еще большую пустоту из-за того, что внушил ужас женщине, которую страстно желал. Черт побери! Он же точно знал, что Каталина остро чувствует это бесовское напряжение, которое существует между ними, и отвечает ему.
     Прищурившись, Кантон наблюдал, не является ли ее страх притворным, хотя интуиция подсказывала ему, что глаза Каталины не солгали. Никто не смог бы по собственному желанию так правдоподобно изобразить унижение. Он мог бы ожидать от Каталины брани или обвинений, но ничего подобного не случилось. Впрочем, ее поведение было непредсказуемо, именно непредсказуемость, загадочность и привлекали его.
     Собравшись с силами, Каталина надела на лицо повседневную маску. Марш внутренне зааплодировал, понимая, что это было непросто. Она проявила слабость, и он был самым нежеланным свидетелем.
     - Это была ошибка, - сказал она.
     - Ваша или моя? - тон Марша был холоден, лишен каких-либо эмоций, как и его лицо, хотя в Марше еще тлел огонь желания, досаждая болезненным томлением плоти.
     - Моя. Мне не следовало ехать с вами.
     - Я не предоставлял вам выбора.
     - У меня всегда есть выбор.
     Марш откинулся на сиденье, безжалостно глядя на женщину.
     - Подозреваю, что хоть раз в жизни, но у вас его не было.
     - Вы ничего не знаете обо мне, мистер Кантон.
     - Я прекрасно знаю, что вы чувствовали то же, что и я. Я ведь не придумал вашу страсть. Я просто не вполне понимаю, почему вы вдруг...
     - Неужели есть что-то, что вы не вполне понимаете? Ну и ну!
     Каталина старалась отвлечь его, перевести разговор в другое русло. Кантон понимал это и не собирался позволять ей это сделать, тем более что он еще чувствовал отзвуки желания.
     - Ледяная мисс Каталина, - сказал он сладким голосом. - Огонь и лед. Что же вы на самом деле есть?
     - Есть, да не про вашу честь.
     - Это не совсем то, что вы шептали мне несколько минут назад, вы хотели меня так же сильно, как я - вас.
     - Обычное мужское упрямство, - надменно ответила Каталина. - Вы совсем не так интересны, как воображаете.
     Марш удивленно поднял бровь.
     - Неужели? Давайте попробуем еще раз.
     И не давая Каталине времени опомниться, Кантон прижал ее к себе, не обращая внимания на сопротивление. Губы его скользнули по ее лицу и остановились на губах, требуя любовного вознаграждения. На этот раз сопротивление Каталины длилось дольше, чем прежде, она старалась сдерживаться, оставаясь холодной. Но когда губы его стали мягкими и нежными, женщина сдалась.
     Марш ждал долго, добиваясь желаемого результата, а затем, собрав всю волю, резко оторвался от Каталины, усмиряя страстные толчки своего возбужденного тела.
     Каталина выругалась.
     - Неужели никто не говорил вам, что случается с маленькими девочками, которые не говорят правды?
     - А что случается с большими мальчиками, которые ведут себя, как упрямые мулы?
     Кантон цинично прищелкнул языком.
     - Неужели их "шанхаируют"?
     Каталина даже бровью не повела.
     - Это домыслы.
     - Больше со мной такого не повторится, - мягко предупредил он.
     - Если бы я хотела, чтобы вас "шанхаировали", вы бы сейчас были на пути в Китай.
     - Значит, вы хотели, чтобы меня всего лишь избили и бросили в грязную, вонючую камеру?
     - Вы всегда говорите загадками, мистер Кантон.
     Было бы много проще, если бы она не была так чертовски привлекательна в гневе.
     - Мы могли бы заключить перемирие, мисс Кэт.
     Вообще он не собирался делать такого предложения. Эту войну начала она. За всю жизнь он проиграл только одно сражение. Вернее, не проиграл, а не выиграл. Другие проигрывали. Это сражение он не проиграл. И не сдался.
     - Нет, - решительно отказалась Каталина. - Я слишком много потратила сил, чтобы создать "Серебряную леди".
     - Значит, война продолжается?
     Каталина безразлично повела плечами.
     - Называйте это как хотите.
     - Надеюсь, больше никаких засад не будет, мисс Кэт.
     - Кто сказал, что война - это ад?
     Марш осторожно пальцем приподнял ее подбородок.
     - Я думаю, один генерал североамериканской армии. Но вы, мисс Кэт, ничего об аде не знаете.
     - А вы знаете?
     В глазах ее то и дело вспыхивали молнии. Пространство между ними жило, вибрировало. Меткая подача - и ответный бросок. Отчаянный выпад - и ответный удар. Каждый искал слабое место другого.
     Марш провел рукой по щеке Каталины, наблюдая, как из цвета слоновой кости ее лицо стало розовым.
     - Не смейте прикасаться ко мне, - резко бросила женщина, отпрянув назад.
     - Но почему, мисс Кэт? Неужели это вам неприятно? Мои пальцы обжигают вам лицо?
     Конечно, обжигают. И Кэт не желала позволять этого. Она чувствовала себя кроликом под гипнотическим немигающим взглядом змеи. Если бы только ее тело не поддавалось соблазну! Если бы только ей самой не хотелось броситься к нему в объятия! Если бы только она не помнила сладостного мгновения, когда он губами прикоснулся к ней! Это было так неожиданно нежно! И она приняла его ласки совершенно не свойственным ей образом.
     - Я не люблю вас, мистер Кантон.
     - Мне кажется, я и не интересовался этим.
     - Отвезите меня в город.
     - Не сейчас.
     - Чего вы добиваетесь?
     Он откинулся на сиденье, достал из кармана рубашки сигару, а из брючного кармана коробок спичек. Не спрашивая ее позволения, Кантон прикурил, глубоко затянулся и лениво выпустил кольца дыма, уплывшие под потолок коляски.
     - Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, на что похожа тюремная камера?
     Глаза Кантона стали непроницаемыми, они, скорее, отражали, чем выражали. Рот его кривился в усмешке, и Каталине захотелось закрыть его ладонью.
     - Нет, - ответила она. - Но я подозреваю, что вы видели не одну.
     - Только одну, мисс Каталина. И она не была шире этого экипажа и совсем не такая комфортабельная. Я всегда возвращаю долги с лихвой, но для вас я сделаю исключение.
     - Еще одно предупреждение?
     - Нет, обещание.
     Каталина выпустила коготки. За долгие годы она ни у кого не просила прощения.
     - Мистер Кантон, вы - не наш.
     Марш вопросительно поднял бровь.
     - А чей же я?
     Он искренне хотел бы это знать. В его вопросе звучала скрытая тоска. Недостаточная, чтобы вызвать в ней симпатию, но вполне достаточная, чтобы заинтриговать ее. Каталина вновь вспомнила его недолгую нежность. Может быть, ей показалось? Вряд ли.
     - Откуда вы приехали? - задав вопрос, она не рассчитывала на ответ.
     Марш якобы беспечно пожал плечами.
     - Этого места больше не существует.
     Каталина знала, что ей не следует спрашивать. Это не ее дело. Она не хочет ничего знать о нем. Их разговор был слишком личным. Она не хотела ни влюбляться в него, ни даже испытывать самого незначительного интереса. Она хотела, чтобы он исчез, сгинул. Она хотела, чтобы ее жизнь и жизнь "Серебряной леди" текла по-старому. Без всяких изменений и осложнений. Она хотела, чтобы ее уважали. Она хотела быть богатой. Она хотела жить в покое и безопасности. Это означало оставаться в одиночестве.
     Одна. Это слово никогда раньше ее не ранило. Раньше оно соединялось с представлением о рае. Почему-то сейчас этого не получилось.
     Этому человеку нельзя доверять. Нельзя довериться ни одному мужчине, может быть за исключением Тедди.
     - Я хочу вернуться в город, - вновь сказала Каталина.
     Голос ее дрогнул.
     - Трусишка.
     - Просто мне не нравится общество.
     - Но мне оно нравится, и я вполне владею собой.
     - Я добьюсь, чтобы вас призвали к ответу за похищение женщины.
     Марш провел пальцем по ее руке - от запястья к плечу.
     - Тогда я тем более должен это сделать.
     От его прикосновения по всему телу побежали мурашки, тепло его рук вновь вызвало ноющую сладость ожидания во всех запретных уголках тела. Обороняя свою свободу, Каталина инстинктивно... ударила его. Глубоко вздохнула. Господи! Она совершила то, что поклялась никогда более не делать: не поднимать руки на живое существо. Марш оторопело взглянул на нее, и Каталина вспомнила другое лицо. Мозг прокручивал назад кадры жизни. И она вновь оказалась в холодной, узкой, грязной комнате.

***

     Злорадная усмешка сползла с лица ее мужа, и он в изумлении уставился на странную вещицу в ее руке, направленную прямо на него.
     - Лиззи, - шептал он, отступая назад и цепляясь рукой за край стола.
     - Больше - никогда, - прошептала она. - Я никогда больше не сделаю этого. Никогда.
     Он рухнул на колени, протягивая к ней руки, и прошептал.
     - Ты не можешь бросить меня, Лиззи... Никогда... Ты, маленькая шлюха...
     Она попятилась назад, прочь от него. Он пополз к ней на коленях, протягивая руку, подобно стервятнику с острыми когтями. Лиззи сделала еще один шаг назад и оказалась прижатой к стене. Больше отступать было некуда. Изумление на его лице сменилось ликующей ненавистью. Еще несколько дюймов... Это все, что было у нее в запасе. Она судорожно искала путь к отступлению. Его рука уже ухватила подол ее платья, поползла по лодыжке. В отчаянии молодая женщина бросилась на своего мучителя и впилась ногтями в его лицо, оставляя на нем глубокие кровавые следы. Он грязно выругался, схватился руками за лицо и покачнулся, теряя равновесие... Потом повалился на пол, тяжестью тела вдавливая нож все глубже в грудную клетку.

***

     Первое, что собирался сделать Марш, получив пощечину, - это вывернуть ей руку. Ему хотелось схватить и как следует потрясти ее. Если бы перед ним был мужчина, он бы так и поступил. Но неожиданно он посмотрел ей в лицо. Оно было белым как полотно. Ее глаза, прелестные, глубокие глаза, были переполнены ужасом. Кантон усомнился в том, что в этот момент Каталина помнит о его присутствии. Она находилась не с ним, была где-то далеко, и жизнь ее проходила там, а не здесь.
     Злость его прошла.
     - Каталина, - мягко позвал он.
     Она, казалось, не слышала.
     - Каталина, - попробовал он еще раз.
     Женщина взглянула на него, как бы сосредотачиваясь.
     - Кэт! - он говорил тихо, но настойчиво и требовательно.
     Она тряхнула головой, отгоняя наваждение.
     Маршу хотелось успокоить ее, но он не знал как. Боже! Двадцать лет минуло с тех пор, как он кого-то успокаивал. А может, еще больше... Когда его сестра была искусана енотом, которого девочка пыталась вызволить из капкана, Маршу пришлось убить его, потому что зверек был слишком тяжело ранен, чтобы выжить. Сестра смотрела на него как на чудовище. Для нее это потрясение осталось незаживающей раной, потому что к старшему брату девочка испытывала восхищение, близкое к поклонению. Она была уверена в том, что он не может совершить ничего не правильного или дурного. Долгие недели отцу пришлось объяснять ей, что убить искалеченного енота было милосерднее, чем оставить его жить уродом.
     Сейчас Марш снова почувствовал себя чудовищем. Боже! Он никогда намеренно не причинил бы боль женщине.
     Пересохшими губами он вновь позвал ее.
     - Каталина! - он не просто звал, он умолял, упрашивал, и женщина очнулась, в глазах ее появился живой блеск. Губы задрожали. Каталина приходила в себя. Пока ей было нехорошо, она сидела съежившись, забившись в угол экипажа. Постепенно она распрямилась. Жизнь возвращалась к ней. Но вместе с живой реальностью в мозг проникло осознание того, что ее противник был свидетелем всего, что с ней произошло.
     Экипаж остановился. Им следовало что-то сказать друг другу. Но в коляске царило молчание, усиленное невыраженными чувствами.
     Марш оторвал взгляд от Каталины и открыл дверь экипажа. Он вышел наружу и глубоко вздохнул, затем протянул руку женщине. Взгляд ее замер на красном пятне, сияющем на его щеке в том самом месте, куда пришелся удар.
     Неожиданно он улыбнулся, искренне, без притворства и цинизма. И Каталина чуть не растаяла от этой улыбки.
     - У вас великолепный удар правой.
     Каталина в смятении недоумевала, смог ли он догадаться о чем-либо по ее лицу. Воспоминание не могло длиться долго, но Кантон был человеком, который постарается извлечь выгоду из любой человеческой слабости, он, как стервятник, не упустит своего. Однако пока он этого не делал. Очевидно, не разобрался в том, что произошло.
     Как бы не заметив предложенной руки, Каталина вышла из коляски. Она узнала место, куда они приехали. Это был утес, возвышающийся над океаном. Сюда она часто наведывалась одна. Внизу шумели волны, разбиваясь о камни и разлетаясь разноцветными брызгами, а потом вновь покрываясь белой пеной. Небо спокойных пастельных тонов подсвечивалось ровными лучами предзакатного солнца. Пройдет немного времени, и небо окрасится ярко-фиолетовым, багряным и золотым, и солнечные лучи на мгновение вспыхнут с такой силой, что будет больно смотреть, как небеса отражаются в море. От этой лучезарной, всеобъемлющей красоты сжималось и замирало сердце. Но Каталине не хотелось делиться этим волшебным зрелищем с Кантоном. Она ничем не желала с ним делиться. Он разрушил мир, который она создавала долгие годы. Большего она не могла ему позволить. Никогда более она не попадет в зависимость от мужчины, ни одному из них не будет доверять. Каталина не доверяла до конца даже самой себе. Она могла доверять человеку, с которым не входила в слишком близкие, тесные отношения, например Тедди или даже своему второму мужу - Бэну Эбботту. Отношения с этими людьми были лишены сильных чувств. А Кантон, несомненно, самый опасный из всех мужчин. Так же безжалостен, как и она, его магнетическая привлекательность таит в себе угрозу.
     Марш больше не смотрел на Каталину. Перед ним раскинулся привольный океан. Каталине захотелось узнать, о чем он думает, но лицо его было, как всегда, непроницаемым.
     - Мне нужно возвращаться, - в третий раз сказала женщина.
     Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Золотой диск солнца нимбом сиял над головой Кантона. У Каталины задрожали поджилки, когда она вспомнила свое первое впечатление о нем: падший ангел, любимец Бога, отвергнутый Небесами. Мятежный Люцифер. Каталина прослушала достаточно проклинающих ад проповедей, с которыми часто объезжали шахтерские городки приходские священники, чтобы цитировать Библию, и "лучезарный Люцифер" стало ее излюбленным выражением, которое она выбрала из списка более непристойных, будучи еще ребенком.
     Она, конечно, никогда не подозревала, что в реальной жизни ей придется встретить героя своего ругательства.
     - Не уверен, что я готов ехать, - сказал Марш.
     - Ну, тогда я пойду пешком.
     - Но это будет не по-джентльменски, если я отпущу вас одну.
     Каталина гневно выпалила:
     - У меня в запасе есть много слов, чтобы охарактеризовать вас, но слово "джентльмен" среди них не значится.
     Кантон с удовольствием продемонстрировал ей свою улыбку:
     - Учитывая обстоятельства моей жизни, я бы мог служить наглядным пособием по курсу "Как вести себя в обществе".
     Каталина взглядом подвергла сомнению это утверждение.
     Раздраженная, чувствуя, что сражения ей не выиграть, женщина безразлично повела плечами и села в экипаж, не замечая предложенной руки.
     Кантон улыбнулся:
     - Да... мисс Кэт, запомните, я всегда довожу до конца то, что начал.
     - Я тоже, - ответила Каталина.

Глава одиннадцатая

     Марш уже очень давно ни о чем не мечтал. Иногда он задавался вопросом, прогонял ли он мечты сознательным усилием воли или он настолько пуст, что мечты его не посещают вовсе, и не находил ответа.
     Но, проснувшись на рассвете следующего дня после прогулки с Каталиной, он был уверен, что всю ночь ему снились сны, каждый из них он помнил с яркими подробностями.
     Вот он еще до войны в "Зарослях роз", на плантации Кантонов в Джорджии. Родители давали рождественский бал. Это было одно из многолюдных мероприятий, устраиваемых Кантонами в целях создания естественных условий для поиска подходящих партий своим детям - двум сыновьям и дочери, - которые приближались к брачному возрасту. Марш приехал на каникулы из школы юриспруденции при университете штата Джорджия. Его старший брат жил в "Зарослях роз" постоянно, постигая каждодневные дела по управлению плантацией, которая в один прекрасный день должна была отойти ему по наследству.
     Аллею, ведущую к дому, освещали фонари, подвешенные к деревьям. Господский дом благоухал ароматами фруктов и специй. Несмотря на то, что военные тучи уже сгущались над страной, дом был полон гостей, которые оживляли его шумом и весельем. Марш наслаждался жизнью. Любовь была для его повседневного существования такой же необходимостью, как воздух.
     Он и его мать по просьбе гостей играли на пианино, а Мелисса - его сестра - пела чистым, звучным голосом. Сначала они с мамой играли дуэтом, а потом устроили музыкальную дуэль к вящему удовольствию слушателей. Марш был единственным из детей, кто унаследовал от матери способность подбирать по слуху только что сыгранную мелодию. Кроме того, мама научила его читать ноты с листа. Он знал много классических произведений на память.
     Марш часто думал, что его мама могла бы выступать с фортепианными концертами. Некогда она пыталась направить Марша по музыкальной стезе, но его личные интересы были слишком разнообразны, чтобы он мог посвятить себя только музыке. Но музыкой он наслаждался, как и тем редким музыкальным даром, который, он знал, у него был.
     В тот год бал был особенно веселым. Таким его сделала надвигающаяся война. Мать Марша пресекала все разговоры о военной угрозе, но мысль о войне не выходила ни у кого из головы. Любая беседа, даже любовный флирт были пронизаны страхом и возбужденным предчувствием войны.
     Марш был увлечен, захвачен неистовством ожидания. Ему был двадцать один год, и ему казалось, что он будет жить вечно. Приближение войны давало ему возможность сорвать бесстыдный поцелуй и требовать от девушек большего, чем допускали приличия. Любой упрек в нескромности он принимал с трагическим видом.
     Маргарет. Анни. Лаура. Кто еще? Сколько их было?! О многих он даже не помнил.
     А его сестра Мелисса была такой прелестью в свои семнадцать лет. Жизнь клокотала в ней. Он всегда защищал ее, находя особую приятность в роли старшего брата.
     Потом четкие образы его сна растаяли словно в тумане.
     Жизнь, роскошная, легкая, так много обещала ему в юности! Потом Марш похоронил даже воспоминания о ней. А с ними и музыкальный дар, который пестовала в нем его мама.
     Кантон не притрагивался к клавишам с довоенного времени. Впервые он сел за инструмент в "Славной дыре". Он прекрасно знал почему. Тот человек, каким был Кантон сейчас, не имел ничего общего с его прошлым, с его юностью.
     Кантон даже не узнал бы юношу, который так прекрасно играл. Его мать, со всей ее лучезарной добротой, ужаснулась бы узнай что стало с ее мальчиком, которого она учила высшим ценностям: поклонению музыке, книгам и человеческой доброте. Что касается доброты, то она была изгнана из души Марша очень давно и заменена холодной, жестокой мстительностью, которая уничтожила все доброе, что еще оставалось в нем.
     Марш прикрыл глаза и вздохнул. Почувствовав на своей руке теплое дыхание, он открыл глаза. Винчестер, встревоженный неспокойным сном своего хозяина, сидел рядом с кроватью, уставившись на своего непредвиденного компаньона неподвижным взглядом. Одно ухо собаки смешно приподнялось. Марш выпростал руку из-под одеяла, и пес отступил назад.
     - Фу, какой ты подозрительный ублюдок. Но это справедливо.
     Марш чувствовал привязанность к животному. И благодарность. Так или иначе именно собака изгнала призраков.
     - Ты, наверное, голоден. Я думаю, у нас осталось еще немного мяса.
     Очевидно, чувство благодарности не входило в список достоинств Винчестера. Он продолжал в упор смотреть на Марша.
     - Не делай этого, - предупредил его Кантон. - У нас с тобой только временные отношения. Двое отверженных на некоторое время прилепились один к другому. Ничего больше.
     Собака, казалось, была вполне довольна этим временным объединением. Животное