зносящей  в
середине XX столетия кровавые деяния инквизиции, вопрошает:  "Разрешите  мне
сформулировать  следующий  вопрос:  когда общество наводнено  проповедниками
атеизма, то  есть  ниспровергателями Божества,  когда  в наших современных и
прекрасных  городах  силы  Зла  источают  развращающие  флюиды  сатанической
гордыни, покрывая  презрением все моральные и этические постулаты, когда эти
города  полны  "юберменшей",  то  разве  не будет  неотвратимой потребностью
человечества создать трибуналы,  в  задачу  которых входило бы  осуществлять
полицейские репрессии, применяя энергичные и действенные методы, и не все ли
равно,  будут  ли  эти трибуналы именоваться полицейскими департаментами или
генеральной инквизицией? Вот и все!".
     Сколько патологической ненависти в этих  словах испанского  августинца!
Но кого может убедить такого рода аргументация? Неспроста профессор теологии
бургосской  семинарии Николас  Лопес Мартинес  жалуется:  "До сих  пор никто
убедительно  не  доказал  необходимость  и  потребность  в инквизиции". Это,
однако, не мешает и ему  в свою  очередь оправдывать инквизицию, которая, по
его словам, является жертвой клеветы. "Весь мир знает,- прокламирует  не без
апломба Н.  Лопес  Мартинес,- что ее  одобряли  папы  римские  и подавляющее
большинство  самых видных богословов. Поэтому  предполагать, что  инквизиция
была учреждением с крайне порочными целями, означало бы растоптать авторитет
папского престола  и  верить в чудовищную  коллективную  испорченность всего
исторического периода".
     Все   эти  аргументы   подавляющего   большинства   нынешних  адвокатов
инквизиции  вовсе не  оригинальны. Они перепевают, несколько модернизировав,
основные  положения  старого  апологета   инквизиции,  идеолога  французской
реставрации Жозефа де Местра, написавшего, пребывая в эмиграции в Петербурге
в 1815 г., в ее защиту известный памфлет "Письма  одному русскому  дворянину
об  инквизиции".  Жозеф де  Местр (1753-1821),  граф,  иезуит, числился  при
царском дворе  в  1803-1817  гг.  посланником  лишенного  власти сардинского
короля. Этот  памфлет  был издан в Париже в  1821 г. и  с тех  пор  является
источником вдохновения для всех ревнителей  "священного" трибунала вплоть до
наших дней.
     Хотя Жозеф де Местр касался только испанской инквизиции, упраздненной в
1812 г.  кадиксскими  кортесами,  он пытался обелить  инквизицию в  целом  и
доказать ее общественную полезность. Рассмотрим вкратце его аргументацию. Де
Местр начинает  с  утверждения,  что  все  великие  государственные  деятели
отличаются нетерпимостью к инакомыслящим, и они должны быть нетерпимыми, так
как  в этом  залог их успехов. Существуй  во Франции инквизиция, наверняка в
этой стране не произошло бы революции 1789 г.
     После этих "теоретических" рассуждений де Местр переходит к обоснованию
своего  основного  тезиса:  "За все,  что имеется  в деятельности  трибунала
(инквизиции.- И. Г.) жестокого и ужасного, в особенности смертные приговоры,
несет ответственность  светская власть, это ее дело,  за что от нее и только
от нее одной следует требовать ответа. Напротив, за все милосердие, игравшее
столь великую роль  в деятельности трибунала, несет ответственность церковь,
которая  интересовалась пытками только  постольку, поскольку она пыталась их
отменить  или  смягчить.  В  этом   отношении   церковь   всегда  оставалась
неизменной. Сегодня  это уже не ошибка, это преступление утверждать или даже
только  вообразить, что священники  могут  выносить смертные  приговоры". Во
всех этих утверждениях нет ни слова правды.
     Церковники посылали на смерть людей задолго до Жозефа де Местра и много
лет  спустя после  его страстного, но столь же бездоказательного памфлета  в
защиту инквизиции. Но стоит ли сегодня опровергать Жозефа де Местра, когда в
каноническом  кодексе черным  по  белому  оговорено  право  церкви  выносить
смертные приговоры вероотступникам?
     Что касается  костров и  пыток, то и  в этом вопросе  де Местр  пытался
переложить   ответственность  с   инквизиции   на  государство,   оправдывая
одновременно их  применение.  "Инквизиция,- утверждал  де Местр,-  по  своей
природе добра,  нежна и  консервативна, таков всеобщий и неизменный характер
всякого  церковного  института. Но  если гражданская власть,  используя  это
учреждение, считает полезным для своей собственной безопасности сделать  его
более строгим - церковь не несет за это ответственности".
     Де  Местр,   по-видимому,  не  отдавал  себе  отчета,  что  приравнивая
инквизицию  к  светским  чрезвычайным  трибуналам, он,  сам того  не  желая,
разоблачал  ее  как  инструмент, с помощью которого власть имущие  подавляли
сопротивление народных масс.
     Памфлет  де  Местра в  защиту  инквизиции в  известной степени оказался
холостым выстрелом,  ибо  еще  до того, когда он увидел свет,  в 1817  г. во
Франции   вышло  четырехтомное   сочинение  "Критическая  история  испанской
инквизиции"  бывшего  секретаря этого  учреждения  священника  Хуана Антонио
Льоренте,  неопровержимо  разоблачившего  на  основе  огромного   количества
архивных документов кровавые  деяния "священного" трибунала. Переведенная на
многие европейские  языки "Критическая история" Льоренте заставила замолчать
на многие годы апологетов инквизиции. Другим не менее  чувствительным ударом
для них  явилось трехтомное сочинение "История инквизиции  в  средние  века"
американского историка  Генри  Чарлза  Ли,  впервые опубликованное в 1888 г.
Непревзойденная до сих пор по богатству использованных  источников работа Ли
признается  даже некоторыми  рьяными защитниками  церкви как "самая широкая,
самая глубокая и самая скрупулезная история инквизиции" из  всех, написанных
на эту тему.
     Папский престол, хотя и  вынужден был под  напором общественного мнения
прикрыть  в  своих  владениях  трибуналы  инквизиции,  продолжал   до  самых
последних  дней существования папского  государства  (1870)  отстаивать свое
право на преследование еретиков и применение к ним  "принудительных мер", то
есть   продолжал   отстаивать   право   на   существование   инквизиции.   В
апостолическом письме от  22 августа  1851 г. Пий девятый  осуждал тех,  кто
пытается "лишить церковь  внешней юрисдикции и власти принуждать, данной  ей
для  обращения  грешников  на  путь  истинный".  А   в   печально  известном
"Силлабусе"  ("Полном  перечислении  главных  заблуждений  нашего  времени",
изданном в  1864 г.  в виде приложения к энциклике  "Quanta cura") предаются
анафеме все те, кто  утверждает, что  "церковь не  имеет  права пользоваться
силой" (Ecclesia vis inferendai potestatem non habet).
     В конце девятнадцатого  века, когда католическая церковь при  папе Льве
XIII перестроилась и вступила в союз  с  буржуазией для совместной  борьбы с
революционным  рабочим движением, ее идеологи  отважились вновь выступить  в
защиту "священного" трибунала. Многие из них, как мы уже показали, повторяют
аргументацию  своего  наиболее  блистательного,  но  столь  же  неудачливого
предшественника Жозефа де Местра. Другие, в особенности из числа пресловутых
борцов  против  коммунизма,  восхваляют  инквизицию  за  "действенность"  ее
методов в борьбе с еретиками.
     На  "ортодоксальных"  позициях  защитника  инквизиции  стоял  известный
испанский историк  и  литературовед Марселино Менендес-и-Пелайо (1856-1912),
взгляды  которого  по этому вопросу изложены  в его  четырехтомном  труде по
истории испанских  еретических учений,  опубликованном в  конце  70-х  годов
прошлого столетия.  Хотя это сочинение  было написано  Менендесом-и-Пелайо в
20-летнем возрасте, оно основано  на  огромном  количестве первоисточников и
считается  в  своем   роде   классической   работой.  Подробно  рассматривая
различного рода  ереси, существовавшие в Испании с первых веков христианства
вплоть  до  XIX  столетия  включительно,  автор  не  только  оправдывает  их
преследование, но даже превозносит и прославляет действия инквизиции.
     Взгляды по этому  вопросу Менендеса-и-Пелайо заслуживают внимания,  так
как его  аргументацией  все еще  пользуются клерикальные и церковные авторы,
защищающие "честь и славу" испанского "священного" трибунала.
     В  своих  рассуждениях  об  инквизиции  Менендес-и-Пелайо   исходит  из
следующей  посылки: "Испанский гений  в высшей степени пропитан католическим
духом, ересь  среди нас  - случайное и временное явление".  Но  если ересь -
"случайность и временное  явление" для  Испании, то, спрашивается, стоило ли
"городить огород" и учреждать инквизицию для борьбы с призраками?
     Истинно верующий не  может не одобрять  действий инквизиции, утверждает
Менендес-и-Пелайо. "Кто  признает,-  пишет он,- что ересь есть  серьезнейшее
преступление  и   грех,   взывающий  к   небу  и  угрожающий   существованию
гражданского общества,  кто отвергает принцип  догматической  терпимости, то
есть безразличное отношение и  к истине и  к ошибке, тот обязательно  должен
признать духовное и физическое наказание еретиков, тот должен  согласиться с
инквизицией".
     Согласно  автору,  изгнание иудеев  из  Испании  в  конце  XV  в.  было
неизбежным следствием антииудейских настроений, которые  якобы преобладали в
испанском обществе в XV в. Королевский эдикт от 1492 г. предписывал изгнание
из страны иудеев, не принявших католической веры.
     "Решение католических королей,- утверждает испанский "эрудит",- не было
ни  плохим,  ни  хорошим,  оно  было  единственно  возможным  и  исторически
неизбежным в  тех условиях". Но даже если принять точку зрения автора о том,
что  антииудейские  настроения  охватывали  в  XV  в.  все  слои  испанского
общества, хотя это,  как  мы увидим,  не  соответствовало  действительности,
остается  вопрос  об  ограблении  марранов  и  других  многочисленных  жертв
инквизицией и короной, который Менендес-и-Пелайо обходит молчанием.
     Автор  считает "отвратительной  эту расовую  борьбу  - главную  причину
упадка Испании", что не  мешает ему повторять  басни о ритуальных убийствах,
которые якобы практиковали обращенные. Однако даже он вынужден признать, что
изгнание   иудеев   и  преследование   инквизицией   "новых   христиан"   не
способствовало укреплению религиозного единства, а,  наоборот, замедлило его
осуществление.
     Для Менендеса-и-Пелайо нетерпимость - "обязательный закон человеческого
разумения в здоровом состоянии".
     Он,  однако,  признает, что  нетерпимость  в лице  испанской инквизиции
действовала в интересах феодально-абсолютистской монархии: "Разве существует
такая религиозная система,  которая своей  организацией и  деятельностью  не
связана  с политическими и социальными  областями?  Никогда не  нападают  на
религиозное  здание без  того,  чтобы  не  дрожало и не рушилось  социальное
здание".
     В то же самое время Менендес-и-Пелайо полемизирует  с теми, кто считает
испанскую  инквизицию   инструментом  королевского  абсолютизма:  "Она  была
церковной по своей  сути, и ее  судьи никогда не именовались королевскими, а
всегда апостолическими инквизиторами. Кто станет сомневаться,  что испанская
инквизиция была  тем  же  самым,  что  и  римская  инквизиция, как по делам,
которые  она  рассматривала,  так   и  по  своим  методам?"  Методы-то  были
одинаковы,  но  цели  у  них  были  разные. Если  испанская  инквизиция была
инструментом  на  службе  испанского  абсолютизма,  то папская  инквизиция в
первую очередь служила интересам католической контрреформации.
     И  совсем  необоснованной и нелепой является попытка Менендеса-и-Пелайо
доказать, что инквизиция была  своеобразной  формой  проявления демократии в
Испании XV - XVIII  вв. Автор  утверждает: "Те, кто осуждает  инквизицию как
орудие  тирании,  должны будут  сегодня  признать,  что  она  была  народной
тиранией,   тиранией   расы   и   крови,   гордым   народным   голосованием,
демократической справедливостью, которая уравняла  все головы - от короля до
плебея и от епископа до магната".
     Исторические  факты  опровергают  это  утверждение.  Инквизиция  силой,
террором была  навязана  испанскому  народу церковью  и королевской властью.
Народ избавился от этой формы "демократии" при первой же предоставленной ему
историей  возможности.  И  если  все народные движения в  Испании отличались
резкими  антицерковными выступлениями, то  одна из  причин  тому -  столетия
господства инквизиции.
     Для  современных  апологетов  испанской  инквизиции  весьма  характерны
взгляды  уже  знакомого   читателю   профессора  теологии   Николаса  Лопеса
Мартинеса.  Он  с  пеной у  рта  отстаивает  право церкви  и светской власти
преследовать  и наказывать еретиков, мотивируя это  тем, что ересь "нарушает
социальный  порядок". Это  - откровенное  признание в  том,  что  инквизиция
служила интересам господствующих эксплуататорских классов.
     Возникает  естественный  вопрос:  если инквизиция,  как  утверждают  ее
апологеты,   была   божественным   институтом   и   поддерживала   идеальный
христианский социальный порядок, воплощенный в испанской монархии, то почему
все-таки  этот   порядок  рухнул,   а  вместе  с  ним   и   этот  инструмент
"божественного провидения"? Потому, отвечает Лопес Мартинес,  что инквизиция
действовала  недостаточно  решительно  (!) и  поэтому  не  смогла  полностью
расправиться   с   "еретическими,  по   сути   революционными   движениями",
раздиравшими Испанию после 1492 г.
     Другой  католический   историк,  Висенте  Паласио  Атард,  призывает  к
"об®ективности" в  изучении  инквизиции. "Чтобы понять  инквизицию,-  вещает
он,-  необходимо   отказаться  от  полемического  задора.  Это  нам  поможет
уразуметь, что инквизиция сама по себе вовсе ни хороша, ни плоха, что она не
есть институт божественного права, а создана людьми и поэтому несовершенна".
     Паласио Атард  призывает справедливо, об®ективно трактовать инквизицию,
учитывая все смягчающие ее  вину обстоятельства: эпоху и  людские  слабости,
извечное  несовершенство человеческих институтов, якобы  не  в  меру  пылкий
темперамент испанцев и тому подобное. Он  помнит обо всем, только забывает о
жертвах инквизиции, о  ее преступлениях. И это  естественно, ведь его цель -
выгородить и оправдать палачей "священного" трибунала...
     Хотя  колониальная  инквизиция  давно уже ушла  в  небытие  в Латинской
Америке, но ее  практику  в  области  преследования  прогрессивных деятелей,
борцов за свободу и национальную независимость, ее методы  -  террор, пытки,
истязания  не  только  унаследовали,  но  и  превзошли  реакционные  режимы,
вдохновляемые в наше время американскими империалистами.
     Неудивительно поэтому, что и сегодня находятся  защитники  колониальной
инквизиции, оправдывающие ее преступления.
     Мексиканский  реакционный  историк   Альфонсо  Хунко   в  своей   книге
"Следствие  по  делу об инквизиции"  силится  убедить своих  читателей,  что
колониальная инквизиция действовала,  исходя из благородных  побуждений, что
пытки она применяла "гуманно", что относилась с "уважением" к своим жертвам,
отражала "демократические" интересы, означала  шаг вперед  в  юриспруденции,
защищала культуру  и  так  далее  Разумеется,  что Хунко  не  утруждает себя
привести  какие-либо  доказательства  в подтверждение  своих утверждений, да
таких доказательств у него и нет. Хунко заявляет, что  восхваляет инквизицию
в  интересах исторической правды.  В действительности он это делает с  целью
оправдать современный террор и преследование прогрессивных деятелей, которые
реакция  осуществляет  тоже  из  "благородных побуждений", якобы  исходя  из
интересов демократии и "христианской цивилизации".
     С таким же беспардонным  цинизмом  оправдывает  колониальную инквизицию
иезуит  Мариано  Куэвас в  своей пятитомной  истории  католической  церкви в
Мексике. Он заявляет,  что  инквизиция  была ниспослана в  испанские колонии
"божьим провидением" и являлась "священным обновляющим" институтом.
     Иезуит  Куэвас пишет: "Конечно,  достоин сожаления  тот  факт,  что над
Новой   Испанией  (Название   Мексики  в   период   испанского  владычества)
простиралась   угрожающая  и  беспощадная   десница  инквизиции,   сжимающая
обнаженную  шпагу, направленную своим острием  против народа.  Но  так как в
народе  из-за  общей испорченности  человеческого рода  имеются  вредоносные
члены,  действующие во  имя  любви и  благородных  идеалов не  иначе как под
страхом огня и меча, то применение огня и меча необходимо, весьма желательно
в интересах сохранения  общества. Поэтому выступают в роли  глупцов те,  кто
нападают на  трибунал (инквизиции.- И.  Г.), справедливым действиям которого
мы  в  значительной  степени  обязаны лучшими  годами нашей  общественной  и
религиозной жизни".
     Однако  среди  современных апологетов инквизиции есть и такие,  которые
считают безудержное восхваление ее деятельности и стремление во что бы то ни
стало  оправдать  все  ее  преступления  вредными и опасными  для  интересов
церкви. Они выступают, по крайней  мере  на словах, за научную,  об®ективную
трактовку истории  инквизиции,  исходя из  того,  что  самая  горькая правда
выгоднее  церкви, чем ложь,  тем  более,  что подлинная правда об инквизиции
теперь уже всем известна.
     Родоначальником   этой  "об®ективной"   клерикальной   школы   является
французский аббат Е. Вакандар,  опубликовавший в  1906 г. свою "критическую"
историю инквизиции, переиздававшуюся с тех  пор много  раз на разных языках.
Порицая  церковных  авторов,   оправдывавших  преступные  методы  инквизиции
ссылками  на деятельность светских судов,  Вакандар писал:  "Если инквизиция
Кальвина и французских революционеров заслуживает осуждения человечества, то
из этого  вовсе не следует,  что инквизиция  католической церкви  может быть
оправдана...  Мы  должны  изучать и судить этот институт об®ективно, с точки
зрения  морали,  справедливости и религии, вместо того чтобы сравнивать  его
эксцессы с предосудительными действиями других трибуналов".
     Развивая  эту  идею,  аббат  Вакандар предупреждал не  в  меру  ретивых
защитников  "священного"  трибуна:  "Католический апологет действует вопреки
своему  долгу, если он пишет только для ублажения верующего. Исходя из того,
что  история инквизиции неизбежно вскроет дела,  о существовании которых  мы
даже никогда не подозревали, наши предрассудки не должны служить помехой для
честного  отношения  к фактам. Единственно чего мы  должны страшиться  - это
упрека в том, что мы боимся правды".
     Вакандар  обязался писать  правду,  правду и  только правду.  Как же он
выполнил это обязательство?  Он добросовестно переписал  из трудов Г.  Ч. Ли
неоспоримые сейчас факты о террористической деятельности инквизиции. Он даже
признал,  что папы  римские,  соборы и инквизиторы,  хотя  и не  участвовали
непосредственно  в  вынесении смертных  приговоров, тем не менее были кровно
заинтересованы  в  казни еретиков, переданных на расправу светским  властям.
"Доказано вне всякого сомнения фактами и  документами,- пишет Вакандар,- что
церковь  в  лице  своих  пап  использовала  все  средства,  имевшиеся  в  ее
распоряжении,  включая  отлучение,  чтобы  заставить светские власти казнить
еретиков.  Отлучения  особенно   боялись,  так  как,  согласно  каноническим
законам,  отлученный, если оно с него не снималось в течение  года, мог быть
осужден на  смерть. Поэтому  у тогдашних правителей не было другого средства
избежать этого наказания, как беспрекословно выполнять приговоры церкви".
     Не  отрицая  ответственности папства  и  церкви за  деяния  инквизиции,
Вакандар пытается обелить  их. Церковь, заявляет французский аббат, передает
людям  полученные  ею путем  откровения истины, необходимые для их спасения.
"Если для защиты этих истин она использует в одном веке средства, осуждаемые
последующим веком, то это всего лишь доказывает то,  что она след