ию.
   И взглядом,  и осанкой, и голосом он разительно отличался от того
дона  Альфонсо,   который  несколько   минут  назад   вел  вежливую,
неторопливую беседу с преподобным Антонио.
   Ответом  на   это  ошеломляющее   известие  было   девять   почти
одновременных прыжков  с лошадей.  Все незваные гости разом обнажили
головы.
   - Ваше высочество, -  растерянно пробормотал  Диего де  Сан-Хуан,
наглая самоуверенность  которого  мигом  улетучилась  в  присутствии
старшего сына короля. - Ваше высочество, мы же не знали...
   - Теперь знаете. Кто вы такие?
   - Я Диего  де Сан-Хуан,  а это  мои братья - Хуан Антонио де Сан-
Хуан, Энрике де...
   - Хватит, достаточно.  А теперь отвечайте: по какому такому праву
вы вторглись в чужой замок? Тем более в замок вашего сеньора.
   - Ваше высочество!  Мы требуем  справедливости! - заорал  один из
братьев де  Сан-Хуан. - Этот  негодяй обесчестил  наш дом,  опозорил
нашу семью.
   - Опозорил, говорите?  И как  же? - с  улыбкой спросил  наследник
престола,  догадываясь,   впрочем,  о   подоплеке   происходящего. -
Изложите мне ваши претензии, а я уж постараюсь рассудить вас с доном
Фелипе. В конце концов, королевская власть затем и существует, чтобы
справедливость торжествовала.
   И Диего де Сан-Хуан начал:
   - Мы застали эту скотину...
   - Постойте! - оборвал  его  обвинительную  речь  дон  Альфонсо. -
Прежде всего,  скотов здесь  нет... кроме вас, возможно, если судить
по вашему  поведению. Если  вы имеет  в виду  своего  сеньора,  дона
Фелипе, так прямо и скажите.
   - Ваше высочество, -  произнес пристыженный  Диего. - Я уже давно
подозревал, что  этот... сеньор  дон Фелипе соблазнил нашу сестру, а
сегодня мы выследили его. Он был... был... - Старший брат запнулся.
   - Где он  был, по нему видно. - Тон кастильского принца оставался
суровым, однако  чувствовалось, что  комизм  ситуации  начинает  его
забавлять. - И что же вы требуете?
   - Наказать   бесчестного   развратника,   вот   что! -   вмешался
двенадцатилетний  мальчишка,   младший  из  братьев. -  Дабы  другим
неповадно было.
   - Даже так? - Дон Альфонсо вопросительно поглядел на Филиппа.
   "Ай, какой  красавец! - подумал  он. - Неудивительно, что женщины
наперебой цепляются ему на шею".
   Филипп с вызовом смотрел на него - смущенный, но не растерянный.
   "Если мне удастся заманить его в Толедо, многие наши дамы по гроб
жизни будут  благодарны мне  за эту  услугу, - решил  дон  Альфонсо;
очевидно, он  неплохо знал столичных дам. - Гм... Зато от их мужей я
благодарности не дождусь".
   - Итак, вы  утверждаете, - он  опять повернулся  к братьям, - что
дон Фелипе обесчестил вашу сестру.
   - Да! - ответил ему хор в девять глоток.
   - И наш дом, - добавил Диего.
   - О доме  пока речь  не идет.  Разберемся сначала  с сестрой. Она
жаловалась вам на дона Фелипе?
   Диего де Сан-Хуан изумленно вытаращил глаза.
   - Что-что? - сиплым голосом переспросил он.
   - Жаловалась ли она, повторяю, что дон Фелипе наглумился над ней?
   Братья были ошарашены таким толкованием их обвинения.
   - Нет,  ваше   высочество,  не   жаловалась, -  первым  опомнился
Диего. - Боюсь,  вы превратно  поняли нас. Он не глумился над ней...
То есть, на самом деле он наглумился, но он не...
   - Так что же он сделал, в конце-то концов?
   - Он... э-э... Сестра сама... э-э...
   - Ну!
   - Тереза... то бишь наша сестра... она добровольно... э-э...
   - Полно вам  мычать! - прикрикнул  дон Альфонсо, еле сдерживаясь,
чтобы не  расхохотаться. - Вы  хотите сказать, что она по своей воле
спала с ним?
   - Ну...
   - Так да или нет?
   - Да, ваше высочество. Но...
   - Тогда я  ничего не  понимаю, господа. -  Дон  Альфонсо  скривил
забавную  гримасу,   которая  должна   была  означать   безграничное
удивление. - Какие  у вас могут быть претензии к дону Фелипе? Он вел
себя как  истинный кабальеро,  в чью  обязанность вменяется всячески
угождать даме, исполнять любой ее каприз.
   Диего  громко   застонал,  сообразив  наконец,  что  ни  о  каком
правосудии речи быть не может. Королевская Фемида повернулась к нему
спиной, а его семья, кроме всего прочего, стала об®ектом язвительных
острот со стороны первого принца Кастилии.
   - Но ведь  он соблазнил ее! - воскликнул младший де Сан-Хуан, еще
не понявший,  что над  ним смеются. -  Он  обесчестил  нашу  сестру,
наивную, неопытную, доверчивую...
   - Ладно, -  как  от  назойливой  мухи,  отмахнулся  от  него  дон
Альфонсо. - Я  сам займусь этим соблазнителем, - он кивнул в сторону
Филиппа. - А  вы ступайте  разбирайтесь с сестрой. Боюсь, ее ожидают
весьма неприятные минуты.
   - Но...
   - Никаких "но"!  Прошу освободить  замок, господа.  Я уже  сказал
вам, что сам разберусь с доном Фелипе. Вы чем-то недовольны?
   Разумеется, братья  были недовольны.  Тем не менее возражать сыну
своего короля  они не осмеливались и лишь бросали на Филиппа злобные
взгляды.
   Когда они,  подталкиваемые пиками  хохочущих стражников, убрались
восвояси, и  ворота замка за ними захлопнулись, дон Альфонсо, весело
посмеиваясь, подошел к Филиппу.
   - Рад познакомиться с вами, дон Фелипе, - сказал он.
   Филипп сдержанно поклонился:
   - Я весь  к вашим  услугам, дон Альфонсо. Почту за большую честь,
если вы согласитесь воспользоваться моим скромным гостеприимством.
   - Пожалуй,  так   я  и   сделаю, -  с  серьезной  миной  произнес
кастильский принц, но глаза его продолжали смеяться.
   К ним  приблизился падре  Антонио. Шел  он медленно,  с некоторым
трудом переставляя  ноги и  шаркая сильнее  обычного, а  левую  руку
прижимал к  груди и  тяжело  дышал  от  волнения,  однако  лицо  его
выражало глубокое облегчение.
   - Да благословит  Бог ваше  высочество, - сказал он. - Если бы не
вы, эти  дикари затеяли  бы бойню. Само Провидение привело вас в наш
дом.
   - Ну, если  вы считаете  моего отца  Провидением, - улыбнулся дон
Альфонсо, - то  так оно и есть... И между прочим. Как раз перед тем,
как начался весь этот сыр-бор, нас пригласили к столу. Надеюсь, ужин
еще не остыл.

   Ужин прошел  почти без  разговоров. Лишь  после того,  как подали
десерт, дон  Альфонсо, потягивая небольшими глотками вино, хитровато
прищурился и сказал, обращаясь к Филиппу:
   - А вы  весело  проводите  время,  как  я  погляжу.  И  часто  вы
попадаете в такие истории?
   - Да нет, - смущенно ответил Филипп. - Это впервые.
   - И, небось,  только потому,  что остолопы, вроде братьев де Сан-
Хуан, большая  редкость в  этих  Богом  забытых  краях.  Если  я  не
ошибаюсь,  скоро   исполнится  год,   как  вы  перебрались  сюда  из
Сантандера. Вам здесь еще не наскучило?
   Филипп нахмурился и промолчал.
   Тогда  дон  Альфонсо  попытался  подступиться  к  нему  с  другой
стороны:
   - И вообще, я не могу понять, как вам удается управлять графством
из этой глуши.
   - И все-таки  удается, - немного оживился Филипп. - Притом весьма
успешно. Сейчас  дела в Кантабрии обстоят как никогда хорошо. Можете
сами убедиться. -  Он повернулся  к падре,  который молча  слушал их
разговор: - Дон  Антонио, каков  был общий доход графства за прошлый
год? Хотя бы приблизительно. И в галльских скудо[7], пожалуйста.
--------------------------------------------------------------
 7  Галльский скудо (в отличие от римского) - золотая монета, равная
по достоинству  двенадцати серебряным  сольдо или  двадцати  четырем
динарам.

   - Тридцать три  тысячи восемьсот  пятьдесят один  скудо и  девять
сольдо, -  тот  же  час  ответил  преподобный  отец. -  Позавчера  я
просматривал отчеты, поэтому помню с точностью до динара.
   На лице дона Альфонсо появилось выражение искреннего удивления.
   - Тридцать три тысячи скудо? - переспросил он. - Да этого быть не
может! Мои личные владения, а они почти вдвое больше Кантабрии, даже
в лучшие  годы  не  приносили  такой  прибыли.  Правда,  Астурия  не
самостоятельное графство, как ваше, а удельное, и определенная часть
общего дохода  изымается королевской  фискальной службой,  минуя мою
казну, но тем не менее...
   - Тем не менее таков мой доход за минувший год, - с самодовольной
улыбкой  констатировал   Филипп  и  вновь  обратился  к  падре: -  А
бенефиции[8]?
--------------------------------------------------------------
 8  Бенефиции -  от лат.  "beneficium", расположение,  благоволение;
отчисления из церковной казны в пользу светского владыки.

   - Бенефиции  от  епископства  Сантандерского,  дарованные  вашему
прадеду, дону  Эстебану Кантабрийскому,  папой Иоанном XXIV  в  году
1398-ом, по состоянию на первое января сего года составили почти три
тысячи скудо.
   - Благодарю. Теперь,  какая часть  этой суммы  была истрачена  на
содержание замков,  войска, чиновников  и слуг, снаряжение кораблей,
расширение хозяйства... ну, и на все прочее?
   - Ни единого динара, монсеньор.
   - Как же так?
   - Вы забыли, что еще с позапрошлого года в вашей казне оставалось
не востребованными  свыше пятнадцати  тысяч скудо.  Из  них  семь  я
ссудил под проценты евреям Шимону из Мадрида и Ицхаку из Сантандера,
а оставшиеся восемь тысяч пошли на уплату налога в королевскую казну
и на  текущие расходы.  Две недели назад был получен первый взнос от
упомянутых мной ростовщиков. Вот на эти деньги мы сейчас и живем.
   - Таким  образом, -   произнес  Филипп,   с  улыбкой   глядя   на
озадаченного дона  Альфонсо, - в  данный момент активное сальдо моей
казны превышает  тридцать шесть  тысяч скудо -  целая  гора  золота,
которая лежит  в  моих  сундуках  в  неприкосновенности...  Э,  нет,
преподобный отец качает головой. Видимо, нашел еще несколько евреев,
чтобы дать  им ссуду  под грабительские  проценты... Нет?..  Ах, да,
вспомнил - пряности.  По подсчетам  дона Антонио  эти вложения через
два года принесут, по меньшей мере, полтораста тысяч чистой прибыли.
Правда, на  мой взгляд,  это довольно рискованное предприятие. Южный
морской  путь   в  Индию  еще  мало  исследован  и  наверняка  полон
опасностей, но в моем распоряжении имеются новые добротные корабли с
опытными экипажами  и капитанами,  которые знают свое дело. Все-таки
заманчиво вложить  пятнадцать тысяч  с тем,  чтобы спустя  два  года
получить в  десять раз  больше - и  это как  минимум. По-моему, риск
оправдан... Гм, я сказал что-то смешное, дон Альфонсо?
   Кастильский принц  действительно украдкой  ухмылялся,  и  это  не
ускользнуло от внимания Филиппа.
   - Прошу прощения, -  немного смущенно  произнес дон Альфонсо. - Я
просто подумал,  что вы  чертовски ловко  перевели разговор со своей
персоны на хозяйственные дела. Знаете, дон Фелипе... Да, кстати. Мне
кажется, что  мы чересчур  официальны. Девять  лет не  такая большая
разница в возрасте, чтобы помешать нам называть друг друга кузенами.
   Филипп улыбнулся ему в ответ:
   - Полностью согласен с вами, кузен. В конце концов, мы троюродные
братья. А  как утверждает  мой  друг,  граф  Капсирский,  троюродные
братья - все равно что родные.
   - Значит, договорились, - удовлетворенно произнес дон Альфонсо. -
Отныне мы  просто кузены,  без всяких  "сеньоров" и  "донов". Далее,
дорогой мой  кузен Аквитанский,  я просил  бы вас  не  притворяться,
будто вы  не догадываетесь  о настоящей  цели моего визита. Мой отец
уже трижды писал вам, лично приглашая вас в Толедо. На первое письмо
вы ответили,  что ваша  жена ждет  ребенка, и вы намерены приехать к
нам   после    его   рождения.    Два   следующих   приглашения   вы
проигнорировали, сославшись  на якобы  плохое состояние здоровья. Не
скажу, что  это было  очень вежливо с вашей стороны, тем более что к
тому времени в Толедо уже стало известно о ваших похождениях.
   Филипп в  замешательстве опустил глаза и ничего не ответил. А дон
Альфонсо после короткой паузы продолжил:
   - Отправляясь к  вам, я  получил от отца указание во что бы то ни
стало вытащить  вас из  этой дыры  и привезти с собой. Между прочим,
преподобный  Антонио   тоже  считает,   что  вам   пора   переменить
обстановку.
   Филипп нахмурился.
   - Право, я  очень тронут  такой заботой обо мне со стороны вашего
августейшего отца, кузен, но...
   - Никаких возражений  я не  принимаю, - категорически  заявил дон
Альфонсо. - Я не позволю вам быть преступником.
   - Преступником? - удивленно переспросил Филипп.
   - Да, да!  В ваши-то  годы, при  вашем-то положении,  с  вашим-то
богатством   прозябать   здесь,   в   глуши,   ублажая   неотесанных
провинциальных дам и девиц, это и есть самое настоящее преступление!
Вы не  приняли предложение  короля Робера  поселиться в  Тулузе, где
ваше место  как первого  принца Галлии; что ж, я понимаю, у вас были
для этого  веские основания,  вы не  хотели ставить  своего  дядю  в
неловкое положение,  ухудшая его  отношения с  вашим отцом. Но у вас
нет причин  отказываться от  переезда в  Толедо - ведь вы еще и граф
Кантабрийский, гранд  Кастилии, то есть вы  о б я з а н ы  наравне с
другими  вельможами   принимать  участие  в  управлении  всем  нашим
государством... Короче  говоря, - подвел  итог кастильский  принц, -
отец велел мне без вас не возвращаться. И я исполню его волю, хотите
вы того или нет. Уж поверьте мне на слово, я умею убеждать...
   Дон Альфонсо  действительно умел  убеждать, и спустя неделю после
этого разговора шестнадцатилетний Филипп Аквитанский, граф Кантабрии
и Андорры,  младший сын герцога и внук галльского короля, отправился
вместе со  своим кастильским кузеном на юг - в столицу об®единенного
королевства Кастилии и Леона, Толедо.
   Юноша,  которому   впоследствии  было  суждено  золотыми  буквами
вписать свое имя на скрижалях истории, перевернул следующую страницу
своей бурной биографии.



        Глава 2
                           ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Филипп был  единственным ребенком  герцога от  его второго  брака  с
Изабеллой Галльской,  дочерью  короля  Робера II;  единственным  его
ребенком, рожденным в любви. Однако появление на свет Божий третьего
сына не  принесло радости в дом герцога - но только скорбь и печаль.
Герцогиня была  еще слишком  юна для  материнства, по правде говоря,
она сама была ребенком, хрупким и болезненным, так что известие о ее
беременности  отнюдь   не  привело  герцога  в  восторг,  а  главный
придворный медик  семьи Аквитанских с самого начала был полон дурных
предчувствий. И  опасения эти, как оказалось впоследствии, полностью
оправдались.
   Изабелла все же выносила дитя весь положенный срок и в надлежащее
время разрешилась младенцем мужска пола - но это было все, на что ее
хватило. При  тяжелых и  мучительных родах  она  скончалась  и  лишь
каким-то невероятным  чудом не  забрала с  собой в  могилу  ребенка.
Новорожденного второпях  окрестили, ибо  боялись, что он не жилец на
этом свете,  и без  ведома герцога  нарекли в честь отца - Филиппом.
Вопреки всем  опасениям, ребенок выжил и рос, хоть и хрупким с виду,
но к удивлению здоровым и крепким мальчуганом.
   Случилось так,  что  с  первых  же  дней  жизни  Филипп  приобрел
могущественного и  грозного врага  в лице  собственного отца. Герцог
так сильно  любил свою  вторую жену,  так скорбел  по ней,  что люто
возненавидел Филиппа, считая его виновником смерти Изабеллы, чуть ли
не ее убийцей. На первых порах он даже отказывался признавать своего
младшего сына  и приходил  в дикую  ярость при малейшем упоминании о
нем. Вот  так, в день своего рождения Филипп потерял не только мать,
но и отца.
   По счастью,  Филипп не  рос круглым сиротой, лишенным материнской
ласки  и  не  ведавшим  уюта  домашнего  очага.  Отвергнутого  отцом
младенца взяла  к себе,  фактически усыновив,  родная сестра герцога
Амелия,  графиня   д'Альбре,  у  которой  несколькими  днями  раньше
родилась  прелестная   девочка  с  белокурыми  волосами  и  большими
голубыми глазами. Малышку, двоюродную сестренку Филиппа, как и мать,
звали Амелия,  но позже, чтобы избежать путаницы, все стали называть
ее Амелиной.[9]  В детстве Филипп и Амелина были поразительно похожи
друг на  дружку, как настоящие близнецы, и может быть поэтому Амелия
Аквитанская не  делала между  ними никакого  различия и относилась к
своему племяннику  и приемному сыну с такой же нежностью и теплотой,
как и  к родной  дочери. В  отличие от  большинства знатных дам того
времени, графиня  кормила своих детей собственной грудью, и вместе с
ее молоком Филипп впитал глубокую привязанность к ней. Он называл ее
мамой, любил  ее как  мать и  долго не мог понять, почему окружающие
называют его  матерью другую женщину, которую, к тому же, он ни разу
не видел.  Со временем  ситуация прояснилась,  но  для  Филиппа  это
ровным счетом ничего не меняло. Амелия все равно оставалась для него
мамой, малышку  Амелину он  считал родной  сестрой,  а  сын  Амелии,
Гастон, граф д'Альбре, парень довольно циничный, но чуткий и в общем
добрый, всегда был ему за старшего брата.
--------------------------------------------------------------
 9 Амелина (Amelina) - уменьшительное от Amelia.

   Отец же и оба сводных брата оставались для Филиппа чужими. Хотя с
годами ненависть  герцога к  младшему сыну поутихла, боль за утратой
жены не  проходила, и  он по-прежнему  относился  к  Филиппу  крайне
враждебно, временами даже на вид его не переносил. А что до братьев,
Гийома  и  Робера,  то  они  ненавидели  Филиппа  за  сам  факт  его
существования, за  то, что  он был рожден другой женщиной и назван в
честь отца, за то, что он был любимцем своего двора, за то, наконец,
что герцог просто ненавидел его, тогда как их обоих презирал...
   Если Филипп был горьким плодом несчастной любви, то Гийом и Робер
родились в  результате банального брака по расчету. Их мать Катарина
де Марсан,  последняя представительница  и  единственная  наследница
угаснувшего рода графов Марсанских, умерла в 1427 году еще при жизни
своего  свекра,   герцога  Робера   Аквитанского.  Эта   красивая  и
невероятно безмозглая  женщина, несшая  на  себе  печать  вырождения
всего своего  семейства, оставила мужу двух сынов, которыми он, даже
при всем желании, никак не мог гордиться.
   Оба сына  Катарины де  Марсан унаследовали  от матери  не  только
красоту,  но   и  ее   непроходимую   глупость,   злобный   нрав   и
патологическую жестокость  ее предков. Особенно преуспел в последнем
Гийом. С  детства он  просто обожал  публичные наказания и казни, он
умудрялся присутствовать  при всех допросах с пристрастием - зрелище
чужих страданий  доставляло ему  поистине  садистское  удовольствие.
Когда Гийому исполнилось шесть лет, он устроил в заброшенном флигеле
бордоского замка,  где тогда  обитало семейство  Аквитанских, камеру
пыток и  успел замучить  и казнить  дюжину кошек и собак, прежде чем
его разоблачили.  Эта история ужаснула даже старого герцога Робера -
человека, хоть и не жестокого, но весьма далекого от сантиментов.
   А два года спустя король Франции, Филипп-Август II, наслышанный о
камере пыток и прочих "детских шалостях" наследника Гаскони, расторг
предварительную договоренность, согласно которой его внучка Агнесса,
по достижении  соответствующего возраста, должна была выйти замуж за
Гийома Аквитанского.  Так были  похоронены надежды  двух  герцогов -
Робера I и  его сына  Филиппа III - восстановить  посредством  брака
дружественные отношения  со своим  северным соседом  и мирным  путем
вернуть в  состав Гаскони часть потерянных во время войны с Францией
территорий. С  тех пор  герцог никак  не мог  подыскать для старшего
сына подходящей  партии, и  Гийом Аквитанский дожил до двадцати пяти
лет, не имея ни жены, ни детей, и даже ни с кем не помолвленный, что
по тем временам было чем-то из ряда вон выходящим.
   Нежелание   могущественных    соседей   породниться   с   Гийомом
об®яснялось не только его садистскими наклонностями, но также и тем,
что у  герцога было  три сына,  и младший  из них,  Филипп, при всей
нелюбви к  нему  со  стороны  отца,  многим  представлялся  наиболее
вероятн