царицей свою гречанку.
Разве полководец, любящий битвы, может казнить такого удальца?
     Весь этот разговор происходил в "золотом домике". Придется ли
мне  еще раз побывать в нем, или я затеряюсь в неведомых просторах
вселенной, через которые направляется страшное войско Бату-хана?
     Я  записал  вещие слова джихангира, потому что  и  подвиги  и
ошибки  великих людей и то, как они эти ошибки исправляют,  -  все
это   должно  быть  увековечено  в  летописях  на  поучение  нашим
потомкам, да сохранит их и нас всемогущий".




         * Часть шестая. МГЛА ДВИНУЛАСЬ НА "ВЕЧЕРНИЕ СТРАНЫ" * 


        Глава первая. ХАН МЕНГУ ПЕРЕД КИЕВОМ


     Когда  летом предыдущего года Бату-хан остановился в низовьях
Итиля, никто не решался спросить его: скоро ли двинутся войска  на
запад, на дальнейшее покорение вселенной... Он не любил, когда кто-
либо  задавал  ему  вопросы или подавал советы.  Бату-хан  начинал
тогда  злобно  шипеть  и  вспоминать  по  именам  проклятых   злых
мангусов. Ему казалось, что, выслушивая чей-либо совет, он  теряет
часть  своего  величия самодержавного владыки. Однажды  он  сказал
своему любимому двоюродному брату Менгу-хану:
     - Скоро мне понадобится твоя помощь...
     -  Всегда я хочу помочь тебе, но до сих пор ты мне ничего  не
поручал.
     -   Отлично!  Я  доверяю  тебе  тумен  правого  крыла   моего
несравненного  войска.  Ты  завтра  же  выступишь  в   поход.   Ты
пересечешь куманскую степь и пройдешь до реки Днепра, до  богатого
главного  города  урусов Кыюва. Там ты призовешь к  себе  старшего
коназа  урусов и строго прикажешь ему, чтобы он принес мне  клятву
покорности и верности. После этого ты пришлешь сюда гонца,  а  сам
на  время отступишь обратно в степь на дневной переход,  но  ни  в
коем случае не занимай своими багатурами Кыюва, хотя бы он даже  и
пожелал мне покориться.
     - Сделаю, как ты приказал!
     -  Если  коназ урусов и жители города не захотят  добровольно
признать  меня своим единственным верховным владыкой,  ты  еще  не
начинай осады Кыюва, а все же отойди назад в степь и там жди меня,
откармливая коней. Когда же я приду к Кыюву, то помни, что  только
я,  и  никто  другой, первым в®еду в столицу урусов. Тогда  я  дам
своему  тумену  право  первому  начать  грабеж  этого  богатого  и
прославленного города.
     -  Я услышал, великий, твои слова, и все будет исполнено, как
ты приказал!
     - Можешь идти!
     Менгу-хан опустился на колени, низко склонился перед  братом,
коснувшись головой ковра, а когда он снова выпрямился, Бату  обнял
его,  и  оба брата в знак дружбы, громко сопя, понюхали и  лизнули
друг другу щеки.

     Выполняя  приказ  Бату-хана, хан  Менгу  с  отборным  войском
быстро  двинулся  через  степь. Разграбив по  пути  все  встречные
половецкие  стойбища,  он, наконец, подошел  к  Киеву.  Там  Менгу
принял   киевских  послов,  знатных  бояр,  и   услышал   от   них
категорический отказ добровольно покориться татарам.
     Киевляне,   поднявшись   на   стены   города,   с    тревогой
всматривались в даль, в восточную степную сторону, и им  казалось,
что по бескрайней равнине какое-то страшное чудовище протянуло  во
все  стороны свои гигантские щупальца: там, постепенно  стягиваясь
против города, непрерывным потоком подходили монгольские отряды  и
ставили свои юрты.
     Раздавалось  щелканье  бичей,  ржание  коней,  стоны  и   рев
верблюдов,  мычание  волов,  крики  погонщиков,  скрип  телег   на
высоких,  в  рост  человека, колесах и многоголосый  гул  и  гомон
татарской орды.
     Степняки  развьючивали  верблюдов и коней,  ставили  большими
кругами  свои  юрты. Задымились костры. Поставленные  на  камни  и
треножники,  закипели большие котлы. Посреди лагеря вырос  богатый
шатер-юрта хана Менгу. Шатер был окутан белым войлоком  и  перевит
узорчатыми  полосами. Над крышей из дымового колеса  решетки  стал
завиваться голубой дымок. Там, внутри шатра, был разведен  тлеющий
костер  из  кизяка  -  сушеного конского навоза,  перемешанного  с
соломой. В соседних юртах разместились знатные монголы его свиты.
     Рядом  с  шатром  возвышался шест; на нем  развевалось  знамя
Менгу-хана  -  длинный  бамбуковый шест с  небольшой  перекладиной
наверху,   с   которой  свисали  пять  пушистых   черных   хвостов
монгольских  яков. Это было священное знамя, означавшее,  что  его
владелец  -  ближайший родстве ник покойного Священного Правителя,
великого завоевать мира Чингиз-хана.
     Только чингизиды могли пользоваться таким священным знаменем.
     Менгу-хан  прискакал  верхом на пегом  коне  в  сопровождении
большой   свиты  вооруженных  монгольских  всадников  и   опытного
переводчика, хорошо знавшего русский язык, кипчака Хабула.
     Последнему   было   приказано  вместе  с   двумя   тургаудами
переправиться через Днепр и разузнать все, что происходит в  Киеве
и  чего  следует ожидать и скоро ли приедут с поклоном хану  Менгу
киевский князь и знатные бояре?
     Менгу-хан  повелел приготовить две большие ладьи и убрать  их
коврами.   На  этих  ладьях  отправились  три  знатных   татарских
военачальника вместе с охраной.
     Когда  лодки  отчалили,  несколько  трубачей  стали  неистово
трубить в очень длинные кожаные трубы, извещая русских о выезде  в
Киев знатного посольства.
     Когда ладьи пересекли Днепр и пристали к правому берегу,  там
их  встретили  знатные бояре в расшитых узорами  дорогих  собольих
шубах  и  высоких бобровых шапках. Русские воины копьями  отгоняли
сбежавшуюся  толпу любопытных. Переводчик Хабул  об®яснил  боярам,
что  на  тот  берег Днепра прибыл Менгу-хан, брат повелителя  всех
монголов  Бату-хана. Хан Менгу ждет, что киевский князь сейчас  же
прибудет  к  нему для переговоров, а он будет ждать  его  в  своем
шатре.
     Однако русские бояре ответили:
     -  Наш  князь  находится сейчас в своих палатах,  и  ему  как
главному  хозяину  нашего  древнего  славного  города  непристойно
ездить к язычникам на поклон. Он приглашает начальников татарского
войска  подняться  в  его  палаты,  и  там  почтенные  гости  сами
расскажут, какая нужда, какая забота привела их в Киев.
     После  горячих пререканий было решено, что в княжеские палаты
пойдут только три татарских военачальника, переводчик Хабул и  три
ближайших князю боярина. Встречные киевляне жадно всматривались  в
татар, о которых говорилось так много ужасов. Татары медленно  шли
по  узкой улице по направлению к княжескому дворцу и все  время  о
чем-то   тихо   совещались.  Они  взобрались  на   первую   стену,
опоясывавшую  город,  и  долго  осматривались  кругом,  желая  все
хорошенько запомнить.
     Наконец на полпути Хабул вдруг сказал русским спутникам:
     - Наш преславный хан Менгу отправил нас для переговоров, а не
для  поклонов  вашему  коназу. Если бы  русский  коназ  хотел  нас
почтить  и  повидать  хана  Менгу, то он  вышел  бы  сюда,  к  нам
навстречу.  Теперь  мы решили не идти к вашему коназу  и  вернемся
назад, на тот берег. А вы ждите нас снова и тогда увидите,  что  с
вами будет.
     -  Так  вы  лазутчики, а не послы! - закричали  бояре.  -  Вы
ходили на стену, чтобы узнать, как мы укрепили Киев. Бейте их!  Не
выпускайте коварных?
     Набежала  толпа.  Монголов схватили и вместе  с  переводчиком
сбросили со стены.
     Менгу,  не  дождавшись возвращения своих послов,  понял,  что
Киев  добровольно не сдастся, но, исполняя повеление Бату-хана  не
осаждать города, решил повернуть обратно. Постояв на левом  берегу
и  полюбовавшись  издали  расписными  теремами  киевской  знати  и
золотыми  главами многочисленных церквей, - татары  были  уверены,
что это настоящее листовое золото, - Менгу-хан увел свое войско  в
степь.



        Глава вторая. В ШАТРЕ ХАНА КОТЯНА


     Главный  и  старейший половецкий хан Котян в своем кочевье  в
Шарукани* пребывал в глубоком и тяжелом раздумье и не находил себе
ни в чем утешения. Напрасно приходили к нему его высокие, стройные
сыновья  и,  сняв  лисьи  шапки,  почтительно  гладили  его  руки,
украшенные  сверкающими перстнями. Котян гладил  их  по  голове  и
разрешал  сесть на цветные подушки, лежавшие вдоль стенки круглого
шатра, убранного пестрыми коврами.
     Они поочередно рассказывали последние новости из жизни степи.
Все  жаловались  на  то, что больше совсем  не  приходят  караваны
купцов  с морского побережья. Некому стало продавать коней,  скот,
меха, кожи.
     -  Кто сейчас поедет в нашу степь? Все боятся татар. Их шайки
быстро  проносятся по всей степи, точно они убегают от кого-то,  а
на самом деле они рыщут в поисках добычи; высматривают все, что  у
нас делается. Не раз их уже видели совсем неподалеку от Шарукани.
     Котян тяжело вздохнул, покачал головой и посмотрел вверх,  на
клочок  синего  неба,  видимый в отверстие крыши,  сквозь  которое
выходил дым от костра.
     -  Сегодня  я получил замечательное известие, не  знаю  -  на
радость или на горе.
     - От Бату-хана?
     -  Сейчас  вы  все  узнаете.  Эй,  мальчики!  Приведите  сюда
"божьего  человека", которого сторожат в соседнем шатре!  -  Котян
несколько раз постучал по медным чашкам с водой. - Скорее!
     Два  подростка,  сидевших близ входа,  сорвались  с  места  и
убежали.  Вскоре  они вернулись, поддерживая под локти  сухопарого
человека, с клочьями седых волос на лице. Голова его была обернута
куском  пестрой ткани. На поясе висела медные и железные  приборы,
какие  обычно позвякивают у лекарей и коновалов. Лицо его казалось
истощенным,  со  впалыми  щеками, но когда  он  вскидывал  голубые
глаза,  в  них светилась живая наблюдательность. В одной  руке  он
держал  небольшую книгу в потертом кожаном переплете, в  другой  -
высокий  посох  с  загнутым  концом, каким  обычно  пастухи  ловят
убегающих овец.
     -  Здравствуй  на много лет, великий хан великого  куманского
народа! - приветствовал он Котяна.
     Котян сейчас же приказал:
     -  Эй, мальчики, дайте божьему человеку подстилку и принесите
лепешек и кувшин кумыса!
     Один  из  сыновей  Котяна  взял пеструю  ковровую  подушку  и
положил перед странником. Тот уселся на ней и пробормотал молитву.
     - А теперь скажи нам свое имя, кто ты и из какой земли? Зачем
бродишь по свету, такому тревожному в .наши страшные годы?
     -  Я  только слуга божий, по имени Юлиан. Я скитаюсь по этому
грешному  свету,  излечивая больных и успокаивая душеспасительными
молитвами  умирающих. Происхожу я из страны мадьяр, из их  славной
столицы Буды. Господь бог и добрые люди мне всюду помогают, жалеют
и  не  дают умереть с голода. Сейчас я иду от грозного царя  татар
Бату-хана.
     -  Что ж ты хотел мне сказать особенно важное? - спросил  хан
Котян.
     -  Если  ты не всем здесь доверяешь, зная их болтливость,  то
прикажи лишним покинуть твой шатер.
     - Уйдите все! - приказал, нахмурясь, Котян. - Пусть останутся
только  два  моих старших сына. Толмача мне тоже  не  надо,  -  ты
достаточно хорошо говоришь по-кумански.
     Сидевшие  встали, прижав руки к груди, склонились  и  мелкими
шажками вышли из шатра. Юлиан начал вполголоса:
     -  Не  смотри на то, что я одет нищим. В моих руках находится
письмо  самого великого хана татарского Бату к мадьярскому  королю
Беле,  которое  я получил из собственных рук монгольского  владыки
для того, чтобы показать его тебе.
     Котян вздрогнул и сразу выпрямился.
     - И ты можешь мне его прочесть? Письмо Бату-хана?
     -  Вот  для  этого я и пришел к тебе, доблестный  хан  Котян,
пройдя очень тяжелый и опасный путь.
     Юлиан  порылся  за  пазухой  и достал  небольшой  свиток.  Он
разгладил его на колене и вопросительно взглянул на Котяна.
     - Ну, читай!
     -  Это  письмо, - начал Юлиан, - написано уйгурскими буквами,
но  на  монгольском, то есть на татарском языке. Бату-хан  повелел
передать его мадьярскому королю Беле. Но так как я знал,  что  при
дворе  этого короля не нашлось бы мудреца, который мог бы прочесть
и  об®яснить  такое письмо, то я упросил одного  ученого  язычника
перевести это загадочное письмо на куманский язык.
     - Что же это было за письмо?
     -   Высокомерное   послание  Бату-хана,  более   похожее   на
приказанье.  В  нем говорилось от его имени так. - И  старик  стал
читать:  - "Я - великий хан, посланный небесным владыкой,  который
дал  мне  право  возвышать тех, кто преклоняется  передо  мной,  и
поражать  гневом  тех,  кто противится мне.  Я  удивлен,  что  ты,
маленький  король  мадьяр, до сих пор не ответил  ни  на  одно  из
посланных мною тебе тридцати писем. Я узнал, что ты, король  Бела,
намерен  принять к себе весь народ куманов, моих рабов. И  я  тебе
приказываю не принимать их в твоем королевстве. Им, при их жизни в
шатрах, легко и возможно будет убежать от меня, но как ускользнешь
от  меня  ты, когда ты имеешь дома, дворцы и целые города? Поэтому
я,  великий хан татарский, которому вестник небесного царства  дал
высшую   власть  над  вселенной,  право  оказывать   милость   мне
покоряющимся   и  душить  моих  противников,  я  удивляюсь   тебе,
маленький король мадьяр".
     Юлиан обвел всех спокойным взглядом, тщательно свернул письмо
и заговорил снова:
     -  Я  для того и совершил этот путь к тебе и разыскал тебя  в
степи, чтобы предостеречь. Несомненно, Бату-хан скоро двинется  со
всем  своим войском на западные страны и нападет прежде  всего  на
ваши куманские кочевья. Раз ты не пошел с ним, он тебя не пощадит,
а  будет  мстить  за  то,  что потерял  в  твоем  народе  сильного
союзника. Поэтому советую тебе, - уходи скорей к мадьярам.  Король
Бела примет тебя, как брата. Торопись!
     Котян сидел, опустив голову. Руки его дрожали. Потом он повел
широкими  плечами,  точно  стряхнул  с  себя  неудобный  груз,   и
повернулся  к  сыновьям. Они сидели, видимо потрясенные,  впиваясь
взглядом в отца.
     -  Что  вы  мне  скажете на это письмо? Говори  ты,  младший,
Кучум!
     -  Что сказать? Бату-хан говорит, что он написал королю  Беле
тридцать  писем  и  не  получил от него  ответа.  Напишет  он  еще
тридцать  первое, чтобы испугать Белу, а сам не двинется места  из
своей  новой столицы, где ему живется спокойно и хорошо.  Он  ведь
потерял  много своих воинов во время похода на русские  княжества.
Он  даже  не  мог  дойти  до самого богатого  города  Новгорода  и
вернулся   обратно.  Где  ему  думать  о  походе   на   Мадьярское
королевство! Он пугал, чтобы все трусливые ему покорились.
     -  А  ты  мне  что скажешь, что посоветуешь, мой старший  сын
Мучуган?
     -  Меня  встревожило, очень встревожило это  письмо.  Спасибо
"божьему  человеку",  что  он принес  его  нам  и  предупредил  об
опасности.  Мне  ясно,  что Бату-хан, покорив  и  разорив  столько
городов,  может считать, что его войска самые сильные в  мире.  Он
уже попробовал крови и опьянел от своих успехов. Сейчас его войска
отдохнули,  и  он хочет идти покорять все народы,  всю  вселенную.
Ведь  он  и  раньше  не раз требовал, чтобы мы, куманы,  двинулись
вместе с ним, под его начальством, на "вечерние страны".
     -  Что  же ты мне посоветуешь? Что нам делать? - тихо спросил
Котян.
     -  Выбор  ясен.  Если  нам покориться Бату-хану,  это  значит
добровольно,  без  боя,  подставить  свою  голову  под  отточенный
татарский  меч. Нельзя ждать ни одного дня. Мы должны  сворачивать
шатры  и уходить в Мадьярское королевство. Жадные и хищные  татары
помчатся  вслед за нами, но там, на мадьярской равнине, когда  нам
придется драться с татарами, мы уже будем всегда чувствовать рядом
крепкую дружескую мадьярскую руку.
     В шатре стало тихо. Только донеслось отдаленное ржание коня.
     -  Ты хорошо сказал. Ты сказал, как истинный воин. Верно, сын
мой,  колебаний  быть не может. Я приказываю немедленно  разослать
гонцов  во  все  наши куманские кочевья и об®явить:  "Сворачивайте
шатры,  вьючьте добро и спешно уходите из нашей степи к Карпатским
горам".  Уходить надо быстро, ночью. Пока татары узнают и  поймут,
что  это  у нас не обычная перекочевка, а что мы уходим  совсем  с
нашей дедовской земли, мы будем уже далеко!
     Котян встал, схватился за голову и простонал:
     - Тяжело! Ой, как тяжело! Прощай, дедовская земля! Отныне мы,
бесприютные скитальцы, пойдем искать себе новую родину!..





        Глава третья. РАССКАЗ ТАМБЕРДЫ


     Осенью  этого крайне засушливого года Бату-хан наконец  решил
двинуться  со  своей  многотысячной  ордой  на  запад,  "на  закат
солнца",   для  давно  им  задуманного  покорения  "второй   части
вселенной".
     Перед  важными решениями Бату-хан обыкновенно  ни  с  кем  не
советовался,  а сразу об®являл ближайшим помощникам  свой  приказ.
Так и теперь. Но сперва он долго расспрашивал тех своих багатуров,
которые  недавно  проезжали по кипчакской  степи,  вылавливая  там
пастухов  или  неосторожных путников. Он хотел  заранее  узнать  и
понять,  что  происходит в великой степной равнине, через  которую
скоро придется двинуться всему его войску.
     Один  из  сотников, расторопный и смелый Тамберды, по приказу
Бату-хана,  побывал  в Шарукани, видел там  хана  Котяна,  был  им
обласкан и узнал многое. Но Тамберды с большим трудом выбрался  из
Шарукани и, встревоженный, примчался обратно к Бату-хану.
     Тамберды рассказывал:
     -  Во всей куманской степи теперь идет крайняя сумятица.  Все
куманские племена, раньше кочевавшие там мирно и свободно,  теперь
переходят  с места на место и гадают: что делать и куда  податься?
Они  всего боятся, никому не верят и говорят, что татары, когда-то
разгромившие  соединенные войска урусов  и  куманов  в  битве  при
Калке, теперь хотят окончательно добить их, куманов, и отнять  все
их  стада,  богатства и особенно коней, нужных им для  задуманного
Бату-ханом похода на "вечерние страны". Всех же куманов,  говорят,
Бату-хан сделает своими конюхами и пастухами.
     -  Верно!  -  прервал Бату-хан. - Всех куманов давно  следует
подогнуть под мое колено и запретить им прикасаться к мечу.
     - Что ты прикажешь мне дальше делать? - спросил Тамберды.
     -  Ты немедленно вернешься обратно и скажешь хану Котяну, что
я  повелеваю  ему  прибыть сюда, а его войску  ждать  нас  и  быть
готовым  выступить  следом за моим доблестным  войском.  Не  теряй
времени! Завтра ты должен быть уже далеко!
     Когда  некоторое  время  спустя Тамберды  вернулся,  Бату-хан
призвал его к себе. Вид у сотника был подавленный.
     -  Ну,  что делает главный, самый сильный и вредный куманский
хан  Котян? - спросил Бату-хан. - Почему он сих пор не приехал  ко
мне  и не об®явил на коленях о своей преданности? Он бы мне теперь
пригодился!
     -  Вай!  Вай!  Я  уже не застал хана Котяна  в  Шарукани!  На
истоптанной  земле  валялись  остывшие  угли  костров,   я   видел
отверстия  от  шатровых  кольев, которые еще  не  успело  засыпать
землей, я видел голодных собак, бродивших в поисках пищи, но я  не
видел  никого  из тех, кто мог бы мне рассказать,  куда  ушел  хан
Котян со своими кочевниками.
     Бату-хан слушал не прерывая, но лицо его все мрачнело, пальцы
быстро  шевелились.  Тамберды знал,  что  это  один  из  признаков
великого  гнева Бату-хана. Он упал на четвереньки, охватив  голову
руками,   а   Бату-хан  несколько  раз  силы  ударил  пяткой   его
склонившуюся голову.
     - Как ты прозевал это? Отчего так поздно рассказал мне все? -
прошипел Бату-хан. - Я бы успел схватить и раздавить Котяна!
     -  Где мне было говорить с тобой! Ты всегда знаешь все раньше
и  больше  нас всех, - простонал Тамберды под тяжелой ногой  Бату-
хана. - Ты великий, всезнающий!
     Бату-хан   задумался.   К   нему  подошел   любимый,   всегда
добродушный  хан  Менгу и, спокойно сняв ногу Бату-хана  со  спины
Тамберды, опустил ее на ковер.
     Бату-хан  мрачно молчал и продолжал быстро шевелить пальцами.
Но  хан  Менгу  хорошо  знал,  чем  лучше  всего  мож