гожданную фразу:
   - На Казанский отнесешь?
   - Ну! - быстро ответил Иван.
   - Ну-ну! Неси! - буркнул ему высокий и толстый мужчина  с  совсем  узкими
плечами, но зато с необъятным задом. Этот пассажир пыхтел  и  отдувался  уже
только от того, что ему приходилось нести свое  собственное  тело.  А  кроме
тяжелого, откормленного тела у него были  еще  внушительного  вида  чемодан,
перетянутый ремнями, и  спортивная  сумка,  небольшая,  но  плотно  набитая.
Застегнуть сумку не удалось, и теперь  из  нее  торчали  какие-то  тряпки  и
целлофановые пакеты.
   Толстяк назвал цену, на которую Иван тут же, не торгуясь, согласился.  Он
и представления не имел, сколько берут носильщики за свои услуги...
   - Деньги вперед, - только и сказал Иван, давая понять, что он согласен.
   Толстяк высыпал ему в подставленную  ладонь  горсть  пятирублевых  монет.
Иван, не считая, сунул их в карман. Потом легко подбросил чемодан  на  левое
плечо, а правой хотел было подхватить спортивную сумку... Но толстяк не  дал
ему даже притронуться к сумке, отрицательно покрутил головой и сказал:
   - Это я сам.
   "Деньги у него, что ли, там? - подумал Иван, но, оценив еще раз  взглядом
комплекцию своего клиента, изменил свое мнение:
   - Нет, скорее жратва!" Нести один чемодан ему было еще  удобнее...  Держа
его двумя руками и полностью загораживая при этом свое лицо, имеешь  тем  не
менее возможность наблюдать за обстановкой...  А  при  необходимости  можно,
даже не избавляясь от чемодана, правой рукой быстро выхватить пистолет...
   Они вышли  из  здания  Ярославского  вокзала  и  спустились  в  подземный
переход. Иван, внимательно наблюдавший за всеми,  кто  попадал  в  поле  его
зрения,  остался  доволен  результатами  своего  наблюдения...  На  них  все
обращали внимание. Толстяк  обладал  настолько  колоритной  внешностью,  что
пройти мимо него, не оглянувшись и не хмыкнув про себя: "Вот это да!",  было
просто невозможно. На фоне такого пассажира носильщик с чемоданом совершенно
терялся. Да и что примечательного можно найти в  носильщике,  которой  тащит
обыкновенный чемодан с Ярославского вокзала на Казанский?
   Подземный переход они миновали спокойно.  По  пути  Иван  заметил  только
троих обладателей чрезмерно внимательных глаз, шарящих  взглядами  по  лицам
всех прохожих подряд. Но входить в контакт с противником здесь, в  подземном
переходе, Иван не собирался. Он назначил встречу  на  Казанском,  а  значит,
должен попасть внутрь вокзала и именно там начать разборку с "охотниками"...
"Это дело чести!" - мог бы  сказать  Иван,  если  бы  подобное  понятие  еще
существовало в его сознании. На самом деле он  просто  чувствовал,  что  все
должно быть именно так, а не иначе...
   Едва они влились в поток пассажиров, двигающихся через Казанский  вокзал,
как Иван отметил резкое  усиление  напряженности  в  окружающей  обстановке.
Внимательные, ищущие взгляды буквально пронизывали все пространство вокзала.
Невозможно  было  даже  приблизительно   определить   количество   субъектов
наблюдения...
   Оперативники  Никитина,  проведя  весь  день  и  вечер  в  бесконечном  и
бессмысленном ожидании и в напряжении, к этому времени уже слегка озверели и
чуть ли не за руки хватали проходящих мимо них людей, чтобы заглянуть  им  в
лицо.
   "Охотники" Ильи проявляли профессиональную выдержку, терпеливо  дожидаясь
появления объекта. Сколько раз им приходилось это делать, прежде чем всадить
пулю в какой-нибудь дорогостоящий лоб! Сам Илья все чаще делал свои  обходы,
рискуя привлечь внимание оперативников. Он порядком  нервничал  из-за  того,
что Иван заставляет себя так  долго  ждать,  но  с  удовлетворением  отмечал
вполне  сносную  боевую  готовность  своих  людей...  Правда,   от   троицы,
собравшейся поначалу за столиком в кафе, осталось на настоящий момент только
двое. Девятый напился, как свинья, и  громко  храпел,  развалясь  в  кресле,
неподалеку от столика, за которым Второй и  Третий  продолжали  свою  пьяную
беседу. А что? С них взятки гладки. "Интриганы хреновы!" - ругнулся про себя
Илья. И еще он  немного  беспокоился  за  Одиннадцатого,  который  продолжал
упрямо торчать у стены на проходе, демонстрируя поразительную  силу  воли  и
одновременно тупое упрямство. Илье показалось, что  он  уже  накалился,  как
утюг, до последней  степени  и  готов  был  прострелить  любую  мало-мальски
подходящую для этого башку. "Даже если Иван сегодня  не  появится,  -  думал
Илья, - этот без выстрела с вокзала не уйдет..."
   ...Его-то первого и определил Иван как  "охотника".  Держа  двумя  руками
чемодан и наблюдая в щель между рукой  и  чемоданом  злобно  бегающие  глаза
стоящего  у  стены  в  наилучшей  огневой  позиции  верзилы,  Иван  уже   не
сомневался, что это именно "охотник". Тот был в расстегнутой почти до  пояса
джинсовой рубашке, правую руку он держал за пазухой и  нервно  то  сжимал  в
кулак, то вновь разжимал пальцы левой руки.
   "Ты откроешь сегодняшний счет", - подумал  Иван,  имея  в  виду  не  счет
смертей, а лишь счет пистолетов. Жизнь его была Ивану не нужна...
   ...Он всегда презирал противников, которые старались  победить  врага  не
умением убивать быстрее и эффективнее, а демонстрацией  свой  злобы,  гнева,
ярости или бешенства. За всем  этим  Иван  видел  одно  стремление  слабого,
неуверенного в себе человека напугать противника громким голосом  и  злобным
видом...  В  деле  такие   ярые   и   злобные   оказывались   неуклюжими   и
нерасторопными. Если их запугивание с самого начала  не  имело  успеха,  они
сразу и безоговорочно проигрывали. Стоило им  только  повстречать  врага,  у
которого не было страха перед ними, - и им наступал конец...
   Ивану вспомнился один  чеченец,  изъявивший  желание  драться  с  русским
рабом-гладиатором. Чеченец поставил на кон самое дорогое, что у него было, -
свое оружие: короткоствольную скорострельную  винтовку  и  старинный  кинжал
своего отца, в ножнах, украшенных чеканкой... В живых  мог  остаться  только
победитель в поединке, значит, проигравшему оружие было уже ни к чему... Бой
был долгим и утомительным - один из самых трудных боев, проведенных Иваном в
чеченском рабстве. Чеченец каждую секунду готов был нанести смертельный удар
и каждую секунду готов был его получить... "Профессионализм, - подумал Иван,
- как раз и состоит в этой двойной ежесекундной готовности..."  Он  навсегда
запомнил взгляд чеченца: неподвижный,  непроницаемый,  говорящий,  казалось,
только  одно:  "Встречай  свою  смерть!.."  Иван  дважды  увернулся  от  его
стремительно выброшенной руки, нацеленной прямо в  Иваново  горло.  Если  бы
чеченцу удалось тогда вцепиться Ивану в горло, тот был бы уже покойником. Он
вырвал бы  у  гладиатора  горло,  как  вырвал  кусок  мяса  из  плеча,  едва
коснувшись  его   своими   крючковатыми   пальцами,   твердыми,   как   клюв
орлана-белохвоста... Иван понял, что в третий раз ему увернуться не удастся.
И прежде чем чеченец в третий раз  нацелился  на  его  горло,  Иван  воткнул
указательный палец своей правой руки ему в глаз  -  глубоко,  на  всю  длину
пальца, очевидно задев какой-то важный мозговой центр... Чеченец застыл, как
парализованный. Застыл и Иван, держа палец в его голове. Чеченец, напряженно
выгнувшись, как столбнячный больной, начал  падать  всем  корпусом  назад...
Голова его постепенно сползала с Иванова пальца. Поразило Ивана то, что  все
это время выражение другого, невредимого глаза оставалось неизменным...
   ...Все это промелькнуло в голове Марьева  в  течение  нескольких  секунд,
пока  он  разглядывал  внешне  спокойного,  но  внутренне  взвинченного   до
последней степени "охотника" у стены. Правой рукой  за  пазухой  тот  сжимал
пистолет - в этом  Иван  не  мог  ошибиться.  "Охотник"  злобно  смотрел  на
толстяка пассажира, ненавидя его, очевидно, уже только  за  то,  что  он  не
Иван...
   ...Иван споткнулся ровно за один шаг до верзилы. Угол  летящего  чемодана
угодил тому прямо в лицо, левая рука  падающего  вслед  за  чемоданом  Ивана
скользнула парню под  рубашку,  и  мгновенно  перехватила  руку  киллера,  и
выдрала из нее пистолет, а в это время правая Иванова  рука,  якобы  пытаясь
удержать падающий чемодан, слегка коснулась нервного узла  у  основания  шеи
верзилы. Иван упал, парень же остался  стоять  там,  где  стоял.  Он  моргал
глазами и шевелил губами, но не мог ни вымолвить слова, ни  поднять  руки...
Иван ползал по полу у его ног, неуклюже хватал чемодан, бормотал  извинения,
даже отряхивал брюки верзилы и заправлял ему рубашку. Отнятый  пистолет  уже
лежал в кармане форменной куртки. Толстяк нависал  над  Иваном,  загораживая
его от излишне внимательных глаз, и вполголоса матерился.  Надвинув  фуражку
на глаза, Иван наконец вновь подхватил чемодан и всем своим  видом  изъявлял
готовность двигаться дальше - извините, мол, досадное недоразумение,  глупая
случайность!
   Верзила так и продолжал стоять на своем месте у стены, и ненависть в  его
глазах горела прежним  огнем,  даже,  пожалуй,  еще  усилилась,  но  он  был
абсолютно беспомощен. А Иван и толстяк направились в  кассовый  зал.  Здесь,
как понял Иван, им предстояло расстаться... Ивану  следовало  решить,  какую
линию поведения, какую тактику избрать на ближайшее время...
   В зале Иван сразу же выделил  в  толпе  напряженную  физиономию  книжного
лоточника, с которым пытался вести интеллектуальную беседу какой-то  пожилой
мужчина в очках и с  бородкой  клинышком.  Лоточник  в  ответ  на  обращения
интеллектуала только закатывал глаза к потолку и отрицательно мотал головой.
Когда же он опускал глаза, то нетерпеливо шарил  цепким  взглядом  по  залу,
явно кого-то выискивая и поджидая. "Охотник", - отметил про себя Иван.
   Толстяк подошел к очереди в кассу.
   - Сюда. - Он указал Ивану на место у своих ног, куда надо было  поставить
чемодан.
   Иван освободился от чемодана,  поправил  немного  великоватую  фуражку  и
спокойно, ни быстро, ни медленно, пошел в сторону вокзального  кафе,  глядя,
казалось бы, только прямо перед собой, но на самом деле видя  все  по  обеим
сторонам от себя... Он пытался засечь еще хотя бы одного "охотника". У  него
было уже шесть "охотничьих"  пистолетов,  не  хватало  всего  одного,  чтобы
выиграть эту придуманную Крестным жестокую игру...  Однако  ему  не  удалось
обнаружить больше ни одного из  преследователей,  хотя  он  ясно  ощущал  их
присутствие недалеко от себя. Можно было бы, конечно, удовлетвориться  одним
изъятым пистолетом  и  потихоньку  убраться  из  здания  вокзала.  Еще  один
пистолет за оставшиеся до понедельника дни Иван как-нибудь сумел бы  добыть!
Но он твердо решил закончить игру сегодня.
   Подойдя к витрине-прилавку кафе, Иван, стоя спиной к залу, снял  фуражку,
не спеша достал из кармана пистолет и аккуратно поместил его внутрь фуражки.
Бросив на стойку пятирублевую монетку из  числа  только  что  полученных  от
толстяка, Иван буркнул продавщице: "Сдачи не надо", чтобы не терять времени,
взял стаканчик кофе и повернулся к залу лицом... Его появления  в  помещении
вокзала, так сказать, "с открытым забралом" с этой стороны никто не ожидал -
он  находился  далеко  от  основного  прохода,   в   "застойной"   зоне.   И
действительно, на тот момент Ивана еще никто не заметил.
   С пистолетом, прикрытым  фуражкой,  и  стаканчиком  кофе  он  двинулся  к
ближнему столику, где два парня  спортивного  вида  беседовали  за  бутылкой
водки. Уже по пути Иван услышал, как один из них говорил другому:
   - На Шестого надежды мало. Он никогда не пойдет против Ильи.  По  крайней
мере, сейчас...
   Содержание сказанной парнем фразы, прозвучавшее знакомое имя  -  все  это
сразу насторожило его. А когда он поставил свой кофе на столик и  оба  парня
одновременно повернули к нему головы, настал момент  полной  ясности:  в  их
глазах отразилось такое удивление, что истолковать его можно было  только  в
определенном смысле - оба они, конечно же, узнали Ивана...  Поэтому  он  без
всякой паузы произнес:
   - Стреляю при первом движении. Ваши животы у меня на стволе. Успею  убить
обоих прежде, чем вы пошевелитесь. Вы все поняли?
   Парни одновременно кивнули, глядя на правую руку Ивана, которую он держал
под столешницей. Они загораживали Ивану большую часть зала, и он  не  видел,
что там творится, но старался фиксировать  изменения  обстановки  с  помощью
слуха...
   - Теперь давайте знакомиться. Сначала ты, - кивнул Иван на парня слева от
себя. - Двумя пальцами, очень осторожно, достаешь пистолет и кладешь его  на
столик.
   Парень, растопырив пальцы, залез себе за пояс и  достал  пистолет,  держа
его, как  было  приказано,  указательным  и  большим  пальцами.  Он  положил
пистолет на столик и средним пальцем осторожно придвинул его к  Ивану.  Иван
левой рукой взял пистолет и сунул его в карман.
   - Теперь ты, - обратился он ко второму "охотнику", - делаешь то же самое.
   Второй парень тоже растопырил пальцы и сунул их за пазуху своего  легкого
летнего пиджака. Он уже вытащил пистолет с видимым намерением  положить  его
на стол, но... то ли от волнения, то ли с умыслом парень выронил пистолет из
задрожавших пальцев, и тот упал на мраморный пол с характерным металлическим
стуком... Неизвестно, на что он  рассчитывал,  если  сделал  это  умышленно.
Может быть, надеялся, что Иван сунется поднимать упавшее оружие или заставит
это сделать его самого? И, таким образом, он  получит  хоть  какой-то  шанс,
хоть минимальную возможность для атаки? Но Иван просчитал такой вариант  еще
до того, как произнес первую фразу, и заранее принял решение, что  он  будет
делать в этом случае. Звук от  удара  упавшего  пистолета  о  мраморный  пол
однозначно послужит сигналом для всех остальных "охотников", сколько  бы  их
ни находилось в этом зале. Решение Ивана было очень  невыгодным  для  парня,
уронившего пистолет, как, впрочем, и для его спутника, уже  расставшегося  с
пистолетом...
   Иван, не медля ни секунды, выстрелил два раза,  попав  одному  киллеру  в
живот, а другому - чуть пониже  живота,  и  бросился  на  пол  вслед  за  их
рухнувшими телами, стремясь упасть так, чтобы опрокинувшийся столик  и  тела
парней загородили его от выстрелов со стороны  зала.  В  том,  что  выстрелы
сейчас же последуют, Иван был абсолютно уверен.  Не  знал  он  лишь  одного:
сколько человек будет по нему стрелять... Можно было предполагать наличие  в
зале от двух до пяти стрелков.
   Едва он коснулся пола, как сразу из трех точек зала загремели выстрелы...
Шестой, стоявший на широко  расставленных  ногах  прямо  посреди  очереди  в
кассу, стрелял, держа пистолет обеими  руками  и  вытянув  их  далеко  перед
собой. Он успел сделать три выстрела, но, поскольку цели не видел, попал два
раза в крышку столика  и  один  раз  в  плечо  раненного  Иваном  Второго...
Десятый, оттолкнув от себя осточертевший ему за день книжный лоток, произвел
два выстрела - как и Шестой, с вытянутых рук. Но он тоже не видел  Ивана  за
лежащими на полу телами и потому оба раза попал в спину Третьему, добив  его
окончательно... Больше всего шума наделал Седьмой. Выхватив  из  лежащего  у
него на коленях саквояжа автомат, он вскочил и с нечленораздельными  криками
начал поливать очередями всех лежащих на  полу  в  кафе,  надеясь,  что  ему
удастся всадить хотя бы одну пулю в Ивана. И своей цели он  достиг.  Как  ни
прикрывался Иван телом Второго от автоматных выстрелов, пули  рикошетили  от
мраморного пола, и две из них все-таки  попали  ему  в  ногу  и  в  бедро...
Седьмому, может быть, даже и удалось бы прикончить Ивана,  позиция  которого
была весьма невыгодной, но он отвлекся от него ради Девятого. Тот при первых
же выстрелах проснулся, но  по-прежнему  сидел  в  кресле.  Седьмой  не  мог
упустить такого момента и, чуть изменив  вектор  стрельбы,  срезал  Девятому
короткой очередью полголовы...
   Иван уже держал в обеих руках по пистолету и готов  был  начать  ответный
огонь, но неожиданно выстрелы в его сторону прекратились,  хотя  стрельба  в
зале и продолжалась... Оттолкнув от себя изрешеченное пулями  тело  Второго,
Иван смог увидеть любопытную картину:  неподалеку  от  него  оседал  на  пол
парень с автоматом в руках; у продавца книжного  лотка  безжизненно  повисла
правая рука, и он пытался поднять с пола пистолет левой; около касс один  из
пассажиров очень технично проведенным приемом ломал руку, держащую пистолет,
еще одному "охотнику". И все это происходило, как на сцене в театре -  среди
неподвижных декораций и на  виду  у  затаившего  дыхание  зрительного  зала.
Среагировать успели  лишь  профессионалы,  остальные  пассажиры  только  рты
пораскрывали: кто для крика, кто от удивления...  Впрочем,  Седьмой  зацепил
несколько человек из числа пассажиров автоматной очередью.
   Зато через мгновение все пришло в  движение  и  начался  самый  настоящий
сумасшедший бразильский  карнавал  в  его  российском  варианте.  Не  только
русский бунт может быть, по выражению великого русского  поэта  и  писателя,
бессмысленным и беспощадным - не менее  бессмысленна  и  беспощадна  русская
паника!
   Весь Казанский вокзал просто взорвался коллективным  воплем.  В  кассовом
зале средняя сила  его  достигала  того  предела,  который  с  трудом  может
выдержать человеческое ухо. Отдельные женские визги доходили уже  до  уровня
ультразвука... В какой-то момент от срикошетивших пуль, а может быть,  и  от
резонансных колебаний, вызванных диким ором пассажиров, лопнули и обвалились
дождем осколков стекла в двух кассах, увеличивая  и  без  того  запредельную
панику.
   Подальше от кассового зала крики звучали слабее, но и там вопили так, что
услышать самого себя было трудно.
   На улице слышались только отдельные вопли, но беспорядочный шум  возникал
то там то тут, волнами прокатываясь вокруг вокзала.
   Первой двигательной реакцией людей, находившихся в  кассовом  зале,  было
бежать прочь, наружу,  туда,  где  не  стреляют.  Хотя  стрелять  уже  давно
перестали, на это никто не  обратил  внимания,  руководствуясь  элементарной
логикой: раз только что стреляли, значит, сейчас могут опять начать!
   У тех, что сами были вне кассового зала, но предполагали, что их  близкие
находятся внутри него, реакция была иной - бежать к своим, чтобы спасать их.
Казалось бы, как и кого  они  могли  спасти?  Но  люди  об  этом  обычно  не
задумываются...
   В результате одна толпа ринулась из кассового зала, а другая - в  зал.  В
узких местах проходов они столкнулись между собой. Барьерчики,  поставленные
никитинскими оперативниками, были отброшены. Но  движение  застопорилось,  и
встречные потоки начали выдавливать друг  друга  в  свободное  пространство,
поскольку ни те ни другие не могли достичь своей цели. Оперативники, которые
после первых выстрелов успели выскочить  из  облюбованных  ими  закоулков  и
попасть в эпицентр ситуации, могли продолжать активные  действия.  Остальные
оказались плотно придавлены  напирающими  массами  пассажиров  к  тем  самым
стенам, которые они весь день "ремонтировали".
   Люди с улицы тоже ломанулись внутрь вокзала, окончательно заперев  своими
телами все входы и выходы... Четвертый, мотавшийся  все  время  по  перрону,
одним из первых устремился внутрь и опять же одним из первых  столкнулся  со
встречным движением. Троих или четверых ему  удалось  отшвырнуть  со  своего
пути, но потом народ повалил сплошным потоком  и  затолкал  его  в  какой-то
небольшой промежуточный зальчик.  Там  он  оказался  сжат  телами  настолько
плотно, что не мог пошевелить руками. Попробовал было брыкаться, но прижатый
к нему толстый украинский дядька так врезал ему лбом  в  висок,  что  он  на
время потерял сознание и предпочел больше не рыпаться.
   Торчащего на проходе Одиннадцатого, еще  парализованного  хитрым  приемом
Ивана, свалили с ног первые же выбежавшие из зала обезумевшие  пассажиры,  и
он, не имея сил подняться, был просто затоптан.
   От Я