толмач немедленно
переводил,  слово  за словом, все сказанное с арабского  языка  на
татарский.
     -  Халиф  всех правоверных направил меня, последнего  потомка
славного  арабского полководца Абд ар-Рахмана, разбившего  некогда
войска  франков, к тебе, владыка всех татар, с просьбой  разрешить
мне участвовать в походе непобедимого татарского войска и посылать
донесения  о  новых  ослепительных победах и о  завоеванных  тобою
вражеских землях.
     Один  из  сидевших, толстый и одноглазый, с  багровым  шрамом
через все лицо, сказал:
     -  Если на нас нападут враги, будешь ли ты, так же как и  мы,
защитой нашего владыки Саин-хана, внука Покорителя Вселенной,  или
твой светлый меч останется дремать в ножнах?
     -  Я  воин,  и  мой меч в этом походе будет послушен  каждому
слову татарского владыки.
     Тогда  заговорил  молодой  монгол.  Казалось,  он  ничем   не
отличался  от остальных, но в резком голосе и пристальном  взгляде
узких черных глаз чувствовалась привычка повелевать:
     -  Если  ты потомок великого полководца арабов и прибыл  сюда
как  друг,  то  можешь оставаться близ меня,  когда  я  двину  мои
непобедимые  тумены  на "вечерние страны".  Разрешаю  тебе  писать
донесения халифу Багдада и посылать их с твоими гонцами,  и  я  не
буду спрашивать и проверять, что ты написал. Но ты должен говорить
мне правду обо всем, что увидишь...
     -  Слава  твоему  мудрому решению! -  сказал  Абд  ар-Рахман,
поняв, что говоривший с ним и есть монгольский владыка Бату-хан.
     Бату-хан продолжал:
     -  А сейчас расскажи нам о твоем славном предке и его битве с
франками.
     -  Прежде  чем начать рассказ, позволь мне положить  к  твоим
ногам  присланные  моим повелителем дары. -  Он  слегка  обернулся
назад.
     - Я здесь! - прошептал стоявший близ входа Дуда Праведный. На
коленях он подполз к Абд ар-Рахману и передал завернутые в пеструю
шелковую ткань подарки.
     Тот  развернул и положил перед Бату-ханом: саблю в  бархатных
зеленых  ножнах, украшенную драгоценными камнями,  золотой  кубок,
небольшую  книгу  корана  в  кожаном переплете,  искусно  покрытом
золотым узором, два кинжала с рукоятками из слоновой кости и много
других драгоценностей.
     Бату-хан  равнодушно смотрел на разложенные подарки  и  вдруг
протянул  руку  к  простому  золотому  перстню  с  темным  камнем,
казавшимся то зеленым, то темно-красным.
     - Я вижу на этом перстне надпись? Какую она имеет силу?
     Абд ар-Рахман сказал:
     -  Это  перстень величайшего мудреца Сулеймана,  сына  Дауда,
знавшего тайное. Этот перстень приносит счастье, исполняя  желания
того, кто его носит. На нем вырезаны слова аллаха: "Да будет так!"
     Бату-хан  показал  перстень  толстому,  сидевшему  рядом  ним
монголу  с  рассеченным лицом. Тот одобрительно кивнул  головой  и
надел его на указательный палец Бату-хана, сказав:
     -  Это достойный подарок! - И, повернувшись к Абд ар-Рахману,
прибавил:  -  Мой  владыка  тебя  благодарит.  Когда  он   одержит
девятьсот девяносто девять побед, то посмотрит на этот перстень  и
скажет:  "Да, случилось так, как захотел аллах!" А теперь он  ждет
твоего рассказа...


        Глава шестая. РОЖДЕНИЕ "НЕБЕСНОЙ" СТОЛИЦЫ


     Налетевший холодный вихрь ворвался, откинул дверную  занавесу
внутрь  шатра, разметал тлевший огонек костра, окутал  дымом  всех
сидящих.
     Великий военный советник Субудай-багатур сказал:
     -  Это  прилетел бог войны Сульдэ проверить, скоро ли  войско
выступит? Не променял ли джихангир свою благородную воинскую славу
на  мирную  постройку  своей  столицы  и  просторных  складов  для
заморских купцов?
     Все  льстецы остолбенели. Только один Субудай-багатур, старый
воспитатель  (аталык)  Бату-хана, мог говорить  таким  независимым
голосом,  как бы с осуждением. Бату-хан обвел собравшихся пытливым
колючим взглядом и спросил:
     - А кто мне ответит: что такое слава?
     Полукругом  сидели,  повернув  голову  в  сторону  Бату-хана,
несколько  главных военачальников, арабский посол Абд ар-Рахман  и
несколько  льстецов-ханов, умевших шутить и  рассказывать  веселые
случаи из жизни людей. Субудай-багатур ответил первый:
     -  Слава  -  это  одержанная победа. Чем  больше  побед,  тем
ослепительнее слава.
     Строитель   ханского  золотого  дворца,  искусный   китайский
архитектор Ли Тун-по, почтительно заметил:
     -  Слава  не  только  победа на поле  брани.  Если  правитель
заботится  о  благе  народа,  строит новые  города,  справедлив  к
подданным,  не  облагает  население непосильными  налогами,  дарит
благополучие   всем  шатрам  своего  племени,   -   его   называют
доблестным,  справедливым, Саин-ханом,  и  он  пользуется  любовью
подданных  и  немеркнущей славой. Истинная  любовь  народа  -  это
слава!
     Арабский посол Абд ар-Рахман сказал:
     -  Слава - это то, к чему мы все стремимся. И мы ее добудем с
помощью  нашего  светлого меча! Слава -  это  власть  над  другими
покоренными народами.
     Саин-хан,  как все привыкли называть Бату-хана,  обратился  к
своему летописцу и звездочету Хаджи Рахиму:
     -  Мой  мудрый  учитель!  Ты знаешь многое.  Почему  Искендер
Двурогий  до  сих пор пользуется немеркнущей славой среди  народов
всех наших земель?
     -  В  старой книге написано: "Искендер Великий, покорив всех,
кто  становился на его пути, в то же время оставался милостивым  к
новым, вошедшим в его царство народам. Он их не притеснял, а делал
своими  равноправными детьми. Поэтому слава Искендера Двурогого  -
истинная, вечная слава!"
     -  Нет,  это  неверно!  -  сказал Бату-хан.  -  Разве  создал
Искендер Двурогий нечто такое, что несокрушимо стояло бы  и  после
его  смерти?  Его  царство развалилось... Его  молодая  прекрасная
жена, персиянка Роушанак, вместе с единственным сыном, наследником
царства,  созданного Искендером, была брошена  в  тюрьму  и  затем
задушена его же друзьями, товарищами боевых походов. Они,  об®явив
себя  новыми царями, растерзали его владения на части,  постепенно
растаявшие, как лед на солнце.
     Все   сидевшие  переглянулись,  послышались  тихие   возгласы
восхищения, а Бату-хан продолжал:
     -   Владыка,   стремящийся   к  славе,   должен   воздвигнуть
сооружения,  которые возвещали бы его славу и после  смерти  много
лет, сотни лет!
     - Верно! Как это мудро сказано!
     -  Вы  сейчас присутствуете при рождении небывалого  великого
дела,    при    возникновении   нового,   чудесного   государства,
вырастающего   в  бывших  пустынных  степях...  Вы  стоите   возле
колыбели, где лежит только что родившийся младенец... Он подрастет
и  станет  могучим  богатырем, который  сорвет  с  солнца  сияющий
венец...
     Бату-хан замолк. Послышались вопросы:
     -   Скажи   имя  этого  богатыря?  О  каком  новом  небывалом
сооружении  ты  говоришь?  Разве мы  не  идем  завоевывать  другие
народы,  громить их и бросать под копыта наших лошадей?  Вероятно,
это и будет новое невиданное монгольское царство, или, может быть,
кипчакское?
     -  Нет!  -  сверкнув глазами, воскликнул Бату-хан. -  Оно  не
может быть названо монгольским потому, что такое уже существует  -
монгольское  царство  великого кагана и его  столица  Каракорум  и
прославляется как создание моего деда Потрясателя Вселенной.  А  у
меня  в  моем  большом войске монголов очень  мало,  всего  четыре
тысячи  воинов  моей  охраны!.. Это царство не  может  быть  также
названо  кипчакским, потому что в него входит много всяких  других
народов. Кипчаки могли бы возгордиться, а гордиться им нечем:  они
боролись против меня, а я их покорил и заставил служить мне.
     Мудрый Ли Тун-по спросил:
     -  Как  же ты назовешь это блистающее, как солнце, невиданное
царство?
     Бату-хан спокойно, косясь на внимательно слушавших его ханов,
сказал:
     -  Могучее  царство  Бату-хана -  Синяя  Орда.  Это  небесное
царство  призвано  небом  повелевать народами  всех  стран  вечно,
десять  тысяч лет. Это и будет немеркнущая слава моя -  повелителя
вселенной!




         * Часть четвертая. НОВГОРОДСКИЙ ПОСОЛ У БАТУ-ХАНА * 


        Глава первая. ДОПРОС РУССКИХ ПЛЕННЫХ


     В  многолюдном  лагере Бату-хана в небольшой  войлочной  юрте
сидел   на   ковре  Хаджи  Рахим,  придворный  летописец  грозного
татарского  владыки,  и,  склонившись над  "Путевой  книгой",  при
слабом   мерцании   глиняного  светильника,  старательно   выводил
арабской вязью свои ежедневные записи. Вот что он писал:
     "Я  не  раз слушал речи Саин-хана и убеждался, что  он  очень
встревожен  известиями  с севера, из богатого  русского  торгового
города, имеющего название: "Господин Великий Новгород".
     Это,  кажется, самый свободолюбивый, а потому и опасный город
урусов.  Он  не  испытал  еще  на себе тяжести  могучей,  властной
монгольской  руки.  Когда Бату-хан, два  года  назад,  двинулся  с
войском  на  север, он, несмотря на все усилия, не смог  дойти  до
Новгорода и, едва не утонув в болотах, повернул обратно.
     Может  быть,  поэтому вольнолюбивые новгородцы,  считая  себя
непобедимыми и недоступными для врагов, обращаются со всеми  гордо
и заносчиво, не боясь своих воинственных соседей.
     Я слышал, что Бату-хан давно хочет послать в Новгород войско,
я  помню его слова: "Когда Субудай-багатур весь новгородский  край
обратит  в  золу  и  пепел, а жителей его погонит  для  продажи  в
неволю,  только  тогда  на северной границе  моей  Орды  воцарится
спокойствие назарестана (кладбища).
     Утром,  во  время приема гостей, в шатре Бату-хана  произошло
следующее: пришел любимый телохранитель Бату-хана Арапша и сказал:
     -  Саин-хан!  Твое приказание исполнено. Ты  пожелал  увидеть
пленных  урусов, которые раньше бывали на севере и видели  богатый
город  Новгород.  Среди находящихся у нас пленных  я  выбрал  двух
особенно толковых. Они могут рассказать тебе многое.
     -  Приведи  их. ко мне. И пусть Субудай-багатур  тоже  придет
сюда, а всем находящимся здесь я передаю мой "салям".
     Бывшие на приеме гости тотчас вышли, кланяясь и шепча молитвы
и  пожелания.  Остались  только Хаджи  Рахим  и  вскоре  пришедший
Субудай-багатур.
     Арапша  вернулся с двумя пленными русскими. Один был высокий,
очень  тощий  старик,  с длинными белыми, как  серебро,  волосами.
Багровый  шрам  пересекал  его лицо.  Другой  молодой,  с  живыми,
сметливыми  глазами,  широкоплечий, почти  такого  же  роста,  как
старик.  Обычно  пленные ходили босые, в отрепьях,  но,  для  того
чтобы  явиться перед владыкой орды, их приодели в мало  поношенные
халаты и кожаные кавуши. Из предосторожности руки обоих были  туго
закручены ремнями.
     Опираясь на короткое копье, Арапша стоял близ русских, следя,
чтобы  они не сделали чего-либо недозволенного. Он понимал русскую
речь и стал переводить ответы пленных.
     Батый   сперва  расспросил:  откуда  они  родом,   где   были
захвачены, знают ли Новгород?
     Старик отвечал не колеблясь и, по-видимому, правдиво:
     -  Зовусь  я  Савва Бобровник. Жил прежде в лесу,  выслеживая
бобров   и  охотясь  также  на  других  зверей.  Часто   ездил   в
Переяславль,  отвозил дичину и всякие меха князю  нашему  Ярославу
Всеволодовичу.  А  этого  молодца  зовут  Кожемяка.  У  него  руки
сильные, и он при выделке может хорошо мять конские и бычьи  кожи.
Два  года назад захватил нас татарский раз®езд в верховьях  Волги.
Отбивались  мы  тогда, да не удалось уйти: целый  десяток  на  нас
двоих навалился.
     - Был ли ты в Новгороде? Кто там правит?
     -  Бывал много раз за свою долгую жизнь и даже живал  там  по
году и более. Правили в Новгороде бояре, да между собой плохо  они
ладят.   Когда  же  наступает  тяжелая  година  или   сами   бояре
договориться не могут, а на нашу землю напирают немцы да шведы...
     - Это кто же такие?
     -  Это те народы, что живут по соседству с Новгородом, жадные
до чужой земли, - быстро ответил молодой пленный.
     -  Постой, Кожемяка, дай я доскажу, - продолжал старик. - Как
увидят новгородские бояре-спорщики, что им беда грозит, - посылают
они   тогда   своих   послов  к  переяславскому   князю   Ярославу
Всеволодовичу  просить,  чтобы поспешил он  выручить  Новгород  из
беды.  Князь  сейчас же приходит в Новгород со  своей  дружиной  и
наводит порядок и тишину.
     - А какие у него полки, у этого князя? - спросил Бату-хан.
     - Князь Ярослав своими полками славится, - сказал с гордостью
Савва. - Каждый ратник у него - точно песня! Как в®езжают в  город
его полки на холеных конях, ощетинясь копьями и сверкая серебряной
броней,  народ  на  улицы  выбегает,  славу  поет  переяславльским
ратникам.
     Бату-хан нахмурился.
     -  Серебряная броня на воинах - это еще не все. А показал  ли
коназ Ярослав свою смелость и удачу в бою с врагами?
     - Показал, да еще как! - ответил Савва. - Года четыре назад я
вместе  с  новгородскими  охотниками вступил  в  дружину,  которую
призвал  себе на помощь князь Ярослав, чтобы отбросить  напиравшие
немецкие отряды. Они рвались захватить и покорить Новгород. Бились
мы  на  реке Омовже,* где князь разметал врагов и половину  утопил
подо льдом.
     - А кто был у коназа Ярослава помощником?
     -  Славные  были воеводы. А самым верным помощником  был  его
сынок, княжич Александр. На то не гляди, что ему тогда было  годов
пятнадцать. Князь Ярослав дал ему отдельную сотню, и княжич  смело
бился против врагов, как заправский воин.
     -  Я  об этом Искендере уже слышал, - сказал Бату-хан. -  Мне
доносили, что он теперь правит Новгородом, дружина его растет и он
становится  опасным. Великие полководцы, как Искендер  Двурогий  и
другие, уже в юности проявляли дерзость и отвагу в воинских делах.
Мне  надо больше знать об Искендере Новгородском. Может быть,  мне
еще   придется   встретиться   с   этим   подрастающим   беркутом,
выкормленным в снегах северной земли. Нукеры! Уведите пленных!
     Тотчас   же  явились  два  нукера  и  сделали  знак   русским
удалиться.  Пятясь  и  кланяясь, оба пленных  уже  почти  достигли
выхода, когда Бату-хан неожиданно крикнул:
     -  Стойте!  Скажите мне еще, сколько войска  у  новгородского
коназа?
     Старик  замялся. В это мгновение Кожемяка, будто  зацепившись
за ковер, навалился на него и шепнул:
     - Придержи язык-то!
     -  Хан  милостивый, - медленно сказал Савва, -  неведомо  нам
это.  Я  из дружины в те поры ушел и в лесу жил. Кто ж его  знает,
сколько войска у князя стало!
     Бату-хан сдвинул брови:
     - Ступайте вон!
     Пленные еще раз поклонились и исчезли за дверной занавеской.
     -  А  мне  нравится  этот молодой коназ Искендер,  -  заметил
Субудай-багатур. - Видно, что он прирожденный смелый  воин.  Я  бы
назначил  его  тысячником,  начальником  отряда  пленных   урусов,
который пойдет с тобой на "вечерние страны".
     -  Пока я пошлю проверить, что замышляет этот коназ, - сказал
Бату,  пристально  глядя на Арапшу. - Тебе поручаю  я  это  важное
дело.
     - Внимание и повиновение! - ответил Арапша.
     -  Ты  поедешь  в  Переяславль, а может  быть,  и  дальше,  в
Новгород.  Там  ты разузнаешь, что теперь делает и  что  замышляет
беспокойный молодой коназ Искендер. Возьмешь с собой десяток самых
надежных  нукеров.  Через них ты будешь присылать  мне  донесения.
Отравиться должен сегодня же.
     -  Будет  сделано, великий, - ответил Арапша  и  стремительно
вышел.


        Глава вторая. ИДУТ РУССКИЕ ПЛОТЫ


     Бату-хан   со  своими  приближенными  находился  на   верхней
площадке "золотого домика". Он получил тревожные известия с южного
побережья  Абескунского моря, что там один  из  его  родичей,  хан
Хулагу, собирает войско, посылая отдельные отряды на север, к реке
Куре  на  границе  Синей Орды, и что эти отряды  затевают  стычки,
стараясь захватить пленных и разведать от них все, что возможно, о
войске Бату-хана.
     Приехавший с этим донесением сотник, старый и опытный монгол,
еще  помнивший Чингиз-хана, на вопросы темников отвечал убежденно,
что с юга надвигается война: хан чингизид Хулагу хочет напасть  на
ставку Саин-хана.
     Все  посматривали  на Бату-хана - как он  отнесется  к  этому
известию?
     Ничто не изменилось на сухом холодном лице Бату-хана. Он, как
обычно,  внимательно выслушал сотника, но свое мнение  затаил  про
себя.
     Быстро  поднявшийся на площадку нукер доложил, что с  севера,
из  кипчакской степи, прибыл на взмыленном коне второй  вестник  и
тоже просит лично сообщить "непобедимому" важные новости.
     - Приведи его!
     Вошел молодой кипчакский воин в хорезмском полосатом халате и
желтом  кожаном малахае с лисьими отворотами. Он бросился  Бату  в
ноги,  поцеловал ковер между руками и отцепил от серебряного пояса
черно-бурую лисицу с длинным пушистым хвостом, разостлав ее  перед
троном.
     -  Берегись,  великий  хан!  - воскликнул  он,  оставаясь  на
коленях.  -  На  тебя по реке плывет войско урусов.  Я  прискакал,
чтобы сказать: готовься к битве!
     Слегка сдвинулись брови у Бату-хана, сейчас же лицо его снова
приняло  обычное  невозмутимое выражение. Он  встал  и  подошел  к
решетке,  окружавшей  площадку.  В  лучах  яркого  солнца   широко
раскинулся  беспорядочно строящийся город, где  наспех  слепленные
домишки   терялись  в  кольцах  кочевых  юрт.  На  север   уходила
бесконечная даль серебряной широкой реки. Солнечные блики сверкали
на ней, как прыгающие золотые рыбки.
     Гонец, указывая рукою одаль, повторял:
     -  Гляди  туда! Видишь, вниз по реке к нам плывут урусы.  Они
замыслили недоброе.
     - Но где же их корабли? Я не вижу ни мачт, ни парусов.
     - Их нет. Это связанные длинные бревна, на которые поставлены
маленькие  соломенные юрты, в них прячутся урусы. Такие  связанные
бревна  урусы  называют "плоты". Их плывет много: я  сам  насчитал
пятьдесят или больше...
     -  Слушайте,  смотрящие  мне в глаза! -  воскликнул  Бату-хан
необычно  звенящим,  радостным голосом. - Этот новгородский  коназ
Искендер оказался мне верным: он выполнил то, что обещал.  Это  он
мне  посылает бревна для постройки дворцов в моей будущей  столице
Мира. А тебя я хочу отблагодарить, кипчакский воин, за твой зоркий
глаз,  радостную  весть.  Тургауд, принеси  для  доброго  вестника
самаркандский халат.

     Русские   плоты,  связанные  из  вековых  огромных   стволов,
приплыли  не  без  труда  из глубины муромских  лесов  до  Нижнего
Новгорода,  чтобы плыть дальше по широкому раздолью великой  реки.
Пристав   к   берету,   они  подождали  обоз,   собранный   князем
Александром. Плоты сопровождали; длинные лодки-"дубовики".  В  них
сидели  гребцы, направлявшие плоты и следившие, чтобы на поворотах
реки они не налетели на берег.
     Всем  гребцам и плотовщикам были обещаны большие награды хана
и  свобода  их  родичам, томящимся в татарской  неволе.  И  плоты,
наконец, двинулись по широкому раздолью великой реки в понизовье к
татарам немилостивым. Почти весь путь погода стояла тихая...
     -  Это  заступничество матери божией. Она,  милосердная,  нас
оберегает на добром начале! - говорили плотовщики.
     Только  раза два надвигались тучи, неистово хлестал  дождь  и
принимался  бушевать ветер, поднимая большие  серые  волны.  Тогда
главный  "ватаман"  каравана  Авксентий  приказывал  приставать  к
берегу и выжидать, пока уляжется непогода и успокоится своенравная
река.
     Наконец  вдали показались золотая точка и несколько  стройных
тонких  башенок над бесчисленными войлочными юртами  и  домишками,
сооруженными  из  глины, камыша и камней. Плотовщики  поняли,  что
татарская  ставка  близко.  У берега поднимались  мачты  небольших
кораблей.  Все  голоса  затихли, и только Волга  ласково  плескала
волны  на  скрипучие древесные кряжи, связанные рядами  с  помощью
липового крепкого лыка.
     И  вдруг  откуда-то  издалека понеслась протяжная,  заунывная
пес