зжевывать суть любой  идеи.  Но  уж  если  схватит,  то
мертво! Судя по вытаращенным глазам и нервно барабанящим по столу пальцам  -
еще не схватил...
   Иван Иванович сидел с выражением такой неизменной, непроницаемой  тупости
на лице, что невозможно было определить - дошло до него что-нибудь или  нет.
Впрочем, невозможно только для тех, кто его не знал. Никитин ясно  читал  на
его лице мысль: "Что вы там говорите, херня все это интеллигентская. Давайте
всех их к нам на Матросскую Тишину - опустим в два счета!"
   - ...Надеюсь, я достаточно наглядно изложил вам сложившееся положение,  -
продолжил Никитин, - чтобы вы прониклись  пониманием  необходимости  принять
следующее предложение. Суть его заключается  в  принципиальной  модернизации
наших отношений с криминальным миром - в том, чтобы  дать  фактически  новое
содержание  социальным  функциям,  заново  распределить   социальные   роли,
возложить ответственность за уровень преступности на сам криминальный мир и,
более того, придать этой ответственности экономический характер, то  есть  я
предлагаю ударить по преступности долларом. Как это сделать? Поясняю...
   Каждому  виду  преступлений,  совершаемых   сейчас   в   Москве,   должен
соответствовать своеобразный  налог,  с  помощью  которого  мы  будем  иметь
возможность  регулировать  число  преступлений  этого  вида.  Это  даст  нам
возможность влиять кроме всего прочего на структуру  преступности.  Верхушка
криминального мира - я думаю, целесообразно будет проследить за  сохранением
районной автономности криминальных группировок - будет сама, исходя из своих
финансовых возможностей, определять, сколько преступлений какого рода  может
быть совершено на их территории в предстоящем отчетном периоде.  Потому  что
за каждое преступление,  повторяю,  за  каждое,  они  должны  будут  с  нами
расплатиться по специально разработанному дифференцированному тарифу.
   Внедрение такого принципа построения отношений дает нам  сразу  несколько
преимуществ.   Во-первых,   изменится   социально-качественное    наполнение
конкретной преступности. Высокий уровень предлагаемого мною  налогообложения
приведет  к  тому,  что  резко  снизится  число  случайных   и   материально
немотивированных преступлений, например изнасилований. На первый план выйдут
так называемые рентабельные преступления, прибыль от которых будет превышать
затраты на них и вводимый налог. Я  предвижу  увеличение  числа  ограблений,
разбойных нападений, случаев  мошенничества,  воровства.  Зато,  как  я  уже
говорил, произойдет сокращение изнасилований, убийств, хулиганских  действий
и других преступных деяний,  не  приносящих  дохода.  Кроме  того,  величина
налога может повлиять и на  социальную  дифференциацию  самих  рентабельных,
материально  мотивированных  преступлений.  Придется  десять  раз  подумать,
прежде чем выбрать, например, объект ограбления. Стоит ли грабить  человека,
доход которого не превышает пятисот  долларов  в  месяц,  если  эти  пятьсот
долларов будут затем взиматься нами в качестве налога за каждое ограбление?
   Сейчас я, конечно, беру цифры, что  называется,  от  фонаря,  многое  еще
предстоит продумать нашим экономистам. Но суть не в этом. Представьте, какие
возможности открываются для нас. Мы ликвидируем  преступность  в  социальном
пространстве с низким уровнем доходов. Нападать на  небогатых  людей  станет
невыгодно. Мы сможем гарантировать безопасность московским жителям,  имеющим
доход не более тех самых пресловутых пятисот долларов. Они станут просто  не
интересны для преступников с экономической точки зрения.  Мало  того,  когда
лидеры районных ОПГ освоятся в установленных нами новых условиях,  они  сами
станут не только  следить  за  уровнем  организованной  преступности,  но  и
контролировать преступность  мелкую,  случайную,  преступления,  совершаемые
заезжими гастролерами, поскольку платить за все, что  происходит  в  районе,
будут в любом случае они... В том числе и за бытовые  преступления  -  пусть
следят, в конце концов, за нравами москвичей, раз  уж  мы  предоставляем  им
экономическую самостоятельность...
   Я надеюсь, вы понимаете, что все преступления, совершенные не их  людьми,
им придется самостоятельно расследовать, они  будут  вынуждены  сами  ловить
тех, кто их совершил, и потом отдавать в наши руки.  Поскольку  мы  поставим
условие: или плати, или предоставь преступника с полными,  достаточными  для
суда, доказательствами его преступления...
   Вы вскоре увидите, как суть нашей с вами работы кардинально изменится.  В
глазах населения мы будем по-прежнему отвечать за уровень безопасности жизни
в Москве, как отвечаем за это сейчас. На деле  же  мы  займемся  только  его
регулированием, воздействуя на тех, кто будет отвечать за него реально, - на
лидеров ОПГ...
   Наказание за нарушение вводимых  нами  новых  правил  должно  быть  очень
суровым. Наказанию подвергать следует в первую очередь  лидеров,  а  уж  они
потом пусть со своими делами внутри района разбираются сами...
   Очень ответственные задачи возлагаются на "Белую стрелу" - и  в  связи  с
предстоящей вскоре массовой ротацией лидеров ОПГ,  и  потому,  что  опыт  ее
деятельности в  целом  наиболее  соответствует  практике  обеспечения  наших
стационарных отношений с организованными преступными группировками...
   В заключение добавлю следующее, - продолжал Никитин. - Я не  жду  от  вас
никакого обсуждения, не спрашиваю, согласны или не согласны вы с  изложенным
мною проектом. От вас требуется только внедрять его в жизнь, в нашу  работу,
причем в кратчайшие сроки. Проект рассмотрен  на  всех  уровнях  и  в  целом
одобрен. Он будет называться "Московская  версия".  Поэтому:  аналитическому
отделу, Герасимову, - представить конкретные разработки по ротации в  каждом
районе Москвы; экономическому  отделу,  Большеданову,  -  просчитать  уровни
рентабельности по различным видам преступлений и социальным слоям; плановому
отделу,  Прилуцкому,  -  представить  прогнозы  и  предложения   по   уровню
преступности в Москве на следующий квартал. И не из пальца  высосать  -  все
должно быть реально;
   Коробову - составить и отработать планы воздействия  на  лидеров  ОПГ  по
трем вариантам - мягкий, жесткий и замена, то есть ликвидация.
   Все. До завтра все свободны.

Глава 3

   Иван решил пойти за девушкой, заговорившей с ним в вагоне метро.  Почему?
Объяснить, даже самому себе, было бы  слишком  сложно.  Да  и  не  хотелось.
Просто он знал, что можно. Что от нее не исходит опасности.  И  теперь  Иван
шел за ней в толпе спешащих к выходу из метрополитена  пассажиров,  стараясь
не терять ее из виду, но и  не  забывая  постоянно  контролировать  ситуацию
вокруг себя, уровень своей безопасности.
   За годы тренировок и постоянной практики у  Ивана  выработалось  развитое
периферическое  зрение.  Держа  в  фокусе  один  объект,  он   регистрировал
движения, происходящие во всем доступном его глазам секторе.
   Еще в лагере спецподготовки его учили читать с помощью  бокового  зрения,
не глядя прямо в текст. Дело в том, что обычно человек  видит  четко  только
то, что расположено в непосредственной близости  от  основного  объекта,  на
котором  в  данный  момент  сфокусирован  его  взгляд.  Например,  глядя  на
клавиатуру компьютера, люди видят не всю клавиатуру, а лишь по две-три буквы
вправо и влево от той, на  которую  смотрят...  Иван  видел  всю  клавиатуру
сразу. Его научили быстрому чтению:  он,  например,  не  водил  по  строчкам
глазами, а просто скользил взглядом сверху вниз по  центру  страницы.  Текст
при этом воспринимался идентично, ничуть не хуже, чем  при  обычном  чтении,
зато скорость увеличивалась и  пять  -  десять  раз.  Кроме  всего  прочего,
быстрое чтение  развивало  бессознательную  оперативную  память  и  скорость
реакции. Отрабатывалась в лагере и стрельба по мишени, видимой лишь  боковым
зрением. Иван в  этом  упражнении  набирал  всегда  не  меньше  восьмидесяти
баллов... Находясь в толпе,  он  мог  благодаря  развитому  боковому  зрению
автоматически отмечать возможные цели вокруг себя.  Целью  становился  любой
человек, взгляд которого задерживался на Иване дольше, чем на одну  секунду.
При этом тут  же  срабатывала  психологическая  установка,  заданная  Иваном
самому себе...
   Вот и сейчас Иван машинально сунул  руку  в  карман  и  нащупал  рукоятку
пистолета - потому что отметил боковым зрением высокого  чернокожего  парня,
ехавшего на соседнем эскалаторе в одну с ним сторону, который внимательнее и
дольше, чем следовало, смотрел на него... Через мгновение Иван всадил бы ему
пулю в голову, а сам бросился бы бежать  вверх  по  эскалатору,  расшвыривая
стоящих впереди людей. Но тревога оказалась ложной. Иван вовремя понял,  что
смотрел парень не на  него,  а  на  стоявшую  впереди,  на  ступеньку  выше,
девушку.
   Иван  отпустил  рукоятку   пистолета   и   вытащил   руку   из   кармана.
Спровоцированный выразительным  взглядом  негра,  он  тоже  обратил  наконец
внимание на девушку, стоящую  непосредственно  перед  ним  на  эскалаторе...
Фигура ее была  чуть  полноватой,  но  тем  еще  более  привлекательной  для
мужского  взгляда.  Округлые  плечи  делали  ее   подчеркнуто   женственной.
Обозначенная ремешком линия талии резко переходила в ярко  выраженную  линию
бедер, крутизна и упругость которых обещали немало наслаждений. В  обтянутых
короткой юбкой ягодицах не  было  и  намека  на  девственность  -  напротив,
сочетание  в  них  упругости  и  подвижности  рождало  ощущение  откровенной
сексуальности, отнюдь, впрочем, не вульгарной. Просто это было женское тело,
которое знало и любило прикосновение мужских рук, мужскую ласку...
   Иван вдруг сообразил, что за все  то  время,  которое  прошло  с  момента
выхода из вагона,  девушка  ни  разу  не  оглянулась  на  него.  Словно  она
чувствовала, что откровенное, повышенное внимание к его особе  сейчас  может
только раздражать и тревожить Ивана. Это ему понравилось.
   Иван положил руку на ее бедро. Девушка спокойно обернулась  и  посмотрела
на него с улыбкой:
   - А я думала, что вы заснули на ходу. Подождите,  не  засыпайте.  Я  живу
недалеко отсюда, в двух минутах ходьбы. Там вы сможете отдохнуть лежа...
   - Почему ты меня не боишься? - спросил Иван.
   В глазах у нее отразилось недоумение.
   - Разве так страшно смотреть на мужчин?
   - А разве нет?
   Иван спрашивал вполне серьезно, без тени  игры.  Ему  действительно  было
непонятно, как могут женщины не испытывать страха, глядя ему в глаза.
   Он вдруг поймал себя на том, что после Чечни ни разу не видел  в  зеркале
свои глаза. Даже когда брился, ни  разу  не  встречался  взглядом  со  своим
отражением в зеркале. Это получалось как бы  само  собой,  бессознательно...
Иван боялся не увидеть в своих глазах ничего, кроме  смерти,  пропитавшей  в
нем каждую жилку, каждую каплю крови, каждый нерв. Он боялся своего взгляда,
несущего смерть, и неосознанно избегал его. Это был своего рода способ  уйти
от мыслей о смерти от своей собственной руки...
   Любой вооруженный человек, посмотревший Ивану в глаза, хватался  за  свое
оружие, потому что видел в них свою смерть. Пусть не мгновенную,  пусть  ту,
что наступит еще только когда-нибудь, в отдаленном  будущем,  но  оттого  не
менее страшную в своей неизбежности... И стремился закрыть  эти  устрашающие
его глаза. Чаще всего - пулей, если имел такую возможность.
   Исключение составлял только Крестный, знавший  об  Иване  гораздо  больше
других. Тот чувствовал таящуюся в Иване смерть в любой  момент,  даже  когда
Иван не смотрел на него,  поворачивался  к  нему  затылком...  Чувствовал  и
пользовался этим в своих интересах. Но даже Крестный, насколько помнил Иван,
не любил встречаться с ним взглядом.
   Когда же на Ивана смотрели женщины, он  старательно  гасил  свой  взгляд,
боясь, что через глаза они проникнут в него  гораздо  глубже,  чем  он  того
хотел, глубже, чем он готов был им позволить...
   Эскалатор вынес их наверх, а людское течение вскоре вытолкнуло на Большую
Якиманку. Перед глазами замелькал поток машин. Ревущие, гудящие и шипящие на
все лады, они оглушили Ивана, забрали на себя  все  его  внимание.  Девушка,
шедшая  рядом,  вновь  на  какое-то  время   словно   перестала   для   него
существовать. Иван мгновенно включился в  игру,  в  "охоту",  превратился  в
"дичь"...
   Накопившаяся за двое суток  напряженного  бодрствования  усталось  делала
дальнейшее адекватное восприятие ситуации и эффективный контроль за ней  все
более  проблематичными.  Иван  чувствовал,  что   иногда   сознание   словно
заволакивалось каким-то туманом. При этом некая абстрактная  множественность
начинала  заменять  собой  конкретные  объекты   в   восприятии   окружающей
обстановки,  слабела  направленность  внимания,  скорость  ответных  реакций
ощутимо замедлялась, стремясь к нулю... Сознание делалось  каким-то  вязким,
каждую мысль приходилось из него выдергивать, словно сапоги из густой  грязи
дорог на чеченских равнинах...
   Ивану определенно нужно было немного  отдохнуть,  поспать  хотя  бы  часа
два-три, чтобы полностью восстановить прежнюю работоспособность.
   Девушка чуть ли не за руку перевела Ивана  на  другую  сторону  Крымского
вала, и они тут же свернули в глубь квартала, образованного Крымским валом и
Большой Якиманкой. В немноголюдных московских дворах Иван почувствовал  себя
намного лучше. Он вновь владел ситуацией. Но отдых все же  был,  несомненно,
необходим.
   - Мой дом,  -  сказала  девушка,  когда  они  остановились  у  одного  из
подъездов шестнадцатиэтажного дома.
   Она стояла в некоторой нерешительности. Теперь уже Иван взял ее за руку и
ввел в подъезд...
   Когда  она  открыла  дверь  квартиры  на  третьем  этаже,  Иван,  еще  не
переступив порога, услышал дребезжащий старческий голос:
   - Наденька, ты не одна? Где же ты ходишь? Ты опять меня бросила  и  пошла
искать мужиков... Ты сучка, Надя. Неужели так между ног  чешется,  что  мать
родную забываешь? Сделай мне укол,  сучка...  Меня  крутит  всю.  Болит  все
внутри... Сделай укол...
   Девушка взглянула на Ивана -  извини,  мол,  молча  сделала  жест  рукой,
приглашая пройти в комнату, расположенную прямо по коридору. Сама прошла  на
кухню, забренчала какими-то  склянками,  зажгла  газовую  плиту,  налила  во
что-то воды...
   Иван приоткрыл дверь комнаты, откуда доносился голос. В ноздри ему ударил
густой запах преющего  старческого  тела,  лекарств,  экскрементов,  хлорки.
Через все это пробивался ясно ощутимый запах гниющего мяса. Сквозь  щель  он
увидел лежащую навзничь на постели старуху, уставившую глаза в потолок. Стул
рядом с кроватью был заставлен пузырьками с лекарствами,  чашками  с  водой,
тарелками с засохшими остатками пищи.
   - Что смотришь? - все так же глядя в  потолок,  прошипела  старуха.  -  К
Надьке пришел? Деньги  вперед  заплати.  Знаю  я  вас,  кобелей,  знаю.  Все
норовите бесплатно, по любви, на халяву...
   Старуха Ивана не заинтересовала.  В  ее  комнате  пахло  смертью,  но  не
будущей, а уже наступившей. Пахло разрытой могилой, труп в которой еще не до
конца разложился...
   Иван нашел в коридоре ключи от квартиры, запер дверь и  положил  ключи  к
себе в карман. В комнате, указанной ему девушкой, которую  старуха  называла
Надей, стояла огромная кровать - настолько широкая, что занимала  почти  всю
площадь  квадратной  комнаты.  Иван  лег,  даже  не  подумав  о  том,  чтобы
раздеться. Он чувствовал себя в полной безопасности. Надя не вызывала у него
никаких опасений. Иван не задавался вопросом, зачем она привела его к  себе,
но опасность с ее стороны Ивану  точно  не  грозила.  Он  понял,  что  может
наконец окончательно расслабиться. И в ту же секунду заснул.
   ...Надя устало вздохнула. Бессвязное  бормотание  полусумасшедшей  матери
надоело ей до чертиков. Все эти обвинения - что она якобы забывает про мать,
что думает только о себе и о мужчинах, были несправедливы.  Она  никогда  не
забывала о матери. И не смогла бы забыть, даже если бы захотела. Это была ее
боль, ее страдание, ее крест. Даже  в  постели  с  мужчиной  Надя  не  могла
полностью расслабиться и забыть о ней -  больной,  сходящей  с  ума,  заживо
гниющей. Мать, старая и знаменитая  в  свое  время  московская  проститутка,
всегда была третьей в постели своей дочери.  Это,  по  сути,  был  для  Нади
групповой секс.
   Тем более, что именно мать когда-то научила  ее  всему,  что  Надя  умела
сейчас в постели. Надюха была глупой маленькой московской школьницей,  когда
мать  принялась  передавать  ей  свой  богатый  профессиональный  опыт.   Не
настолько,  конечно,  глупой,  чтобы  в  двенадцать  лет  не  понимать  сути
происходящего в постели между мужчиной и женщиной, и не настолько маленькой,
чтобы не иметь хотя бы минимального сексуального опыта. Но  профессиональные
секреты тридцатипятилетней московской путаны с  двадцатилетним  стажем  были
для нее откровением.
   Пьяная мать, возвращаясь иногда под утро, вытаскивала дочь из  постели  и
принималась жаловаться ей не столько  на  свою  судьбу,  сколько  на  время,
разрушающее ее красоту, здоровье и, главное, привлекательность для мужчин ее
столь популярного тела.
   Наде было жалко мать, она принималась ее успокаивать, гладить по  голове,
как маленького ребенка, целовать, говорила, что мама  у  нее  -  по-прежнему
самая красивая женщина в мире.
   Мать рыдала, уткнувшись в ее полненькие девчоночьи коленки.
   Наде приходилось раздевать ее, вести в душ и  помогать  ей  мыться.  Чаще
всего мать бывала настолько пьяна, что сама не способна была уже ни на  что,
а только помогала дочери мыть свое тело.
   Тело, его доскональное знание, совершенное владение им было,  собственно,
единственным ее жизненным достоянием. Все остальное - деньги. И квартира,  и
мебель, и дача, и все остальное, купленное за деньги, было  уже  вторично  и
заработано тем же самым телом.
   Сидя в ванной и подчиняясь мягким детским рукам дочери и  струе  душевого
шланга, она рассказывала ей и себе все, что было в ее голове, вываливала все
свое знание мужчин, женщин, их отношений на  голову  своей  двенадцатилетней
дочери. Она рассказывала ей о своем теле,  о  том,  как  оно  отзывается  на
мужскую ласку, что она чувствует в этот момент,  пыталась  передать  словами
состояние оргазма, грубо и зримо объясняла последовательность полового  акта
со всеми подробностями.
   Даже позже, вспоминая об этом, она не могла  осуждать  себя  за  то,  что
сообщала так много двенадцатилетней девчонке.
   Эти знания тайн своей профессии были единственной ценностью, кроме денег,
которую она могла передать дочери.  Это  была  ее  суть,  и  она  не  хотела
исчезнуть бесследно вместе со своим телом. Да и о чем, собственно, говорить,
когда этот двенадцатилетний ребенок своими руками регулярно  смывал  с  нее,
насмерть пьяной, мужскую сперму. Что уж тут ханжество разводить.
   После душа Надя вела мать в постель, укладывала и ложилась с ней, гладила
ее тело, шептала ласковые слова, чтобы той было не страшно.
   Стоило   матери   закрыть   глаза,   как   комната   начинала   плыть   и
переворачиваться, вызывая тошноту и  позывы  к  рвоте,  лежать  с  открытыми
глазами было легче, и она, прижав Надьку к себе, рассказывала и рассказывала
ей все, что было для нее важно и интересно.
   И не только рассказывала.
   Объясняя, например, дочери, как мужчины воспринимают женскую  грудь,  она
показывала на себе, как разные типы мужчин по-разному держат женскую  грудь,
заставляла  Надьку  трогать  ее  и  свои  груди,  чтобы  та  лучше   поняла.
Рассказывая, что такое оргазм, она научила ее мастурбировать, и  сама  часто
помогала ей кончить. Сама она без мужчины кончать не умела, а Надю  приучила
испытывать клиторный оргазм от своих и ее рук.
   Для Нади приходы пьяной  матери  поначалу  были  мучением,  связанным  со
слезами, рыданиями и истериками. Но