он
стекла всех трех окон, не акцентируя внимание охраны именно на втором окне.
   Резким толчком Иван отбросил дверцу холодильника и  через  разбитое  окно
оказался на одной линии с приговоренным к смерти бывшим премьер-министром.
   Прямо перед ним, в разнесенном пулеметом окне, как  на  сцене,  суетились
охранники, прикрывая Белоглазова от пулеметной очереди сверху, хотя те и  не
могли причинить вреда бывшему премьеру, прижавшемуся к стене в мертвой зоне.
На окна  пассажа  они  внимания  не  обращали:  для  охраны  в  этот  момент
существовало только два  достойных  внимания  объекта  -  сам  Белоглазов  и
источник огня.
   Белоглазов стоял, прижавшись к  стене  прямо  напротив  второго  выбитого
пулеметной очередью окна, и был, наверное, единственным,  кто  видел  Ивана,
державшего в руках направленные в его сторону пистолеты.
   Иван за полторы секунды успел произвести пять выстрелов с двух  рук.  Три
пули он всадил Белоглазову в корпус, две - в голову...
   ...Но Белоглазов оказался не  единственным  и  не  последним,  кто  видел
вспышки выстрелов Иванова пистолета. Уже  выполнив  свою  главную  задачу  -
расстреляв Белоглазова, Иван обнаружил, что сам находится  под  прицелом  и,
по-видимому, не успеет выйти из-под огня: полноватый  фээсбэшник  со  слегка
одутловатыми щеками, которого он мельком  зацепил  взглядом  на  квартире  у
Лещинского и которого Крестный называл  по  фамилии  Никитин,  взял  его  на
мушку...
   ...Что произошло дальше, Иван видел очень хорошо. Но абсолютно ничего  не
понял. Никитин почему-то не стал стрелять в него. Вместо того чтобы  срезать
точным выстрелом застрявшего на выходе из холодильной камеры Ивана,  Никитин
развернулся и всадил три пули  в  голову  стоявшему  рядом  с  ним  бледному
генералу, зачем-то нацепившему на нос золотое пенсне...
   "Спасибо Никитину за то, что сделал такой выбор! Но не стоит рассчитывать
на  то,  что  он  и  выбраться  отсюда  мне  поможет..."  -  подумал   Иван.
Перепрыгивая  через  раненных  пулеметными  очередями  и  осколками   стекол
продавщиц, он бросился внутрь помещения магазина, вопя как можно громче:
   - "Скорую"! Врача! Скорее! Белоглазов ранен!..
   Ивану удалось благополучно добежать до угла Ветошного переулка и Ильинки,
где для него была приготовлена Крестным машина. Мотор уже работал...
   Газанув по Ильинке, Иван вылетел к Ильинским воротам, добрался переулками
до Мясницкой и выехал на Лубянскую площадь. Движение в сторону  Театрального
проезда и Новой площади было уже перекрыто.
   - Слышь, а что случилось-то? - спросил Иван  на  выезде  с  Мясницкой  на
Лубянку у водителя остановившейся рядом машины.
   - Да кого-то грохнули. Белоглазова, что ль...
   Иван, повинуясь жезлу регулировщика, развернул машину и двинул по Большой
Лубянке в сторону Сретенки...
   Он был спокоен.
   Свою миссию он выполнил.

***

   Крестному  Иван  ничего  не  докладывал.  Он  просто  бросил   машину   в
условленном месте и пешком отправился в свою "берлогу" на площади  Восстания
отлеживаться. "А Крестному и так доложат, без меня", - подумал Иван.
   Крестному действительно доложили сразу же. И не просто доложили,  а  даже
прокомментировали. В экстренных выпусках новостей,  прервав  свои  передачи,
все телевизионные каналы сообщали о  покушении  на  Никольской  и  о  смерти
Белоглазова. Три канала показывали репортажи с места разыгравшейся трагедии,
и Крестный имел удовольствие своими глазами увидеть, как все было сделано...
Вдруг камера выхватила кусок  одной  из  крыш  и  четко  зафиксировала,  как
пулеметчик, прекратив стрельбу, бросает пулемет и бежит к двери, ведущей  на
чердак... Крестный тут же куда-то позвонил и спросил, все ли на месте. После
чего вздохнул с облегчением: оказалось - все!..
   Крестный совсем развеселился, пошел за бутылкой в другую  комнату,  чтобы
пропустить стопку по случаю удачного окончания  дела.  Диктор  в  это  время
делился своими соображениями о возможных последствиях совершенного  теракта.
Строились  предположения  о  кадровых  переменах  в   руководстве   силовыми
структурами. Открыто  говорили  об  отставке  Романовского.  Когда  Крестный
вернулся, уже с бутылкой в руке, поступило  еще  одно  сообщение:  во  время
теракта убит и  генерал  Романовский.  Миллионам  телезрителей  был  показан
президент,   который   прокомментировал    события    фразой    "Безобразие,
понимаешь!..", пообещал прекратить политический беспредел в стране и принять
экстренные меры...
   Уже к вечеру президент свое обещание выполнил. Его пресс-секретарь провел
пресс-конференцию, где сообщил журналистам: президентом  подписаны  указы  о
смещении  с  должности  министра  внутренних  дел  и  о  назначении   нового
руководителя ФСБ. Указом президента была также  приостановлена  предвыборная
кампания  -  вплоть  до  стабилизации  положения  в   Москве   и   выяснения
обстоятельств гибели одного из главных претендентов на президентский пост.
   Крестный хмыкнул и налил  себе  полстакана  виски  "Тичерс".  "Выясняйте,
выясняйте, ребята, - подумал  он,  -  вряд  ли  вы  найдете  того,  кто  это
организовал, а уж того, кто так лихо все исполнил, - тем более!"
   Он залпом выпил свой виски и довел свою мысль до логического конца: "Мы с
Иваном вам еще не то устроим!.."

ЧАСТЬ II

Глава 1

   - Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - "Краснопресненская".
   Иван проехал уже три станции по Кольцевой  линии  метрополитена.  Сидя  в
расслабленной  позе  и  якобы  подремывая,  он  из-под   полуопущенных   век
внимательно наблюдал за едущими рядом с ним, входящими в вагон и  выходящими
на очередной станции пассажирами.
   Чувство близкой опасности, которое не  покидало  его  вот  уже  три  дня,
обостряло зрение, слух, память и, как это  обычно  и  происходило  с  ним  в
опасной ситуации, наполняло тело мощной энергией жизни.
   Иван пока не заметил ни одного взгляда, обращенного  в  его  сторону,  ни
одного напряженного движения, мысленно  продолжив  которое,  можно  было  бы
ощутить себя его конечной целью или, проще говоря,  мишенью...  Он  позволил
себе слегка расслабиться. Но не до  такой  степени,  чтобы  у  него  созрело
решение выйти на следующей станции и залечь в своей берлоге - в  высотке  на
площади Восстания. Он сейчас не мог рисковать последним  своим  убежищем,  о
котором Крестному ничего не было известно...
   Иван втянулся в тренировку, в игру,  которую  устроил  ему  Крестный,  но
чувствовал себя и действовал так, как будто она в определенный момент  вдруг
перестала  быть  неким  условным  спектаклем.   Это   стало   правильным   и
своевременным, потому что барьер, отделявший  эту  так  называемую  игру  от
реальности, с настоящими смертями, настоящими убийствами, был уже пройден.
   По условиям  игры  он  выступал  в  роли  дичи,  по  следам  которой  шли
"загонщики" и "охотники". Тренировка продолжалась уже третьи сутки, за время
которых он успел на своей шкуре почувствовать все прелести этой роли...  Еще
двое суток назад Иван сам был преследователем, что соответствовало роду  его
занятий:  он  был  киллером,  а  стало  быть  "охотником",   и   осуществлял
запланированный отстрел своих  "зайчиков".  Суть  идеи  Крестного  в  том  и
заключалась: каждый должен побывать во всех ролях, знать все партии, освоить
до уровня виртуоза всю партитуру в целом...
   Иван  еще  раз  внимательно  осмотрелся.   Ощущение   опасности   немного
притупилось, и он разрешил себе совсем закрыть глаза, целиком положившись  в
отслеживании ситуации на слух.  Мыслей  не  было  -  одна  зияющая  пустота.
Недавно пережитая близость  со  смертью  долго  выходила  похмельем  из  его
тела...

***

   Иван вспоминал глаза человека, жизнь которого он забрал  три  дня  назад,
приложив для этого значительные усилия. Глаза того, кто  еще  секунду  назад
смотрел на мир с хозяйской жадностью уверенного в себе человека. Нажимая  на
спуск, Иван хорошо разглядел его лицо: оно выражало лишь испуг.
   Когда же первая пуля из пистолета Ивана пробила голову того человека, еще
недавно  в  качестве  премьер-министра  управлявшего  Россией,  и  на  белую
рубашку, в которую он оделся по  случаю  встречи  с  избирателями,  закапали
темно-красные капли, на лице экс-премьера не отразилось и тени удивления той
быстротой, с которой завершилось его существование в качестве претендента на
пост президента страны.  На  лице  было  понимание...  Понимание,  доступное
только человеку, идущему к смерти. Человеку, увидевшему смерть  не  краешком
глаза, а обоими глазами и во весь рост. Иван  закрыл  эти  глаза,  всадив  в
каждый из них по куску свинца, лишил  их  надежды  увидеть  еще  что-нибудь,
кроме смерти...
   Пожалуй, первая мысль, которая  посетила  тогда  Ивана,  была:  надеяться
можно только на смерть.  Смерть  безусловна  и  неотвратима.  Она  наступает
всегда. Просто для одних раньше, для других - позже. Для него она тогда чуть
было не наступила...
   Смерть подошла так близко, что Иван ощутил на губах ее  сладкий  поцелуй.
Он помнил  взгляд  полковника  Никитина,  державшего  его  на  мушке  своего
пистолета... Иван так и не успел понять,  почему  Никитин  убил  не  его,  а
прострелил голову стоявшему рядом с ним генералу.

***

   - Станция "Киевская". Переход на Арбатско-Покровскую и Филевскую линии.
   Иван открыл глаза и неожиданно встретился взглядом с  девушкой,  сидевшей
напротив и внимательно смотревшей на него. Первым его желанием  было  нажать
на спуск пистолета, который он держал на изготовку в  правом  кармане  своей
куртки. Кем же еще могла быть девушка,  как  не  явным  "загонщиком"?  Ивана
удержало от этого движения полное отсутствие ощущения опасности, которое его
никогда прежде не подводило и которому он всегда  доверял.  Возможно,  здесь
присутствовало  что-то  другое,  чего  Иван  в  тот   момент   не   осознал.
Единственное, что он понял и прочувствовал, - опасности нет,  смерть  далеко
от него...
   Девушка сделала едва уловимое движение полными, ярко накрашенными губами,
чуть заметная тень улыбки легла на ее лицо.  Она  опустила  взгляд  и  вновь
уткнулась в лежавшую на ее пухлых коленях книгу.
   - Осторожно, двери закрываются. Следующая станция "Парк культуры".
   Людская  масса  поволновалась  и  успокоилась.  Иван   тоже   успокоился,
поскольку никто из вновь вошедших в вагон людей не обратил на  него  особого
внимания. Девушка продолжала читать свою книгу.
   Он вновь расслабился и закрыл глаза.

***

   Иван припомнил разговор с Крестным,  который  состоялся  три  дня  назад,
сразу после выполнения последнего задания.
   Они сидели в маленьком,  тесном  зале  арбатского  ресторанчика,  который
принадлежал Крестному, и глухонемой официант,  похожий  на  медведя  гризли,
открывал им уже вторую бутылку с очень длинным узким горлом и  наклейкой  из
серебристой фольги.
   - Объясни этому своему "гризли", чтобы  он  принес  еще  что-нибудь,  ну,
водку там, виски, коньяк... Я не хочу пить этот латиноамериканский самогон.
   Иван  раздраженно  посмотрел  на  официанта.  Но  "гризли"  видел  только
Крестного, не обращая на Ивана  ни  малейшего  внимания.  Все  заказы  делал
Крестный,  объясняясь  с  официантом  какими-то  особыми,  только  им  двоим
понятными знаками.
   - Нет, Ваня. Ты хочешь меня обидеть. После каждого дела я пью  этот,  как
ты его обозвал, "самогон". Это привычка, Ваня. Добрая, многолетняя привычка.
Это традиция, которую я не нарушаю уже четверть века. Когда мне было столько
же, сколько тебе сейчас, я каждый  день  пил  этот  "самогон"  вместо  воды,
потому что в воде была лихорадка. Тропическая лихорадка.
   Крестный вздохнул ностальгически.
   - Ты, Ваня, великий человек. Ты себе цену не знаешь.  Я  -  знаю.  И  еще
знаю, что  пить  мы  должны  этот  противный  "латиноамериканский  самогон",
который ты пить не хочешь. Ты должен. Потому что ты работаешь сейчас так же,
как мы тогда - тридцать - сорок лет  назад.  Впрочем,  нет  -  ты  работаешь
лучше. То, что ты сегодня сделал, я бы, например, сделать не смог. И уверен,
что этого не смог бы сделать сегодня никто из моих мальчиков.
   - Они хорошо мне помогли...
   - "Пулеметы"?.. Так ведь они  -  просто  исполнительные  ребята.  Их  еще
натаскивать да натаскивать, не один месяц уйдет, пока из них толк выйдет...
   Подвыпивший Крестный был в хорошем настроении  и  в  слегка  возбужденном
состоянии.
   - А что, Иван? Надо бы тебе отдохнуть.
   - Я не устал.
   - Я, Ваня, устал. От тебя. Мне бы самому отдохнуть. Но знаю,  что  ты  на
месте  не  усидишь.  Начнешь  самодеятельность  разводить,  Никитина  искать
станешь...
   Иван усмехнулся:
   - Стану.
   - А зачем, Ваня?
   - Этого я и сам не знаю. Он меня на мушке держал. И отпустил.
   - Ну и что? - Крестный явно недоумевал.
   - Хочу понять - почему?
   - Но это же невозможно, Ваня! Не поймешь,  пока  он  сам  не  скажет.  Не
старайся. Лучше - выпей со мной! - Крестный  смотрел  на  него  огорченно  и
ласково, как на капризного, упрямого ребенка.
   Из моря спиртного, которое было к их услугам, Крестный  выбрал  гаванский
сухой ром. "Такого дерьма, - подумал Иван, - мне пить еще  не  приходилось".
Но Крестный смаковал это кубинское пойло с явным удовольствием.
   - Нет, Ваня. К Никитину ты не суйся. Опасный человек. Я даже  думаю,  что
он сам тебя найдет. Если сможет, конечно...
   Крестный вдруг развеселился. Взгляд его стал заговорщическим.
   - Нет, нет и нет, Ваня. Никитина ты не трогай. А отдохнуть  нам  с  тобой
все же требуется. Это мы заслужили. Ты заслужил.
   Он вновь схватился за бутылку, плеснул в низкие широкие стаканы жидкости,
напоминавшей запахом растворенную в ацетоне резину.
   - Давай. За нас! За победителей!
   - Мне хватит. Я больше не пью.
   - Ваня, я хочу выпить за нас с тобой. Выпить. С тобой. За нас.  С  тобой.
Сколько, в конце концов, можно работать! Можем мы с тобой выпить за нас?  Мы
можем отдохнуть или мы не можем?
   Крестный нес явную чушь. Уж работать-то его никто не заставлял. Он всегда
сам решал - браться за очередную работу  или  нет.  Ощущение  подневольности
своей жизни, отголоски которого Иван слышал сейчас в его словах  и  тоне,  с
которым они были сказаны, вероятнее  всего,  было  проявлением  своего  рода
психологического атавизма брежневско-андроповской эпохи...
   Иван впервые заметил, что Крестный стар. Пройдет  еще  несколько  лет,  и
однажды он резко -  за  полгода-год  -  постареет  так,  что  станет  просто
дряхлым. Сейчас он еще не старик, а тогда будет  уже  не  стариком  -  будет
полутрупом. Иван сравнил Крестного  с  собой  и  посмотрел  на  него  долгим
немигающим взглядом, в котором читалось знание будущего.
   Впрочем, от  зрачков  глаз  Крестного  взгляд  Ивана  отразился,  как  от
зеркала, не проникнув внутрь...
   - Что, Ваня, не хочешь отдохнуть? Обманываешь меня. Я же по глазам вижу -
о вечном думаешь.
   Крестный хмыкнул.
   - Туда мы всегда успеем. Ты о земном, Ваня, подумай. Бабенку себе никакую
не подобрал? Чтобы отдых полноценным вышел?
   Иван сверкнул на него глазами, но промолчал.
   - Ну, знаю, знаю, что ты всегда один. А я и  ничего,  я  только  пошутить
хотел. Ты про кличку свою слыхал? Как менты тебя окрестили?
   Иван молчал.
   - Не слыхал? Ну так слушай. Ты у них зовешься Гладиатор.  -  Крестный  не
засмеялся, а именно захихикал - по-стариковски мелко и противно. -  Вань,  а
ты, случаем, яйца себе в Чечне не отморозил? Это я опять насчет баб. У  тебя
там в штанах все в порядке?..
   Иван начал раздражаться. Он молчал, но смотрел на Крестного в упор.
   Странное дело: обычно всегда выдержанный  и  тщательно  выбирающий  слова
Крестный  разговаривал  нагло  и  вызывающе.  Правда,  Иван  впервые   видел
Крестного пьяным. Откуда ему было знать, что  пить  тот  совсем  не  умел  -
пьянел очень быстро и становился агрессивным и  неосторожным,  способным  на
ненужный риск и авантюры?.. И еще: откуда было знать Ивану, что Крестный его
ненавидит? Тот и сам толком этого не понимал. Крестный всегда с  нетерпением
ждал возвращения Ивана с  задания.  И  каждый  раз,  когда  он  возвращался,
чувствовал вместе с радостью и удовлетворением от того, что Иван жив и  дело
сделано, какое-то  непонятное,  отравляющее  радость  разочарование.  Словно
опять не произошло чего-то такого, что Крестный долго и тайно ожидал...
   Однако человек, который осмелился бы  открыть  Крестному  на  это  глаза,
заработал  бы  аккуратную  дырочку  от  пули   во   лбу.   Крестный   любому
сомневающемуся в подлинности его добрых чувств к Ивану в  ответ  сказал  бы,
что он любит Ивана как сына. И был бы при этом абсолютно искренен.
   Крестный знал об особом отношении Ивана к смерти, хотя и не  понимал  его
никогда. Сам он смерти не боялся, но очень хотел бы, чтобы она наступила  не
раньше, чем жизнь ему надоест. А жить все не надоедало и не надоедало.
   Готовность Ивана к смерти, жажда встреч со смертью делали  его  в  глазах
Крестного лучшим киллером, которого  он  только  мог  себе  представить.  Но
одновременно  пугали  его.  Ведь  Крестный  не  обладал  никакими   рычагами
управления этим человеком. Иван уже больше года работал с ним,  но  Крестный
так и не понял до сих пор, почему тот ему подчиняется. А  установить  четкую
иерархию их отношений считал необходимым...
   Может быть, взгляд Ивана, в котором он прочитал больше, чем ему  хотелось
бы, а  может  быть,  постоянно  ощущаемая  непреодолимая  независимость  его
поведения  заставили  Крестного  вновь  возвратиться  к  мысли  о  том,  что
необходимо избавиться от принципа паритетности в их отношениях, более  четко
распределить роли. Он теперь искал для себя зацепку, чтобы  оправдать  давно
задуманное - то, что он хотел, но  все  же  не  решался  осуществить,  боясь
непредвиденных последствий, каких-то непредсказуемых реакций Ивана...
   Алкоголь всегда придавал ему решимости в сложных ситуациях выбора,  помог
и сегодня.
   - ...Ваня, у тебя точно нет с этим никаких проблем? Убеди меня,  старика.
Трахни кого-нибудь прямо сейчас, вот здесь,  а?  Хочешь,  пойдем  на  улицу,
выберем женщину? Ты покажешь пальцем на ту, которая тебе понравится, а я  ее
сюда приведу. Хочешь?..
   Иван  молчал.  Крестного  заносило  все  дальше,  все  ближе   к   порогу
чувствительности Ивана...
   - ...Не хочешь, сынок? Ну трахни тогда вот этого медведя. Эй!
   Он сделал жест рукой, подзывая к себе глухонемого официанта.
   - Снимай штаны, - сказал он официанту, прекрасно, впрочем, зная, что  тот
не понимает, что от него хотят. - Сейчас вот этот, - Крестный указал пальцем
на Ивана, - будет тебя ебать.
   "Гризли" неподвижно стоял, глядя на Крестного. Иван тоже сидел неподвижно
и молчал.
   - Не хочешь, - с горечью констатировал Крестный. - Эх,  Ваня,  разве  так
можно, сынок? Что же ты только этой суке-смерти даешь свой хуй сосать?..
   Сидевший напротив него Иван все так же молча  поднялся,  сгреб  в  горсть
порядком поредевшую шевелюру Крестного и приподнял его за волосы над стулом.
Больше он ничего не делал. Просто держал Крестного  на  весу  и  внимательно
смотрел тому в глаза.
   "Гризли"  напрягся  и   вопросительно   посмотрел   на   Крестного.   Тот
отрицательно махнул рукой: ничего, мол, не надо, уйди.
   Медведеобразный официант отошел.
   - Все, Ваня, поиграли и хватит. Посади меня туда, откуда взял.
   Иван разжал кулак.
   Крестный мешком  грохнулся  на  стул.  Он  наконец  получил  то,  к  чему
стремился,  -  необходимое  для  принятия  определенного  решения  состояние
духа... И даже протрезвел от этого. Его внутренний механизм был запущен. Ход
событий, едва начавшись, сразу обрел искомую неотвратимость...
   - Ладно, хватит болтать, Ваня. Давай поговорим.  Нам  с  тобой  предстоит
большое дело. Очень большое. Гораздо больше, чем все фокусы с  этим  дырявым
мешком, которого ты расстрелял сегодня утром. Дело очень сложное. Ты еще  не
готов. К не