ки.
   Оруженосец развернул  знамя Гаскони -  золотые оковы на лазоревом
поле - и  при помощи  двух слуг поднял его над шатром. Филипп ничего
не делал,  лишь наблюдал  за их работой, но его присутствие при сием
действе было  обязательно -  на  турнирном  жаргоне  это  называлось
поднимать собственноручно.  Затем на  специальной  жерди  справа  от
входа в  шатер был  укреплен щит  с гербом,  касаясь которого концом
своего копья противники должны вызывать Филиппа на поединок.
   Когда все  формальности были  выполнены и  Филипп  уже  собирался
трогаться в  обратный путь,  из небольшой рощицы, которая начиналась
шагах в трехстах позади шатров, показались два всадника. Они во весь
опор неслись  к нему, размахивая руками и что-то выкрикивая на ходу.
Один из  них, могучего  телосложения великан на громадном коне, был,
несомненно, Эрнан.  Вторым всадником,  чья  лошадь,  в  сравнении  с
Шатофьеровым Байярдом,  больше походила  на пони,  оказался,  как  и
следовало ожидать, Симон.
   Друзья под®ехали к Филиппу и спешились.
   - Привет, соня! - загрохотал Эрнан. - Проспался, наконец?
   - Говорят, ночью  ты был  у принцессы, -  вставил  свое  словечко
Симон. - Ну и как, здорово развлекся?
   Филипп содрогнулся.
   - Ой! Не напоминай!
   - Что, об®елся?
   - Да вроде  того, - уклончиво  ответил Филипп  и решил переменить
тему разговора: - Так вы уже размялись?
   - Да  вроде   того, -  передразнил  его  Эрнан. -  И  даже  чуток
отдохнули  в   той  рощице.   Этак  самую   малость... -   Он   сухо
прокашлялся. - Черт! Жажда замучила. Пожалуй, пора возвращаться.
   Филипп это предвидел.
   - Может, сначала перекусим? - с улыбкой спросил он.
   - А? - оживился Эрнан. - У тебя есть жратва?
   - Естественно... Гоше, -  велел  он  слуге, -  занеси  котомку  в
шатер... Давайте  войдем,  ребята,  укроемся  от  солнца.  Вот  жара
адская, не правда ли? Если такое будет твориться и во время турнира,
дело дрянь.
   - Гораздо хуже будет, если зарядит дождь, - заметил Эрнан, следом
за Симоном  входя в  шатер. - К  жаре я  привык в  Палестине. А  вот
дождь... Терпеть не могу, когда чавкает грязь под ногами лошадей.
   - Кому как, - пожал плечами Филипп.
   Внутри шатра  они  устроились  на  мягкой  подстилке  из  соломы,
накрытой  сверху   плотной  тканью,   и  принялись  за  еду.  Филипп
маленькими  глотками   потягивал  из   бутылки  вино  и,  добродушно
усмехаясь, наблюдал, как его друзья с громким чавканьем уписывали за
обе  щеки   внушительные  куски   хорошо  прожаренного   и   обильно
сдобренного пряностями мяса.
   Наконец Эрнан  удовлетворенно похлопал  себя  по  животу  и  сыто
отрыгнул.
   - Очень даже  неплохо, - проворчал  он, отбросив в сторону пустую
бутылку и  извлекая из  котомки следующую. -  Это,  как  я  понимаю,
наваррское. Великолепное вино, нечего сказать.
   - Гасконское лучше! -  хором  возразили  Филипп  и  Симон,  затем
недоуменно переглянулись и громко рассмеялись.
   Эрнан тоже захохотал:
   - Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся.
   Симон мигом унял свой смех.
   - Ты меня обижаешь, Эрнан, - с оскорбленным видом произнес он.
   - Это насчет чего?
   - Насчет дураков, разумеется.
   - А-а,  понятно! -   Шатофьер  уже  привык,  что  зачастую  Симон
принимает  шутки   за  чистую   монету,  и   давно  перестал   этому
удивляться. - Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил тебе о
твоем несчастье... Да, кстати, Филипп, об обиде.
   - О какой?
   - Твой будущий  тесть, оказывается,  пригласил в числе зачинщиков
Гамильтона.
   - Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь.
   Эрнан состроил презрительную гримасу.
   - Да уж, добрый! - негодующе фыркнул он. - Много хуже меня.
   - Не спорю. Но это еще не значит...
   - Значит!!! Почему  он, почему  не я?!  Ведь я  лучше, я сильнее!
Какого черта,  спрашивается, король  пригласил зачинщиком  его, а не
меня?
   - Думаю, потому что он издалека...
   - Шотландский выскочка!
   - Выскочка, не  выскочка, однако  прославленный  воин. -  (Филипп
решил не  бередить рану  друга и  умолчал о том, что поначалу король
собирался  пригласить  седьмым  зачинщиком  Шатофьера,  но,  получив
письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот из®являл желание принять
участие в  турнире, отдал  предпочтение шотландцу.) - Надеюсь, ты не
упустишь случая доказать свое превосходство над ним?
   - Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют.
   - Между прочим, -  Филипп извлек  из-за  отворота  камзола  копию
регламента. - Ты  можешь записаться  еще до  жеребьевки - но  только
начиная с третьего круга.
   - Я уже записался, - ответил Эрнан. - Пятнадцатым.
   - Не хочешь рисковать?
   - Ха! Разве  это риск? Это называется полагаться на случай. Когда
придет время  бросать жребий, незанятыми останутся лишь четырнадцать
первых и,  возможно, еще  несколько последних  мест - и на них будут
претендовать не  менее полусотни  рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая
случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном.
   - Понятненько, - сказал Филипп. - А ты, Симон, тоже записался?
   - Да какой  из меня рыцарь! - небрежно отмахнулся тот. - Впрочем,
если кто-то  из вас  возглавит одну  из партий  в общем  турнире, я,
конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за
сарацинами.
   Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку.
   - Ай-ай-ай! -   сокрушенно   произнес   он,   вынимая   последнюю
бутылку. - Осталась единственная и неповторимая.
   - Не грусти, -  утешил его  Филипп и протянул ему свою, полную на
две трети. - На, возьми. С меня достаточно.
   - И мою  можешь взять, -  добавил  Симон. -  Там  осталась  почти
половина.
   Шатофьер одобрительно хмыкнул:
   - Вот и  ладушки. Вы,  ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль
скоро у  меня есть  что пить,  я, пожалуй,  побуду здесь  до приезда
императора. Передайте Жакомо...
   - Это излишне.  Август Юлий  изменил  свои  планы.  Он  прибывает
завтра утром.
   - Ах, так!  Тем лучше.  Тогда я  чуток сосну  в твоем  шатре,  не
возражаешь?
   - О чем  может быть  речь! - пожал  плечами Филипп. -  Спи здесь,
сколько тебе влезет.
   - Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая
барышня не  ждет... Между  прочим, о  барышнях.  Слыхал  я,  что  ты
остался с носом. Это правда?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ну, я  о той смазливой девчушке, сестре Монтини, - Эрнан лукаво
прищурился. - Говорят,  ты положил на нее глаз, но она отвергла твои
домогательства и отдала предпочтение Габриелю. Прошедшей ночью у них
уже состоялось свидание.
   - Ба! - изумился Филипп. - Говорят? Кто?
   - Спроси у Симона. Это он мне рассказал.
   Филипп повернулся к Симону:
   - А ты откуда знаешь?
   Тот почему-то смутился.
   - Я сам видел, собственными глазами.
   - Что?! - вытаращился на него Филипп.
   - Ну, не...  не это,  а...  Собственно,  я  видел,  как  Габриель
выходил из ее комнаты.
   - Ага, понятно. Ты разговаривал с ним?
   - Да.
   - И он не попросил тебя держать язык за зубами?
   - Ну... Собственно говоря... Это...
   - Все-таки попросил?
   Симон виновато заморгал.
   - Да, попросил.
   - Ах, ты  трепло несчастное! -  негодующе рявкнул Эрнан. - Какого
тогда дьявола  ты разбалтываешь  чужие секреты?!  К твоему сведению,
Филипп, этот  пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и
его барышню.
   Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.
   - Стало  быть,  ты  видел,  как  Габриель  выходил  от  Матильды?
Ладненько. - Тут  он ткнул его пальцем в грудь. - Но ты-то что делал
на половине фрейлин в это самое время?
   - Точно, -  подхватил   Эрнан. -  Воистину:  сей  вопрос  достоен
пристальнейшего изучения!
   Симон покраснел, как вареный рак, и, запинаясь, пробормотал:
   - Я?.. Я просто... просто так...
   - Ой, не  заливай! - отмахнулся  Шатофьер. -  Если  тебе  удается
водить за  нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то
со мной этот номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского
лесничего?
   - А? - Филипп  озадаченно взглянул  на внезапно  скисшего Симона,
затем вопрошающе  посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище?
Причем здесь дочь лурдского лесничего?
   - А при  том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски
похожие на верного супруга госпожи д'Альбре де Бигор.
   - Да ты шутишь! - воскликнул ошарашенный Филипп.
   - Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати
лет, а  старший их  ребенок родился  за полгода  до его  женитьбы на
Амелине.
   - Черти полосатые! Симон, это правда?
   Симон и  не шелохнулся,  как будто  вовсе не  расслышал  вопроса.
Ссутулив плечи  и опустив  глаза,  он  был  похож  на  пойманного  с
поличным преступника,  который прекрасно  понимал, что выкручиваться
бесполезно, и хранил гордое молчание.
   Филипп вновь обратился к Эрнану:
   - Но как же так? Почему я не знал?
   - Да  потому,   что  никто   не  знал...  Гм,  почти  никто -  за
исключением лесничего,  нескольких  слуг,  держащих  свои  языки  на
привязи, и матери Симона.
   - Его матери?!
   - Ну, да.  Она-то и  подыскала для милки своего сына покладистого
мужа, который  постоянно находится  в раз®ездах  и не  задает лишних
вопросов насчет  того, откуда  у  его  жены  берутся  дети.  Надобно
сказать, что  наш Симон, хоть и простоват с виду, но хитрец еще тот.
Он так  ловко обставлял  свои амуры  с той  девицей,  что  даже  его
товарищи, с  которыми он  отправлялся  якобы  на  охоту,  ничего  не
подозревали. Я и сам проведал об этом лишь недавно.
   - Как? От кого?
   - Э, нет. Позволь мне не открывать своих источников информации. -
Эрнан вздохнул. -  Впрочем, зря  я тебе  рассказал. Теперь  у вас  с
Амелиной появился достаточно веский повод наплевать на свое обещание
и возобновить шуры-муры. М-да, боюсь, что так оно и будет.
   Филипп  энергично   затряс  головой,   словно   прогоняя   жуткое
наваждение.
   - Нет, это  уму непостижимо...  Невозможно... Я не могу поверить!
Право... Симон,  ты... ты...  Ведь  ты  был  для  меня  своего  рода
идеалом... идеалом  супружеской верности.  Я всегда восхищался твоей
беззаветной преданностью  Амелине  и...  и  даже  немного  завидовал
тебе - что  ты способен  так любить...  А теперь...  Нет! Пожалуй, я
вернусь  во   дворец.  Мне   надо  переварить  это...  привыкнуть...
осознать... смириться... - И он, как ошпаренный, вылетел из шатра.
   Вскоре послышался  стук копыт  уносящейся прочь  лошади. Полог  у
входа в  шатер отклонился,  и внутрь  заглянула коротко  остриженная
голова слуги.
   - Прошу прощения, господа. Что-нибудь стряслось?
   - Нет, Гоше,  ничего особенного, -  успокоил его  Эрнан. - Просто
твой хозяин  вспомнил о неотложных делах. Бери остальных и следуй за
ним.
   Когда слуга  откланялся и  исчез, Шатофьер  повернулся к Симону и
назидательно произнес:
   - Вот так крушатся идеалы, друг мой любезный!
   - Жирный боров! -  пробормотал Симон,  бесцельно блуждая взглядом
по шатру. - Зачем ты рассказал Филиппу?
   - И вовсе  я не жирный, - с непроницаемым видом возразил Эрнан. -
Я большой  и могучий,  это во-первых.  А  во-вторых,  поделом  тебе.
Поменьше надо трепаться о чужих прегрешениях, коль у самого рыльце в
пушку. И  потом, меня  до жути раздражает твое постоянное лицемерие.
Строишь из  себя святошу,  житья не даешь Амелине, все упрекаешь ее,
упрекаешь...
   - Ведь я люблю Амелину! Я так ее люблю... Только ее и люблю...
   - А зачем тогда якшаешься с той девицей?
   - Ну... Это так... несерьезно...
   - Разве?  И  трое  детей -  тоже  несерьезно?  Какой  же  ты  еще
мальчишка, Симон!  Вот  когда  повзрослеешь...  гм,  если,  конечно,
повзрослеешь  когда-нибудь... -  Эрнан  растянулся  на  подстилке  и
широко зевнул. -  Да ладно,  что с  тобой говорить!  Лучше я чуточку
вздремну, а ты, малыш, ступай себе с Богом...
   Едва Симон  вышел из  шатра, как  за его  спиной раздался громкий
храп. Несмотря  на скверное  настроение, он  все же  не удержался от
смеха:
   - Да уж, нечего сказать, чуточку вздремнул...



        Глава 36
                        ЖУТКИЙ СОН ШАТОФЬЕРА

Вообще,  Эрнан   не  имел  обыкновения  храпеть  во  сне.  За  годы,
проведенные в  крестовом походе,  он приучился спать тихо и чутко, а
громогласный  храп   в  процессе  засыпания  был  лишь  своего  рода
вступлением  fortissimo   con   brio[29],   быстро   переходящим   в
pianissimo[30] его обычного сна. Симон еще не успел покинуть пределы
ристалища, как Эрнан перевернулся на бок и утих.
--------------------------------------------------------------
 30 pianissimo - очень тихо (итал., муз.)

   --------------------------------------------------------------
 29 fortissimo con brio - громко, с задором (итал., муз.)

   И виделся  Шатофьеру самый  популярный из его снов, к которому он
привык настолько,  что даже во сне отдавал себе отчет в том, что это
всего лишь сон.
   ...Тихая и  душная палестинская  ночь,  лагерь  крестоносцев,  на
часах - уснувшие  стражники, да  и он  сам, монсеньор  де  Шатофьер,
гроссмейстер ордена  Храма Сионского, безмятежно дремлет в роскошном
командорском шатре на вершине холма. За перегородкой слышится ровное
сопение   его    оруженосцев,   звучащее    как   аккомпанемент    к
подозрительному шепоту, доносящемуся снаружи. Эрнан прекрасно знает,
что это  за шепот:  в который  уже раз  коварные сарацины  никем  не
замеченные пробираются  в лагерь, чтобы убить гроссмейстера (то бишь
его) и таким образом обезглавить могущественное христианское войско.
Однако их  надеждам сбыться  не суждено:  всякий раз  Эрнан  вовремя
просыпается,     собственноручно      расправляется     со     всеми
злоумышленниками,  а   потом   задает   взбучку   часовым,   которые
проворонили очередную  вылазку врага.  В  конце  концов  все  войско
радуется  благополучному  исходу  ночного  инцидента,  а  менестрели
ордена спешно  слагают героическую  балладу, прославляющую  отвагу и
бдительность вождя тамплиеров...
   К большому  огорчению Эрнана,  в этот  раз ему  не удалось  вновь
пережить все  перипетии ночного  происшествия, и  вместо того, чтобы
проснуться во  сне, он проснулся на самом деле и удивленно огляделся
по сторонам.
   "Ну и дела! - промелькнуло в его голове. - Кажись, я в Филипповом
шатре на ристалище... Пожалуй, что так оно и есть... Это же Наварра,
чтоб мне  пусто было!..  Но откуда  здесь взялись  сарацины, черт их
дери?!"
   С пробуждением  Эрнана шепот  не пропал, а напротив, стал громче.
Теперь уже  это был  не шепот, но спокойный разговор двух человек на
арабском языке.
   "Нет, это  не сарацины, - наконец сообразил Эрнан, обнаружив, что
смысл произносимых слов ускользает от его понимания. - Мавры?.. Нет,
не мавры...  Христиане, провалиться  мне на  этом месте!..  Как  они
безбожно коверкают арабский..."
   Он весь  обратился  в  слух,  и  первая  же  понятая  им  реплика
буквально сразила его наповал:
   - Она должна  умереть, хочешь  ты того  или нет.  Я уже  вынес ей
смертный приговор.
   Эрнан осторожно протянул руку к лежавшему рядом мечу.
   "Вот поди  ж ты!  Оказывается, я  присутствую на тайном судилище,
где вместо латыни используется арабский язык... Да-а, очень некстати
я здесь  вздремнул - для  "судей" некстати,  разумеется... А  как же
Байярд? Они  что, слепые?..  Впрочем, нет.  Скорее всего,  он  опять
сорвался с привязи. Хороший конь, умница..."
   Тут отозвался  второй (Эрнан  понял, что  это был второй, лишь из
контекста разговора -  чужой язык  и  плотные  стенки  шатра  делали
голоса собеседников, и так похожие, совершенно неразличимыми):
   - Боюсь, мне придется смириться с этим.
   - Тем более, -  заметил первый, -  что она  поступила с тобой по-
свински.
   - Да, ты прав.
   Затем воцарилось минутное молчание.
   "Интересно, - подумал  Эрнан. -  Кто    о н а ?  С  кем    о н а
поступил по-свински?  А что,  если мне сейчас выйти и спросить у них
напрямик: "О  чем вы  толкуете, милостивые государи?" Гм... Нет, это
будет не  слишком умнч  с моей  стороны - сперва  нужно  поподробнее
узнать, что они задумали... К тому же их явно больше, чем двое".
   И в самом деле, по соседству слышалась басконская болтовня. Эрнан
определил,  что  разговаривали  трое,  судя  по  лексикону -  слуги,
несколько раз кряду они упомянули о какой-то "тряпке".
   Наконец, те  двое возле  шатра Филиппа  возобновили  свою  весьма
занимательную беседу:
   - Ну как, решился?
   - Я уже сказал: мне придется смириться.
   - То есть, ты согласен пассивно поддерживать меня?
   - Вроде того. Но...
   - Это меня не устраивает. Ни в коей мере. Теперь мы с тобой одной
веревкой  связаны,   так  что   будь  любезен   разделить  со   мной
ответственность. И не увиливай - без твоей помощи мне придется туго.
   - А  я  не  увиливаю.  Просто  хочу  получить  гарантии,  что  мы
равноправные союзники.  Я не  собираюсь таскать  для тебя каштаны из
огня.
   - О нет,  будь в этом уверен. Конечно, мы союзники, как же иначе?
А она  стоит у  нас на  пути, само  ее  существование -  смертельная
угроза для  нас... во  всяком случае,  для меня.  Либо она, либо я -
другой альтернативы нет. Ну, а ты... В конце концов, она отступилась
от тебя - так что же ты колеблешься? Вот я бы на твоем месте...
   - Да, это уж точно. Тебе чужды сантименты.
   "Так, так,  так,- отозвалась  та часть  сознания Эрнана,  которая
занималась анализом  услышанного. -   О н а  отступилась от второго.
Очень  важная   информация!  А  для  первого    о н а   представляет
смертельную  угрозу...   или  для   его  планов -  порой  честолюбцы
отождествляют поражение со смертью, по себе знаю... Неужели?.."
   Последовавшие  за   тем  слова   первого,  сказанные   с  мрачной
решимостью, подтвердили его догадку:
   - Когда речь  идет о  власти, сантименты  излишни и  даже вредны.
Ради   короны    я   готов   пожертвовать   всеми   без   исключения
родственниками... Гм, разумеется, присутствующие не в счет.
   - Ой, не  заливай! В  твоих глазах  моя жизнь  не стоит  и гроша.
Просто сейчас я полезен тебе и, к счастью, не стою на твоем пути.
   - Зато эта сучка... прости, кузина - вот она стоит.
   - Кузина... - не сдержавшись, прошептал Эрнан. - Все-таки кузина.
Понятно...
   Первый употребил именно это слово, а не какой-нибудь его арабский
эквивалент. Догадка  Шатофьера переросла в убеждение. Теперь он знал
обоих злоумышленников, хотя одного из них впервые увидел лишь вчера,
а с другим вообще никогда не встречался.
   После длительного  молчания разговор продолжился, перейдя в более
практическое русло:
   - Так что выберем - яд или кинжал?
   - Только не яд.
   - Почему?
   - Слишком опасно и не наверняка.
   - Разве? По мне, это самый верный способ.
   - А я  так не  думаю.  Смерть  от  отравления  неизбежно  вызовет
серьезные подозрения. Начнется расследование...
   - Ну и что с того?
   - В нашем положении это очень нежелательно.
   - Согласен. Но  я не  вижу иного  выхода, кроме  отравления. Ведь
кинжал, веревка и тому подобное еще хуже.
   - Ну, не  скажи. Кинжал,  к примеру,  тем хорош,  что убийство им
легко свалить  на другого -  подставить его  так, что  ни у  кого не
возникнет и тени сомнения насчет его виновности.
   - Да? И каким образом?
   - Есть у  меня одна  идея, но  это  будет  дорого  стоить.  Очень
дорого. Впрочем, большую часть затраченных денег мы затем вернем, но
потери неизбежны.
   - Деньги меня не волнуют. Так что у тебя на уме?
   - Через три  недели Маргарита  устраивает загородную  прогулку  в
свой замок...
   - Через три недели?!
   - Не беспокойся, все будет в порядке. Это самый подходящий срок.
   - Ты уверен?
   - Я отвечаю.
   - Ладно. Давай, выкладывай, что ты задумал.
   - Позже. Я еще не просчитал все детали.
   - А кого подставить, уже решил?
   - Позже, я сказал.
   По-видимому, он  привлек внимание  собеседника к выполнившим свою
работу слу