чертей.  После  душеспасительных,  вернее,
душещипательных бесед  с  монсеньором  Франческо  тебе  всюду  черти
мерещатся... Успокойся, золотко, не принимай это близко к сердцу. До
ада Жоанне  еще далеко, а что касается Александра, то ему и без того
давно уготовано  местечко в  самом мрачном углу преисподней. Скорее,
им угрожает  ад на этом свете, если их проступок получит огласку. Ты
будешь молчать?
   - Я буду...  Обещаю  вам... -  Матильда  зябко  поежилась. -  Это
ужасно! Неужели госпожа Жоанна не понимает, какой это большой грех?
   - Прекрасно понимает,  можешь не  сомневаться.  И  сейчас  Жоанна
кается, что совершила его, вот почему она такая набожная в последнее
время. К  ее чести надо сказать, что ее раскаяние вызвано осознанием
своей вины, а не тем, что Бланка разоблачила ее связь с братом - это
случилось гораздо  позже. Так  что молись  лучше  за  спасение  этих
грешных душ, а не моей.
   - Я буду молиться... за госпожу Жоанну.
   - А за Александра?
   - Нет, не буду. Не хочу. Он злой человек, сударыня.
   Маргарита промолчала  и еще  больше нахмурилась.  В том, что граф
Бискайский стал  отпетым негодяем,  отчасти  был  виновен  ее  отец.
Порой, думая об этом, она испытывала что-то вроде угрызений совести:
ведь если бы не злая воля их деда, короля Рикарда, наваррская корона
принадлежала бы  Александру, и то на совершенно законных основаниях.
Осознание этого  неприятного, дразнящего,  крайне щекотливого  факта
заставляло Маргариту еще сильнее ненавидеть своего кузена.
   - Ладно, - отозвалась она, нарушая тягостное молчание. - Пожалуй,
мне пора к отцу. Не стоит испытывать его терпение. Мне передали, что
он  очень   возбужден;  видно,   опять  строит  планы  насчет  моего
замужества... - Маргарита  вздохнула. - А  ты,  Матильда,  оставайся
здесь. Когда  явится Бланка,  скажи пусть подождет - я только отошью
очередного претендента и сразу же вернусь.



        Глава 17
                         КОРОЛЬ И ЕГО ДОЧЬ

Дон Александр,  десятый по  счету король  Наварры, носивший это имя,
устремил на  свою дочь  утомленный, исполненный  мольбы, отчаяния  и
даже чуточку  отвращения взгляд, подобно тому, как многолетний узник
смотрит на  опостылевшего ему надзирателя, который, тем не менее, за
длительное время  их невольного  знакомства стал как бы неот®емлемой
частицей его самого.
   - Сударыня, возлюбленная дщерь моя, - отрешенно заговорил король,
стоя перед  Маргаритой  посреди  просторного  кабинета,  где  обычно
собирались заседания  Государственного Совета; в данный момент кроме
короля и его дочери в помещении больше никого не было. - Я пригласил
вас к  себе для  весьма серьезного  разговора. Через  три  месяца  с
небольшим вам  исполнится восемнадцать  лет. Вы  уже взрослая  дама,
вы -   наследница    престола,   посему    должны    с    надлежащей
ответственностью...
   - Ой,  прекрати,   папочка! -  громко   фыркнув,   перебила   его
Маргарита. - К чему такие напыщенные речи, что за муха тебя укусила?
Небось, опять  получил от  кого-то заманчивое  предложение и с новой
силой загорелся желанием выдать меня замуж?
   Дон Александр  в замешательстве опустил глаза. Он не просто любил
свою дочь,  он обожал  и боготворил  ее - единственную  оставшуюся в
живых из  троих его  детей. После смерти младшего сына король души в
ней не  чаял, так  панически боялся  потерять и ее, что впоследствии
этот страх  перед возможной  утратой перерос  в  страх  перед  самой
Маргаритой. Никогда  и ни  в чем  он не  мог перечить  ей - будь  то
какие-либо серьезные  желания, или  же детские,  порой бессмысленные
капризы.
   - Но,  доченька, -   ласково   и   нерешительно   промолвил   дон
Александр. - Это  действительно необходимо. Я уже стар, и смерть моя
не за горами, а Наварре нужен будет король.
   - Отец! - искренне  возмутилась принцесса. -  Что  вы  говорите?!
Ужель вы  сомневаетесь  в  моих  способностях  как  государственного
мужа... то  бишь, государственной  жены? Жены мудрой, справедливой и
твердой в решеньях - как говаривал некогда Гораций о вас, мужчинах.
   Поскольку отец  забыл пригласить  ее сесть,  она пригласила  себя
сама. Король в задумчивости продолжал стоять.
   - Лично я, сударыня, ничуть не сомневаюсь в ваших способностях, -
ответил он. -  Но сейчас  речь идет  о другом.  Как  моя  дочь,  вы,
разумеется, унаследуете  всю полноту  королевской власти  в Наварре,
однако пора  уже подумать  и о  продолжении  рода  нашего.  Муж  вам
необходим хотя  бы для  того, чтобы в законном браке с ним вы родили
наследника престола.
   - Как ты  наивен, папочка! -  насмешливо произнесла  Маргарита. -
Неужели  ты   всерьез  полагаешь,  что  зачатие  происходит  лишь  с
благословения церкви?
   - Ой, доченька! -  укоризненно покачал  головой дон  Александр. -
Как ты можешь...
   - Могу, и  запросто. Если  тебе не  терпится заиметь  внука,  так
прямо и  скажи. Я  перестану осторожничать,  и надеюсь,  через  год-
полтора ты уже будешь дедушкой.
   - Не сыпь  мне соль  на раны,  бесстыжая! - в  отчаянии простонал
король. - И в кого ты только пошла, такая вертихвостка?
   - В мою  матушку, в  кого же  еще, - пожала  плечами Маргарита. -
Ведь не  зря же  говорят, что  я пошла  в нее всем - и внешностью, и
характером.  Правда,   она  умела  сдерживать  себя,  скрывать  свои
недостатки. Насколько  мне известно,  она, не  в  пример  мне,  была
непревзойденной мастерицей  по части  лицемерия и  притворства,  так
виртуозно изображала  из себя  степенную даму,  что нередко  и  тебя
вводила в заблуждение.
   - Да как ты смеешь! - вскипел король.
   - А вот  и смею. Или, быть может, ты станешь оспаривать тот факт,
что в  свое время  ревновал ее  к дядюшке  Клавдию? И  не без веских
оснований, полагаю...  Ага, покраснел!  Значит, это правда. А правда
ли, что мой покойный брат Александр был...
   - Замолчи, Маргарита! -  прорычал король,  багровый  от  стыда  и
негодования. - Немедленно  замолчи! Не  смей очернять  память  своей
матери.
   - Ты сам  напросился, отец.  Мог бы обойтись и без нравоучений. С
меня достаточно  и Матильды  де Монтини,  которая, несмотря  на  мои
запреты, чуть  ли не  каждый день  читает мне нотации... Да, кстати,
про Матильду.  Ваш монсеньор Франческо де Арагон, чтоб он сдох... то
бишь, скорее бы его назначили кардиналом и забрали отсюда к чертовой
матери... прошу прощения, в римскую курию...
   - Маргарита!..
   - Я еще  не кончила,  государь. Милый вашему сердцу епископ не на
шутку взялся  преследовать Матильду,  и подозреваю, не без вашего на
то согласия.  Отныне я строго-настрого запретила ей исповедоваться у
него... На  том основании, разумеется, что это слишком большая честь
для простой фрейлины. - Маргарита криво усмехнулась. - Передайте его
преосвященству, что  я очень  ценю его  время. Так ценю, что если он
снова вздумает  приставать к Матильде, я сама выбью эту глупую мысль
из его плешивой башки его же собственным посохом.
   - Не богохульствуй, дочка! - перекрестился король.
   - Э нет,  милостивый государь,  погодите. Еще  неизвестно, кто из
нас богохульствует.  Как прикажете понимать заказанные вами молебны,
над которыми смеется вся Наварра? Говорят, даже монахи-августинцы не
могли поначалу  удержаться от  хохота, молясь за спасение моей души.
И, к  вашему сведению,  смеются-то  главным  образом  не  над  самим
молебном, но  над вами  и надо  мной. Не  говоря уж  о том,  что  вы
выставляете на  посмешище себя  и меня, вы также вводите в искушение
ни в  чем не  повинных людей,  невольно принуждая  их  смеяться  над
святым таинством  молитвы... В общем так, папуля. Если ты сию минуту
не прекратишь читать мне мораль, я сейчас же встану и уйду.
   Глаза короля вдруг налились кровью.
   - И никуда  ты не уйдешь! - с неожиданной твердостью произнес он,
взяв  со   стола  какой-то   свиток. -  Ты  останешься  здесь  ровно
настолько, сколько мне потребуется, чтобы поговорить с тобой о твоем
предстоящем браке.
   - Нет, - покачала  головой Маргарита, внутренне холодея от дурных
предчувствий. Только  теперь она  заметила, что  ее  отец  был,  что
называется, под  градусом - не то, чтобы пьян, но и не совсем трезв;
очевидно,  перед  приходом  дочери  он  опрокинул  кубок-другой  для
храбрости. - Нет! -  повторила принцесса  со всей решительностью, на
которую в  данный момент  была способна. -  Об этом  и речи  быть не
может.
   - Может! - властно  ответил дон  Александр, направляясь  к ней. -
Может и должно! Трепещи же теперь, беспутница, терпение мое лопнуло!
Хватит мне  потакать твоим  капризам, довольно!  В конце  концов,  я
король, твой  государь и  отец, и ты обязана подчиниться моей воле -
как моя дочь и моя подданная.
   - Ой, как страшно! - насмешливо произнесла Маргарита, но в голосе
ее слышалась  дрожь. Ей  в самом  деле было  страшно:  таким  тоном,
властным и  непреклонным, отец  не разговаривал  с ней  еще никогда.
Впрочем, никогда  раньше он не вел серьезных разговоров на подпитии,
он вообще  редко пил, и видимо, с непривычки хмель сильно ударил ему
в голову.
   - Я долго  терпел твои выходки, - между тем продолжал король. - Я
всячески ублажал  тебя, уступал  тебе во  всем, ни  в чем не перечил
тебе, надеялся,  что, повзрослев,  ты образумишься. Но, увы, надежды
мои оказались напрасными. Ты так и не поумнела, ты осталась такой же
ветреной и  легкомысленной, как  и пять  лет назад.  Ты  не  желаешь
заботиться о  себе и  о своих  будущих детях,  о  благе  всей  нашей
страны, тебе  чужды государственные  интересы, у тебя есть лишь один
интерес - ты  сама, да  и то  ты не  думаешь о грядущем, но только о
сегодняшнем дне.
   - Ты ошибаешься, отец, - робко возразила Маргарита.
   - Это уже  не важно.  Может быть,  я в чем-то и ошибаюсь, но факт
остается фактом:  по твоей  вине, из-за  твоего глупого упрямства мы
упустили несколько  выгодных политических  союзов. Ты  уже  отвергла
предложения Рикарда  Иверо, Педро  Арагонского, Педро Оски, Тибальда
Шампанского, Гийома Бретонского, Карла Бургундского и многих, многих
других весьма  достойных претендентов.  Ладно, забудем  про них.  Но
следующего претендента  на твою  руку я не упущу. Нетушки! - С этими
словами он  помахал перед  лицом дочери  свитком, который  держал  в
руке. -  Знаешь  ли  ты,  что  это  такое?  Это  письмо  от  герцога
Аквитанского,  он   хочет  женить  на  тебе  своего  младшего  сына,
Красавчика. И я согласен, без всяких оговорок согласен. Брачный союз
Наварры с  Гасконью позволит  тебе и  молодому Филиппу  Аквитанскому
претендовать на  галльский престол,  вот так-то!  И хотя  герцог  не
настаивает  на  немедленном  ответе,  он  вообще  просил  ничего  не
говорить тебе,  пока к  нам на  празднества не  приедет  его  сынок-
сердцеед и  не окрутит  тебя, но  у меня  на сей счет имеются другие
планы.  Я   уже  все   решил.  Окончательно!  Красавчик  приедет  на
празднества не  окручивать тебя,  а жениться  на  тебе.  Такова  моя
королевская воля!
   Маргарита глубже вжалась в кресло и захныкала.
   - Какой  ты   жестокий,  папочка! -   тоном  обиженного   ребенка
произнесла она,  как всегда,  когда отец  пытался навязать  ей  свою
волю;  прежде   этот  прием   срабатывал  безотказно. -   Какой   ты
бессердечный, безжалостный...
   Король злорадно ухмыльнулся:
   - Ну нет,  доченька, теперь этот номер у тебя не пройдет. Я хотел
с тобой  по-хорошему, но ты оказалась вздорной, упрямой, эгоистичной
девчонкой... Весьма  сожалею,  дорогая,  у  меня  просто  нет  иного
выхода, кроме  как заставить  тебя повиноваться. Когда-нибудь ты еще
поблагодаришь меня за это.
   - Ну,   папочка! -    взмолилась   Маргарита,   готовая   вот-вот
разрыдаться. - Прошу тебя, не надо. Очень тебя прошу...
   Но дон Александр был непреклонен:
   - Надо, дочка,  надо. Так  я решил,  и так  оно будет. Четвертого
сентября, накануне  праздничного турнира,  состоится твое венчание с
Филиппом Аквитанским,  так что через три месяца мы будем праздновать
не только твое восемнадцатилетие, но и твою свадьбу.
   - Но па...
   - Через три  месяца, - продолжал  король, не  обращая внимания на
протесты со  стороны Маргариты, -  ты уже  будешь замужней женщиной.
Однако я не намерен выжидать еще три месяца, ничего не предпринимая,
я и  так уже  много ждал  и терпел. Посему я решил сейчас же, тут же
обручить тебя с Филиппом Аквитанским.
   - Ах, папочка! Ну не...
   - Прошу тебя,  дорогая, перестань  хныкать и утри слезы. С минуты
на минуту  сюда явятся  члены  Государственного  Совета,  которым  я
об®явлю о  вашей помолвке.  И если  ты  вздумаешь  возражать, -  тон
короля сделался  угрожающим, - если  ты воспротивишься  моей воле  и
откажешься принять  предложение Красавчика,  то даю  тебе слово, что
я...
   Его угроза так и осталась недосказанной. В этот самый момент окно
позади кресла  Маргариты со страшным грохотом разлетелось вдребезги,
черная  с   белым  оперением   стрела,  точно  молния,  пролетела  в
нескольких дюймах над головой короля и с натужным стоном вонзилась в
противоположную стену.  Дон Александр  громко  охнул,  схватился  за
сердце и, как подкошенный, рухнул на пол.
   - Отец! - испуганно вскрикнула Маргарита и кинулась к нему.



        Глава 18
                   В КОТОРОЙ МЫ СНОВА ВСТРЕЧАЕМСЯ
                       С БЛАНКОЙ КАСТИЛЬСКОЙ

Будучи глубоко  набожной, Бланка, тем не менее, регулярно пропускала
утренние богослужения,  так как  любила поспать  допоздна. Затем она
подолгу нежилась  в большой  лохани с теплой водой, прогоняя остатки
сна и  всевозможные грешные мысли, непременно являвшиеся ей ночью, а
первым ее  выходом в  свет было  посещение обедни.  По  пути  Бланка
заглядывала к Маргарите, и ежели та была в хорошем расположении духа
(или наоборот - в очень дурном), то в церковь они шли вместе.
   Однако в  тот день  ее обычный распорядок был нарушен. Известие о
происшедшем в  королевском кабинете  инциденте  застало  Бланку  еще
лежавшей в  постели, но  уже не  спавшей. Скомкав  ритуал  утреннего
омовения до  банального мытья,  она наскоро  перекусила,  оделась  и
поспешила в  покои Маргариты,  где  ее  наваррская  кузина  как  раз
предавалась одному  из  своих  самых  любимых  занятий -  устраивала
разгон фрейлинам  и горничным,  вымещая на  них всю  свою  злость  и
досаду.
   С появлением  Бланки Маргарита  наконец угомонилась и велела всем
присутствующим, кроме  Матильды де  Монтини, убираться  прочь. Когда
дверь  за   последней  из   уходящих   фрейлин   закрылась,   Бланка
взволнованно спросила:
   - Что случилось, кузина?
   - Да ничего  особенного, - сухо  ответила  Маргарита. -  Какой-то
полоумный  пробрался   на  дворцовую  площадь,  вообразил,  что  это
стрельбище, и  принялся палить  по окнам  из арбалета.  Его  тут  же
схватили.
   - А что с дядей?
   - С ним все в порядке. Он отделался легким испугом.
   - Правда? - облегченно вздохнула Бланка. - А то мне говорили, что
у него сердце...
   Маргарита громко фыркнула:
   - Глупости все!  Он просто притворялся... Впрочем, сначала, может
быть, и  не притворялся,  у меня  самой душа  в  пятки  ушла,  когда
раздался грохот  разбитого стекла,  но потом  он точно  притворялся.
"Ах,  доченька,  близится  мой  смертный  час.  Будь  умницей,  будь
послушной, не огорчай больного старика..." Тьфу! А как только я дала
ему слово,  что к  Рождеству обязательно  выйду замуж,  то он тотчас
воспрянул духом:  "Милое дитя!  Ты возвращаешь меня к жизни..." Нет,
это надо  же  быть  таким  лицемером!  Как  глупо  я,  должно  быть,
выглядела, когда,  обливаясь слезами, умоляла отца не покидать меня,
обещала сделать  все, что  он хочет, только бы он не умирал... - Она
гневно топнула  ножкой. - Попалась!  Как малое дитя попалась! Папуля
все-таки исхитрился заставить меня выйти замуж.
   - За кого?
   - Этого  мы  не  уточняли.  Хоть  одно  хорошо:  отец  согласился
предоставить мне право выбора из числа одобренных им кандидатур.
   - И ты намерена исполнить свое обещание?
   - А как  иначе? Ведь  я дала  слово, к тому же... - Тут Маргарита
слегка поежилась. -  В конце  концов, все обернулось для меня не так
уж и  плохо. Могло  быть  гораздо  хуже.  Это  свихнувшийся  стрелок
подвернулся очень кстати. Он спас меня от публичного унижения.
   - Какого?
   Маргарита вздохнула.
   - Сегодня я  чуть не  доигралась, - ответила  она. - Отец получил
такое заманчивое  предложение, что  едва не набрался решимости силой
выдать меня  замуж. Он даже назначил дату бракосочетания - четвертое
сентября.
   - И кто жених? - поинтересовалась Бланка. - Я его знаю?
   - Еще бы не знать. Это Красавчик.
   - Филипп  Аквитанский? -   переспросила  кастильская   принцесса,
невольно краснея.
   - Вот  именно.  Ваш  дон  Фелипе  из  Кантабрии.  Видно,  он  уже
нагулялся и  решил обзавестись семьей. А заодно присоединить Наварру
к Гаскони и с нашей помощью отобрать у своего дяди галльскую корону.
Властолюбец!
   - Из  Филиппа   получится  хороший   король, -  заметила  Бланка,
отворачиваясь к  окну. - В  отличие от Робера Третьего, у него будет
не только  титул, но  и реальная  власть. Можно  не сомневаться,  он
сделает Галлию великой страной.
   - Что  ж,   тебе  виднее, -  сказала  Маргарита. -  Если  ты  так
говоришь, то так оно и будет.
   Дрожь в  голосе  Бланки  вперемежку  с  горечью  была  ей  хорошо
знакома. Но это впервые кастильской принцессе изменило самообладание
в присутствии посторонних, в данном случае Матильды, что не на шутку
встревожило Маргариту.  Жизнь Бланки  при наваррском  дворе с каждым
днем становилась  все более  невыносимой, и в любой момент она могла
сорваться - а  это грозило  непредсказуемыми,  но  наверняка  весьма
плачевными последствиями для всей наваррской королевской семьи.
   Маргарита подошла к Бланке и обняла ее за плечи.
   - Прости,  душенька,  я  не  нарочно.  Я  уже  заметила,  что  ты
избегаешь любых  разговоров о Красавчике, но разве могла я подумать,
что это такая болезненная для тебя тема.
   Бланка отстранилась от нее и смахнула с ресниц непрошеную слезу.
   - Да нет, ничего... Все в порядке. Я просто...
   - Ну! - подбодрила  ее Маргарита. -  Смелее! Ты  никак не  можешь
забыть его,  верно? И  это вполне  естественно, дорогая. Ведь он был
твоим первым  мужчиной, а  такое не  забывается. Даже я, и то помню,
как в первый раз...
   - Ошибаешься, кузина, -  мягко, но решительно перебила ее Бланка,
садясь в кресло. - Не в том дело. Вовсе не в том.
   - А в  чем же? -  Маргарита присела  на  диванчик  по  соседству.
Матильда, как  обычно, устроилась  на мягкой  подушке  у  ног  своей
госпожи. - Только  не увиливай.  Либо отвечай  начистоту, либо давай
переменим  тему   нашего  разговора.  Я  понимаю,  что  тебе  больно
вспоминать Филиппа Аквитанского, тем паче говорить о нем. Ведь ясно,
как Божий  день, что кузен Бискайский в подметки ему не годится - ни
по своим человеческим качествам, ни, как я подозреваю, по мужским.
   По  всему  было  видно,  что  Бланка  страшно  смутилась.  Однако
сказала:
   - Насчет  человеческих   качеств  ты  совершенно  права.  Но  что
касается мужских,  как ты  выразилась, то...  мм... Словом,  я не  в
курсе.
   Маргарита вскинула брови.
   - Да что ты говоришь?!
   - Правду говорю, -  в некотором замешательстве ответила Бланка. -
К твоему сведению, все эти сплетни про меня и Филиппа - беспардонная
ложь.
   Маргарита уставилась  на Бланку с таким потрясенным видом, словно
та только что призналась ей, что втайне исповедывает иудаизм.
   - Ты это серьезно, солнышко? Ты не шутишь?
   - Какие тут  шутки! Мы  с Филиппом  были друзьями,  и только.  Не
больше, не  меньше. Другое  дело, что  в прошлом году он просил моей
руки, но... в общем, отец отказал ему.
   - В самом деле? - удивилась Маргарита. - Но почему? С какой стати
он предпочел кузена Бискайского? Это же глупо!
   - Да, это было глупо, - с горечью подтвердила Бланка. - Более чем
глуп