в горло. Портье начал оседать на  пол,  но  Иван  подхватил  его  и
быстро отволок в какую-то каморку поблизости. Пощупал пульс  -  отсутствует!
Как и следовало ожидать: удар в нервный узел на шее отработан  был  у  Ивана
хорошо. Пошарив у портье  по  карманам,  Иван  с  удовлетворением  обнаружил
пистолет с последней цифрой серийного номера  "двадцать  три".  Вспомнив  об
ожидающем водителе такси, взял из кармана убитого и пачку денег...
   Свою норму на среду он  выполнил.  Осталось  позаботиться  о  четверге  -
назначить свидание. Иван вытащил из  нагрудного  кармана  портье  авторучку,
нашел на его столе чистый листок, пару секунд раздумывал, а  затем  написал:
"Четверг. Казанский вокзал". Записку он сунул портье  в  рот  -  так,  чтобы
клочок ее выглядывал наружу и сразу бросался в глаза при взгляде на убитого.
   Иван взглянул на часы. Прошло минуты четыре с того момента, как он здесь,
в "Савое", появился. "Даже успеваю  на  такси",  -  подумал  он...  Водитель
ожидал его на том же месте.
   - К трем вокзалам, - сказал он таксисту, садясь на сиденье рядом с ним. -
И чем быстрее ты свалишь отсюда, тем будет лучше для нас обоих.
   - Понял, - ответил  сообразительный  шофер,  уже  выруливая  с  Лубянской
площади на Мясницкую...

Глава 6

   Никитин воспаленными глазами уставился на распинавшегося перед ним Серегу
Коробова. "Хоть и тупой, - думал генерал Никитин, - а умеет  иногда.  Умеет.
Люблю я таких - тупых и преданных..."
   Слушать то, что докладывал Коробов, было одно удовольствие.  То,  что  он
говорил, означало большую удачу, такую,  какая  бывает  один  раз  в  десять
лет... Удовольствие портило лишь то, что голова Никитина соображала с каждой
минутой все хуже - не выспался! С этими ночными совещаниями... А что делать,
если сводки поступают после двадцати четырех часов?  Хочешь  не  хочешь,  до
утра сидишь с Герасимовым, голову ломаешь: нет  ли  в  сводках  какой-нибудь
зацепки...
   Но сегодня можно будет выспаться. Спасибо Коробову! Откопал  такой  факт,
что и голову ломать не надо - и так все ясно.
   - Ну вот, Никитин, а ты на него ругался. По лбу ему стучал, - подал голос
Герасимов, когда Коробов закончил свой доклад. - А ведь он нас всех выручил.
Молодец!..

***

   Герасимов хлопнул руководителя "Белой стрелы"  по  плечу.  Коробов  сидел
довольный, на лице его бессознательно то и дело появлялась глуповатая улыбка
удовлетворения...
   - Даже Коробову ясно, - продолжал Герасимов,  -  что  все  сообщенные  им
сведения выстраиваются в одну фактологическую  цепочку.  Старшину  нашли  на
станции  "Москва-Товарная".  На  Нижегородской  улице,  совсем  недалеко  от
станции, через несколько часов убит старший матрос торгового флота Самсонов,
находившийся в Москве в отпуске. В одно время с ним,  опять  же  неизвестным
лицом, застрелена его  любовница,  сидевшая  в  машине.  Наше  внимание  два
последних   убийства   привлекли   по    двум    причинам.    Близостью    к
"Москве-Товарной", а стало быть,  и  к  трупу  Старшины  -  раз.  Абсолютным
отсутствием мотива - два. Самсонов в Москве, как установлено, никого,  кроме
своей любовницы, не знал, появился в столице только вчера,  причин  для  его
устранения какими-либо его  недоброжелателями  не  просматривается  никаких.
Ограблен он не был, хотя имел при себе крупную сумму денег...
   -  Очевидцы...  -  не  вытерпел  и  попытался  высказаться   Коробов.   -
Очевидцы...
   - Коробов! - с иронией посмотрел на него Герасимов. - Ты  уже  отблистал,
дай и мне посверкать немного. Хотя где уж мне до тебя сегодня...
   - Ох, мудозвоны!.. - простонал Никитин. - Геннадий, давай ближе к делу.
   - ...Итак, подхожу вплотную к главному, дорогой ты наш  товарищ  генерал.
То, что убийство Старшины и убийство Самсонова с любовницей совершены  одним
и тем же  человеком,  не  вызывает  сомнений.  Это  подтверждается  косвенно
показаниями очевидцев, которые описывают внешность стрелявшего  в  Самсонова
очень близко к тем данным, что  мы  получили  от  свидетеля  происшествия  у
въезда в Измайловский парк с шоссе Энтузиастов. Но только что  я  получил  и
прямое подтверждение... - Герасимов сделал эффектную,  как  ему  показалось,
паузу. - Эксперты подтвердили, что выстрелы  в  Старшину  и  в  Самсонова  с
любовницей сделаны из одного пистолета.
   Никитин, однако, никак не отреагировал. Это  были  скорее  доказательства
для суда, чем  сведения  для  оперативной  работы.  В  оперативке  иной  раз
достаточно только интуиции, без всяких доказательств...
   Герасимов прищурился и продолжил.  У  него,  видно,  были  припасены  еще
кое-какие козыри, и он тоже хотел устроить себе небольшой бенефис.
   - Далее. Как нам уже доложил наш  доблестный  командир  и  начальник  над
всеми индейскими стрелами  (надо  сказать,  что  присутствующие  этой  шутки
Герасимова не оценили), сегодня днем был убит портье ресторанно-гостиничного
комплекса "Савой", некто Прошкин. На  теле  убитого  не  обнаружено  никаких
повреждений, которые могли бы стать причиной смерти. Однако это было  именно
убийство. Свидетельницей его оказалась уборщица, спрятавшаяся за барьерчиком
гардероба. Как только убийца  скрылся,  уборщица  вызвала  милицию.  Во  рту
портье обнаружена записка,  состоящая  из  трех  слов:  "Четверг.  Казанский
вокзал". Ни автор записки, ни  ее  адресат  не  установлены.  Возможно,  что
автором записки был убийца. Возможно,  но  не  достоверно.  Уборщица  хорошо
рассмотрела убийцу и показала, как именно был убит портье.  Опираясь  на  ее
слова,  можно  утверждать  с  высокой  степенью  достоверности,  что  убийца
применил один из специфических приемов,  известный  нашим  спецназовцам  под
названием  "поцелуй  Матильды".  Описание  внешности,  сделанное  уборщицей,
полностью  соответствует  данным  на  фигуранта  из  Измайловского  парка  и
совпадает с описанием "стрелка" с Нижегородской улицы...
   - Фоторобот сделал? - спросил Никитин.
   Герасимов молча  показал  ему  фотопортрет,  составленный  по  обобщенным
показаниям очевидцев всех трех эпизодов дела.
   Никитин целую  минуту  вглядывался  в  довольно  схематичное  изображение
человека на рисунке и наконец задумчиво спросил:
   - Где я мог видеть эту рожу?
   - Во сне она тебе снилась, Никитин, - ответил Герасимов и развернул перед
ним какую-то папочку.
   - Бля-я... - задохнулся Никитин. - Марьев. Гладиатор. Блядь буду, если не
он!
   - Не будешь, - хмыкнул Герасимов. - Он это, точно. Вот его фотография  из
дела.  Правда,  он  здесь  значительно  моложе.  Фотография  времен   лагеря
спецподготовки. Но узнать можно.
   - Ну, мужики, - Никитин даже поднялся со стула, не зная, как выразить  им
свою благодарность, - порадовали. Это дело так нельзя оставить... - И  полез
в сейф.
   Герасимов уже нюхал свой кулак,  понимая,  что  Никитин  сейчас  достанет
бутылку коньяка, и хочешь не хочешь, а грамм двести с ним придется выпить.
   - Это же  надо  -  сам  в  руки  идет!..  -  бормотал  Никитин,  разливая
"Корвуазье" по граненым стаканам. Он терпеть не мог тонкое стекло. И  вообще
часто страдал ностальгией  по  давно  прошедшим  временам  своей  молодости.
Поэтому, например, в сейфе у него всегда имелась  пачка  "Примы"  для  себя,
тогда как на столе лежал "Кэмэл" для гостей.
   Герасимов уже чувствовал себя  именинником,  но  главный  козырь  все  же
приберег напоследок. Уже выпив свой коньяк, затянувшись сигаретой  и  слегка
захмелев, он вальяжно развалился на стуле и сказал:
   - Есть еще один сюрприз. Уж не знаю, Бог или черт дернул меня отдать  эту
записочку, найденную у портье  во  рту,  на  графологическую  экспертизу.  И
знаешь, Никитин, что выдал их компьютер?
   - Ну, что еще новенького скажешь? - Захмелевший Никитин уже достал вторую
бутылку коньяку и наливал себе еще стакан.
   - Ее написал Гладиатор. Марьев.  Это  он  назначил  кому-то  свидание  на
Казанском вокзале.
   - Что? - Никитин уронил бутылку, коньяк потек по полу. - И ты мне уже час
мозги канифолишь, зная все это?! Да я же тебя... Актер хренов!
   Никитин разом протрезвел, как только окончательно стало  ясно,  что  есть
возможность завтра взять Марьева.
   - Все, - заявил он. - Оба пошли на хрен. Завтра в шесть - у меня.
   Коробов с Герасимовым выскочили из кабинета.
   Никитин подобрал с пола бутылку с остатками коньяка, допил ее из горлышка
и направился в комнату отдыха,  дверь  в  которую  находилась  рядом  с  его
столом, но была замаскирована стенными панелями. Но сделав очередной шаг  по
направлению к  ней,  Никитин  вдруг  остановился,  словно  вспомнив  что-то,
вернулся к столу, на ощупь  нашел  стакан,  наполненный  коньяком,  и  выпил
его...
   До кровати в комнате отдыха он добрался с трудом. Упал, не раздеваясь, на
постель и еще некоторое время невнятно бормотал.
   - Иван... Гладиатор... Иван... Марьев...
   Потом он заснул.

***

   Утром Никитин проснулся в пять часов. Несмотря на жестокое  похмелье,  он
тут же схватился за телефон и набрал домашний номер Герасимова. Ждать, когда
тот возьмет трубку, пришлось довольно долго.
   - Ну ты,  умник,  -  буркнул  Никитин  в  трубку,  едва  услышал  хриплый
герасимовский голос. - Вы хоть додумались с Коробовым, что записку он не мне
и не тебе оставлял? Кому она была адресована, до того и должна  была  дойти.
Это не ясно, что ли?
   - Ясно... Додумались...
   - И до чего вы додумались? Это ж сразу делать надо было, на месте...
   -  Слушай,  чего  ты  меня-то  пытаешь,  звони  Коробову,   -   попытался
возмущаться Герасимов. - Он там рулил...
   - Полковник Герасимов! - заорал в трубку Никитин. - Я задаю вам служебный
вопрос. Извольте отвечать.
   Герасимов запыхтел в трубку, но ответил по форме:
   - Докладываю, товарищ генерал. Коробов объяснил уборщице, что  содержание
записки не составляет никакой тайны и вполне может быть передано подругам  и
сослуживцам. Через два часа оперативники Коробова выяснили,  что  содержание
записки знают не только все работники "Савоя", но даже продавщицы  "Детского
мира". При такой плотности распространения информации не  думаю,  чтобы  она
могла пройти мимо адресата.
   - Ну, смотри, умник, - сказал Никитин. - Молись Богу, чтоб было так. -  И
бросил трубку.

***

   Герасимов не ошибся в своем предположении, что содержание  записки  дошло
до адресата. Записка у трупа  во  рту!  Всех  посвященных  так  и  распирало
поделиться информацией с  друзьями  и  знакомыми.  Этот  голливудский  сюжет
всколыхнул обыденную повседневность существования  местного  персонала.  Уже
через полчаса содержание записки стало известно официантам  и  горничным,  а
они сообщили его всем остальным, включая клиентов, находившихся в тот момент
в зале.
   ...На постоянных клиентов, привычно расположившихся за большим, на десять
персон,  столом,  новость  произвела  ошеломляющее   впечатление.   Высокий,
длинноволосый Илья так сжал свой фужер  с  шампанским  "Асти  Мондоро",  что
раздавил его в руке и порезался. Пока он ходил в туалет обмывать руку,  пока
официант поливал ее йодом и забинтовывал, за  столом  царило  молчание,  все
сидели с непроницаемыми лицами.
   Каждый думал примерно об одном и том же: "Этот наглый  "заяц"  становится
опасен...  Он  уже  убил  пятерых  "охотников"   и   забрал   два   номерных
пистолета..." Тут мысль спотыкалась - вспоминалось, что убит еще  и  портье,
то есть всего ликвидировано шестеро "охотников" и  отобрано  три  пистолета.
Тридцать первый, конечно, сам виноват, ведь он был оставлен на  своем  месте
как раз на тот случай, если на ресторан набредет ошалевший "заяц"...  Вместо
этого он стал жертвой да еще и отдал "зайцу" свой пистолет...
   Холодок опасности постепенно начинал подбираться к позвоночникам  сидящих
за столом "охотников".
   Илья, вернувшись с забинтованной рукой и усевшись за стол, молчал  минуты
три. В течение этих трех минут у всех "охотников", сидящих за столом,  вновь
возникли схожие мысли: каждый  думал  о  том,  нет  ли  его  личной  вины  в
происшедшем...  В  "Савое"  сидела  первая  десятка,  у  каждого  из  них  в
подчинении была своя маленькая группа из трех человек, которым они  отдавали
приказы: что делать, где искать "зайца", кому какой объект в Москве брать на
себя.
   - Кто ставил Тридцать первого на входе? - нарушил наконец молчание Илья.
   ...Эти люди часто участвовали вместе в сложных и опасных  операциях  и  в
ходе них привыкли называть друг друга по номерам. Да и состав их, пусть и не
очень быстро, но все же постоянно менялся, и запоминать партнеров по номерам
было гораздо удобнее, чем привыкать каждый раз к новому имени...
   Девятый, вздохнув, поднял вверх руку.
   - С понедельника возьмешь его номер. Если  останешься  в  живых.  -  Илья
обвел взглядом сидящих за столом. - Где мы его ждали? Кто расставлял людей?
   Четвертый плеснул себе коньяку, взял рюмку.
   - В Одинцово. И на вокзалах, - ответил он на вопрос Ильи. - Вокзалы - это
его любимое место. - И, пожав плечами, замолчал.
   - Значит сейчас на Казанском кто-то есть? -  спросил  Илья.  -  Кого  там
поставили?
   - Восемнадцатого и Двадцать второго. - На вопрос и на  этот  раз  ответил
Четвертый. - А что? Они хорошие стрелки...
   - Вы  еще  ничего  не  поняли,  да?  -  Илья  говорил  спокойно,  но  это
спокойствие казалось "охотникам" почему-то угрожающим... Спокойствие  камня,
нависшего над горной дорогой. Спокойствие гор перед обвалом.
   - Это не "заяц". - В голосе Ильи появился холод могильного  мрамора,  как
будто он хотел подчеркнуть: этот холод  легко  мог  стать  уделом  тех,  кто
сейчас не поймет его до конца. - Это волк,  кабан,  аллигатор.  Это  раненый
слон. Кто-нибудь из вас видел раненого слона? Завтра  на  Казанском  вокзале
увидите. Потому что все мы, сидящие за этим  столом,  будем  завтра  там.  С
шести утра. И до тех пор, пока не явится Иван. Менты скорее всего  тоже  там
будут. Их не замечать. Вы меня поняли? Не ввязываться ни во что.  Даже  если
будут провокации с их стороны. Нам важно  взять  Ивана.  Или  убить  его.  И
привезти тело Крестному. Если мы это сделаем, мы раздавим  и  Крестного.  Вы
сами выбрали меня своим председателем и поэтому до следующих выборов  будете
выполнять все мои приказы. Сейчас я отвечаю за судьбу нашего Союза киллеров.
Лично. Перед всеми вами и вашими людьми. И поверьте моей  интуиции,  которая
меня никогда не подводила: если мы сейчас не убьем этого чеченского волка  и
не раздавим его престарелого маразматического хозяина - Крестного, наш  Союз
никогда не сможет занять в России того места, которого он достоин...
   Илья налил себе лимонный "Перье" без газа, выпил и добавил:
   - Восемнадцатого и Двадцать второго можете считать  покойниками.  А  Иван
скорее всего уже имеет не три, а пять наших пистолетов... У меня все. Завтра
в шесть  на  Казанском.  Если  не  возникнут  стандартные  варианты,  каждый
действует автономно. В контакт  друг  с  другом  без  острой  надобности  не
вступать.
   Он поднялся и вышел из зала.
   - Х-х, Керенский... - хмыкнул кто-то. Кажется, это был Второй.

***

   ...Из "Савоя" Иван направился сразу на Казанский вокзал, чтобы  на  месте
восстановить в памяти всю его обстановку, продумать варианты атак,  отходов,
обманных  ходов,  определиться  с  использованием  подручных  материалов   в
качестве прикрытия,  выявить  мертвые  зоны  обстрела  с  наиболее  выгодных
огневых позиций. Ему важно было увидеть вокзал глазами "охотника".
   Кстати, и с водителем пора было расстаться. Как ни удобно было ездить  по
Москве  на  машине  вместо  того,  чтобы  фланировать  по  улице,   реагируя
одновременно на тысячи взглядов... Привыкать к  удобствам  он  не  мог  себе
позволить. Это был закон его жизни: стоит  привыкнуть  к  чему-то  удобному,
облегчающему твое существование, и тебе конец. Рано или поздно ты не сможешь
без этого обходиться и поставишь свою жизнь под угрозу. Причем  подставишься
по глупости, из-за своей личной слабости. Нельзя привыкать ни к чему - ни  к
вещам, ни к людям, ни к удобствам. Все, к чему  ты  привязывашься,  так  или
иначе укорачивает твою жизнь... Поэтому с водителем надо было  распрощаться,
а чтобы молчал, постараться замазать его в чем-то. Это заставит его  держать
в дальнейшем рот закрытым. Не убивать же его только за то, что подвез тебя с
одного конца Москвы на другой! "Так можно  пол-Москвы  перестрелять".  Фраза
эта почему-то застряла в голове Ивана и постепенно становилась чем-то  вроде
лейтмотива его рассуждений и даже действий...
   Комсомольская площадь, или площадь трех  вокзалов,  как  ее  предпочитает
называть сегодня большинство москвичей, встретила  Ивана  привычной  суетой.
Поток  машин,  двигающийся  со  стороны  Садового  кольца  по  Каланчевке  и
проспекту Академика Сахарова, уходил по Краснопрудной и Русаковской улицам в
Сокольники. На площади из машин высаживались те, кому  нужно  было  покинуть
Москву, или те, кто встречал приезжающих в столицу... Иван не принадлежал ни
к тем, ни к другим, но его целью тоже была именно площадь трех вокзалов. Его
такси подрулило к Казанскому вокзалу со стороны рабочих  пакгаузов  и  камер
хранения, в переулочек,  зажатый  Казанским  с  одной  стороны  и  веткой  с
Курского на Рижский - с другой.
   Таксист и в мыслях не держал в  ближайшее  время  расставаться  со  своим
клиентом. Не каждый день выпадает удача: за  полчаса  заработать  триста,  а
потом еще за полчаса - пятьсот. Разве можно упускать  такого  пассажира?  Да
пусть он хоть трижды бандит,  вымогатель,  насильник,  грабитель,  убийца  -
какая разница? Он платит деньги, и этого достаточно. Да мы  со  всей  душой,
все, что угодно, и с ветерком, и крадучись...
   Иван предполагал, что на каждом из московских вокзалов  его  будут  ждать
"охотники".  Слишком  хорошо  была   известна   Крестному   его   любовь   к
железнодорожным воротам Москвы, а тот не мог не  поделиться  информацией  со
своими "мальчиками"... Иначе бы они его просто не поняли. На Казанском Ивана
однозначно поджидали, как  и  на  любом  другом  вокзале.  Но  ему  хотелось
проверить два момента: во-первых, знают ли они его в лицо достаточно хорошо,
чтобы начинать атаку, не произведя предварительной  идентификации  личности;
во-вторых, сможет ли он сам уверенно вычислять  "охотника"  в  экстремальных
условиях...
   С водителем Иван обращался вежливо.  Тот  ведь  никак  от  него  пока  не
зависел. Иван ничего не приказывал, ничего не требовал - какое,  собственно,
он имел на это право? Он лишь просил спуститься туда-то, повернуть  туда-то,
остановиться там-то.
   Водитель остановился прямо напротив какой-то забегаловки  с  шашлыками...
Черт его знает, кому пришла в голову мысль поставить шашлычную  именно  тут,
где народ почти и не ходит. Разве  что  какие-нибудь  транзитные  пассажиры,
шатаясь по площади, набредут на нее случайно и купят пару шашлычков. А так -
убыточное дело. Наверное, поэтому шашлычная и была вечно  закрыта...  Вот  в
таком месте, куда случайный-то прохожий не забредет, Иван и оставил такси.
   Прежде всего он направился в кассу. Предпочитал  купить  билет  -  только
чтобы поменьше вопросов  и  свободный  доступ  в  зал  ожидания  без  особых
проблем...
   ...Иван не без оснований полагал, что, прежде чем застрелить,  "охотники"
попробуют взять его живьем. Откуда им было знать, что после Чечни  с  Иваном
такой номер вообще не проходит. На любую самую неожиданную атаку он  успевал
среагировать, принять какие-то меры к ее отражению или нейтрализации.  А  уж
после этого сам начинал диктовать условия противоборства.  И  надо  сказать,
условия эти никогда не были выгодными для соперников Ивана.
   Вокзал был все-таки не улицей с ее  ежесекундно  меняющейся  ситуацией  и
бесконечным набором персоналий. Вокзальный люд тоже находился  в  постоянном
движении, но оно было во много раз упорядоченнее уличного.  По  сравнению  с
быстриной улицы вокзал был стоячим прудом, у каждой обитающей в не