  покидало  ощущение,  что  он
разговаривает с человеком не менее образованным, чем он сам.
   В этом была какая-то загадка Крестного, которая Лещинского  интересовала,
как любая загадка, но не  особенно  сильно  волновала,  поскольку  никак  не
затрагивала их общих с Крестным дел.
   Но вот сегодня он разговаривал явно как-то необычно. И место для  встречи
назначил странное. Что-то там  у  него  случилось!..  Лещинский  перебрал  в
памяти все свои разговоры за последнее время,  все  важные  контакты  -  все
чисто. Он ни в чем перед Крестным не был виноват...
   "Но ехать в Серебряный бор, да еще в третий! Там  же  пустырь  сейчас,  в
мае. Да и добираться туда - о, Боже!..  Черт!  Еще  на  вокзал  надо  успеть
заскочить. - Лещинский сразу  засуетился.  -  Какого  ж  хрена  я  сижу?  Не
успею..."
   Успеть-то он почти успел. Ну, опоздал на четыре  минуты.  На  Белорусском
долго провозился у камер хранения. Четыре минуты  -  херня.  Тем  более  что
Лещинский предчувствовал: сегодня, в любом случае, ждать придется ему. Может
быть, из-за того, что кобенился в разговоре с  Крестным  по  телефону.  Тому
ведь тоже имидж надо поддерживать! Поэтому,  жарясь  на  солнце  в  пиджаке,
Лещинский хоть и поругивал Крестного, но особенно-то не усердствовал. Запала
не было.
   "Куда, на хер, денется? Придет. Деньги-то его", - лениво думал Лещинский,
бродя по пляжу и ковыряя носами  ботинок  слежавшийся  за  зиму  под  снегом
песок.
   После сорокаминутного ожидания он услышал шум  моторной  лодки.  И  сразу
понял, что это плывут за ним, поскольку направлялась  лодка  именно  к  тому
месту, где он  в  одиночестве  торчал  на  пляже.  Это  ему  уже  совсем  не
понравилось.
   "Ну пижон! - подумал он о Крестном. - Это вообще херня какая-то..."
   В моторке, однако, был вовсе не  Крестный,  а  здоровеннейший  верзила  в
борцовской майке. Предплечья у него были толще, чем ляжки  у  Лещинского,  а
шеи не было вообще, так что золотая цепь, на которой висел крест граммов  на
двести, лежала прямо на плечах.  Верзила  выпрыгнул  из  лодки  и  встал  на
берегу, молча и нагло уставясь на Лещинского. Тому пришлось подойти.
   - Лещ? - спросил верзила.
   Лещинский открыл было рот, но снова его захлопнул и только кивнул.
   - В лодку. - Крест на груди  колыхнулся,  когда  гора  мускулов  показала
головой на лодку, и из-за отсутствия шеи вслед за головой повернулось и  все
тело.
   Лещинский понял, что из всех степеней свободы у него осталась только одна
- та самая пресловутая осознанная необходимость. Он никогда  не  воспринимал
такой формулировки понятия свободы... Только теперь  до  него  дошло.  И  он
молча прыгнул в лодку.
   Верзила направил моторку в сторону четвертого участка  Серебряного  бора.
Лещинский поначалу недоумевал - к чему весь этот цирк? Но когда они свернули
в узкий проход, ведущий во внутренний залив, он не на шутку испугался. Зачем
они едут в эту московскую глухомань? Оттуда можно и не вернуться!
   Моторка обогнула какой-то  остров,  свернула  направо,  затем  налево,  и
Лещинский совсем перестал понимать, где они находятся и что происходит... Он
пытался мыслить логически, но страх, который охватывал его всякий раз, когда
он оборачивался и видел сидящего на руле верзилу -  тому  ничего  не  стоило
задушить его одной рукой, - путал мысли и направлял их все время в одно и то
же русло - где  Крестный?  С  тем,  по  крайней  мере,  можно  разговаривать
по-человечески. Объясниться можно. А  что  объяснишь  этому  питекантропу?..
Лещинский передернул плечами. Верзила в борцовке всю дорогу молчал и смотрел
ему в затылок...
   У Лещинского просто  от  сердца  отлегло,  когда  он  увидел,  что  лодка
направляется к пологому берегу, свободному от кустов, и что метрах в  десяти
от воды, у нескольких чахлых березок, стоит  "форд"  с  открытыми  дверцами.
Когда лодка ткнулась носом в берег, из "форда" вылез Крестный и направился к
воде. Лещинский торопливо спрыгнул на  песок.  Он  был  рад  Крестному,  как
родному, хотя и понимал, что весь этот театр затеян по его приказу. Крестный
махнул верзиле рукой, и моторка, развернувшись, стала быстро удаляться.
   - Ну и что же все это значит? - спросил Лещинский.
   Крестный стоял чуть выше Лещинского, на склоне, и смотрел на него  сверху
вниз. Лещинскому приходилось слегка задирать голову, чтобы посмотреть ему  в
глаза. Когда же он держал голову прямо, взгляд упирался Крестному  в  грудь.
Лещинского это разозлило. Он понимал, что мизансцена возникла  не  случайно,
все заранее продумано Крестным.
   - Я жду объяснений, -  высоким  и  каким-то  фальшивым  голосом  произнес
Лещинский. И тут же расстроился. Вышло  совсем  не  похоже  на  оскорбленное
достоинство, которое он хотел изобразить перед Крестным.
   Крестный по-прежнему смотрел на него сверху вниз и молчал.
   Пауза затянулась, и Лещинский  растерялся.  Он  не  знал,  как  выйти  из
ситуации, в которой ровно ничего не понимал. А ведь, судя по всему,  он  был
одним из главных действующих лиц. "Что же происходит?  -  никак  не  мог  он
сообразить. - Крестный просто так не станет портить отношения".
   - Деньги где? - спросил наконец Крестный. Голос у него  был  необычный  -
глухой и какой-то "темный".
   - На вокзале. Как обычно,  -  ответил  Лещинский.  И  торопливо  добавил,
сообразив, что ничего, собственно, не сказал по существу:
   - На Белорусском. Ячейка 243, код 899150.
   - Я предупреждал тебя, чтобы ты брал  случайные  цифры?  Самодеятельность
разводишь? Это ж только идиот может  вместо  кода  набрать  месяц  и  год  в
обратном порядке. Если сейчас на Белорусском ничего не  окажется,  заплатишь
второй раз.
   - Я... - хотел было что-то объяснить Лещинский, но Крестный не дал ему  и
слова сказать.
   - Рот прикрой, пулю проглотишь. Ты, Лещинский, против меня  играть  стал?
Руку, тебя кормящую, укусить хочешь? За домом Кроносова кто следил? Кто  пас
моих людей?
   - Я... не знаю.
   В глазах Лещинского  было  искреннее  недоумение,  но  Крестного  оно  не
убеждало. Ивана пытались убить. Если даже этот хлыщ действительно ничего  не
знает, так пусть выясняет...
   Насчет денег Крестный, конечно, блефовал. Дипломат с долларами уже  лежал
в "форде".  Без  труда  сообразив,  на  какой  из  вокзалов  повезет  деньги
Лещинский, - времени у него было в обрез, и даже на Киевский он не успевал -
Крестный  послал  человека  встречать  Лещинского  у  автоматических   камер
хранения. Тот без труда выяснил номер  ячейки.  А  уж  открыть  ее  опытному
медвежатнику труда не составляло. Но Лещинскому  необязательно  было  знать,
что с деньгами все в порядке.
   - Тот, кто работал с Кроносовым, мне дороже любого золота. Дошло до тебя,
рыба солитерная?  Моли  своего  еврейского  бога,  чтобы  с  ним  ничего  не
случилось.
   - Да я-то тут при чем? - Лещинский чуть не плакал. Ему не верили, хотя он
был  абсолютно  чист  перед  этим  человеком.  Его  так  хорошо   начавшаяся
правительственно-криминальная карьера грозила оборваться  из-за  непонятного
недоразумения. И, может быть, оборваться трагически...
   - Соображать перестал от испуга?
   В тоне Крестного Лещинский, кроме насмешки и раздражения, уловил и  нотки
удивления.  Все  вместе  прозвучало  для  него,  учитывая  ситуацию,   почти
комплиментом. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой, испуганной...
   -  Объясняю.  Специально  для  тебя,  -  начал  Крестный,   и   Лещинский
двойственно услышал в тоне, каким была сказана  эта  фраза,  угрозу  для  их
дальнейшего сотрудничества. - Кроносова ты заказывал. Ты и ответишь за  все,
что вокруг него происходило. Было много такого, что  в  принципе  не  должно
было иметь места. В частности - охота на моего человека. Его не убили только
потому, что это вообще трудно сделать... И ты, Лещинский, найдешь мне  того,
кто заказал эту охоту...
   Крестный  говорил  убедительно.  Лещинский  готов  был  принять  на  себя
ответственность за создавшуюся ситуацию. Да и что ему еще оставалось? Он уже
догадывался, как закончит свою речь Крестный. И тот не обманул его ожиданий.
   - ...Иначе я убью тебя. Там, в машине, сидит один из моих  воспитанников.
Я взял его с собой, чтобы он тебя  запомнил.  Он  один  из  лучших.  У  него
отличная память. И сильные руки, такие же, как у того, что привез тебя сюда.
   Лещинский взглянул на машину, но сквозь ее затемненные стекла  ничего  не
было видно.
   - И не тяни время, Лещинский. Это нужно сделать быстро.  У  меня  времени
нет. А значит, и у тебя его тоже нет.
   Крестный повернулся к машине.
   - Все, Лещинский, - сказал он не оборачиваясь. - Даю тебе пару  дней,  не
больше.

***

   "Форд" давно скрылся за березками, а Лещинский все стоял в  оцепенении  -
там, где его застала последняя фраза Крестного, обуреваемый  противоречивыми
чувствами...
   "Вляпался, с-сука..."  -  шипел  у  него  в  голове  тонкий,  вибрирующий
голосок. В сознании  все  заслоняло  тупое  лицо  верзилы,  везшего  его  на
моторной лодке.
   Однако вместе с тем из глубины молодого организма Лещинского, чуть ли  не
из области заднего прохода, поднималось по спине и разливалось по всему телу
привычное и приятное чувство прочности своего существования в большом мире и
в том мирке, который он создал своими руками. Вернее, своими мозгами...
   Его уединенный,  уютный  кабинет,  обновляемая  каждую  неделю  бутылочка
"Корвуазье" в сейфе, мягкое вертящееся кресло, сидя в  котором,  он  за  год
своего сотрудничества с Крестным решил  судьбы  стольких  людей...  И  каких
людей!
   Все в Лещинском негодовало против перспективы каких-либо изменений в  том
образе жизни, к какому  он  уже  успел  привыкнуть.  Он,  например,  не  мог
представить  себя  живущим  где-либо  еще,  кроме  как  в  своей  квартирке,
занимающей половину  этажа  в  одном  из  немногих  домов-новостроек  внутри
Садового кольца... Он невольно зажмурился от удовольствия, подумав о  сумме,
которую пришлось отвалить за эту квартиру. И улыбнулся, припомнив новоселье,
которое сам себе там устроил...
   Справлял новоселье он, можно сказать, в одиночестве. Как объяснить бывшим
друзьям, на какие все это шиши?.. Нынешних своих коллег он  тоже  пригласить
не рискнул. Так и "праздновал" один... А чтобы не скучать, собрал пятнадцать
проституток, раздел их и гонялся за ними с торчащим членом -  играл  в  игру
"Догоню - трахну!" Девочки были как на подбор и не  очень-то  стремились  от
него убегать...  Лещинский  и  сейчас  почувствовал  неподдающееся  контролю
шевеление внутри штальмановских брюк, припомнив подробности: как расставил в
ряд в позе "раком"  всех  пятнадцать  девушек,  как  рассматривал,  пробовал
пальцем, нюхал и облизывал все, что хотелось  обнюхать  и  облизать.  И  как
потом трахал их всех одновременно... Он тогда кончил несколько  раз  подряд,
вдохновленный  не  столько  прекрасными  телами,  сколько  сознанием   своей
сексуальной "мощи": он один, а их пятнадцать!..
   Он сунул руку в карман и ощутил сквозь ткань подкладки  жесткость  своего
члена, конечно же не забывшего тот пир плоти... Лещинский почувствовал,  что
ему необходимо кончить прямо сейчас, иначе его просто разорвет  от  желания.
Он уже расстегнул штаны, достал член и начал мастурбировать, стоя на берегу,
как вдруг в его затуманенном мозгу всплыла финальная сцена  того  новоселья:
когда он, совершенно обессиленный, пил коньяк, а проститутки трахались  друг
с другом, хотя  он  этого  не  оплачивал.  Тогда  ему,  утонувшему  в  своем
удовольствии, было абсолютно все равно, чем они занимаются, а сейчас до него
дошло, что ни одну из них он тогда не удовлетворил...
   Все его желание резко пропало. Он вдруг  представил  себя  со  стороны  и
ужаснулся. Дернув вверх молнию на ширинке брюк, он почти бегом устремился  в
ту же сторону, куда уехал "форд" Крестного, озираясь по сторонам.  Лещинский
очень надеялся, что никто здесь за ним не наблюдал. "Пара дней, пара  дней",
- колыхалось в его мозгу в такт шагам.
   Неожиданно для себя он оказался на Таманской улице, у  ее  пересечения  с
третьей линией Хорошевского Серебряного бора, то есть  уже  попал  в  места,
достаточно  цивилизованные.  Лещинский  сразу  почувствовал   себя   гораздо
увереннее. Когда буквально через пять минут ему удалось поймать такси и  он,
откинувшись на заднем сиденье машины, назвал адрес и устало  прикрыл  глаза,
тревога прошла окончательно. Он мчался по залитой майским солнцем  Москве  и
думал только о том, как сейчас залезет в  свою  "джакузи"  и  смоет  с  себя
воспоминания о пережитом страхе... а уж потом примется разгадывать  загадку,
заданную ему Крестным.
   Машина на приличной скорости пролетела проспект Маршала Жукова, Мневники,
потом долго пробиралась какими-то  Силикатными  и  Магистральными  -  то  ли
улицами, то ли  проездами,  пока  не  выбралась  наконец  на  Звенигородское
шоссе...
   Вскоре слева замелькала ограда Ваганьковского кладбища, и  расслабившийся
было Лещинский вновь вспомнил угрозы Крестного. Но  до  улицы  Герцена,  где
недалеко от Никитских ворот стоял его дом, который, в полном соответствии  с
привычками хозяина квартиры, тоже не  торчал  на  виду,  а  был  запрятан  в
глубине квартала, оставалось уже недалеко. И Лещинский вновь почувствовал  в
себе ту уверенность, которой ему  сегодня  так  не  хватало  в  разговоре  с
Крестным. Он больше не ощущал  себя  инфантильным  юношей,  хватающимся  при
первой опасности за свой член, как бы ища у него  защиты,  -  он  вновь  был
"гением анализа", "виртуозом прогноза", "мастером обработки информации"...
   Проезжая мимо высотки  на  площади  Восстания,  Лещинский  уже  полностью
восстановил свое самоощущение "человека из аппарата правительства",  который
порой может сделать больше, чем само  правительство,  и  главное  -  сделать
быстрее. "Быстрее. Именно быстрее, - думал Лещинский. - Два дня - это много.
Один..."
   Он решит эту задачу сегодня - так внушал себе  Лещинский.  И  сегодня  же
позвонит Крестному. Только таким путем можно восстановить с ним  контакт.  А
это  было,  на  настоящий  момент,   единственное,   на   чем   основывалась
стабильность жизни Лещинского.

Глава 5

   Вновь  в  своих  воспоминаниях   побеждающий   Чечню,   вновь   и   вновь
возвращающийся  во  сне  в  Россию,  Иван  спал   в   своей   конспиративной
однокомнатной квартирке на восемнадцатом этаже высотки, восстанавливая  силы
после пережитых наяву и в воображении сражений. Вечернее майское солнце било
через открытое окно прямо ему  в  лицо,  заставляя  жмуриться  во  сне...  в
котором чеченское солнце, такое же яркое и ослепляющее,  освещало  его  путь
домой.
   ...Перейти линию фронта  особого  труда  не  составило,  поскольку  и  не
существовало мало-мальски определенной линии фронта.  Просто  из  местности,
где чеченцы встречались чаще, чем российские войска, он попал  в  местность,
где все было наоборот, даже не заметив, как и когда именно это произошло.
   От контакта с чеченцами он уходил, всегда заранее чувствуя их приближение
и не желая ввязываться в драку неизвестно из-за  чего...  Разве  что  только
из-за принадлежности к разным народам?
   Однажды он набрел на чеченца, который не  воевал,  а  жил  войной.  Серая
"Нива" торчала на опушке леса, куда вышел Иван. Он давно  покинул  дорогу  -
она стала слишком многолюдной  -  и  пробирался  на  север  более  укромными
местами. Чеченца он заметил уже потом, когда тот появился из-за кустов и, не
видя Ивана, пошел к своей машине, обвешанный автоматами, связанными  попарно
сапогами, подсумками, какими-то вещмешками и планшетами.
   Иван почувствовал, что жизнь этого человека ему нужна... Ведь он не воюет
с живыми, он обирает  мертвых,  пытаясь  перехитрить  смерть,  заставить  ее
служить себе...
   ...Это было скучное убийство.
   Это даже нельзя было назвать убийством.
   Это было мгновенным прекращением существования того, кто не  был  достоин
ни жизни, ни смерти. Иван не мог даже наградить его знанием близости смерти.
   Это был не воин, а могильный червь, сосущий мертвую плоть...
   ...Иван с  одного  выстрела  пробил  ему  голову,  попав  в  левый  глаз.
Мгновенная вспышка, которую человек не ус