выступила  маленькая  женщина  с  матово-бледным   лицом.
Дымчато-серая  одежда строгого монашеского вида,  обшитая  красной
тесьмой,   имела   византийский  покрой.   С   тонкой,   чуть-чуть
приоткрытой шеи (пускались жемчужные нити. Спокойные темные глаза,
подняв  стрельчатые  ресницы, на мгновение остановились,  точно  с
удивлением  и  вопросом, на молодом арабе. Красивая  голова  резко
повернулась к морю, и маленькие уста прошептали:
     -  Чужая  дикая  страна! Камыши и болота!  А  дальше,  бедная
Дафни, тебе предстоит опять новая неволя!..
     Тонкая  белая  рука  с резным серебряным  браслетом  прикрыла
глаза, и маленькая женщина скрылась в темной каюте.


        Глава вторая. ДИКОВИННЫЕ ДЕЛА


     Небольшой  кочевой  род старого Нурали  Човдура  вынырнул  из
голубой  степи в лучах утреннего солнца. Впереди широко  разлилась
великая  многоводная река Итиль. Бараны, рассыпавшись по береговой
тропе,  вяло плелись, подгоняемые полуголыми смуглыми ребятишками.
Верблюды, привязанные друг к другу за хвосты и ноздри, растянулись
длинным караваном. Между их горбами, на вьюках хозяйского добра  и
разобранных юрт, сидели темноликие изможденные старухи с  грудными
детьми на руках.
     Женщины   в   малиновых  полинялых  лохмотьях,  раскачиваясь,
свободной  горделивой  походкой  шли  по  одну  сторону  каравана.
Мужчины  шагали  отдельно,  говорили  приглушенным  голосом  и   в
волнении размахивали руками. Некоторые, согнувшись, поднимались на
песчаные бугры и быстро сбегали обратно. Все были охвачены ужасом.
     Знакомые   места...   Здесь,   из   года   в   год,    весною
останавливалось на тучных пастбищах родовое кочевье старого Нурали
Човдура.  Раньше тут постоянно проносились стада желтых  сайгаков,
иногда пасся табун пугливых, диких лошадей.
     Весной же этого страшного года на пустынном месте, на отлогом
холме,   как   яркий  степной  весенний  цветок,  внезапно   вырос
необычайный  дом,  блистающий золотом, с высокой  узкой  башенкой,
разукрашенной цветными изразцами. Да еще на всех тропах и вдали  и
на   ближних  буграх  стали  проноситься  диковинные  всадники  на
низкорослых и взлохмаченных, точно медведи, быстрых конях.
     Все  потомство  Нурали  Човдура -  и  его  уже  длиннобородые
сыновья,   и   его   крепконогие  медногрудые  внуки,   и   малые,
непоседливые  правнуки,  а  всех  насчитывалось  девяносто  девять
мужских имен, - да хранит их милость всемогущего и всезнающего!  -
все  из  дружно спаянного рода Човдура в это светлое утро смотрели
друг на друга расширенными глазами. Старшие восклицали:
     -  Что  это  такое? Шутки джиннов?.. Только  в  садах  аллаха
бывают  такие  золотые дворцы! Или здесь, в пустыне, выстроил  для
себя  сказочный дворец могучий Ифрит...* Кто может  жить  в  таком
доме?
     И  все  ждали, что скажет и что решит старейший  глава  рода,
мудрый  прадед,  и  нетерпеливо посматривали  на  него.  А  Нурали
Човдур,  в  большой белой чалме, в выгоревшем на солнце  шерстяном
плаще,   положив  поперек  седла  посох  со  стертым  от   времени
серебряным  набалдашником,  безмолвно  ехал  на  старом  сивом,  с
красными  крапинками, жеребце и все еще, точно  себе  на  доверяя,
всматривался  слезящимися  глазами в сторону  невиданного  за  его
долгий век сказочного золотого дворца.
     Наконец   Човдур  натянул  поводья.  Крики  остановили   весь
караван. Сыновья и внуки подбежали и обступили непогрешимого вождя
племени.  Ветер  играл  его белой бородой, а  хриплый  голос  тихо
шептал полные горя слова:
     -  Настали  новые, тяжелые времена!.. Все, что видим  кругом,
нам  не на радость! Если же такова воля всевидящего и всезнающего,
то  мы  должны  со  всем  усердием выйти  из  солончака  тягостных
бедствий   на  верную  тропу  спасения.  Здесь  же  нас  поджидает
гибель.... На наших древних пастбищах уже пасутся чужие табуны!...
Наши  гордые женщины будут опозорены, стада угнаны, любимые  дети,
вся наша надежда, будут увезены и проданы в чужие страны!.. Скорее
гоните  скот в дальние степи к Большому камню...* Прочь  от  этого
страшного   места,  от  жестоких,  безжалостных  мунгалов!   Гроза
разгневанного  аллаха  пригнала этих  диких  воинов  издалека,  от
восхода  солнца,  на наши исконные дедовские земли.  Скорее  прочь
отсюда!.. А будет ли там лучше?.. Тучи сгущаются на нашем пути. О,
какие  времена! - И Нурали Човдур со стоном поднял к небу  руку  с
посохом,  бормотал молитвы, колотил пятками кавушей*  бока  сивого
старого  жеребца  и со слезами просил далекого аллаха  пощадить  и
сохранить его сыновей, внуков и правнуков.


        Глава третья. МОНГОЛЬСКИЙ КАРАУЛ


     Курчавый  негритенок  Саид, висевший на перекладине  передней
мачты, с визгом соскользнул вниз и опрометью пронесся по палубе.
     -  Ислам-ага!  Перед нами прикатившийся на  колесах  город  и
золотой дом!
     -  Ты,  видно, расшиб о камень свою пустую голову! Ты во  сне
увидел город! Где он? Где он?
     - Мальчишка прав! - вмешался молодой матрос, стоявший у руля.
-  Перед  нами  новый татарский город, подвижной  страшный  город,
катящийся на колесах по степи.
     -  Я  его не вижу! - Корабельщик протер глаза широким рукавом
синей  рубахи. - Все вы бредите, как пьяные, попав в этот болотный
туман.
     -  Посмотри туда, ага! - твердил негритенок и подпрыгивал  на
месте. - Видишь, там, где холмы, стоит светящийся дом.
     - Вижу. Это горят костры.
     - Это совсем не костры! Это дом, сделанный из чистого золота.
Он переливается в лучах солнца, как огонь.
     -  Да  что ты врешь, лягушонок! Как может здесь, среди  дикой
степи, вырасти дом из золота?
     -  Это западня разбойников пустыни, - возражал матрос. -  Они
подстерегают  паломников,  едущих в святую  Мекку.  Здесь  они  их
ограбят, а тела выбросят в реку.
     Полуголые,  прикованные  к  скамьям  рабы,  забыв  о  веслах,
цеплялись  за  борт,  жадно всматриваясь в  даль,  где  золотистая
постройка продолжала светиться огнями.
     - Дом из чистого золота! - хриплыми, грубыми голосами кричали
гребцы и рвались с цепей. - Если отломать кусок, то каждый из  нас
купит себе свободу. Пойдем ломать этот золотой дом, подаренный нам
аллахом!
     -  Это  город!  Я  сказал  правду!  Это  город!  -  продолжал
радоваться и прыгать негритенок. - Ислам-ага! Ты обещал серебряный
дирхем  тому,  кто первый увидит стены татарского  города.  Я  его
увидел, давай мне скорей дирхем!
     - По местам, за весла! - заревел корабельщик.
     Надсмотрщик  хлестал длинной плетью по голым спинам  гребцов.
Рыча  и вопя от боли, они быстро уселись по скамьям и вцепились  в
весла.
     - Может быть, это мазар*, - сердился корабельщик. - Это всего
только одна постройка, возведенная каким-нибудь степным ханом  над
могилой  своего предка... Это мазар, могила! Но это еще не  город!
Где же мечети? Где медресе? Где, наконец, бани и лавки купцов? Где
дома  жителей?  Какой  же  это город! Не видать  тебе,  поросенок,
серебряного дирхема!
     -  Да,  это  татарский город на колесах!  -  уверенно  сказал
рулевой.  -  Здесь  новая столица страшного непобедимого  племени,
пришедшего с востока на ужас всем народам. Они живут в  шатрах  на
колесах,  и их город то кочует здесь, то уходит в степь, где  ищет
лучших  пастбищ для скота. А в этом золотом доме живет их  главный
каган, у которого голова величиной с большой котел. Одним взглядом
раскосых  глаз  он  останавливает  и  опрокидывает  каждого,   кто
осмелится подойти к нему близко...
     - Налегайте сильнее на весла! Вперед! - сердился корабельщик.
- Надсмотрщик, бей их, ленивых скотов!
     Гребцы, с блестящими потными плечами, старались изо всех сил.
Двухмачтовый   красавец   корабль  с  крутыми   бортами   медленно
подвигался  вперед,  .против сильного  течения  многоводной  реки.
Матросы  по обе стороны корабля длинными тонкими шестами  измеряли
глубину.
     - Мель! Корабль царапает дно!..
     - Бросай якоря! - крикнул корабельщик.
     Два  якоря  плеснули  по  воде,  канаты  натянулись,  и  вода
закипела у бортов. Течение реки проносило холодные валы и  на  них
вертевшиеся  соломинки  и зеленые ветки. Берег,  заросший  высоким
камышом, был недалеко. На равнине показались всадники в долгополых
шубах  и  остроконечных меховых колпаках. Они  повернули  к  реке,
в®ехали  в  воду  и  остановились на  отмели,  потрясая  короткими
копьями, выкрикивая непонятные слова. Глубокие промоины мешали  им
приблизиться  к  кораблю.  Темные безбородые  лица,  и  молодые  и
старые,  обожжены  ветром и зноем. Коротконогие  кони  с  толстыми
шеями  и  длинными  гривами  храпели и фыркали,  обнюхивая  быстро
проносившуюся воду.
     Из  толпы  всадников  выделился  старик  в  желтом  полосатом
халате.  Голову покрывал парчовый колпак с широкой лисьей опушкой.
Старик  в®ехал в воду и кричал то по-персидски, то по-арабски,  то
по-кипчакски:*
     -  Кто вы? Откуда прибыли? Чей это парусник? Что пригнало вас
сюда?  Что везете? Отвечайте! Я терджуман - переводчик -  великого
завоевателя вселенной.
     Рулевой, повидавший разные страны, отвечал по-кипчакски:
     -   Это  корабль  почтенного  купца  Ислам-аги  из  "Железных
ворот"*.  Он  везет чрезвычайного, важного посла его  святейшества
халифа  багдадского. А вы кто такие?.. Далеко ли  отсюда  подножие
трона   великого  Покорителя  вселенной?  Владелец  корабля  хочет
поцеловать перед ним пыль ковра и поднести ценные дары.
     Старый  переводчик, погрузившись в воду до  стремян,  сердито
кричал:
     -  Спускайте лодку! Переезжайте на берег! Покажите  фирман  с
разрешением в®езда на землю монгольского царства.
     Другие всадники подхватили:
     -   Покажите,   что  вы  привезли  для  воинов   джихангира?*
Корабельщик  Ислам-ага дрожащими губами вполголоса давал  матросам
спешные приказания:
     - Прячьте в трюм все, что можно! Закрывайте люки!
     Из  густых  береговых  камышей  выползла  узкая  просмоленная
лодка. В ней сидели вооруженные татарские воины. Они уцепились  за
борта  корабля  копьями с крюками и, закинув веревочные  лестницы,
взобрались на палубу. Татары быстро разбежались по всему кораблю и
стали  переворачивать мешки, вспарывали их кривыми ножами, волокли
в  одну  кучу  шубы  и прочую одежду и тюки с финиками  и  сушеным
виноградом.
     Разбуженные  шумом,  из трюма поднялись на  палубу  несколько
путников.  Жмурясь от ярких лучей солнца, они со страхом наблюдали
за перебегавшими по кораблю неведомыми странными воинами.
     Молодой  арабский посол стоял близ мачты, положив  ладонь  на
рукоять  кинжала, засунутого за матерчатый широкий пояс.  Он  имел
гордый  и  бесстрашный вид. Позади него стоял рыжебородый  писарь,
держа в руках ковровый мешок и большую священную книгу.
     Два  татарских  воина,  подойдя  бесшумно  сзади,  попытались
стащить  с  арабского посла кафтан. Он легко  отбросил  воинов  и,
выхватив кинжал, стал отбиваться.
     На  корабль  взобрался  по веревочной лестнице  благообразный
старый   терджуман.   Величественным   жестом   он   приветствовал
корабельщика и уверенным голосом человека, знающего,  что  все  им
сказанное непогрешимо, громко воскликнул:
     -  Кто  хочет  обидеть  знатного путника,  посла  к  великому
джихангиру? Храбрые, благородные воины, оставьте в покое иноземца!
Кто он? Пусть скажет свое имя.
     -  В  этой  свалке  наносится оскорбление  послу  багдадского
халифа! - закричал, вытаращив глаза, корабельщик. - Эти разбойники
его грабят.
     -  Это  не разбойники! - внушительно заявил терджуман. -  Это
непобедимые багатуры великого татарского владыки Бату-хана.
     Возле терджумана появился молодой воин в стальной кольчуге  и
шлеме  с  серебряной  стрелкой,  спущенной  на  лицо.  Он  властно
крикнул:
     - Внимание и повиновение!
     -  Внимание  и  повиновение, - хором воскликнули  монгольские
воины, сразу прекратили беготню, и каждый неподвижно выпрямился на
том месте, где находился. Все повернулись лицом к молодому воину.
     -   Слушайте   мой  приказ,  соколы  храбрые  и  непобедимые!
Подождите!  -  Молодой  воин обратился  к  корабельщику,  который,
опустив  голову и подняв плечи, подтягивал сползавшие  шаровары  и
поводил злыми глазами.
     -  Кто  этот  безрассудный человек,  осмелившийся  драться  с
воинами великого хана?
     У корабельщика раскрылся рот, и он, заикаясь, отвечал:
     - Это посол багдадского халифа.
     Молодой  араб, ругаясь, оправлял разодранный кафтан,  свирепо
косился на стоявших близ него монголов.
     Их начальник продолжал:
     -  Вы  знаете,  багатуры, что послы правителей  других  стран
святы и неприкосновенны. Их нельзя трогать и сдирать с них одежду.
Поблагодарите  чрезвычайного посла халифа  багдадского  и  хозяина
этого корабля за полученные вами от них подарки.
     - Благодарим за подарки! - воскликнули монголы.
     -  Первый  десяток  останется здесь,  на  корабле.  Остальные
перевезут на берег все подарки и доставят в лагерь Бату-хана.
     В  это  мгновение  из  каюты  корабельщика  вывалился  старый
косоглазый монгол, держа в руке ковровый узорчатый мешок,  вырывая
его  из  рук  маленькой  бледной  женщины.  На  ее  ногах  звенела
серебряная цепочка. Уведя, что все другие воины стоят вытянувшись,
монгол выпустил мешок и тоже выпрямился.
     -  Арабский  посол, корабельщик и все едущие на этом  корабле
путники! - продолжал воин в кольчуге. - Вы, конечно, нисколько  не
жалуетесь на моих воинов? Они вас ничем не обидели?
     -  Как  не  жаловаться! - воскликнул корабельщик. - Ведь  они
ограбили все, что увидели на палубе...
     -  Постой!  -  прервал  его  монгол.  -  Помни,  что  храбрые
непобедимые  воины великого татарского владыки никогда  никого  не
грабят,  а  только как завоеватели вселенной берут  свою  законную
добычу. Но так как ты оскорбил моих воинов, назвав их грабителями,
то  сейчас же будет суд. Здесь, на этом месте, судить буду я...  А
за  ложное обвинение ты будешь наказан по великому закону  Ясы...*
Наказание  одно и немедленное: удар палицей по темени. Может  быть
заменено только повешением на мачте.
     -  Никто  не  обвиняет! Аллах свидетель, - да будет  его  имя
прославлено!   -   дрожащим   голосом  оправдывался   корабельщик,
облизывая  пересохшие  губы. - Мы все  рады,  если  наши  скромные
подарки  нравятся  славным воинам величайшего  и  справедливейшего
татарского владыки.
     Молодой  начальник спокойно смотрел на корабельщика, подождал
немного и сказал:
     -   Я  суд  отменяю.  Всему,  что  я  скажу,  без  возражений
подчиняйтесь!  Вое  путники корабля, и корабельщик,  и  матросы  -
станьте в ряд... Кроме посла. Ты встанешь с другой стороны. Хони и
Мункэ, тщательно осмотрите путников.
     Старый  монгол  с морщинистым зверским лицом  и  узкими,  как
щелки, глазами подошел к крайнему из выстроившихся в ряд путников.
Он  спокойно  стал  отбирать полосатый матерчатый  пояс,  кошелек,
запрятанный в поясе, с указательного пальца стащил золотое  кольцо
с бирюзой, кожаные ярко-желтые туфли...
     Все  с опаской глядели на палицу с железными шипами, висевшую
на   ремне,  перекинутом  через  плечо  монгола.  Второй   монгол,
разостлав  на  полу  длинную  овчинную  шубу,  складывал  на   нее
отобранные вещи.
     Старый терджуман спрашивал у каждого одно и то же:
     - Кто ты? Откуда едешь? Куда? Зачем? И надолго ли?
     -  Я  купец. Родом из великого Хорезма, из города Ургенча,  -
говорил  полуседой,  богато одетый путник,  в  полосатом  шелковом
халате,  розовых  шароварах  и голубой  чалме.  -  Я  везу  шелка,
драгоценные  камни  и  гашиш,  дающий  блаженство  всем,  к   нему
прибегающим. Что, по закону мудрой Ясы Чингиз-хана, - да будет его
прах благовонен! - я должен сделать с моими товарами?
     -  Ты  можешь  свободно здесь все распродать,  предварительно
выделив  одну пятую твоих товаров нашему справедливому джихангиру,
а  другую  пятую часть отложив для великого кагана всех  монголов.
Эта часть будет отправлена в его столицу Каракорум.
     Второй путник, крайне бедно одетый, в широком выцветшем плаще
и в остроконечном колпаке дервиша, нараспев стал об®яснять:
     -  Я  скиталец по плоскому подносу вселенной. Меня зовут Шейх
Муслих  эд-Дин. Я пишу сладостные стихи. У меня нет  ни  дома,  ни
сада,  чтобы я мог платить подати. Все мое имущество со мною.  Все
мои богатства я черпаю из этой бронзовой чернильницы.
     Монгол  с  палицей, обшарив дервиша, нашел у него за  пазухой
кошелек с несколькими серебряными монетами, оторвал подвешенную на
поясе  бронзовую чернильницу и, откупорив ее, выпачкал себе пальцы
чернилами.
     Дервиш воскликнул, подняв руки к небу:
     - Если моя чернильница будет у меня отобрана, то мне придется
отдать и мою печень на растерзание воронам!
     Монгол с палицей ответил сердито:
     - Твоя бронзовая сокровищница понадобится нашим писарям.
     Второй  монгол  содрал с дервиша просторный побуревший  плащ,
разостлал на палубе и на него стал сбрасывать отбираемые вещи.
     Шейх Муслих эд-Дин опустился на колени, закрыл лицо руками  и
бормотал   непонятные  слова,  раскачиваясь  и  завывая.   Молодой
монгольский начальник подошел к нему и коснулся рукой.
     - Ты кто: нищий, или шаман, или звездочет? О чем ты плачешь?
     -  Я  не  нищий. Я был богаче самых могущественных владык,  а
теперь  стал  беднее и птицы и зверя. С моим плащом  я  бродил  по
вселенной  тридцать лет. У зверя есть меховая шкура, у птицы  есть
перья, а у меня - этот плащ. Он и моя .постель и моя скатерть,  на
которой  я раскладываю хлеб и сыр, а ночью я лежу на этом плаще  и
им  же  укрываюсь. Разбей мне голову палицей, но я все-таки скажу:
не  может  великая  мудрая Яса Чингиз-хана  приказывать,  чтобы  у
нищего  певца,  воспевающего подвиги великих  правителей  народов,
отбиралась  его  единственная чернильница  и  единственный  старый
плащ!
     Монгол  с  палицей тем временем связал концы плаща  и  поднял
узел.  Сквозь  прорехи посыпались деньги, кольца и  другие  мелкие
отобранные у путников вещи. Монгольский начальник сказал:
     -  Ты  пойдешь  со мной к нашему справедливому хану.  Он  сам
решит, что делать с тобою. Хони, отдай ему обратно дырявый плащ  и
бронзовую  чернильницу. А ты кто такой? - Монгол указал  рукой  на
тощего  человека с рыжей растрепанной бородой, одетого в  белый  с
черными полосами шерстяной чекмень арабского покроя.
     -  Это  мой  писарь.  Он  же  очень искусный  лекарь,  мудрый
звездочет и предсказатель, - об®яснил арабский посол.
     -  Лекарь?! - воскликнул монгольский начальник. -  Мне  очень
нужен знающий искусный лекарь. Что хранится в твоем кожаном мешке?
     - Тут мои лекарства, чтоб спасать от болезни и смерти истинно
верующих.  А  эта  старая книга - "благородный  свиток"*  великого
пророка, молитва над ним и привет!
     Монголы  нагрузили лодку отобранными вещами. Лодка  от®езжала
несколько  раз и перевозила захваченные грузы. Вместе с  монголами
уплыла   женщина  с  серебряной  цепочкой  на  ногах,   дервиш   и
негритенок.
     На  корабле  остались  дозорными десять  монголов.  Они  сели
тесным кружком на корме и затянули заунывную песню.
     Корабельщик  Ислам-ага  стоял у борта.  Слезы  текли  по  его
щекам. Он вытирал их кулаком и бормотал:
     - Ушла от меня колючая заноза, ядовитая сколопендра!
     Арабский посол сочувственно положил руку на плечо:
     -  Нашел  о  чем  горевать! На каждом  базаре  теперь  рабынь
сколько хочешь. Найдешь другую пленницу, получше.
     -  Но  не  такую,  как  эта, самого  высокого  царского  рода
Комиенов.* Такой я больше никогда не найду. Я за нее не пожалел бы
дать  сто  золотых  и  мешок сушеных персиков.  Зачем  ее  у  меня
отобрали?!
     -  Да  что  ты  в ней нашел? Маленькая, бледная,  сухая,  как
горошина. Всегда с тобой ссорилась, царапалась и грозила убить...
     -  Верно! - сказал корабельщик и,