их  черных   глаз.  За   правым  плечом
крестьянина виднелся  колчан с  луком и  стрелами, а через левое был
перекинут ремешок  охотничьей сумки,  которая тяжело  билась  о  его
бедро.  Рядом   с  ним,  важно  ступая,  брела  великолепная  борзая
чистокровной английской  породы. Будучи  большим любителем  собачьей
охоты, к  тому же  не лишенным  тщеславия, вельможа от души пожалел,
что эта  борзая не  находится на  его псарне,  и проникся  невольной
завистью к ее владельцу.
   Между тем  крестьянин остановился  в двух шагах от вельможи, снял
кепку и почтительно, но без тени раболепия поклонился.
   - Ваша милость звали меня? - вежливо осведомился он.
   - Да, человече, звал, - с нарочитой небрежностью ответил всадник,
затем снова  взглянул на  четвероногого спутника  крестьянина и,  не
сдержавшись, восхищенно добавил: - Хороший у тебя пес!
   - Хороший, -  согласился   крестьянин. -  Да   не  мой,  а  моего
господина.
   - Хороший пес  у  твоего  господина, -  сказал  вельможа  отчасти
потому, что  действительно так  подумал, но  еще и потому, что вдруг
растерялся. Ему  страшно не хотелось обнаруживать перед плебеем свою
беспомощность, признаваясь в том, что заблудился.
   Однако крестьянин будто прочел его мысли.
   - Ваша  милость,  верно,  сбились  с  пути, -  полувопросительно,
полуутвердительно произнес он.
   - С чего  это ты  взял? - нахмурился  вельможа, а  мочки его ушей
предательски покраснели. - Вовсе нет.
   Крестьянин безразлично пожал плечами: ну, раз так, воля ваша.
   - А ты  куда  путь  держишь,  человече? -  после  неловкой  паузы
спросил вельможа.
   - Возвращаюсь в  замок  моего  господина, -  ответил  крестьянин,
поглаживая борзую,  которая смотрела  на него ласковыми и преданными
глазами. - Вот  настрелял дичи  и возвращаюсь.  Мой господин ужинает
поздно. - При этих словах он почему-то усмехнулся. - Очень поздно. А
любит, чтобы все было свежее.
   - И что ж это за птица такая, твой господин?
   Крестьянин укоризненно покачал головой:
   - Никакая он  не птица,  сударь. К сведению вашей милости, я имею
честь служить  у самогч дона Фелипе - хозяина этого края. И ежели он
птица, то не простая - орел!
   - Так ты служишь у графа Кантабрийского?!
   - Да, сударь.  У  его  высочества, -  ответил  крестьянин,  особо
подчеркнув титул своего господина.
   - И сейчас ты возвращаешься в его замок?
   - Да, да, ваша милость. Прямо в замок его высочества.
   Вельможа обрадовался: вот так удача!
   - Прекрасно! - удовлетворенно  и  с  явным  облегчением  произнес
он. - Просто  великолепно! Нам,  оказывается, по пути. Я, видишь ли,
тоже еду к дону Фелипе.
   - Вот как, -  вежливо сказал крестьянин. - Сеньор дон Фелипе, без
сомнений, будет рад такому гостю, как ваша милость.
   - Да уж,  надеюсь, - сказал  вельможа и  спешился. - Если хочешь,
можешь повесить  сумку на  луку седла, - предложил он крестьянину. -
Вижу, ты славно поохотился.
   - Так,  стало  быть,  ваша  милость  собираетесь  идти  пешком? -
спросил крестьянин.
   - Да, -  кивнул   вельможа, -  мы  пойдем  вместе. -  Он  немного
помедлил, затем добавил: - И вообще, зря ты бродишь по лесу один. Не
ровен час,  нарвешься на  разбойников, и тогда твой хозяин останется
без свежей дичи на ужин.
   Крестьянин украдкой  ухмыльнулся: нетрудно было раскусить наивную
хитрость этого спесивого господина.
   - Однако же,  ваша милость, дорога нам предстоит неблизкая. Лучше
бы вам поехать верхом, а то пока мы доберемся...
   - Сам знаю,  что далеко, - раздраженно оборвал его вельможа. - Но
я весь день провел в седле и хочу малость поразмять ноги.
   - Воля ваша, сударь, - сказал слуга Филиппа. - Мне-то что.
   И они пошли.
   - А как тебя зовут, человече? - спросил вельможа.
   - Гоше, к сведению вашей милости.
   - Гоше? Странное имя. Ты откуда?
   - Да здешний я, сударь, здешний. Это их высочество дали мне такое
имя. Сказали, что прежнее им трудно выговаривать.
   - Ага. Судя по произношению, ты баск.
   - Ваша милость угадали.
   - И ты согласился переменить имя?
   - Согласился, ваша  милость, с  радостию согласился.  Ведь сеньор
дон Фелипе  освободил меня,  и теперь  я  служу  ему  как  свободный
человек, а не как раб.
   - Да, да, что-то такое я слышал. За выкуп.
   - Сеньор дон  Фелипе всех освободил. Сперва за откупную, а у кого
не было  чем платить,  тех их высочество позже освободили задаром. И
меня в том числе...
   Они шли  не спеша,  наслаждаясь приятным  вечером и непринужденно
беседуя. Против  ожидания, вельможа  обнаружил, что  ему  доставляет
удовольствие общение  со слугой-крестьянином,  в котором  за внешним
простодушием, несколько  нарочитой  грубостью  и  неуклюжестью  речи
скрывался незаурядный,  живой и  хитрый ум. В частности, вельможа не
сомневался, что  деньги у  этого малого  всегда водились,  но он  не
спешил выкладывать их за свое освобождение, предвидя, что коль скоро
граф Кантабрийский  решил  отменить  в  своих  владениях  крепостное
право, то в конечном итоге свободу получат все - независимо от того,
заплатили они  выкуп или нет. Со своей стороны, крестьянин заключил,
что его  знатный спутник  не так  уж надменен  и спесив, как пытался
показать  это  в  начале  их  знакомства.  Скорее  всего,  к  такому
поведению его  принуждало занимаемое  им  высокое  положение,  а  по
природе своей  он был  довольно мягок, добр и сердечен. В общем, оба
остались довольны  друг другом  и даже  не заметили, как оказались у
ворот новенького опрятного замка на берегу реки Эбро.
   Солнце уже  скрылось за  горизонтом, и  вокруг  начали  сгущаться
сумерки.  Крестьянин  провел  вельможу  в  дом  сеньора -  небольшое
двухэтажное здание  с чисто  выбеленными  стенами,  местами  увитыми
молодым плющом, -  где поручил  его заботам  юного пажа с необычайно
серьезной  миной   на  лице.  Молчаливый  паж  препроводил  гостя  в
просторную, роскошно обставленную гостиную на первом этаже и вежливо
попросил его немного подождать, пока он доложит о его прибытии.
   Когда паж  ушел, вельможа  снял с  себя дорожный  плащ  и  шляпу,
аккуратно  положил  их  вместе  со  шпагой  на  ближайшее  кресло  и
неторопливо осмотрел комнату. Затем он подошел к небольшому зеркалу,
висевшему на  стене между  окнами,  пригладил  всклокоченные  темно-
каштановые волосы и подкрутил свои пышные черные усы.
   Вскоре в  дверях гостиной  появился седой,  преклонного  возраста
мужчина в сутане священника.
   - Pax vobiscum, mi fili.[5]
--------------------------------------------------------------
 5 Pax vobiscum, mi fili - "Мир вам, сын мой" (церк. лат.).

   Гость  повернулся   на  голос   и,  увидев   вошедшего,  ответил,
перекрестившись:
   - Et vobis pax, pater reverendissime.[6]
--------------------------------------------------------------
  6   Et  vobis  pax,  pater  reverendissime  -  "И  вам  мир,  отче
преподобный" (церк. лат.).

   - Прошу  прощения,  сударь, -  сказал  преподобный  отец,  жестом
приглашая молодого  вельможу садиться. -  Сеньор дон Фелипе сейчас в
отлучке, так  что боюсь,  что весь  сегодняшний вечер  вам  придется
довольствоваться моим скромным обществом.
   - Я всегда  рад общению  с людьми  вашего сана,  падре, -  учтиво
ответил вельможа. -  Особенно после  такого утомительного  и полного
забот дня, как этот.
   Устраиваясь в  удобном кресле, гость отметил про себя, что взгляд
у его собеседника грустный и усталый.
   - Я преподобный  Антонио Гатто, -  представился падре. -  Канцлер
графства, капеллан  замка и  духовник дона Фелипе. Мне доложили, что
вы прибыли к нам с деловым визитом.
   - Да, - подтвердил  гость.- Я  здесь по  поручению его величества
короля Кастилии и Леона Фернандо Четвертого.
   - Да  хранит   его  Бог, -  сказал  преподобный  отец. -  А  вас,
милостивый государь, как прикажете величать?
   - При дворе  меня называют  просто  доном  Альфонсо, -  уклончиво
ответил вельможа. - И вы весьма обяжете меня, если будете обращаться
ко мне так же.
   Падре на мгновение приподнял бровь, затем пожал плечами.
   "Ну что  ж, - подумал  он, догадываясь,  с кем имеет дело. - Если
его высочество  хочет оставаться инкогнито, так тому и быть. Желание
гостя закон".
   - Сейчас готовят  ужин, - после  короткой паузы  сообщил он, -  А
пока мы  можем поговорить о делах. Видите ли, дон Альфонсо, в данный
момент Кантабрией  приходится управлять  мне. Дон  Фелипе нынче мало
интересуется хозяйственными делами, и если целью вашего визита к нам
является инспекция  графства и  ознакомление  на  месте  с  текущими
проблемами, то  я весь  к вашим  услугам. А  к завтрашнему  утру вам
будут предоставлены все необходимые отчеты.
   Дон Альфонсо отрицательно покачал головой:
   - В этом  нет нужды,  дон Антонио.  Что касается  положения дел в
графстве, то  ни я,  ни его  величество никаких  претензий к  вам не
имеем. Здесь  все в  полном порядке:  и налоги  в королевскую  казну
приходят  исправно,   и  войско   предоставляется  по   первому   же
требованию,  всегда   хорошо  снаряженное   и  обученное.  И  вообще
лояльность Кантабрии  к Короне  и Государству  никем не подвергается
сомнению. Другое дело - сам граф.
   Падре тяжело вздохнул:
   - Да уж,  сударь, правда  ваша. С  доном Фелипе не все в порядке.
Далеко не все.
   - И король дон Фернандо того же мнения, - подхватил гость. - Ведь
дон Фелипе  не какой-нибудь  провинциальный  дворянин.  Он  один  из
грандов  Кастилии,   первый  принц   Галлии,  полуродной   племянник
галльского короля  и внучатный  племянник самогч  дона Фернандо. Уже
прошло почти  два года  с тех пор, как он непосредственно вступил во
владение Кантабрией,  но еще  ни разу  не появлялся  при кастильском
дворе. Естественно,  это не  может  не  вызывать  удивления  и  даже
недовольства у его величества.
   - Вы правы,  дон Альфонсо, -  с готовностью согласился падре. - И
удивление, и недовольство королевского величества вполне понятны. Но
вы должны  учесть,  что  когда  дон  Фелипе  приехал  из  Гаскони  в
Кантабрию, дон  Фернандо во главе своей армии находился в Андалусии.
Господин граф  лишь недавно  женился и,  конечно, не  мог поехать  с
молодой женой, даже слишком молодой, царство ей небесное...
   - Этого никто не требовал, дон Антонио, - заметил дон Альфонсо. -
Однако  с   марта  прошлого   года  длится   перемирие,  так  что  в
распоряжении дона Фелипе было достаточно времени, чтобы наведаться в
Толедо.
   - С прошлого  года, -  задумчиво  повторил  падре. -  Как  раз  в
прошлом  году,  милостивый  государь,  все  и  пошло  кувырком.  Год
назад... Да, да, скоро исполнится ровно год, как умерла донья Луиза,
и с тех пор дон Фелипе никак не придет в себя.
   - Вот как? -  осторожно произнес  дон Альфонсо и решил выражаться
по возможности мягче и деликатнее, чтобы случайно не задеть старика,
который, судя  по всему,  был привязан  к  Филиппу,  как  к  родному
сыну. - А при дворе говорят совсем другое. Утверждают... я, конечно,
прошу прощения,  но при  дворе говорят,  что потеря  жены  не  очень
огорчила господина  графа. И  хотя госпожа  графиня была  не слишком
знатного рода,  и этот  брак никто  не одобрял,  все же образ жизни,
который начал  вести дон  Фелипе  вскоре  после  ее  смерти...  э-э,
вызывает недоумение,  а кое-кого... надеюсь, вы понимаете,  к о г о
я имею  в виду  в первую  очередь?..  Так  вот,    к о е -  к о г о
поведение дона Фелипе просто шокирует.
   Преподобный отец снова вздохнул:
   - Еще бы!  Я с  самого начала опасался, что многие, в том числе и
король дон Фернандо, чья щепетильность в этих вопросах общеизвестна,
превратно истолкуют  поведение дона  Фелипе. Вижу, мои опасения были
не напрасны.
   Горечь, прозвучавшая  в голосе  падре, тронула  дона Альфонсо. Он
вовсе не  был толстокожим  и черствым  человеком; к  тому же он ни в
коей мере  не  разделял  ханжеских  воззрений  своего  отца,  короля
Фернандо IV, прозванного современниками Святошей.
   - Боюсь,  вы   преувеличиваете,  дон   Антонио, -   с   удвоенной
осторожностью заметил  он. - Его  величество далек  от  того,  чтобы
считать дона  Фелипе порочным и распущенным юношей. Он более склонен
полагать,  что   его  безответственное   поведение  проистекает   из
легкомыслия, которое в той или иной мере присуще всем молодым людям.
   Падре угрюмо покачал головой:
   - Увы,  не  от  легкомыслия  это,  дон  Альфонсо,  но  скорее  от
отчаяния. Когда  умерла донья  Луиза, дону Фелипе еще не исполнилось
пятнадцати лет,  он  был  сущим  ребенком...  да  и  сейчас  он  еще
мальчишка - и на него свалилось такое горе, которое способно сломить
и взрослого человека... Гм. По сути дела, так ведь и случилось с его
отцом. И вот ирония судьбы: мать дона Фелипе умерла при его родах, а
его жена - при родах его ребенка. В этом я усматриваю нечто большее,
чем простое совпадение. Дон Фелипе тоже так считает, он убежден, что
на него  и его  бедную жену  с их  не родившимся ребенком обрушилась
кара Божья  за грехи  отца. Это  постоянно гнетет  его, не  дает ему
покоя. А  тут еще  родители доньи  Луизы... Я,  конечно, понимаю  их
горе - они  потеряли дочь.  Но даже  в горе  не следует  забывать  о
сострадании и  чисто человеческом  участии. Аморально причинять боль
другим только  потому, что  самому больно. Господин герцог всю жизнь
смотрел на дона Фелипе, как на убийцу своей жены, а отец доньи Луизы
напрямую обвинил  его в  смерти дочери.  К счастью,  у  дона  Фелипе
хватило мужества не возненавидеть в ответ весь мир. - Падре печально
взглянул на  гостя. - Знаете, дон Альфонсо, хоть я ни в коей мере не
одобряю поведение  дона Фелипе,  постоянно пытаюсь  образумить  его,
убеждаю, что  пора уж  остепениться, но... Да простит меня Бог, но я
предпочитаю, чтобы  он и  дальше предавался  греху  распутства,  чем
пошел по стопам своего отца.
   Дон Альфонсо понимающе кивнул:
   - Да, я слышал эту историю.
   - То-то и оно. Господин герцог отравил жизнь не только себе, но и
окружающим. Дон  Фелипе пострадал  больше всех  остальных, однако  и
другим приходилось  несладко. Я  не отрицаю, что среди владык земных
мало найдется таких мудрых, справедливых и рассудительных мужей, как
нынешний герцог  Аквитанский, и  тем не  менее в частной жизни, не в
обиду ему будет сказано, он человек тяжелый, порой невыносимый... Я,
дон Альфонсо, лишь рядовой священнослужитель. Возможно, это дерзость
с моей  стороны - по-своему  толковать Священное Писание, и все же я
склонен ставить  заповедь Господню "Возлюби ближнего своего" гораздо
выше,  чем   "Не  возжелай  жены  ближнего  своего".  Вы  можете  не
согласиться со  мной, но  я искренне  убежден, что  коль скоро перед
доном  Фелипе  возникла  прискорбная  необходимость  выбирать  между
нарушением одной из этих заповедей, то он, в отличие от своего отца,
сделал далеко не самый худший выбор.
   - Я всецело  разделяю ваше  мнение,  дон  Антонио, -  сказал  дон
Альфонсо,  и   не  только  из  одной  лишь  вежливости:  рассуждения
преподобного отца  явно пришлись  ему по душе. - Среди прочих грехов
грех   сладострастия   самый   простительный,   ибо   это   наиболее
распространенный человеческий  порок, и  мы должны относиться к нему
со  снисхождением  и  христианской  терпимостью,  которой  учил  нас
Господь наш Иисус.
   Еле заметная улыбка тронула губы падре Антонио.
   "Да уж, -  подумал он, -  Слыхал я, что вам, монсеньор, не грозит
унаследовать прозвище вашего царственного отца".
   - Да, кстати, -  вновь отозвался  дон Альфонсо. - Если не секрет,
где сейчас господин граф?
   Падре грустно усмехнулся:
   - Какой уж там секрет! Ясно где... Где же ему еще быть.
   Гость  непринужденно  рассмеялся.  Глядя  на  веселое  лицо  дона
Альфонсо,  слушая  его  жизнерадостный  смех,  падре  улыбнулся  по-
настоящему, даже  морщины на  его лбу  чуть разгладились.  Во всяком
случае, подумал  он, в  славившемся на  всю Европу своим твердолобым
ханжеством королевском  доме Кастилии и Леона у Филиппа нашелся один
доброжелатель, если  не союзник.  И не  кто-нибудь, а  сам наследник
престола!

   А  в   это  же  время  к  замку  приближалась  довольно  странная
процессия. Впереди  бешеным галопом  неслась лошадь  с всадником, на
котором из  одежды были  только штаны, сапожки и небрежно натянутая,
причем наизнанку,  рубашка. Шагах  в ста - ста пятидесяти позади его
преследовала группа  из девяти  человек возрастом  от двенадцати  до
тридцати пяти  лет, в  полном боевом  снаряжении, качество которого,
впрочем, оставляло  желать лучшего.  Немилосердно подгоняя  лошадей,
они грозно  размахивали мечами  и бросали  вдогонку беглецу угрозы и
проклятия, а время от времени пускали стрелы, которые, к счастью, не
достигали своей цели.
   Приближаясь к мосту, преследуемый громко крикнул:
   - Педро, это я! Открывай!
   Когда подковы  застучали  по  дубовым  доскам  под®емного  моста,
ворота с  тугим скрипом  начали отворяться.  В образовавшуюся  между
створками щель,  едва не  сбив с  ног старого  привратника,  влетела
покрытая пеной  лошадь. Всадник,  молодой человек  лет  шестнадцати,
резко остановил ее и опрометью спешился.
   - Опускайте решетку! - отрывисто произнес он. - Живо!
   Но было  уже поздно.  Погоня ворвалась  во двор,  и старый  Педро
снова едва  успел отскочить  в сторону,  чтобы не попасть под копыта
лошадей.
   Тогда Филипп  (а  юношей  в  рубашке  наизнанку  был  именно  он)
бросился к  ближайшему  стражнику  и  выхватил  из  его  ножен  меч.
Стражник никак не отреагировал на действия своего господина и только
тупо  таращился   на  людей,  которые  столь  нагло  и  бесцеремонно
вторглись в замок правителя Кантабрии.
   - Ну! - обратился Филипп к своим преследователям. - Кто первый? И
решайте скорее, не то мои люди соберутся.
   Предупреждение было не лишним: как только часовой на башне (малый
более расторопный,  чем стражник,  у которого  Филипп  позаимствовал
меч) дал  сигнал тревоги,  весь замок наполнился шумом, топотом ног,
бряцанием  стали   о  сталь -   воины  гарнизона   и  слуги   спешно
вооружались.
   - Негодяй! - гневно  выкрикнул старший  из  непрошеных  гостей. -
Развратник! Ты ответишь за все, паршивый ублюдок!
   - Я жду, -  спокойно произнес Филипп, с глубоким презрением глядя
на предводителя.
   - Сейчас, сейчас,  гнусная скотина! -  рычал тот. -  Час расплаты
настал, грязное,  похотливое животное. Ты еще горько пожалеешь о том
дне, когда  впервые увидел  Терезу. Сукин  ты сын!  Да я  тебя...  Я
размажу тебя по этой стене!
   - Сомневаюсь, - невозмутимо  ответил  Филипп. -  Боюсь,  это  вам
придется горько  пожалеть о  той минуте,  когда в ваши глупые головы
пришла идиотская  мысль выслеживать  меня. А  с вами,  Диего де Сан-
Хуан, - обратился  он непосредственно  к старшему, -  у меня  особые
счеты. Если  вы полагаете, что я оставлю безнаказанными ваши гнусные
оскорбления, то  глубоко заблуждаетесь.  Мы с  вами еще поговорим об
этом - но  в другое время и в другом месте. А теперь убирайтесь вон,
или я прикажу страже разоружить вас и выпороть плетьми.
   - Мы еще  посмотрим, кто кого выпорет, - огрызнулся Диего де Сан-
Хуан. Ослепленный  яростью, он  совсем не  учел того обстоятельства,
что во  дворе уже  собралось около  трех десятков  вооруженных людей
Филиппа, и  готов  был  вместе  со  своими  спутниками  ввязаться  в
неравный бой.
   Но тут,  в самый  критический момент  внезапно прозвучал властный
голос:
   - Минуточку, господа! Поумерьте свой пыл. Что здесь происходит?
   В свете  факелов между  противниками появился молодой человек лет
двадцати  пяти,   одетый  в  дорожный  костюм,  без  шляпы  и  почти
безоружный - на  его поясе висел лишь короткий кинжал. Подбоченясь и
гордо вскинув голову, он устремил на вторгшихся пронзительный взгляд
своих карих глаз.
   - Черт тебя  подери! - еще  пуще разозлился Диего де Сан-Хуан.- А
ты кто такой?
   - Вы невежа,  сударь. Я Альфонсо Кастильский. Советую принять это
к сведен