е минут двадцать слушал его энергичное сопение,  завершившееся  сдавленным
мычанием. Понимавший причину его постоянного возбуждения, Иван уловил в этих
утробных звуках  ноту  сожаления  о  невозможности  продолжать  прятаться  в
женское тело, а также страх перед возвращением  из  женского  лона  на  свет
Божий.
   Свою   сексуально-психологическую   процедуру    реабилитации    Кроносов
заканчивал всегда одинаково: покряхтывая  и  постанывая,  удалялся  из  зоны
слышимости...
   Покидая измотанную жену, Кроносов, вероятнее всего, шел принимать душ, но
Ивану мало было догадок, следовало знать наверняка.
   На третий день Ивану повезло: Кроносов, судя по звукам, не  закрыл  дверь
душа - плещущаяся вода играла ему шопеновский марш "На смерть  героя",  хотя
банкир, ничего не понимавший в эстетике смерти, этого не слышал...
   Следующим вечером Иван сменил позицию. С чердака  соседнего  трехэтажного
дома, где проводил ночные часы трое суток подряд, он спустился под землю - в
коллектор-водораспределитель, который  из-за  тесноты  московской  застройки
находился не во дворе элитного дома, а в соседнем с  ним  дворе.  Слышимость
была отвратительной, но подробности прощального вечера  Сергея  Кроносова  в
кругу семьи Ивана не интересовали: ему важно было уловить, не нарушается  ли
общая канва традиционного вечернего времяпрепровождения банкира...
   Когда болтовня, из которой  Иван  мог  разобрать  лишь  отдельные  фразы,
сменилась невнятными, но характерными выкриками и откровенными  стонами,  он
окончательно убедился, что смерть Сергея  Кроносова  в  его  руках.  И  даже
возбудился сам, хотя думал при этом вовсе не о женщинах.
   Пока банкир трудился над женой, Иван успел разобраться  в  хитросплетении
водопроводных труб, благо к элитному дому вел отвод из свеженькой нержавейки
с еще сохранившимся торговым знаком фирмы-изготовителя, и за полторы  минуты
просверлил тонкостенную стальную трубу с помощью портативной ручной дрели  с
фианитовым резцом диаметром со швейную иголку. Из отверстия вырвалась тонкая
струйка горячей воды с такой силой, что об нее вполне  можно  было  порезать
руку. Яма коллектора начала уже заполняться паром. Но Иван через пару секунд
заткнул отверстие  специально  приготовленным  стальным  поршневым  шприцем,
заполненным третьей  производной  синильной  кислоты  -  боевым  отравляющим
веществом, которое еще недавно состояло на вооружении армий ряда государств.
Состояло, конечно, негласно, поскольку  использование  в  военных  действиях
химического оружия запрещено международной конвенцией.
   Теперь Иван с нетерпением ждал, когда Сергей  Кроносов  кончит  последний
раз в жизни и отправится в  душ,  навстречу  своей  смерти,  дорогу  которой
укажет он, Иван. Наконец звуки,  доносящиеся  из  спальни  банкира,  смокли.
Сосредоточенный  Иван  отметил  едва  уловимое  изменение  в  тоне   гудения
вибрирующей от напора  воды  трубы.  Это  Кроносов  включил  душ.  С  трудом
преодолевая сопротивление напора  воды,  Иван  выдавил  в  трубу  содержимое
шприца,  затем  развинтил  и  убрал  его,   оставив   в   отверстии   только
иглодержатель в виде стальной затычки. Мазнув  вокруг  заткнутого  отверстия
несколько раз грязью, Иван достаточно тщательно скрыл, по крайней  мере,  от
визуального  осмотра  следы  своего  вмешательства  в   работу   московского
водопровода. Его работа  была  выполнена,  осталось  убедиться,  что  жертва
поражена, а еще - благополучно скрыться с места происшествия.
   Выбравшись из коллектора, Иван с удовлетворением отметил, что в пустынном
московском дворике по-прежнему ни души, одна бездомная  дворняжка  испуганно
шарахнулась от приподнявшейся чугунной крышки,  на  которой  она  устроилась
погреться прохладным майским  вечером.  Распаренный  соседством  с  горячими
трубами, Иван с удовольствием вдохнул освежающий вечерний воздух. Прежде чем
удалиться от люка, он присыпал края крышки пылью, скрыв таким образом  следы
того, что недавно она открывалась.
   Иван не стал возвращаться на чердак,  а  направился  к  одинокой  будочке
таксофона неподалеку. Сделав вид,  что  набирает  номер,  сам  в  это  время
прислушивался к звукам банкирской квартиры. Молчание длилось еще минуты три,
затем послышались тяжелый, усталый вздох,  какая-то  возня.  Вероятно,  жена
Кроносова ("Уже вдова",  -  хмыкнул  про  себя  Иван)  устала  ждать,  когда
освободится душ, и решила поторопить мужа. Последовало  явственное  шлепанье
босых ног по полу, потом секундная пауза... и короткий,  испуганный  женский
визг.
   Дожидаться, пока начнется суета на всех этажах и к дому станут  слетаться
машины "скорой помощи", Иван не стал. Он спокойно  удалился  в  направлении,
перпендикулярном Тверской.
   Количество случайных, так сказать, побочных жертв только что совершенного
теракта Ивана не только не волновало, но и не интересовало.  В  каждом  деле
есть свои издержки производства. Если, забирая жизнь нужного тебе  человека,
ты прихватишь пяток или десяток жизней случайных людей  -  что  же  с  того?
Человек смертен, как утверждал кто-то. Иван не помнил точно - кто...  Скорее
всего, так мог говорить его хозяин,  его  господин  -  чеченец,  у  которого
русские рабы мерли как мухи от побоев и голода. И над каждым из умерших  тот
вздыхал, как над разбитой чашкой или раздавленной каблуком маковой головкой.
Внезапной смертью веяло от хозяина, когда он заходил в сарай, где  жили  его
рабы... Долго рассматривал каждого и, наконец, дважды тыкал пальцем:  "Ты  и
ты!" Это означало многое...  Что  один  из  двоих  отобранных  должен  будет
сегодня умереть от руки другого. Что теперь у них на двоих всего одна жизнь,
и кто ею будет обладать, они выяснят на поляне, где чеченцы  днем  объезжали
лошадей, а по вечерам устраивали схватки между рабами... Может статься,  эти
слова - "Человек смертен" - принадлежали  кому-то  из  литературных  героев.
Иван после Чечни плохо помнил  литературную  классику,  которую  прежде,  на
гражданке, знал прилично. Но в памяти все-таки  прочно  застрял  конец  этой
фразы: "Беда в том, что часто человек внезапно смертен". Внезапная смерть  и
настигла того старика чеченца: неделями выжидавший  и  дождавшийся  удобного
момента, Иван воткнул ему свой средний палец правой руки в висок, после чего
скрылся с маковой плантации в горах. Тогда он  понял  одну  простую  истину:
внезапная смерть - беда лишь  для  того,  кто  умирает,  для  того  же,  кто
помогает ей прийти, она - благо.
   Скольким внезапным смертям он помог после этого осуществиться...
   Массовых  отравлений  в  микрорайоне,  которые  могли  бы  посеять  среди
москвичей панику и серьезно всполошить  столичное  управление  по  борьбе  с
организованной преступностью, Иван не опасался. Стойкость использованного им
вещества в горячей воде составляет всего несколько минут, по истечении этого
времени оно разлагается на совершенно нейтральные соли, а  соли  выпадают  в
осадок. Тем более  что  концентрация  вещества  в  потоке  растворяющей  его
горячей  воды  неуклонно  падает  и  в  очень  скором   времени   становится
значительно ниже опасного для жизни уровня. Но уж те, кому за эти  несколько
минут "посчастливится" соприкоснуться с горячей водой, обречены: воздействуя
на организм через поры  кожи,  вещество  парализует  деятельность  важнейших
нервных узлов и вызывает остановку сердца. Симптомы при этом весьма схожи  с
симптомами инфаркта миокарда, и потому кратковременное, эпизодическое,  если
хотите, единичное применение этого ОВ, как правило, остается нераспознанным.
   "Однако, - подумал Иван, - достаточно хотя бы еще одному  идиоту  за  эти
пять-шесть минут сунуть руки под горячую воду - и  два  синхронных  инфаркта
уже привлекут внимание если не службы безопасности банка,  то  уголовки.  А,
впрочем, хрен с ними, ни тем ни другим до меня не добраться..."
   Именно в этот момент его  и  шибануло  по  ноздрям...  Запахло  близостью
смерти. На этот раз -  его  собственной.  Он  даже  не  стал  выяснять,  где
источник опасности, - настолько острым было ощущение, настолько волнующим  и
побуждающим к действию.
   Иван в этот момент уже шел по Тверскому бульвару, на котором, кроме него,
не было видно ни души. Визг тормозов  впереди,  на  перекрестке  бульвара  и
пересекающей его улицы, заставил Ивана бросить взгляд на  источник  шума.  В
самом центре перекрестка, точно на осевой линии бульвара, остановилась  БМВ.
Она еще заканчивала откат назад после резкого торможения, а Иван уже покинул
линию огня: на бульваре он становился единственной и очень  удобной  мишенью
для стрелков, вполне возможно,  сидящих  в  машине.  Нырнув  в  сторону,  он
пересек проезжую часть бульвара и скрылся в первом попавшемся дворе.
   Иван еще не определил  на  тот  момент  окончательно  появление  БМВ  как
проявление враждебного интереса к своей персоне, но звуки хлопнувших  дверей
машины и топот  ног  торопливо  бегущего  человека  развеяли  его  сомнения.
Охотились на него.
   Заигрывание со смертью не входило в планы Ивана. Он для этого относился к
ней слишком глубоко и серьезно. И к тому же вовсе  не  стремился  попасть  в
положение "внезапного смертного" человека. Поэтому Иван не стал  дожидаться,
пока  "охотник",  идущий  по  его  следам,  продемонстрирует  уровень  своей
квалификации и степень профессионализма.
   Перемахнув два-три каких-то забора, Иван выскочил на  соседнюю  улицу,  и
тут его едва не сбили с ног сворачивавшие во двор "Жигули". Он  встал  прямо
на пути машины, и  ее  водителю  волей-неволей  пришлось  затормозить.  Иван
прыгнул к дверце, рванул ее левой рукой на себя, а правой сгреб водителя  за
воротник кожаной куртки. Тот так и не  успел  донести  руку  до  внутреннего
кармана  куртки  -  что  у  него  там  было,  нож  или  пистолет,  Ивана  не
интересовало, - Иван резко выдернул его из-за руля и  шмякнул  с  размаха  о
стену дома.
   Через десять секунд Иван уже выруливал на южный  радиус.  Он  знал:  пока
владелец "Жигулей" и кожаной куртки доберется до телефона и  сообщит  в  ГАИ
номер своей  угнанной  машины,  пройдет  две-три  минуты.  Это  время  нужно
использовать с максимальной эффективностью. Через минуту Иван сворачивал  на
Садовое кольцо, еще полторы минуты двигался по часовой стрелке с максимально
разрешенной скоростью, затем свернул направо в переулок, остановил машину  и
выскочил из нее, оставив  мотор  включенным,  а  дверцу  незакрытой.  Зачем?
Интуиция  подсказывала,  что   незапертая   машина   обязательно   привлечет
чье-нибудь не слишком законопослушное внимание, а работающий двигатель, само
собой, спровоцирует желание прокатиться в более укромное место,  где  машину
можно будет основательно  ободрать.  Впрочем,  о  машине  Иван  забыл,  едва
оторвав руки от руля.
   Чувство опасности не ослабевало, хотя и не было уже столь острым,  как  в
тот момент, когда он оказался на линии огня. Ноги будто  сами  несли  его  к
ближайшему вокзалу. Это было не самое безопасное место, скорее, напротив, во
многих  отношениях  -  наиболее  опасное,  опасней,  чем  любой   московский
закоулок.
   Дело в том, что москвичи при  всей  их  внешней  пестроте,  при  всем  их
многообразии представляют собой тем не менее очень однородную массу. Иван не
был коренным москвичом, и в минуты нервного напряжения его  чужеродность  по
отношению к этому городу проявлялась и для него самого, и  для  всех  прочих
очень ясно настолько, что обретала чуть ли не  визуальную  плотность.  Иными
словами,  он  начал  чувствовать  себя  и  действительно  становился  чужим.
Московское население,  озабоченное  исключительно  собственными  проблемами,
демонстрировало   абсолютное   равнодушие   к   нему,   чужому.   И    любой
заинтересованный взгляд в его сторону  был  для  Ивана  камнем,  пущенным  в
висок, - камнем, от которого нужно уклониться... Он ощущал себя в Москве как
в пустыне, где каждый отличный от  сплошной  массы  песка  камушек,  кустик,
зверек приковывает повышенное внимание. В пустыне труднее спрятаться самому,
но зато и гораздо легче обнаружить присутствие другого человека...
   На  вокзале  все  совсем  иначе.   Здесь   однородная   масса   москвичей
раздробляется и оказывается перемешанной с неимоверным  количеством  "гостей
столицы". Пресловутая пустыня превращается в восточный базар, где без стычки
не протолкнешься от одного товара  до  другого,  где  под  каждым  цветастым
халатом может прятаться припасенный для тебя  кинжал  или  пистолет,  где  у
каждой узкоглазой красавицы между грудей или  между  бедер  скрыта  ядовитая
кобра, поражающая тебя, стоит лишь на секунду расслабиться. Вокзал для Ивана
-  это  какой-то  кошмар:  во  всяком  идущем  мимо  человеке  он   вынужден
подозревать потенциального врага - настолько легко профессионалу принять вид
ожидающего свой поезд приезжего из какой-нибудь Тмутаракани...
   И все же Иван стремился на вокзал. У него были свои принципы  организации
контакта с противником. И они его еще ни разу не подводили.
   Иван  ставил  противника  в  тупик  логикой  своего  поведения.   Вернее,
отсутствием всякой логики. Он забивался в такой угол, откуда был только один
выход - под прицельный огонь его  преследователей.  Он  ловил  соперника  на
живца - на самого  себя,  на  свое  тело.  И  это  срабатывало  безошибочно,
стабильно, каждый раз в его пользу.
   Пока тот, кто хотел его убить, искал  скрытый  подвох,  пока  выбирал  из
десяти удобных для поражения противника позиций одну, наиболее удобную, пока
пытался понять, почему Иван так настойчиво стремится ускорить свою смерть, -
"охотник"   терял   темп,   упускал   время,   давая    Ивану    возможность
проанализировать свое безвыходное с  виду  положение,  сконцентрироваться  и
найти единственно возможный выход. Иван очень хорошо, лучше, чем кто-либо из
когда-либо стремившихся его убить, знал пути, по которым ходит смерть. И сам
ходил по ним не раз, ведя ее за собой.
   Так было и в зале ожидания Павелецкого вокзала,  куда  его  занес  темный
инстинкт: он сидел, полузакрыв глаза, оставив между ресницами щели  -  ровно
настолько, насколько необходимо, чтобы фиксировать движение вялых пассажиров
в полусонном зале и быть готовым к мгновенному действию... И волна щекочущих
нервы ощущений заставила его подняться навстречу пулям  и  на  долю  секунды
опередить выстрелы преследователей...

Глава 2

   Происшествие на вокзале поставило  серьезную  проблему  не  только  перед
Иваном, но и перед Крестным.
   О его просьбе к Ивану - о задании по ликвидации Кроносова  было  известно
только двоим: ему, Крестному, и самому Ивану. Если Иван сочтет,  что  "охота
на него сразу после завершения задания  не  простое  совпадение,  а  попытка
убрать исполнителя, то их  отношения,  до  того  "доверительно-родственные",
грозят обостриться до последнего предела. Крестный знал, что Иван не  любит,
когда кто-либо пытается распоряжаться его  жизнью.  Если  Иван  Марьев  идет
навстречу смерти - это  только  его  выбор,  только  его  желание.  Человек,
который его подставил, может считать себя покойником. Конечно, Крестный  мог
уйти в глухую оборону и ждать, когда Иван опомнится, когда пройдет его обида
и он начнет рассуждать спокойно. Людей у Крестного хватало, чтобы  соорудить
себе охрану не хуже, чем у Кроносова.
   Крестный горько усмехнулся.
   Во всех московских газетах сегодня красовались некрологи с  сообщением  о
"скоропостижной смерти от сердечного приступа председателя совета директоров
"Интегралбанка"  Сергея  Владимировича  Кроносова",  выражались   сожаления,
соболезнования и прочая мура. Газетные писаки изощрялись друг  перед  другом
кто во что горазд. Доказательств ни у кого не  было  и  быть  не  могло,  но
предположения об убийстве строил каждый второй, благо  мотив  был  налицо  -
миллиардный  кредит   все   еще   отягощал   счета   "Интегралбанка".   Хотя
сообразительные  чиновники  из  министерства  финансов  уже  воспользовались
поводом и подготовили к очередному заседанию правительства проект решения об
отзыве кредита в связи с дестабилизацией ситуации в руководстве банка.
   Кое-что о целях, на которые должны  были  пойти  эти  миллиарды,  зажатые
Кроносовым, Крестному было известно. Взяв в руки какую-нибудь из  газетенок,
упражнявшуюся в красноречии, он иной раз вздрагивал от точности попадания. И
тогда проблема собственной безопасности начинала беспокоить его еще сильнее.
Он  опять  вспоминал  необъяснимое  происшествие  с  Иваном  и  еще   больше
расстраивался.
   Сам Крестный считал стрельбу на вокзале  чистой  случайностью,  никак  не
связанной с ликвидацией Кроносова. Он предпочитал считать именно так, потому
что просто не хотел, не мог допустить иной возможности.  О  том,  что  заказ
идет через него, знали только сами  заказчики,  а  их  Крестный  никогда  не
считал серьезной силой в своей игре: слишком несамостоятельны и слабовольны.
Они имели деньги, имели возможность их иметь, но для таких дел им нужен  был
он, Крестный. Он это прекрасно понимал и, завершив "обязательную программу",
позволял себе "вольные упражнения", тасуя  интересы  людей,  с  которыми  он
сталкивался, наподобие колоды карт - так, как хотелось ему. В любой ситуации
он имел пару тузов в руках.
   Крестному нужен был Иван. Иван для него был не просто последним  козырем.
И  даже  не  главным  козырем.  Скорее,  неким  неожиданным  и   неотразимым
аргументом, всегда разрешающим ситуацию в  его  пользу...  Иван  никогда  не
бывал тривиален в своих действиях, за исключением тех случаев, когда от него
уже ждали оригинального решения и готовились к этому.  Тогда  Иван  принимал
самое банальное из решений, и это становилось громом среди ясного  неба  для
всех его противников... Иван был не ферзем, а пешкой, но пешкой, дошедшей до
восьмой горизонтали и готовой в любую  секунду  заменить  собой  ферзя.  Или
любую другую фигуру. В этом и состояла его главная ценность - быть никем, но
обладать способностью стать кем угодно. Это лучше, чем быть ферзем...
   Сама по себе  попытка  убрать  Ивана  не  явилась  неожиданностью.  Такие
попытки  предпринимались  и  раньше.  Понятно,  они   всегда   заканчивались
неудачей. Однако сам факт покушения каждый раз ставил Крестного  в  тупик  -
кому и откуда удавалось выяснить, что  Иван  находится  в  Москве?  Но  если
имелась связь между покушением на Ивана и смертью Кроносова, то все выходило
вообще из рук вон плохо. Поскольку это могло означать  только  одно:  кто-то
начал самостоятельную игру на том уровне, откуда  Крестный  получал  заказы.
Игру, правил которой Крестный еще не знал. И это очень сильно его беспокоило
- до нервного тика в левой брови.
   Вчера, когда Иван позвонил среди ночи  и  по  телефону  открытым  текстом
начал выяснять, проверял ли Крестный свой  личный  состав  и  явился  ли  на
вечернюю проверку лысый ублюдок, которого он, Крестный,  отправил  сторожить
Павелецкий вокзал, Крестный быстро уловил, что с Иваном не все в порядке.
   - Ваня, как ты, сынок? - спросил он, очень надеясь, что  Иван  поймет,  о
чем его спрашивают.
   Иван понял и ответил так, чтобы Крестный  в  свою  очередь  тоже  кое-что
понял:
   - Кайф ловлю...
   И опять понес какую-то пургу про лысого ублюдка, расшвырявшего свои мозги
по мраморному полу вокзала.
   Крестному стало ясно: Кроносова Иван убрал. Но, видимо, сам он  при  этом
чудом избежал смерти. Впрочем, такие чудеса с ним уже бывали, и не  раз.  Но
еще ни разу не бывало такого, чтобы Иван заподозрил  Крестного  в  намерении
его убрать...

***

   Позвонив  Крестному,  Иван   немного   успокоился.   Ощущение   опасности
переместилось из правого полушария в левое,  потеряло  конкретность,  просто
слилось с прочими привычными условиями  его  существования,  став  такой  же
абстракцией, какой был для него, например, Уголовный кодекс, о существовании
УК он, конечно, знал, но еще ни разу не  испытал  реального  столкновения  с
ним. Он, собствен