из-под земли - она мгновенно
поразила Филиппа.
   Луиза слушала  его, облокотившись на колени и подперши подбородок
рукой. Ее  лицо отражало  целую гамму  чувств - нежности,  восторга,
благоговения, растерянности, замешательства и восхищения, а глаза ее
томно блестели. Когда Филипп допел до конца, и отзвучали завершающие
аккорды баллады,  она еще  немного помолчала,  вслушиваясь в тишину,
затем с волнением в голосе произнесла:
   - Как это  прекрасно! У  меня даже нет слов... А ведь это песня о
ваших родителях, правда?
   - И  да,   и  нет, -   ответил  Филипп. -   В  общих  чертах  это
действительно история  о моем  отце и  матери, но некоторые детали и
обстоятельства автор явно позаимствовал из другой похожей истории.
   - Какой?
   - О графе Иверо и Диане Римской. Пятнадцать лет назад дон Клавдий
без памяти  влюбился в  принцессу  Диану  и  попросил  у  императора
Корнелия ее  руки. Император  же  имел  относительно  дочери  другие
планы, поэтому вежливо отказал графу. Однако дон Клавдий не смирился
с поражением.  Он организовал похищение принцессы, которая, впрочем,
нисколько против  этого не  возражала, и  женился  на  ней.  Кстати,
венчал их  мой  нынешний  духовный  наставник,  преподобный  Антонио
Гатто. Он  направлялся из  Рима в  Барселону и по забавному стечению
обстоятельств оказался  на одном корабле с беглецами. Дону Клавдию и
Диане Юлии  не терпелось... гм... стать мужем и женой; они решили не
дожидаться прибытия в Испанию и попросили падре Антонио обвенчать их
прямо на  корабле. Император  был в  ярости, когда  узнал о  бегстве
дочери, но  в конце  концов ему  пришлось смириться  с этим  браком.
Собственно, из  этой истории позаимствовано окончание баллады: якобы
моя мать  убегает с  моим отцом,  и они  втайне венчаются. Очевидно,
автору это  показалось  более  изящной  развязкой,  нежели  то,  что
случилось на самом деле.
   - А что было на самом деле?
   - Как? Разве  вы не  знаете? -  с  искренним  удивлением  спросил
Филипп. Тут  же он  сообразил,  что  Луиза  задала  этот  вопрос  из
вежливости, чтобы  поддержать разговор,  но  это  получилось  у  нее
несколько неуклюже.  Стремясь замять возникшую неловкость, он быстро
заговорил: - А  дело было  так. Мой  отец собрал  войско и пригрозил
моему деду,  что пойдет  войной на Тулузу и отнимет у него не только
дочь, но  и корону.  Дед не  хотел междоусобицы  в  стране,  поэтому
уступил, из-за чего рассорился с графом Прованским...
   Филипп рассказывал  эту историю  чисто механически,  не  очень-то
вдумываясь в  то, что  говорит. Его мысли были заняты совсем другим:
он обмозговывал  одну великолепную  идею, которая  только что пришла
ему в  голову. Он  уже оправился  от первоначальной  растерянности и
весь преисполнился решимости. Теперь он точно знал, что ему нужно, и
был готов  к активным действиям. Но это не было следствием холодного
расчета с его стороны, это скорее была отчаянная храбрость вдребезги
пьяного человека. А Филипп был пьян - от любви.
   С горем  пополам  закончив  свой  сказ,  Филипп  резко  поднялся,
извинился  перед  Луизой  и  подошел  к  Жакомо,  который  сидел  на
корточках под  деревом, дожидаясь, когда его подопечная освободится.
Слуга вскочил  на ноги  и с почтительным видом выслушал распоряжения
Филиппа, произнесенные  в полголоса,  чуть ли  не шепотом.  Затем он
поклонился ему,  не  мешкая  взобрался  на  свою  лошадь  и,  послав
прощальный поклон озадаченной Луизе, скрылся за деревьями.
   - Что случилось? -  спросила она,  когда Филипп  вернулся и снова
сел подле нее.
   - Я велел Жакомо ехать в Кастель-Фьеро и передать Эрнану, что сам
позабочусь о вас и вечером доставлю к нему целой и невредимой.
   Щеки Луизы вспыхнули.
   - Но зачем?
   - Ну, во-первых,  я уже  неделю не  видел Эрнана  и решил сегодня
навестить его -  ведь грешным  делом я  думал, что  он  находится  в
от®езде. А  во-вторых, я  отослал  Жакомо,  чтобы  остаться  с  вами
наедине.
   - Да?.. -  Девушка   еще  больше  смутилась. -  Вы...  Вы  хотите
остаться со мной наедине?
   - Мы  у ж е  остались наедине, - уточнил Филипп, смело обнял ее и
привлек к  себе. - Согласись,  милочка: как-то  неловко целоваться в
присутствии слуг.
   - О Боже! -  только и успела прошептать Луиза, прежде чем их губы
сомкнулись в долгом и жарком поцелуе.
   Потом они  сидели, крепко  прижавшись друг  к другу. Голова Луизы
покоилась на  плече Филиппа,  а он,  зарывшись лицом в ее волосах, с
наслаждением вдыхал  их пьянящий  аромат, чувствуя  себя на  седьмом
небе от  счастья. Филипп много раз целовался с девушками и сжимал их
в своих об®ятиях, но еще никогда не испытывал такого блаженства, как
сейчас. И  тут он  понял, что  нисколько  не  страшится  близости  с
Луизой; он  жаждет этого,  он просто  сгорает от нетерпения поскорее
овладеть ею  и познать  ее. Теперь  он не  боится  разочароваться  в
любви, потому что в настоящей любви невозможно разочароваться.
   - Сколько тебе лет, дорогая? - спросил Филипп.
   - Пятнадцать.
   - А мне только четырнадцать... Но это не беда, правда?
   Луиза погладила  его по  щеке, затем  нежно прикоснулась губами к
его губам. Глаза ее сияли от восторга.
   - Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя.
   - Я тоже  люблю тебя,  Луиза. Я  так тебя люблю! - Филипп бережно
опустил ее  на траву,  скинул с  себя камзол  и склонился над ней. -
Знаешь, - произнес  он с  таким виноватым видом, будто признавался в
каком-то неблаговидном  поступке, -  у  меня  еще  не  было  женщин.
Честное слово! Ты... ты моя первая, моя единственная...
   Луиза вдруг всхлипнула и задрожала.
   - Господи! - прошептала  она,  поняв,  что  сейчас  произойдет. -
Господи...
   - Что с тобой, родная? - всполошился Филипп. - Почему ты плачешь?
Ты сомневаешься, что я люблю тебя?
   Луиза рывком прижалась к его груди.
   - Я знаю, мы не должны...
   - Почему? Разве ты не любишь меня?
   - Люблю, но...
   - Ты боишься? - спросил Филипп. Только с некоторым опозданием ему
пришло в  голову, что  она может  страшиться близости  с ним, как он
страшился близости  с другими девушками. - Ты боишься разочароваться
во мне?
   Луиза немного отстранилась и удивленно посмотрела на него. Взгляд
ее выражал  непонимание - то  самое непонимание,  которое неотступно
следовало за ними всю их недолгую супружескую жизнь.
   - Я не  боюсь разочароваться  в тебе, - мягко сказала она. - Ведь
мне не с кем тебя сравнивать. Я боюсь... просто боюсь...
   - Боишься, что  я не люблю тебя? - вдруг осенило Филиппа. - Что я
только притворяюсь,  изображая любовь?  Что я просто хочу соблазнить
тебя? Ты не веришь мне?
   Луиза покачала головой.
   - Я верю тебе. Верю...
   - Тогда почему ты такая грустная? Почему в глазах твоих слезы?
   Луиза обреченно вздохнула.
   - Это от  счастья, милый.  Вправду от  счастья... и  от страха. Я
боюсь, но  не чего-то конкретного, а просто потому, что мне страшно.
Страшно и все тут, ведь это так естественно. - Она перевела дыхание,
набираясь храбрости. -  И, пожалуйста,  не спрашивай ни о чем. Лучше
поцелуй меня.
   Филипп  заглянул   вглубь  ее   прекрасных  карих  глаз  и  будто
растворился в  них  целиком.  В  этот  момент  весь  окружающий  мир
перестал существовать  для него. На всем белом свете были только он,
Луиза и  любовь, соединившая  их неразлучными узами. Любовь, которую
Филипп так долго ждал и которая, наконец, пришла.
   "Люблю!" - шептали его губы.
   "Люблю!" - стучало его сердце.
   "Люблю!" - пело все его существо.
   Он познавал  любовь. Ему  еще предстояло испить эту чашу до дна -
радость и  горечь, муку  и наслаждение, боль и блаженство, надежду и
отчаяние...



        Глава 6
                              МУЖЧИНА

Солнце клонилось  к закату.  Филипп лежал,  растянувшись на траве, и
бездумно глядел  в небо.  На его  груди покоилась  голова Луизы,  ее
волосы щекотали  ему шею  и подбородок, но он не убирал их - щекотка
была приятной.  И вообще,  все связанное с Луизой было ему приятным.
Филиппу казалось,  что он  не лежит на земле, а парит в воздухе. Все
его тело  охватывала сладкая  истома, мысли в голове путались, порой
устремляясь в  самых неожиданных  направлениях,  но  над  всем  этим
доминировало  всепоглощающее   чувство  спокойного   и  безмятежного
счастья.
   В том,  что он  испытал с  Луизой, было нечто фантастическое. Его
ощущения  не   поддавались  никакому  анализу,  их  невозможно  было
разобрать по  косточкам и  разложить по  полочкам. Теперь-то  Филипп
понял, что  нет и  быть  не  может  ответа  на  вопрос:  "Что  такое
любовь?", ибо  она - один  из  абсолютов  бытия,  явление  такое  же
безусловное, как  рождение и  смерть, это  одно из  таинств жизни, и
пытаться описать  его так  же бессмысленно,  как  об®яснять,  почему
через две  точки на  плоскости  можно  провести  лишь  одну  прямую.
Банальный акт  физической близости оказался чем-то несравненно более
значительным, чем  просто плотское  удовлетворение душевных порывов.
После этого  Луиза стала  для Филиппа  не только  дорогим  и  родным
существом, но  как бы  неот®емлемой частичкой  его самого,  кровью и
плотью его...
   Луиза заворочалась и подняла голову.
   - Кажется, я  задремала, - сказала она, сонно моргая глазами. - Я
долго спала?
   - Нет, дорогая, - ласково ответил Филипп. - Самую чуточку.
   - Это сколько?
   - Ну, четверть часа, максимум - полчаса.
   Луиза тяжело вздохнула и крепко прижалась к нему.
   - Что случилось? - спросил Филипп. - Почему ты вздыхаешь?
   - Да так, ничего. Просто... просто я думаю...
   - О чем?
   Она снова вздохнула.
   - Ну как ты не понимаешь?! Я думаю о том, что произошло.
   - А-а!..  Но   чем  ты  встревожена?  Ведь  все  было  прекрасно,
замечательно... или нет? По-твоему, я сделал что-то не так?
   - Ах нет, Филипп, не в том дело. Вовсе не в том.
   - А в чем?
   С минуту Луиза помолчала, прежде чем ответить.
   - Мне очень неловко. Страшно неловко. Что подумает мой кузен? Что
подумают  мои  родные?  Что  подумают  все  остальные?  Вчера  Эрнан
рассказывал  мне  о  тебе  и  вполне  серьезно  заявил,  что  боится
знакомить нас.  Ему-де стыдно будет смотреть в глаза моим родителям,
если ты соблазнишь меня.
   Филипп поднялся и сел на траве.
   - Так вот  ты о  чем! - наконец  дошло до  него. - Вот  что  тебя
беспокоит!
   - Ну да, -  в смятении  кивнула она. -  Это меня  и беспокоит. Но
только не подумай, что я сожалею, дорогой. Я ни о чем не сожалею. Ни
о чем...
   Филипп наклонился к ней и поцеловал ее в губы.
   - Глупышка ты  моя! Как  плохо ты  обо мне  думаешь. Ведь я люблю
тебя и хочу на тебе жениться.
   Луиза вздрогнула и недоверчиво поглядела на него.
   - Жениться? - переспросила  она. - Ты  хочешь жениться на мне? Ты
не шутишь?
   - Никаких шуток!  Завтра падре Антонио обвенчает нас, и мы станем
мужем и женой. Ты согласна?
   - О Боже! -  в растерянности  прошептала Луиза. - Боже... Это так
неожиданно...
   - А ты думала, я просто хотел поразвлечься с тобой?
   - Ну, вообще-то...  Вообще-то я  думала,  что  между  нами  такая
разница...
   - Это   несущественно,   милочка, -   заявил   Филипп   с   такой
безаппеляционностью, как  будто сам  был не до конца в этом уверен и
страстно  желал  убедить  себя  в  собственной  правоте. -  Все  это
кастовые предрассудки.  Раньше я  разделял их...  пока  не  встретил
тебя. Теперь  я понимаю,  что грош им цена в базарный день. Теперь я
понимаю Эрнана  и его  отца... Да что и говорить! Я уже не смогу без
тебя жить. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной - каждый день,
каждую минуту, каждую секунду.
   - А твой отец? - спросила Луиза. - Неужели он согласится?
   Филипп нахмурился.
   - Отцу моя  судьба безразлична, -  после короткой  паузы  ответил
он. - Для  него было  бы лучше,  если бы я вовсе не рождался. Думаю,
ему  будет   все  равно,   на  ком   я  женюсь.   Но  даже  если  он
воспротивится...  В  конце  концов,  мне  уже  четырнадцать  лет,  я
совершеннолетний и  могу распоряжаться своим будущим по собственному
усмотрению, ни с кем не считаясь, не спрашивая ни у кого позволения.
   - Даже у папы Римского?
   - Даже у  папы. - Тут  Филипп усмехнулся  (не  без  грусти,  надо
сказать). -  Мой  титул  первого  принца  принимают  всерьез  только
гасконцы, это  тешит их самолюбие. А так никто не сомневается, что у
короля Робера  будут дети -  ведь ему  еще нет  двадцати, а королеве
Марии и того меньше. Галльский престол мне не светит, это всем ясно,
и у святейшего отца нет причин вмешиваться в мою личную жизнь... Гм.
Или почти  нет, - добавил он, вспомнив о своих претензиях на родовой
майорат. - Но,  в любом случае, наш осторожнейший папа Павел сто раз
подумает, прежде  чем  об®явить  недействительным  уже  свершившийся
брак. А  мы обвенчаемся  завтра же.  Жаль, конечно,  что я  не смогу
пригласить всех своих друзей, но и медлить со свадьбой не хочу.
   - Почему?
   Филипп немного помедлил, затем откровенно признался:
   - Из-за тех же друзей. Далеко не все из них будут в восторге, что
я женюсь на тебе. Эрнан, конечно, не станет возражать, да и Симон де
Бигор будет  рад - ведь  он влюблен  в  Амелину.  А  вот  остальные,
особенно Гастон... В общем, все они будут против.
   - Понятно, -  хмуро   произнесла  Луиза. -  Что  ж,  вскоре  тебе
придется столкнуться  с их всеобщим негодованием. Сегодня же. Или, в
крайнем случае, завтра.
   - Что ты имеешь в виду?
   - То, что  сказала. К  твоему сведению,  почти  все  твои  друзья
гостят сейчас в Кастель-Фьеро.
   - Да ну! - Филипп изумленно вскинул брови. - И кто же?
   - Их очень много. Человек шестьдесят, а то и семьдесят.
   - Ого! Ничегошеньки!  А я об этом понятия не имею. Странно, очень
странно... И когда они прибыли?
   - Большинство вчера  вечером, некоторые днем раньше, да и сегодня
утром, перед  моим от®ездом  на прогулку,  заявилось  еще  несколько
гостей.
   Филипп покачал головой.
   - Ну и  дела! Эрнан  определенно что-то  затевает. А  если в  это
замешан и Гастон...
   - Граф д'Альбре?
   - Ты его знаешь?
   - Вчера Эрнан познакомил нас.
   - Стало быть, и он сейчас в Кастель-Фьеро?
   - Да.
   - А его сестра?
   - Амелина? Увы, но я вынуждена огорчить тебя - ее нет.
   На лицо Филиппа набежала краска.
   - Ты что-то знаешь про Амелину?
   - Кузен мне кое-что рассказал.
   - И что же он рассказал?
   - Что  ты   соблазнил  ее,   но  жениться   не  собираешься.   Он
основательно готовил  меня к  встрече с тобой, предупреждал, чтобы я
не поддавалась твоим чарам - дескать, это может плохо кончиться.
   Филипп медленно покачал головой:
   - Эрнан  ошибается.   Ничего  у   меня  с   Амелиной   не   было.
Ничегошеньки. И  с другими  тоже.  Ты  у  меня  первая,  ты  у  меня
единственная. Ты веришь мне?
   Луиза посмотрела ему в глаза и серьезно ответила:
   - Да, я верю тебе, дорогой.
   Филипп обнял ее и прижал к себе.
   - Ну,  и  слава  Богу.  А  то  сплетники  изображают  меня  таким
сердцеедом  и   прожженным  повесой,   что  мне   даже  стыдно  было
признаться... - Он  умолк, так  и не  закончив своей  мысли. А потом
задумчиво произнес: -  Очень интересно.  Что же  замышляют  Эрнан  с
Гастоном?.. Ты случайно не знаешь?
   - Догадываюсь, - ответила  Луиза и покачала головой. - Но тебе не
скажу.
   - Почему?
   - Насколько я  понимаю, твои друзья готовят тебе весьма необычный
подарок ко  дню рождения.  Это должно  стать для тебя сюрпризом, и с
моей стороны  было бы  не... Ой! -  вдруг всполошилась  она. -  Ведь
Эрнан знает, где ты!
   - Конечно,  знает, -   подтвердил  Филипп. -   Каждый  свой  день
рождения я  провожу здесь  до  самого  вечера.  К  тому  же  Жакомо,
безусловно, доложил Эрнану, что оставил тебя со мной.
   - Значит, вскоре  он должен приехать. - Луиза встала, подобрала с
травы свое платье и встревожено огляделась вокруг, будто высматривая
затаившегося в траве Эрнана. - А мне еще хотелось искупаться...
   - Так иди  купайся, - сказал Филипп. - Тебе нужно искупаться. А я
тем временем приведу в порядок твой наряд, и мы отправимся к Эрнану.
   После некоторых колебаний Луиза согласно кивнула:
   - Пожалуй, так я и сделаю. Кстати, у тебя есть чем вытереться?
   - Да, большое полотенце.
   - Вот и хорошо.
   Немного смущаясь,  Луиза  принялась  снимать  с  себя  оставшуюся
одежду. Филипп  с восхищением глядел на нее и самодовольно улыбался.
Он уже  мужчина, мужчина  с того  самого мгновения, когда над озером
раздался крик  девушки, ставшей  женщиной. И  она  довольна  им  как
мужчиной. Еще бы...
   Луиза разделась догола и вбежала в озеро. Она барахталась в воде,
поднимая вокруг себя тучи брызг, охая и повизгивая от удовольствия.
   - Филипп! - крикнула она. - Иди ко мне, ну!
   В ответ  Филипп молча покачал головой. Он понимал, что вдвоем они
будут купаться  гораздо дольше,  а потом еще вздумают снова заняться
любовью (лично  он не  чувствовал себя  пресыщенным утехами), но ему
также не терпелось узнать, что же за сюрприз готовят Эрнан и Гастон.
   Филипп встал  на ноги,  как мог  привел в  порядок свою  одежду и
прическу, отряхнул  платье  Луизы  и  ее  накидку,  затем  тщательно
осмотрел ее  белье на  предмет обнаружения пятен крови. Простирнув у
кромки воды  одну из  нижних юбок,  он повесил  ее сушиться  на суку
ближайшего дерева, а сам присел в тени и стал с улыбкой наблюдать за
купавшейся Луизой.
   Увлеченный  этим   занятием,  Филипп   не  сразу   заметил  троих
всадников, которые  в®ехали на поляну и спешились в нескольких шагах
от него.  Это были Эрнан де Шатофьер, Гастон д'Альбре и еще один его
друг, Симон  де Бигор,  высокий стройный  парень  пятнадцати  лет  с
темно-каштановыми волосами,  карими глазами  и  смазливым  лицом.  В
одежде, как, впрочем, и во всем остальном, Симон стремился подражать
Филиппу: костюм из черной тафты, украшенный серебряными позументами,
пурпурный с  золотым шитьем  плащ, коричневые  сапожки и  сиреневого
цвета  берет,  чуть  сдвинутый  набекрень.  Длинные  волосы,  как  у
Филиппа, ему  не шли,  и только  по этой  причине он  носил короткую
стрижку.
   - Так, - мрачно  произнес Эрнан,  глядя  то  на  Филиппа,  то  на
спрятавшуюся по  шею в  воде Луизу,  то  на  ее  простиранную  юбку,
которая развевалась  на ветру,  подобно флагу. -  Чуяло мое  сердце,
ничем  хорошим  это  не  кончится...  Ну  что  ж,  друг,  прими  мои
поздравления... гм... с днем твоего рождения.
   - И мои, - с ухмылкой добавил д'Альбре.
   - Я  тоже   поздравляю  тебя, -   простодушно  сказал  Симон,  не
уловивший двусмысленности в словах Эрнана и Гастона.
   - Благодарю вас,  друзья, - смущенно  пробормотал  Филипп,  часто
хлопая ресницами,  а затем  в полной растерянности ляпнул: - Ну, вот
вы и приехали.
   - Да, - кивнул Эрнан. - Приехали. И увидели.
   Филипп еще больше смутился.
   - Послушай,  дружище,   мне,  право,  очень  неловко...  Я  очень
сожалею...
   - Ах, ты  сожалеешь! - с  неожиданной яростью рявкнул Шатофьер. -
Он, видите  ли, сожалеет!  Как жаль,  сказал волк,  скушав овечку, и
уронил скупую  слезу над  ее останками...  Черт тебя подери, Филипп!
Сестра моей  покойной матери  доверила мне  свою дочь, и что же - на
четвертый день  пребывания под  моей опекой ее соблазняет мой лучший
друг, человек, который для меня как брат, чьей чести я без колебаний
вверил бы  невинность родной  сестры... - Тут  он  осекся  и  искоса
глянул на  Гастона. - М-да,  насчет невинности  сестры,  пожалуй,  я
маленько загнул.  И тем  не менее тебе следовало бы сперва подумать,
как я  к этому  отнесусь - с циничным безразличием Гастона, которому
глубоко наплевать,  с  кем  спит  Амелина -  с  тобой  или  с  самим
Вельзевулом, а может...
   - Прекрати,  Эрнан! -  резко  оборвал  его  изобличительную  речь
Филипп. - Прошу тебя, не горячись. Я признаю, что поступил нехорошо,
я несколько поспешил, но пойми, что я не мог ждать.
   Эрнан недоуменно моргнул.
   - Ждать? Ч