силия.  Часто  в таких  случаях  предшествующие
показания, данные под пыткой, просто уничтожались.
     Пытки, применявшиеся инквизицией к своим жертвам,  вызывали повсеместно
ужас  и возмущение, и церковь была вынуждена считаться с этим. Однако соборы
и  папы римские  высказывались не за  их  отмену, а за пытки  "с  гарантиями
справедливости".
     Так, вселенский собор  во Вьенне в 1311  г. постановил, что пытки могут
производиться только с согласия епископа. Но это условие  вовсе не облегчало
участь жертв инквизиции. Власть "священного" трибунала была столь большой, а
внушаемый им страх столь  велик, что епископы смиренно одобряли все действия
инквизиторов. К тому же разве инквизиторы не действовали в интересах церкви,
то есть  тех же епископов, авторитет и власть которых  они защищали,  хотя и
жестокими,  но,   как  им  казалось,  действенными  и  поэтому  оправданными
средствами? Епископы могли  быть только признательны инквизиторам за то, что
те выполняли  за них  эту грязную работу. Они сотрудничали  с  инквизиторами
самым тесным и лояльным образом.
     Другие   постановления  указывали   на  то,  что  пытки   должны   быть
"умеренными" и применяться только однократно по отношению к обвиняемому.  Но
инквизиторы при  помощи богословских казуистов  и  при  молчаливом  согласии
самого  папского престола без  труда обходили такого рода ограничения.  Так,
например,  чтобы  не  испрашивать  согласия  епископа на  пытку, инквизиторы
заявляли, что постановления собора от 1311 г. относятся к обвиняемым, а не к
свидетелям. Подвергая  свидетелей  пытке по  своему  усмотрению, инквизиторы
утверждали, что  то  же  могут делать  с обвиняемыми,  которые  при допросах
превращаются в свидетелей по своему собственному делу или по делам других. О
том,  что  понимать  под "умеренной"  пыткой, решали  сами инквизиторы.  Они
считали, что обвиняемого правомочно пытать до тех пор, пока от него не будут
получены   необходимые   показания.   Только  после  этого  пытка  была   бы
"неоправданной" жестокостью.
     Столь же просто обходилось и  указание об однократном применении пытки.
Инквизиторы   просто  об®являли   пытку   "незаконченной",   "прерванной"  и
возобновляли  ее  по своему усмотрению до  тех  пор,  пока жертва не  давала
нужных  показаний или  когда  они убеждались, что пыткой нельзя сломить  ее.
Обвиняемый,  отказывавшийся  давать под пыткой  нужные инквизиции показания,
считался  изобличенным,  упорствующим  и  нераскаявшимся  еретиком.  В таких
случаях обвиняемого ждали отлучение от церкви и костер.
     Не меньшее ожесточение вызывал у инквизиторов и тот обвиняемый, который
давал  под  пыткой  требуемые  от  него   показания,   а  затем  отказывался
"добровольно" подтвердить их.  Такой непокорный  считался  "вновь  впавшим в
заблуждение" и как таковой подвергался новым суровым пыткам с целью добиться
от него "отречения от своего отречения".
     Инквизиция стремилась окутать покровом тайны все свои  преступления. Ее
сотрудники давали строжайший обет соблюдать  ее секреты. Того же требовали и
от  жертв. Если примиренный с церковью  и отбывший  свое наказание  грешник,
обретя свободу, начинал  утверждать,  что  раскаяние было  получено  от него
путем  насилия,  пыток и  тому подобными средствами,  то  его могли об®явить
еретиком-рецидивистом  и на  этом  основании  отлучить от церкви и  сжечь на
костре.
     Прежде  чем  передать  обвиняемого  палачу,  инквизитор  зачитывал  ему
"предупреждение":  "Мы,  божьей  милостью  инквизитор,  имярек,  внимательно
изучив материалы дела, возбужденного против вас, и видя, что вы путаетесь  в
своих  ответах  и  что имеются  достаточные доказательства вашей вины, желая
услышать правду из ваших собственных уст и с тем, чтобы  больше  не уставали
уши ваших  судей, постановляем, заявляем и решаем такого-то дня и в таком-то
часу применить к вам пытку".
     Затем  обвиняемого  подвергали  процедуре  запугивания  -  знакомили  с
инструментами  пытки,  как  бы  психологически подготавливали  к предстоящим
испытаниям. Инквизиторы,  перед  которыми  во время  допросов всегда  лежала
Библия, обращались к жертвам, не повышая голоса, не подвергая  оскорблениям;
палачи призывали свои жертвы к покаянию, смирению, благоразумию,  примирению
с церковью, обещая взамен всепрощение и вечное спасение.
     Инквизиторы,  представлявшие   церковь  ("матерь   всех  страждущих!"),
утверждали, что  они действуют  в интересах обвиняемых, в интересах спасения
их  душ.  Именно  исходя  из  этих  благочестивых  побуждений,  они-де  были
вынуждены карать еретиков решительно, безжалостно, беспощадно. Но эти кары -
не  зло,  а  "спасительное лекарство", елей на  душевные  язвы - еретические
воззрения  обвиняемых.  Инквизиция,   утверждали  богословы,  не  мстила,  а
спасала;  не наказывала,  а  отвоевывала у нечистого  человеческую душу;  не
преследовала,  а  врачевала  души  заблудших  овечек  церкви.  Инквизиция  в
описаниях   теологов  -  не  мрачный   застенок  с  палачами   и  палаческим
инструментом, а некое подобие благотворительного института, церковной скорой
помощи,  спешившей  спасти  любого  грешника,  бросившего вызов  единственно
верному вероучению.  "Сопротивлявшиеся ее благодетельным  усилиям,- отмечает
Г.  Ч. Ли,- становились виновными в неблагодарности  и непослушании, темного
пятна которого ничто  не могло изгладить. Это были  отцеубийцы,  недостойные
снисхождения, и  если  их бичевали,  то  им  же  еще  оказывали этим  особую
милость". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века.
     Набор палаческих инструментов в камере пыток  был  весьма однообразный:
дыба, кобыла,  плети. Часто применялась пытка водой,  жаждой, голодом. После
пытки  врач даже  залечивал  раны -  возводить  еретика на  костер надлежало
невредимым.  Но от  того,  что  пытательный "ассортимент" был ограничен, что
пытка  осуществлялась   в  "благопристойной"  обстановке,  положение  узника
инквизиции не являлось менее трагичным.
     Чтобы спастись, подсудимый  должен  был сперва признать себя виновным в
пред®являемом  ему  обвинении,  затем  выдать  подлинных   или  воображаемых
сообщников, и только тогда ему разрешали отречься  от ереси и примириться  с
церковью. Если все это он проделывал охотно и со рвением, то  мог отделаться
сравнительно легким  наказанием; если же инквизиторам  удавалось его сломить
только после длительной "обработки", то его ждала более суровая кара.

        ПРИГОВОР.
     Итак, следствие  закончено. Инквизиторы  одержали победу  или потерпели
поражение.  В первом  случае обвиняемый  дал требуемые  от  него  показания,
признал себя виновным, отрекся  от  ереси, примирился  с церковью. Во втором
случае обвиняемый  решительно настаивал на  своей невиновности  или, признав
себя еретиком, отказывался отречься и покаяться. Теперь трибуналу инквизиции
предстояло вынести приговор, который соответствующим  образом  покарал бы  и
того и другого.
     Создав  инквизицию,  церковь  постоянно доказывала ссылками на  Библию,
Фому Аквинского и другие богословские авторитеты свое право карать не только
духовными, но и  "телесными" карами  провинившихся в  вопросах веры  овечек.
Иннокентий  III  в  послании судьям  г.  Витербо  от  25 марта  1199 г.  так
аргументировал  необходимость  жестокого преследования  еретиков:  "Светские
законы  наказывают  предателей  конфискацией  собственности  и  смертью,  из
милосердия они щадят их  детей.  Тем более  мы должны  отлучать  от церкви и
конфисковывать  собственность  тех,  кто является  предателями  веры  Иисуса
Христа;  ибо  куда более великий  грех нанесение  оскорбления  божественному
величию, чем величию суверена".
     Правда,  присваивая  себе  право расправляться с  ослушниками,  церковь
лицемерно  пыталась прикрыть его  покрывалом  милосердия, как  о том говорит
постановление   Тридентского  собора   (1545-1563),   призывавшее  епископов
беспощадно  наказывать  своих  пасомых  за  отступничество  от  официального
вероучения и в  то же  время относиться к ним с  "любовью и  терпением". Вот
текст этого иезуитского по своему  духу  постановления, вошедшего  составной
частью в предпоследний  канонический  кодекс: "Да помнят  епископы  и прочие
прелаты, что они пастыри, а не палачи, и да управляют они своими подданными,
не властвуя над ними, а любя их, подобно детям и братьям; стремясь призывами
и предупреждениями отделить их от  зла, дабы не наказывать их  справедливыми
карами, если они совершат проступки;
     и если  все же случится, что из-за человеческой бренности они  совершат
проступки, то их  следует исправлять, как учил  апостол,  соблюдая доброту и
терпение,  при  помощи убеждений  и горячих просьб; ибо во  многих  подобных
случаях приносит большую  пользу  благожелательство, чем строгость, призыв к
исправлению,   чем  угроза,  милосердие,  чем   сила;  если  же  серьезность
преступления   требует  наказания,  тогда   следует  применить  суровость  с
кротостью, справедливость с состраданием, строгость с  милосердием, для того
чтобы, не  создавая  резких  контрастов,  сохранилась дисциплина, полезная и
необходимая народам, и для того, чтобы те, кто наказан, исправились бы; если
же они не пожелают этого, то пусть постигшее их  наказание  послужит  другим
оздоровляющим примером и отвратит их от греховных дел".
     Это писалось в  середине XVI в., когда  ярко пылали костры инквизиции в
Испании, Португалии  и  в других странах, где католическая церковь сохраняла
свои преобладающие позиции...
     Собственно  говоря,   инквизитор,  как  и  любой   священник,   отлучал
нарушителей церковных законов от церкви и накладывал на  них другие кары.  И
все же разница в  данном случае между инквизитором и священником была весьма
существенной.  Последний не располагал  средствами насилия и принуждения,  и
поэтому   его    осуждение    не   производило   должного   впечатления   на
вероотступников. Другое дело инквизитор, обладавший не только неограниченной
властью над телом  и душой своих жертв,  но  и мощными средствами, делавшими
эту  власть  эффективной.  Отлучение,  провозглашенное  инквизитором,  пахло
костром, в  лучшем  же  случае - длительным  тюремным заключением и  потерей
состояния, не говоря уж о  моральных и физических пытках, при помощи которых
мастера "святого дела" не только калечили тела,  но и  растлевали души своих
многочисленных жертв.
     Хотя  обвиняемый  формально   не  был  лишен  возможности  нанять  себе
защитника, как утверждает Эймерик, на практике это исключалось, ибо защитник
еретика сам мог быть заподозрен в ереси, арестован и осужден инквизицией. Он
мог  и навредить  своему подопечному, так как  его  могли привлечь  к суду в
качестве  свидетеля,  заставив  под пыткой  рассказать о  подлинных взглядах
обвиняемого,  его  родственников  и   друзей  и   выдать  имеющиеся  у  него
компрометирующие его подзащитного документы.
     В Испании защитник назначался самой инквизицией. Но по существу это был
не защитник, а  сотрудник инквизиции, помогавший  засудить  обвиняемого. Это
вынужден  признать  даже  иезуит Бернардино  Льорка: "Вполне  понятно,  что,
будучи  казенным  адвокатом,  принадлежа  по  существу  к  числу сотрудников
инквизиции,  защитник  действовал, исходя  из  тех  же  принципов,  которыми
руководствовался и св. трибунал, хотя и  представлял интересы обвиняемого  и
использовал  все,  что могло  бы  облегчить  его участь. Таким  образом, как
только выяснялась виновность преступника, адвокат прекращал  его защиту, ибо
в конце концов его  целью,  как и инквизиторов,  было  преследование  ереси.
Кроме  того,  и  именно  по  той  же  причине, одним  из первых его  советов
обвиняемому было дать правдивые показания, признаться в ереси, в которой его
обвиняли".
     Невежество  также  не  спасало обвиняемого  от кары,  потому  что,  как
указывал Бернар Ги, невежда подлежал осуждению, являясь сыном "Отца лжи", то
есть  самого   дьявола.   Несколько   смягчали   участь   жертвы  инквизиции
умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае обвиняемый был
обязан  согласиться  с выдвинутым  против  него  обвинением,  иначе  говоря,
признать  себя виновным,  если  хотел  избежать  костра.  От  обвинительного
приговора  жертва  инквизиции  не  могла  избавиться,  даже  покончив  жизнь
самоубийством; последнее считалось признанием  вины. Еще меньше шансов  было
на  оправдательный  приговор  у  тех,  кто  судился инквизицией  заочно  или
посмертно.
     Вообще инквизиция никогда не оправдывала  свои жертвы.  В лучшем случае
приговор  гласил,  что "обвинение не доказано". Это означало,  что оно может
быть доказано в будущем.  Оправдательный же приговор не мог служить  помехой
для  нового  процесса  против  той  же  жертвы. Иногда  таких  "оправданных"
выпускали  под  большой залог на свободу, обязуя ежедневно являться к дверям
трибунала инквизиции и стоять там "от завтрака до обеда и от обеда до ужина"
на  случай, если  инквизицией  будут  обнаружены новые улики  и  потребуется
"оправданных" вновь водворить за решетку.
     Прав  был францисканский  монах Бернар  Делисье, публично  заявивший  в
начале  XIV  в. в  присутствии французского  короля  Филиппа Красивого,  что
инквизиция при существующей  системе  могла  обвинить  в ереси самих  святых
Петра и Павла, и они были бы не в состоянии защитить себя. Им не представили
бы никаких конкретных обвинений, не ознакомили бы с именами свидетелей  и их
показаниями. "Каким же образом,- вопрошал Бернар Делисье,-  могли бы  святые
апостолы защищать  себя, особенно при том условии, что всякого, явившегося к
ним  на  помощь, сейчас  же  обвинили бы в  сочувствии  ереси?" Приводя  эту
цитату, Г. Ч. Ли присовокупляет  от себя: "Все это безусловно, верно. Жертва
была  связана путами,  вырваться  из которых ей  было  невозможно,  и всякая
попытка  освободиться  от них  еще  только  туже затягивала узлы".  Ли Г. Ч.
История инквизиции в средние века.
     Инквизиция  действовала на  основе зачастую противоречивых  и  туманных
указаний  римских  пап  и  постановлений  соборов.  Как  мы  уже  упоминали,
некоторые  инквизиторы  составляли   для  своих  коллег  руководства,  нечто
подобное  процессуальным кодексам. В  Испании великие инквизиторы, начиная с
Торквемады,  издавали инструкции,  регулировавшие деятельность  "священного"
трибунала,  давали  пояснения  на  запросы  провинциальных   и  колониальных
инквизиторов.  Отсутствие  четкого  законодательства  предоставляло  большую
свободу действий инквизиторам, что сказывалось и на их приговорах. В отличие
от светских судов, приговоры  инквизиции,  если не шла речь об  отлучении и,
следовательно, костре, носили весьма неопределенный характер.
     Инквизитор имел право смягчить, увеличить или возобновить вынесенное по
приговору наказание. Такой  угрозой  заканчивался каждый  приговор.  Поэтому
даже  после  вынесения приговора осужденный  не был  уверен  в том,  что его
бедствия  закончились, ведь инквизитор в  любой  момент мог  присудить  свою
жертву к повторным епитимиям, к новому тюремному сроку или даже костру.
     Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и жестокостью.
Как  отмечает Г. Ч.  Ли,  "ересь была  столь  тяжелым преступлением,  что ее
нельзя было загладить  ни  сердечным сокрушением, ни возвратом к добру. Хотя
церковь об®являла, что она с  радостью  принимает в свои материнские об®ятия
заблудших и раскаявшихся, но тем не менее обратный путь к ней был труден для
виновного,  и  грех  его  мог  быть смыт  только  ценою епитимий, достаточно
суровых, чтобы свидетельствовать об искренности его обращения".
     К каким же наказаниям присуждал своих "подопечных" трибунал инквизиции?
В  первую очередь к епитимиям - от "легких" до "унизительных" (confusibles),
затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам и, наконец, к
отлучению от церкви и передаче осужденного светским властям для сожжения  на
костре.
     Почти всегда эти виды наказании сопровождались бичеванием  осужденных и
конфискацией их имущества.
     Отличительной  чертой инквизиторского суда  было  то, что  для него  не
существовало других  смягчающих  вину  обстоятельств, как полное  подчинение
обвиняемого  воле   его   палачей.   Нарбонский  собор  в   1244  г.  указал
инквизиторам,  что они не должны  мужа щадить ради жены, жену  - ради  мужа,
отца - ради детей, единственным кормильцем  которых он  был; ни  возраст, ни
болезнь  не  должны  были влиять на смягчение  приговора.  Ли Г.  Ч. История
инквизиции в средние века.
     Другой чертой инквизиционного  суда  было то, что,  кроме  осужденного,
несли  наказание и его дети и потомки, иногда вплоть до  третьего поколения,
которые лишались не только наследства, но и гражданских прав.
     Николае  Эймерик  обосновывал  право  инквизиции  наказывать  детей  за
преступления  отцов следующими соображениями: "Жалость к детям виновного  (в
ереси.- И. Г.),  вынужденных заниматься  нищенством, не  может смягчить  эту
строгость,  ибо,  согласно божественным и человеческим  законам,  дети несут
наказание за ошибки своих родителей. Дети еретиков, даже если они  католики,
не являются  исключением из этого правила, и  им не следует ничего оставлять
(из  имущества  отца.-  И.  Г.),  даже  того,  что  им  полагается  согласно
естественному праву".
     Обычные епитимии, накладываемые  инквизицией,- чтение молитв, посещение
храмов,  посты,  строгое исполнение церковных обрядов, хождение  по "святым"
местам,  пожертвования  на благотворительные дела -  отличались от такого же
рода наказаний, накладывавшихся исповедниками, тем, что инквизиция применяла
их  к  своим  жертвам  в  "лошадиных" дозах.  Строгое  соблюдение  церковных
обрядов,  чтение  молитв  (иногда  предписывалось  повторять  в  присутствии
свидетелей  десятки раз в день одни и те же молитвы),  изнурительные  посты,
пожертвования на богоугодные дела, многократное посещение различных "святых"
мест  (все  эти наказания  накладывались  к тому же  на  одно и то  же лицо)
превращались в  тяжелую обузу, длившуюся  иногда годами.  При  этом малейшее
несоблюдение   епитимий  грозило   новым   арестом   и  еще  более  суровыми
наказаниями. Такие епитимии превращались в подлинные "подвиги благочестия" и
не только морально  терзали  наказуемого, но и  приводили его и его семью  к
полному разорению.
     В XIII в.  довольно популярным наказанием было принудительное участие в
крестовых походах,  однако  инквизиторы  впоследствии  отказались  от  таких
епитимий, опасаясь, что бывшие еретики "заразят" крестоносцев.
     Но если  столь  изнурительными  были  "легкие"  наказания,  можно  себе
представить,   каким   бременем  ложились   на   плечи   жертвы   инквизиции
"унизительные"  наказания.  В  таких  случаях  ко  всем  перечисленным  выше
епитимиям прибавлялись  еще следующие наказания  - ношение позорящих знаков,
введенных  впервые   св.   Домиником   в  1208  г.  и  "усовершенствованных"
позднейшими  инквизиторами,  в  виде  больших холщовых  нашивок  шафранового
цвета,  имевших  форму  креста.  В  Испании на  осужденного  надевали желтую
рубашку без рукавов с нашитыми на ней изображениями чертей и огненных языков
из красной материи; на голову его напяливали шутовской колпак.
     Позорящие  нашивки  осужденный должен  был  носить  дома, на улице и на
работе, чаще всего  всю  жизнь,  заменяя  их  новыми,  если они  приходили в
ветхость. Обладатель таких нашивок  был об®ектом постоянных издевательств со
стороны  обывателей, хотя соборы лицемерно призывали верующих  относиться  к
носителям позорных знаков  с "кротостью  и сожалением".  Таким  образом, как
отмечает  Г.  Ч.  Ли,  ношение "креста, этой священной эмблемы христианства,
превратилось в одно из самых тяжких наказаний".
     В   числе  "показательных"   наказаний,  которым   подвергались  жертвы
инквизиции,  фигурировало  публичное бичевание. Ос