скомину,  песенку. - Я  боготворю ее. А
она, негодница...
   - Она  пообещала  больше  не  изменять  тебе, -  резонно  заметил
Габриель.
   - Зато раньше изменяла. Еще как изменяла!
   - И ты  решил отомстить ей? Ну-ну, давай, времени впереди много -
может, свое отквитаешь.
   Теперь пришла очередь смущаться Симону.
   - Да нет, что ты! Это так... нечаянно. - Он взял Габриеля за руку
и с  мольбой в  голосе добавил: -  Только не  говори ничего Амелине.
Если она  прознает об этом, снова загуляет с Филиппом. Вообще никому
не говори...  Ну, пожалуйста,  пообещай, что будешь молчать. Хочешь,
на коленях попрошу?
   - Не стоит,  я и так ничего не скажу. При условии, конечно, что и
ты забудешь о нашей встрече.
   - Безусловно! Я нем, как статуя.
   - В таком  случае, я тоже нем, - ответил Габриель. - Доброй ночи,
Симон.
   - А разве ты не идешь к себе?
   - Нет. Я... э-э... Я немного прогуляюсь.
   Симон добродушно усмехнулся:
   - Ага, проказник,  еще захотел!  Ну что ж, ступай прогуливайся...
Гм, только смотри не забегайся.
   Габриель печально вздохнул:
   "Что-что, а забегаться мне явно не грозит".
   Он проводил  долгим взглядом  уходящего Симона,  затем свернул за
угол и вскорости снова оказался перед дверью Матильды.
   "Ступай-ка  ты   прочь,  дружок, -   сказала  ему  здравая  часть
рассудка. - Дождись  утра. Это  не  самый  лучший  способ  завоевать
благосклонность порядочной  девушки - заявиться  к ней  среди ночи и
признаться в любви, полагая, что она тотчас бросится тебе на шею".
   "Почему же? -  отозвалась другая  часть, одуревшая  от страсти. -
Все в  порядке. Я нравлюсь ей, но она не хочет этого понять, так как
вбила себе в голову, что влюблена в Филиппа".
   "Глупости! -  возразил   здравый   смысл. -   Это   чистой   воды
самообман".
   "Вовсе нет, - упорствовала дурь. - Это правда".
   Как  обычно,  дурь  взяла  верх  над  доводами  здравого  смысла.
Габриель постучал.
   Ему показалось,  что прошло несколько долгих часов, прежде чем за
дверью послышалось  шуршание шелковых  юбок и тихий стук поднимаемой
щеколды. Наконец дверь отворилась, и на пороге появилась Матильда. В
этот поздний  час она  как будто  и не  собиралась отходить ко сну и
была одета  в то  же самое  платье,  что  и  на  вечернем  приеме  у
принцессы.
   Увидев совсем не того, кого ожидала увидеть, Матильда вскрикнула:
   - О Боже! Кто это?.. Вы?! А я думала...
   - Он не  придет, - сипло  сказал Габриель и едва сдержался, чтобы
не закашляться.
   - О... О ком вы говорите?
   Поскольку Матильда  стояла спиной  к освещенной комнате, Габриель
плохо видел ее лицо, но был уверен, что она покраснела.
   - Может быть, мне лучше войти?
   - Войти? Вам?  Ко мне? - в замешательстве переспросила девушка. -
Но... Как же так?.. Ведь это...
   За спиной  Габриеля раздался  скрип  отворяемой  двери.  Матильда
испуганно охнула и схватила его за рукав.
   - Ну, входите же! Скорее!
   Габриель не  заставил  просить  себя  дважды.  Одним  прыжком  он
очутился в комнате и быстро затворил за собой дверь.
   - Это  Розалия, -   шепотом  об®яснила   Матильда,   взволнованно
переводя дыхание. -  Она известная  сплетница и если что-то увидела,
то завтра  разболтает  по  всему  дворцу,  еще  и  приплетет  с  три
короба... Господи! Что обо мне подумают?! И все вы, вы!
   Габриель мрачно  усмехнулся, и  от его  усмешки девушку  прошибла
дрожь.
   - А окажись  на моем  месте Филипп,  вам было бы все равно, что о
вас подумают?
   Матильда истошно  ойкнула, закрыла  глаза и прислонилась к стене,
пытаясь удержаться  на ногах. Лицо ее мертвенно побледнело. Габриель
помог ей  дойти до  кресла и сесть, а сам встал перед ней на колени,
сжав ее руки в своих.
   - Прошу простить  меня, сударыня,  если я  нечаянно причинил  вам
боль.
   Матильда  наконец   раскрыла  глаза   и  мягко,   но   решительно
высвободила руки.
   - Вы здесь  ни при  чем. Просто  я переволновалась.  И вообще,  я
слишком впечатлительная. Так это  о н  прислал вас ко мне?
   Бесстыжая! Развратница!.. Любимая...
   - Нет, я сам пришел.
   - А как же...
   - Он не придет.
   - Но почему?
   В это  мгновение взгляд  Габриеля упал  на кровать  с  задернутым
пологом в  противоположном углу комнаты, и сердце его больно сжалось
при мысли о том, что бы случилось, приди к ней Филипп.
   - Я убедил его оставить вас в покое. Он никогда не придет к вам.
   - Понимаю, - прошептала  Матильда. - Вы  печетесь о моей душе. Вы
так добры  ко мне,  благодарю вас...  Нет! - вдруг  воскликнула она,
заламывая руки. - Это неправда! Я не могу лгать, не могу благодарить
вас... Я  грешница, Господи!  Я закоренелая  грешница и  я  не  хочу
каяться. Зачем,  зачем вы беспокоитесь обо мне? Кто я вам такая? Вас
не должно волновать, гублю я свою душу или нет.
   - Однако волнует.
   - Почему? Ну, почему?
   - А вы не догадываетесь? - кротко спросил Габриель.
   Матильда  внимательно   посмотрела  на   него.  Зрачки   ее  глаз
расширились почти что на всю радужную оболочку.
   - Кажется, я догадываюсь... О Боже! Только не это!
   - Да! - Габриель  вновь схватил  ее руки  и покрыл  их страстными
поцелуями. -  Я  люблю  вас,  Матильда.  Я  полюбил  вас  с  первого
взгляда - но буду любить вас всю свою жизнь.
   Где-то с минуту они оба молчали. Матильда собиралась с мыслями, а
Габриель не  сводил с  нее исполненного  нежности  взгляда.  Немного
успокоившись, она решительно покачала головой.
   - Нет, так нельзя. Это невозможно. Вы не должны любить меня.
   - Почему?
   - Это неправильно,  несправедливо. Любовь  должна быть  взаимной,
иначе будет  беда, большая  беда. Я не хочу, чтобы вы страдали из-за
меня, я не хочу причинять вам боль.
   - Тогда не  надо причинять  мне боль.  Сделайте так,  чтобы я  не
страдал из-за вас.
   - Но как, как это сделать?
   - Ответьте на  мою любовь, полюбите меня... - Габриель в отчаянии
схватился за  голову. - Боже, что я несу!.. Простите, сударыня, я не
то хотел сказать, совсем не то.
   - А что же?
   - Я прошу  дать мне  шанс. Не  отталкивайте меня,  позвольте  мне
заслужить вашу  любовь. Вот  увидите - вы  полюбите меня.  Мне нужно
только время...
   - Нет,  сударь, -   решительно  произнесла   Матильда. -   И   не
надейтесь.  Вам  у  меня  ничего  не  светит.  Прошу  вас,  поскорее
разлюбите меня.  Пока еще  не  поздно -  разлюбите.  Вы  никогда  не
добьетесь от  меня взаимности,  я никогда не смогу полюбить вас. Это
невозможно, бесполезно, безнадежно.
   "Что  ж,  придется  овладеть  ею  силой, -  заявила  дурь. -  Она
упорствует в своем заблуждении".
   "Если я  сделаю это, -  предостерег здравый  смысл, - то навсегда
потеряю ее".
   На этот раз Габриель склонен был прислушаться к доводам разума.
   - Я не разлюблю вас, - сказал он. - Я буду любить вас всегда.
   - Ну, пожалуйста, -  взмолилась Матильда. -  Забудьте обо мне. Не
любите меня, не надо. Я... я люблю другого. Всем сердцем люблю.
   - Филиппа?
   - Да... Да! Его! Его одного.
   - Но он же не любит вас.
   - Нет! - вскричала  Матильда. - Нет!  Он тоже  любит меня. Он сам
это сказал.
   - Ах да,  конечно! - с  нескрываемым сарказмом произнес Габриель,
поднимаясь с  колен. - Конечно,  он любит  вас.  Он  очень  щедр  на
любовь. Чего-чего,  а любви  у него  хватает на  всех.  Он  способен
любить многих женщин сразу.
   Матильда  прикрыла   лицо  руками,   будто  защищаясь.  Плечи  ее
ссутулились и вздрагивали от едва сдерживаемых рыданий.
   - Прошу вас,  не мучьте  меня. Мне  и без  того больно...  Я  так
несчастна!
   Она рывком вскочила с кресла и бросилась к распятию, висевшему на
стене рядом с кроватью!
   - Ты уже  караешь меня, Господи! Ты не пожелал ждать моей смерти,
Ты решил  покарать меня  тотчас... Велик  мой грех,  Господи, и кара
Твоя справедлива.
   Габриель подбежал  к ней, судорожно сжимая кулаки. На его лице не
было ни кровинки, а в глазах застыла мука.
   - Замолчите! - простонал  он. - Не  называйте мою  любовь  карой.
Ради всего святого, не говорите так... Это жестоко, это бессердечно!
   - Ах! - выдохнула  Матильда. - Простите  меня, пожалуйста.  Я  не
хотела обидеть  вас. Я  такая дура,  я сама  не знаю,  что говорю...
Прошу вас,  умоляю: забудьте  обо мне.  Я не достойна вашей любви. Я
беспутная, пропащая  женщина. Я  продала свою  душу дьяволу. Не надо
любить меня.
   - Я люблю  вас, Матильда, -  пылко  ответил  Габриель. -  И  буду
любить  всегда.   Какой  бы  вы  ни  были,  грешной  или  праведной,
порядочной или беспутной, я все равно буду любить вас.
   - Но ведь  это  безнадежно!  Я  никогда  не  смогу  ответить  вам
взаимностью.
   - Почему? Вы же совершенно не знаете меня. Дайте мне только шанс,
и я заслужу вашу любовь.
   - Нет. Этого никогда не случится.
   - Не будьте  так  категоричны, -  с  мольбой  в  голосе  произнес
Габриель. - Прошу вас, подумайте, не спешите с ответом.
   - Здесь нечего  думать, -  упрямо  покачала  головой  Матильда. -
Простите меня  за прямоту,  но я  не хочу  внушать  вам  несбыточных
надежд. Мое сердце навсегда отдано другому. Я буду принадлежать лишь
ему - или вообще никому.
   "Вот видишь!" -  назидательно отозвалась  дурь и  что  было  силы
ударила Габриелю в голову.
   - Ну, нет,  бесстыжая! - воскликнул он, хватая ее в об®ятия. - Ты
будешь принадлежать мне!
   Матильда не  кричала, не  звала на помощь. Она была так напугана,
так потрясена происходящим, что даже не пыталась сопротивляться...

   Когда на  рассвете Филипп  вернулся от  Маргариты, что-то дернуло
его в  первую очередь заглянуть в комнату дежурного дворянина, и там
он с  удивлением обнаружил, что полог кровати отброшен, сама кровать
пуста, а  в небольшом кресле рядом, понурив голову, неподвижно сидит
Габриель. Сперва Филиппу показалось, что он спит.
   - Вот чудеса! - озадаченно пробормотал он.
   Габриель вздрогнул и поднял голову - оказывается, он не спал.
   - Прошу  прощения,  монсеньор.  Я  велел  Марио  и  его  девчонке
убираться прочь.
   - Однако! - с  улыбкой произнес  Филипп. - Какой ты суровый... Но
нет, постой! -  Он подошел  ближе, присел  на кровать  и  пристально
всмотрелся ему в лицо. - Что-то случилось?
   - Да.
   - И что?
   - Вы были  правы, - с  жутким  спокойствием  ответил  Габриель. -
Наломал я дров.
   - Вы поссорились? Она прогнала тебя?
   - Много хуже.
   - Хуже?! - Филипп  так и  подпрыгнул. - Что  "хуже"? Ну! Отвечай,
черт бы тебя побрал!
   - Э... Я... того... против ее воли...
   - Матерь  Божья! -   вскричал  пораженный   Филипп. -   Ты   что,
изнасиловал ее?!
   Габриель утвердительно  кивнул. Глаза  его бездумно  блуждали  по
комнате.
   Филипп схватился  за голову,  затем вскочил  на ноги, затем будто
передумав, сел,  снова  встал,  нервно  прошелся  из  угла  в  угол,
вернулся обратно  к кровати,  в ярости  сорвал с  нее  полог  и,  не
разуваясь, бухнулся в постель.
   - Вот-те на-те, елки-палки зеленые! - наконец прорвало его. - Что
же ты  наделал, сукин сын?! Ну, и сюрпризик ты мне преподнес, нечего
сказать, хороший!  Ах ты  ж... Черт! Даже не знаю, как тебя назвать.
Все лето  девки наперебой цеплялись тебе на шею, стоило лишь пальцем
шевельнуть, чтобы  они легли  под тебя  и сами юбки позадирали... Ан
нет! Он,  видите ли, искал единственную и неповторимую, так сказать,
любовь всей  своей жизни.  А когда  нашел... Ну  все, баста! Это мне
наглядный урок.  Впредь я  не потерплю  в своем  окружении не только
педерастов,  но   и  девственников  старше  шестнадцати  лет -  этих
сопливых юнцов,  которые  сторонятся  женщин,  забивая  себе  голову
всякими романтическими  бреднями о чистой и возвышенной любви, ночью
втихаря рукоблудят и, в конечном итоге, становятся насильниками... -
Филипп остыл  так же  внезапно, как  и  взорвался. -  Ладно.  Теперь
рассказывай.
   Габриель поведал  ему обо  всем, кроме  своей встречи  с Симоном.
Филипп внимательно выслушал его, ни разу не перебив, затем, помолчав
немного, медленно произнес:
   - Да-а, хорошенькое  дело!.. Ты,  кстати, отдаешь  себе  отчет  в
возможных последствиях  своего поступка?  Ведь  Матильда  не  просто
фрейлина принцессы -  она ее  любимица, а может, и любовница. И если
Маргарита решит,  что ты  должен понести  наказание, вряд ли я смогу
выручить тебя.  Разумеется, я  употреблю  все  свое  влияние,  чтобы
урезонить ее,  но она  чертовски своенравная  девушка и вполне может
заупрямиться. Учти,  я не намерен из-за твоей глупой выходки ставить
под угрозу такой перспективный брачный союз. Уразумел?
   - Да, - сказал Габриель. - Я понимаю.
   - И что ты думаешь делать?
   - Не знаю.  Я ничего  не думаю. Не могу думать. - Он весь поник и
громко всхлипнул. - Я... Я не хочу жить!..
   Кряхтя, Филипп встал с кровати.
   - А ты  поплачь, - сочувственно  посоветовал он. -  Вот  увидишь,
сразу полегчает.  Я  серьезно,  братишка.  Порой  и  мужчинам  можно
всплакнуть - только  скупо, по-мужски.  Ты же еще мальчишка, так что
плачь, не стесняйся. Пожалей себя, пожалей Матильду - и поплачь. Вот
сейчас я  пойду  спа-а... -  Филипп  не  удержался  и  во  весь  рот
зевнул. - Устал,  как собака!  Эта затейница  Маргарита...  Впрочем,
ладно. Утром  мы все  обмозгуем на  свежую голову,  а сейчас ложимся
баиньки.
   Габриель молча  кивнул. Он  уже приготовился  последовать  совету
Филиппа, когда  останется в  одиночестве,  и  теперь  еле  сдерживал
слезы.
   В дверях Филипп остановился.
   - Да, к  твоему сведению.  Я велю  страже не  выпускать  тебя  из
покоев без моего ведома. А то гляди, еще что-нибудь выкинешь.



        Глава 31
                         ОТВЕРЖЕННЫЙ ПРИНЦ

Было без  малого час  ночи, но  не гас  свет в  кабинете  Александра
Бискайского. Сидя  в удобном  кресле за  широким рабочим  столом, он
внимательно  изучал   пожелтевшие  от  времени  свитки,  скрепленные
королевскими  печатями,   а  также  печатями  канцелярии  Сената,  и
датированные четырьмя  предыдущими столетиями.  Иногда  он  прерывал
чтение и впадал в задумчивость, отрешенно глядя в пространство перед
собой; затем возвращался к действительности и брал следующий свиток.
   - Ничего нет, -  наконец, пробормотал  граф,  отложив  в  сторону
последний документ. - Ничегошеньки... Проклятье!..
   Он забарабанил  пальцами по  столу и  переключил  свои  мысли  на
предстоящее ночное свидание.
   "Странное дело!  К чему такая таинственность, черт бы его побрал?
Не иначе, как что-то назревает. Что-то очень важное... Но что?.."
   Вдруг за  его спиной  раздался тихий скрип двери. Александр резко
оглянулся и увидел на пороге комнаты свою сестру Жоанну.
   - Почему ты здесь, дорогая? Поздно уже.
   - Я не могу заснуть, Сандро. Я так соскучилась по тебе, а ты лишь
только приехал -  и  сразу  за  дела.  Неужто  они  часок-другой  не
подождут?
   - Дела никогда  не ждут, сестренка. И вообще, зря ты пришла. Если
дядя прознает,  что ты  была у  меня ночью,  опять разборы начнутся:
"Ах, доченька, ты разрываешь мое сердце!.."
   Губы Жоанны тронула вымученная улыбка.
   Брат ласково  смотрел на  нее - единственное существо, которое он
по-настоящему любил,  в то  же время  презирая всех остальных, лютой
ненавистью ненавидя весь мир, который так жестоко и подло обошелся с
ним. Внук  короля, сын  его старшего сына, имевшего глупость умереть
раньше  отца,  Александр  был  лишен  дедом  законного  наследства -
королевской  короны.   Покойный   король   Рикард,   будучи   весьма
благосклонным  к   младшему   сыну,   теперешнему   королю,   крайне
неприязненно относился  к старшему,  а после  его смерти обратил всю
свою нелюбовь  на Александра.  Он принудил  его,  одиннадцатилетнего
мальчишку, отречься  от всех  прав на  престол, и  с тех  пор  жизнь
Александра была  отравлена ненавистью,  злобой и завистью. В течение
многих лет  его ни днем, ни ночью не оставляла в покое мысль, что не
будь его  отец таким  строптивым и  непослушным сыном или проживи он
хотя бы  на четыре  года дольше  (или же сдохни его дед раньше!), то
Александром Х,  королем Наварры, был бы совершенно другой человек. А
именно - он, Александр Бискайский.
   Год за  годом, капля  по капле, этот яд все глубже проникал в его
душу. Со временем сердце его ожесточилось, он перестал верить в Бога
и бояться  ада, неистовая  и поначалу  бессильная  ярость  сменилась
глубоким цинизмом,  холодным расчетом  и  постоянным  лицемерием.  У
Александра не  было ни  одного друга,  он вообще  забыл, что  значит
слово  "дружба".   Все  его   мысли  и  чувства  подчинялись  одному
императиву: во что бы то ни стало вернуть утраченную корону. К людям
он относился  с презрением и пренебрежением, как к низшим существам,
но тщательно  скрывал это -  да так  мастерски, почти виртуозно, что
лишь единицам  удавалось разглядеть  за внешним  лоском блестящего и
респектабельного   вельможи    уродливую   сущность    озлобленного,
беспринципного властолюбца.
   Женясь на  Бланке, граф  видел  в  ней  не  женщину,  не  будущую
спутницу жизни, но, прежде всего, орудие для достижения поставленной
цели. Зная  о нежной  привязанности  Альфонсо  к  старшей  из  своих
сестер, он  рассматривал этот брак, как весьма удачный в тактическом
и  стратегическом   плане  ход.   (Наваррский  король,   кстати,  по
достоинству оценил  дипломатический успех  племянника  и  дважды  за
последние полгода  отправлял его  во главе немногочисленного и плохо
подготовленного войска  на подавление  крестьянских мятежей в Стране
басков, втайне рассчитывая, что там он встретит свою смерть.)
   Но все надежды Александра пошли прахом, когда Бланка узнала о его
связи с  Жоанной. Сам  по себе  ее отказ делить с ним постель не так
чтобы очень  огорчил его -  однако затем  последовал  полный  разрыв
между  ними,   и  она   стала  относиться   к  нему   с  откровенной
враждебностью.  Было   бы  по  меньшей  мере  наивно  об®яснять  все
происшедшее крайней набожностью Бланки, ее ханжескими предрассудками
и, как  следствие, глубочайшим отвращением, которое она испытывала к
кровосмешению   и   кровосмесителям.   Будь   Александр   порядочным
человеком, она  бы, конечно,  простила его, как простила Жоанну, тем
более что  его порочная  связь с  сестрой продлилась всего несколько
месяцев и  прекратилась задолго до их женитьбы. Но нам известно, при
каких обстоятельствах  был заключен  их брак. С самого начала Бланка
не питала  никаких нежных  чувств к Александру, не смотрела на него,
как говорится,  ослепленными любовью  глазами и уже на второй неделе
супружеской жизни  полностью разочаровалась  в  нем,  а  еще  спустя
неделю возненавидела  его всеми фибрами души. Она была девушка умная
и проницательная,  довольно быстро у нее сложилась целостная картина
его неизменной  натуры, и она с ужасом поняла, чтч за человек ее муж
и какие побуждения им движут.
   Давнее прегрешение Александра послужило лишь поводом для разрыва,
но никак  не причиной  оного, хотя  Бланка, возможно, придерживалась
иного мнения.  Она без  зазрения совести  шантажировала его, угрожая
разоблачением и  бракоразводным процессом. Положение графа стало еще
более отчаянным,  когда Альфонсо  взошел на  престол. Задумай теперь
Бланка избавиться  от мужа  и попроси  в этом  помощи  у  брата,  то
остаток своей  жизни Александру придется провести в бегах, скрываясь
от вездесущих  убийц, направляемых  рукой кастильского короля. Одна-
единственная слабость  обернулась для  графа  Бискайского  настоящей
катастрофой. Иронией  судьбы, единственным  чистым и непорочным, что
еще оставалось в нем, была любовь к родной сестре - чувство, которое
во все  времена в  равной степени  сурово осуждалось  и церковью,  и
обществом.
   Сама  Жоанна  испытывала  к  Александру  скорее  жалость,  нежели
любовь.  Куда  более  серьезным  ее  увлечением  был  Рикард  Иверо,
которого она  всеми правдами  и неправдами  стремилась заполучить  в
мужья. А  что касается  брата, то Жоанна чувствовала к нему глубокую
пр