у выразить словами.
     Отец остро взглянул на Синклера.
     - А свидетели, которые приходили тогда ко мне? Те, что говорили, будто видели, как моя супруга входила в хижину?
     - Фостер им хорошо заплатил, - ответил пленный.
     - Когда она покинула Бринэйр, - вступил граф, - в то самое утро, когда пропала, она собиралась встретиться с Фостером и передать ему драгоценности. Но на нее напали какие-то люди в масках. Она так и не узнала, что отвезли ее в Крейтон; они сказали ей только, что их нанял ее муж, - и она поверила.
     Маркиз перевел взор с Эберни на Синклера, а затем уставился в пол.
     - А я, когда хватился и не нашел этих драгоценностей, - произнес он еле слышным, каким-то надломленным голосом, - то подумал: значит, точно она сбежала с... - И закрыл руками лицо.
     Патрик слышал в отцовском голосе тоску и горечь - и только теперь понимал, что Грегор Сазерленд, его отец, действительно любил Маргарет; не настолько, увы, чтобы доверять ей. Он посмотрел на Марсали - в ее глазах дрожали не успевшие пролиться слезы - и мысленно поклялся никогда не совершать подобных ошибок.
     Меж тем отец поднял голову, вперил белый от ярости взгляд в Синклера, вытащил из-за пояса кинжал и, прихрамывая, пошел прямо на скорчившегося на каменных плитах пленного. Патрик поспешно выступил вперед и заслонил Синклера своим телом.
     - Он не стоит твоего кинжала.
     Сын и отец стояли теперь друг против друга, и у старшего от бешенства лицо покрылось красными пятнами.
     - Отец, не делай этого, - мягко промолвил Патрик. - Граф Эберни обещал Синклеру, что его не убьют, если он скажет правду.
     Тот покосился на Эберни.
     - А я таких обещаний не давал.
     - Пусть с ним разбирается королевский суд, - отозвался Дональд Ганн. - Я тоже ничего ему не обещал после его набегов на мои земли и убийства трех моих сородичей.
     Патрик услышал, как Синклер за его спиною начал что-то неразборчиво бормотать, и крикнул Руфусу с Хирамом:
     - Выведите его отсюда! Посадите в подземную тюрьму, и пусть сидит там, пока не придет время везти его в Лондон.
     На глазах у всего зала Руфус и Хирам схватили яростно отбивающегося Синклера под руки и уволокли прочь.
     Когда они ушли, отец Патрика посмотрел на отца Марсали и устало спросил:
     - Дональд, что мы с тобой натворили?
     - Дурака мы сваляли, - ответил Эберни. - Оба, ты и я. Не знаю, как еще мы смогли дожить до таких лет, если не видим дальше собственного носа. Позволить этому мошеннику управлять нами по своему желанию, точно фигурами на шахматной доске! Удивляюсь, как наши кланы не свергли нас.
     - Маргарет, - промолвил маркиз. - Могу я... увидеть ее?
     - Разумеется, - кивнул Эберни. - Думаю, она будет рада. Мысль о том, что ты стал ее тюремщиком, разбила ей сердце.
     - Я причинил ей много зла.
     - Мы все причиняли зло друг другу, все, кроме наших сыновей - и дочерей. - Впервые за все время граф открыто посмотрел на Марсали, и следующие его слова были исполнены горького раскаяния. - Доченька, я чуть не выдал тебя замуж за бесчестного негодяя и никогда себе этого не прощу. И все-таки я надеюсь, - он судорожно вздохнул, - что у тебя достанет милосердия простить меня.
     - Ох, отец, - срывающимся голосом выговорила Марсали, подошла к нему, взяла за руки, - я тебе всегда все прощу. Все мы - Гэвин, Сесили и я - так тосковали по тебе последние два года.
     - Девочка моя, - грустно покачал головою граф, - ты верно сказала. Вы два года жили с человеком, свихнувшимся на жажде мести.
     - Кстати сказать, - зловещим тоном начал маркиз. Патрик оглянулся и увидел, что отец помрачнел. Тот продолжал, не сводя глаз со своего старого друга:
     - До меня дошло, что твоя дочь и мой сын более не чужие друг другу - во всех смыслах этого слова. Они обручились, и, прежде чем бушевать, узнай: это произошло при свидетелях.
     Патрик услышал, как тихо ахнула Марсали, и переглянулся с нею, ожидая новой грозы.
     Ни грома, ни молнии не последовало. Граф и маркиз продолжали хмуриться друг на друга. Затем Эберни медленно расплылся в улыбке и тихо, гортанно засмеялся:
     - Грегор, наши отпрыски обвели нас вокруг пальца.
     - Ох, Дональд, верно.
     - А я так думаю, всей правды ты все-таки не знаешь, - продолжал граф. Патрик встревожился, ибо Эберни заговорщически подмигнул ему и, снова обращаясь к маркизу, сказал:
     - Когда мы проезжали через твои горные пастбища, я заметил несколько тощих-претощих коров. Они мне показались знакомыми, но выглядели чуть худее, чем когда я видел их в последний раз. По-моему, то было на прошлой неделе, на моих равнинных лугах.
     Грегор Сазерленд стал мрачнее тучи, и Патрик затаил дыхание, готовясь к худшему.
     - В толк не возьму, к чему ты клонишь, - буркнул маркиз.
     - Я говорю, - с явным удовольствием пояснил граф, - что наши с тобой сыновья гоняли одних и тех же несчастных коров с моих лугов на твои и обратно, а нам каждую неделю рассказывали об удачных набегах. Я еще все удивлялся, почему совсем нет раненых.
     У старого Сазерленда отвисла челюсть, но в растерянности он пребывал недолго. Патрик решил не сдаваться.
     - Ты сделал это? - спросил отец, устрашающе глядя на него.
     - Да.
     - Ты пренебрег моим прямым приказом?
     - Ты велел мне пригнать назад твоих коров, - отвечал Патрик. - Я и пригнал... просто не стал мешать Гэвину забирать их обратно. Мне нужно было выиграть время, чтобы разоблачить Синклера и найти Маргарет.
     При упоминании имени его мачехи - разумеется, вовсе не случайном - грозные складки у рта отца стали мало-помалу разглаживаться, и постепенно, к изумлению Патрика, лицо его просветлело настолько, что он казался почти довольным, а когда заговорил, Патрик остолбенел от неожиданности.
     - Я горжусь тобою, сын, - промолвил маркиз Бринэйр. - И скажу тебе спасибо, если ты возьмешься напоминать мне об этом время от времени - вдруг я случайно забуду.
     Проглотив неожиданно сдавивший горло комок, Патрик кивнул:
     - Да, сэр. Я постараюсь.
     Отец кивнул в ответ. Затем со вздохом взглянул на Эберни.
     - Дональд, не пойти ли нам посидеть у меня, промочить горло? Я честно стоял столько, сколько позволяет мне проклятая нога.
     - Пойдем, - согласился граф, подходя к старому товарищу. - И еще я хотел бы, коли не возражаешь, увидеть сына.
     - Конечно. Мне сказали, он недурно устроен. Элизабет, кажется, все утро от него не отходила.
     - Ах да, славная девчушка. Сколько ей сейчас? Четырнадцать?
     - Пятнадцать.
     Они медленно побрели к лестнице, и Патрик услышал, как отец говорит:
     - Ты хоть понимаешь, каких ослушников мы оба наплодили?
     - Да уж, - донесся до него сокрушенный ответ графа. - Сам не знаю, как это вышло. Но, скажу тебе по чести, я не удовольствуюсь только обручением моей дочери. Мы должны сыграть свадьбу. И чем скорее, тем лучше.
     - Полностью с тобою согласен. Дональд, ты не поверишь, какой гадостью нас тут кормили до появления Марсали. Верно говорю, в иные ночи мне просто жить не хотелось...
     За разговором они поднимались наверх, и голоса постепенно затихали. Патрик, задрав голову, в полном изумлении провожал их взглядом, покуда они не повернули с площадки второго этажа в коридор.
     Тогда он взял Марсали за руку и повел к парапету, так похожему на парапет в замке Эберни. Уже смеркалось, зажигались первые звезды. Марсали посмотрела на Патрика; ее глаза сияли так же ярко, как звезды в вечереющем небе. Минуту-другую они просто глядели друг на друга - а потом одновременно улыбнулись. Оглушительно гикнув, Патрик схватил Марсали на руки и закружил, и она, смеясь, припала к нему. Ее длинные волосы летели за нею темным плащом. Они кружились, пока мир не завертелся у Патрика перед глазами, и тогда он опустил Марсали наземь и поцеловал ее - крепко, жадно, вложив в поцелуй всю страсть и все счастье, что переполняли сейчас его сердце.
     - Они хотят нас поженить, - отдышавшись, сказал он.
     - Не может быть, чудо какое-то, - выдохнула она. - Но меньшего я от моего звездолова и не ожидала.
     Он улыбнулся ей - и с любовью и огромной нежностью вспомнил о той маленькой девочке, что стояла, печальная и всеми покинутая, у парапета в Эберни много лет тому назад.
     - Если я - твой звездолов, - сказал он, - то ты - моя звезда. В ту ночь, когда я дотянулся до небес, я нашел там настоящее чудо. Я нашел тебя. Марсали, я не могу представить себе мира, который не освещала бы ты.
     Ты - мое сердце, моя жизнь, и я буду любить тебя до конца моих дней.
     - О, Патрик, - вздохнула она.
     И когда он снова нашел губами ее губы, все звезды, сколько ни было их в небе, казалось, стали больше и загорелись ярче, обняли Патрика и Марсали лучами своего света, и темно-синий купол неба медленно поплыл вокруг них.

Эпилог

     День для свадьбы выдался просто великолепный - все так говорили.
     Ярко светило солнце, щедро разбрасывая повсюду снопы лучей, и сочная зелень лугов казалась россыпью изумрудов, а легкий туман над горами - праздничным покровом, расшитым мелкими бриллиантами.
     Марсали стояла перед зеркалом, дрожа от нетерпения, пока Элизабет и тетя Маргарет в последний раз оправляли на ней платье, а Джинни расчесывала ее темные волосы и вплетала в них живые цветы. Жаль, что рядом не было Сесили, но надо же кому-то принимать гостей в большом зале... В распахнутое окно со двора долетали звуки начинающегося пиршества: смех, пение, игра на свирелях.
     На миг Марсали замутило; она положила ладонь на живот, но тошнота тут же прошла, и она вздохнула с облегчением. Это все от волнения, а не от того, что в ней уже растет ребенок. Эта новость будет ее свадебным подарком Патрику.
     Маргарет и Джинни уже догадались: они обе видели, как она с утра несколько раз кряду склонялась над тазом. Марсали поймала заботливый взгляд синих, так похожих на ее собственные глаз тетки, метнувшийся к ее животу - и вверх, ей в глаза; быстро кивнула в ответ и улыбнулась.
     Назавтра они вместе уезжают домой, в Бринэйр. Отец Патрика весь месяц напропалую ухаживал за вновь обретенной женой, стараясь на свой грубоватый манер загладить свою вину перед ней. Быть может, вернейшее свидетельство его раскаяния было как раз то, что он не требовал немедленного возвращения Маргарет; напротив, позволил ей провести у брата столько времени, сколько понадобится, чтобы принять обдуманное решение. Марсали втайне гадала, не направляют ли непривычно учтивое поведение маркиза умная подсказка и верная рука Патрика.
     Так или иначе, ей было совершенно ясно, что тетя Маргарет любит Грегора Сазерленда - неуживчивого, сварливого, скрюченного подагрой. До конца Марсали ее понять не могла, но иногда и сама замечала у Грегора Сазерленда проблески остроумия, а кроме того, от него действительно исходила некая сила, снискавшая ему преданность и уважение всего клана. Хотя и медленно, он преодолевал усвоенные сызмальства убеждения в том, что любовь - это слабость, а сострадание - грех. Он учился быть другим ради Маргарет. И ради сына.
     Марсали казалось, что любовь расцветает повсюду вокруг нее. Только накануне вечером Джинни призналась ей, что намерена сказать "да" в следующий раз, когда Хирам попросит ее руки; подобное в последнее время случалось чуть ли не каждую неделю. Рассказывая об этом, она хихикала, как девчонка, и впрямь будто бы помолодела на добрый десяток лет. Синие глаза ее искрились, как озеро под солнцем.
     Что до Сесили, то ее взгляд провожал Руфуса повсюду, и Патрик под большим секретом поведал Марсали, что его друг, к потехе Хирама, положительно околдован чарами ее младшей сестрички. Сесили уже не зарывалась в книги, как бывало, а прилежно училась всему, что следует знать женщине. Хотя у Руфуса и не было титула, он был старшим сыном в большой и уважаемой в Лоуленде семье, да и граф Эберни уже заявил, что урок старшей дочери пошел ему впрок и он благословит младшую дочку выйти за любого, кто ей по сердцу, - лишь бы дождалась, пока ей сравняется шестнадцать. Он больше не хотел, чтобы дети убегали от него.
     А следовало подумать и о Гэвине, который стал невероятно любезен с юной Элизабет, проводившей у его изголовья куда больше времени, чем это было необходимо, пока он гостил в Бринэйре, оправляясь от ран. Быть может, однажды...
     Даже ласки сменили гнев на милость и теперь позволяли Патрику гладить себя. Не потому ли, что Изольда тоже ждала прибавления...
     - Как ты хороша, голубка моя, - всплеснула руками Джинни.
     - Да, верно, - поддакнула Маргарет.
     - Она прямо светится! - восхищенно выдохнула Элизабет.
     - Я чувствую себя красавицей, - улыбнулась Марсали. Этой минуты она ждала столько лет, так много думала, как это будет, - а оказалось, что все еще чудесней, чем она могла вообразить.
     "Пора", - возвестил стук в дверь ее комнаты.
     Она медленно спустилась в большой зал. Маргарет шла рядом, а Элизабет - позади, придерживая длинный шлейф ее подвенечного платья. У подножия лестницы ее встречал отец, чтобы препроводить в часовню. Он церемонно подал ей руку, и Марсали показалось, будто в уголке глаза у него блеснула слеза.
     Остановившись у открытых ворот часовни, Марсали посмотрела в проход и увидела Патрика, высокого, сильного и уверенного в себе, стоявшего у алтаря. Рядом с ним был отец; его угрюмое лицо чуть смягчилось в тот миг, когда он встретился глазами со своей невесткой. Вся часовня пестрела пледами разных кланов: тут были Ганны, Сазерленды, другие горские семьи, но, направляясь к алтарю, Марсали едва видела лица сидящих на скамьях людей, хотя все они улыбались, оборачиваясь к ней Она смотрела только на Патрика.
     Он шагнул ей навстречу, взял за руку, и тепло его прикосновения пронизало все ее существо. Взгляды их встретились, слились, мир вокруг странным образом сжался до одной крошечной вселенной, в которой осталось место только для них двоих. Как сквозь туман до сознания Марсали доходили слова викария и ее собственные ответы. А голос Патрика почему-то оставался глубоким, чистым и таким бесконечно близким. Она впитывала в себя каждое его слово.
     И вот все кончилось. Он наклонился к ней, их губы наконец-то встретились - не так надолго, как хотелось, ведь вокруг было столько людей, но и не мимоходом. Смех и одобрительные возгласы загремели, отражаясь от гулких каменных сводов часовни; Патрик поднял голову и снова взглянул Марсали в глаза. Она улыбнулась, думая о том, что расскажет ему ночью, и тут ей показалось, что эта мысль каким-то таинственным образом передалась ему. Потому что вдруг ей стало ясно: он знает. На миг, озаренное удивлением и радостью, это понимание вспыхнуло у него в глазах.
     Он вопрошающе приподнял бровь, и ей оставалось лишь кивнуть. Тут же его рот расплылся в широчайшей улыбке, а глаза заискрились от восторга.
     Да, день для свадьбы в самом деле выдался волшебный, а ночь...
     Что же, ночь была еще впереди.



138
138


137
137





ШОТЛАНДЕЦ В АМЕРИКЕ

Патриция ПОТТЕР
Перевод с английского М. Павловой. OCR AngelBooks






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Эндрю Камерон, граф Кинлох, профессиональный игрок и прожигатель жизни, приезжает на американский Запад в поисках приключений. Встреча с юной певицей Габриэль, которая выдает себя за юношу, вовлекает шотландца в самую гущу опасных событий. Девушка ищет убийцу отца, и поиски приводят ее к Эндрю и его друзьям...
     У них слишком много тайн друг от друга, но это не мешает им любить - ведь опасности и тайны придают чувствам особую остроту.

Пролог

Окрестности Сан-Антонио, Техас
Март 1870 года

     Ему нет никакого дела до чужих проблем. Да они его попросту не касаются.
     Высказав про себя эту здравую мысль уже, наверное, в десятый раз, Эндрю Камерон, граф Кинлох, вновь пришпорил коня, посылая его в галоп в том же направлении, в котором скрылись трое незнакомцев, задумавших убийство.
     Граф узнал об этом совершенно случайно в грязном захудалом салуне одного из безымянных техасских городков, в изобилии разбросанных по этому богатому скотоводческому краю. По правде говоря, Дрю не хотелось ничего слышать, но, к сожалению, голоса разговаривавших за соседним столиком мужчин становились тем громче, чем больше было выпито виски. Не услышать их пьяных разглагольствований было невозможно.
     - Значит, так, - произнес один из этой лихой троицы, - завтра Кингсли поедет нанимать погонщиков для весеннего перегона. Поедет один. Денег у него, видишь ли, нет на помощников, будь он трижды проклят!
     - Ублюдок! - проворчал второй. - Ублюдок и есть. Никто не прольет над ним и слезинки. Как там... "Из праха возник, в прах и вернется..."
     - Поделом ему за то, что так поступил с нами!
     - И то сказать, нам чертовски повезло, что мы наткнулись на этого коротышку, - заикаясь, поддакнул третий. - Хоть он и чудной тип, а пять тысяч на дороге не валяются!
     Только этого ему и не хватало! Дрю тихо выругался. Безземельный шотландский пэр без гроша в кармане, он упорно трудился над тем, чтобы принизить величие своего титула, разрушить то уважительное отношение, которое кто-то еще мог питать к нему. И не без успеха - тридцатипятилетний прожигатель жизни, он знал толк лишь в картах да в лошадях. На родине его не ждало ничего хорошего, поэтому он приехал в Америку с единственным рекомендательным письмом в кармане на имя некоего О'Брайена. Письмо вручил ему при отъезде из Шотландии муж его сводной сестры, после того как Дрю заикнулся, что хотел бы стать ранчменом.
     Но, будучи по своему духу настоящим перекати-поле, Дрю не был уверен в том, что так уж хочет пустить где-нибудь корни. Он всегда и во всем следовал своими собственными путями, подчас не совсем праведными, а то и вовсе бесчестными, но тем не менее дававшими ему то, что он ценил превыше всего, - свободу. А потому он старательно избегал привязанностей. Он слишком хорошо знал, каким мучением могут обернуться любовь и верность.
     Дрю даже находил некоторое удовлетворение, если не утешение, в своем одиночестве. И все же в прошлом году ему пришлось, неожиданно для самого себя, выйти из привычной роли стороннего наблюдателя, когда прелестная четырехлетняя девчушка словно дикий хмель обвилась вокруг его сердца. Он привязался к ней всей душой и тогда же поклялся, что больше не станет повторять столь мучительной ошибки. И одного раза оказалось более чем достаточно, хватит на всю жизнь!
     С тех пор Дрю честно старался ни во что не вмешиваться. Однако сейчас он просто не мог сделать вид, что его это не касается, и выкинуть из головы имя Кингсли, произнесенное мужчиной за соседним столом. Здесь, в этом захолустном городишке, не было представителя закона, к которому он мог бы обратиться, чтобы предотвратить готовящееся убийство. Здесь вообще не было никого, кто мог бы вмешаться, - ни полицейских, ни военных, одни только пьяные ковбои, способные лишь на бессмысленную потасовку.
     Он сказал себе, что это не его дело, и отправился спать, честно пытаясь убедить себя в этом. И что же в результате? Он скачет по незнакомой дороге вслед трем незнакомцам, пытаясь спасти человека, которого совершенно не знает.
     Трое наемных убийц свернули с дороги по направлению к каменной гряде. Дрю резко осадил лошадь. Что и говорить, эти пустынные, лишенные растительности скалы были очень удобным местом для засады.
     Дрю обдумывал свои действия. Конечно, самым мудрым в его положении было бы повернуть коня и ускакать обратно со всей скоростью, на которую был способен его скакун. Другая возможность таила в себе некоторую опасность - он мог обогнуть эту гряду камней по широкой дуге, встретить человека, который будет подъезжать к этому месту, и... оказаться при этом в глупейшем положении человека, сующего нос туда, куда его не просят.
     Однако долго думать Дрю не пришлось. С противоположной стороны гряды послышались выстрелы. Теперь уж он тем более не мог уехать. Его не просто возмущал сам факт нападения из-за угла - к подобным трусам у него был особый счет.