вздохнул.
     - Она всегда любила тебя, - медленно, задумчиво произнес он. - Я и хотел бы верить, что это не так, да только видел сейчас ее лицо.
     Патрик не отвечал, не желая лишать друга свободы принять решение.
     - Это защитит ее от Синклера, - точно про себя, вполголоса продолжал тот, покачивая головой. - Да и, правду сказать, я ни за что не согласился бы на его предложение, если б знал тогда, что ей оно не принесет счастья. - Он искоса взглянул на Патрика. - Разумеется, она и сейчас все-таки может вернуться домой со мною.
     Патрику стоило большого труда говорить спокойно:
     - Ты можешь поручиться, что ваш отец не попытается выдать ее за Синклера еще раз?
     Гэвин надолго задумался.
     - Нет, не могу, - ответил он честно и опять замолчал, подбирая слова. - Я хочу только, чтобы Марсали была счастлива, - продолжал он, - но разве может она быть счастлива там, где ее ненавидят?
     - Элизабет обожает ее, - возразил Патрик, - и Алекс тоже. Не пройдет и недели, как многие другие тоже будут на ее стороне. Она быстро завоевывает сердца.
     - Дьявольщина, - пробормотал Гэвин, - как же мы до этого дошли?
     - Двух упрямых стариков обуяла гордыня, - ответил Патрик. - Они не желают слушать доводов разума и ломают собственные жизни. Но я не хочу позволить им разрушить наши.
     Снова долгое молчание, и наконец Гэвин заговорил:
     - Король одобрит твой союз с Марсали?
     - Да. Я служил ему во Франции, он знает о помолвке и отнесся к ней благосклонно. Он одобрит все, что может принести мир в наши горы.
     - Хорошо бы ваш брак помог этому, - вздохнул Гэвин. - Но мне остается лишь гадать, не приведет ли он к еще большему кровопролитию. Боже правый, если до отца дойдет, что вы с Марсали обручены... даже представить не могу, как он разъярится. Он не должен об этом знать. Хотя бы пока.
     - Хорошо, будь по-твоему, - кивнул Патрик, предчувствуя победу. В голосе Гэвина не было заметно особой радости, но если бы он хотел сказать "нет", то сделал бы это сразу.
     - Бьюсь об заклад, - сказал он как бы между прочим, - что Синклер уже не один год мутит воду и вот наконец нашел способ окончательно рассорить нас. Сначала из-за Маргарет, теперь из-за Марсали. Но вместе мы остановим его. Должны остановить!
     Гэвин сжал кулаки.
     - Если это подтвердится, богом клянусь, я сам убью его!
     - У Синклеров сейчас один мой человек, - продолжал Патрик, чтобы отплатить Гэвину доверием. - Если они задумают новый набег, мы будем об этом знать.
     Гэвин кивнул:
     - Спасибо, что позаботился о Быстром Гарри.
     - Скажи его родным, что он жив, но пусть ни единая душа больше об этом не знает. Его жизнь под угрозой. Синклеру не нужны свидетели его вероломства. Он сам рискует головой.
     - Хорошо. Его жена сделает, как ты велишь, и сделает с радостью.
     - Будь осторожен, Гэвин. Я ничуть не удивлюсь, если у Синклера есть шпионы в обоих наших кланах.
     Гэвин резко обернулся, посмотрел на друга долгим, тяжелым взглядом. Вопрос, с которого начался разговор, все еще висел в воздухе без ответа.
     Патрик, не дрогнув, выдержал этот взгляд.
     - Я буду заботиться о ней, Гэвин. Клянусь.
     Гэвин помедлил еще минуту, затем кивнул:
     - Да, Патрик, знаю, будешь. Ну что же, обручайтесь. Я поддержу вас и заверю ваш союз.
     Патрик протянул руку, и Гэвин крепко сжал ее.
     - Я буду тебе братом.
     - Да. И да поможет господь нам всем.

***

     Обряд обручения не требовал особых церемоний. Молодым нужно было лишь высказать вслух свое согласие.
     Марсали стояла рядом с Патриком, рука в руке. Он повернулся, посмотрел на нее, и в глубине зеленых глаз блеснуло нечто, чего она не могла определить.
     - Обещаю всегда защищать и чтить тебя, - просто промолвил он.
     Она хотела большего, любовных клятв, признаний, но не могла просить об этом, ведь рядом с ними стояли Гэвин и Быстрый Гарри. Однажды она еще услышит желанные слова.
     - И я обещаю чтить тебя, - ответила она, превозмогая отчаянное желание сказать больше, сказать, как любит его, но он молчал, а значит, следовало молчать и ей. Пока довольно с нее и того, что она знает о его любви.
     - Вы обручаетесь по доброй воле? - спросил Гэвин.
     - Да, - с готовностью подтвердил Патрик.
     - Да, - кивнула Марсали.
     - Ну, так с богом. - Гэвин, казалось, не заметил отсутствия слов о любви и послушании, невозмутимо чмокнул ее в щеку и пожелал счастья.
     - Спасибо, - улыбнувшись, шепнула она.
     - Приходи, если что понадобится.
     - Приду.
     Наконец-то Гэвин улыбнулся:
     - Ох, разозлится наша младшая сестренка, когда узнает, что ты сделала, а ей не сказала.
     Конечно, он шутил, но в его голосе чувствовалась подспудная тревога, и Марсали ответила серьезно:
     - Сесили правда в надежном месте, Гэвин. Спроси Патрика, я уверена, он расскажет тебе, где она. Брат качнул головою:
     - Я вам и так верю. Знаю, она в хороших руках. Оно и к лучшему, - грустно добавил он, - что ее здесь нет.
     "А он переменился", - подумала Марсали. Хотя дела в семье обстояли хуже некуда, он казался более решительным, уверенным в себе, как будто за те несколько дней, что ее не было в Эберни, успел почувствовать нелегкое бремя ответственности.
     Это все из-за Патрика; он умел вызывать на свет божий все хорошее, что пряталось глубоко в душах у людей. Взять хотя бы Хирама: с какой гордостью этот великан защищал интересы Патрика. Да и Быстрый Гарри, который поначалу не очень доверял своему спасителю, теперь широко и открыто улыбался ему.
     Марсали все еще стояла между Патриком и Гэвином, внимательно слушая их разговор, и наблюдала, как седлает коней Хирам. После того как они втроем уедут, Гэвину предстояло помочь Быстрому Гарри уничтожить все следы его пребывания в хижине и перебраться в пещеру. Потом он вернется в Эберни.
     Патрик подсадил Марсали в седло, на миг задержав руку на ее руке.
     - Сегодня ночью, - шепнул он.
     Сегодня ночью.
     Марсали вздрогнула от нетерпения, взглянула на Патрика. В его глазах было столько жара, что хватило бы обогреть весь Бринэйр. Со смущенной улыбкой он подал ей корзинку со зверьками.
     - Пожалуй, я не привез бы их, кабы знал, что мы так скоро вернемся, - сказал он. - Откуда мне было знать, что ты такая искусная целительница и Гарри так быстро встанет на ноги. Но Элизабет говорила, они совсем потеряли покой без тебя и ничего не ели.
     О своей любви он уже мог и не говорить: его поступки говорили лучше самых пылких слов. Сердце Марсали переполняла нежность. Вот он, рядом с ней, большой и сильный, и в его широкой груди бьется большое и доброе сердце.
     Ее муж.
     Патрик отошел от нее, сел на своего коня. Марсали по-прежнему не спускала с него глаз, следила за каждым движением, наслаждалась его ловкостью, силой и красотой.
     Нынче ночью. И она нетерпеливо вздохнула, радуясь и смущаясь своему нетерпению.
     Патрик устроился в седле, посмотрел на нее, улыбнулся. Какая улыбка - победоносная, теплая, сколько она обещает...
     Нынче ночью. Эти слова эхом отдавались в ушах Марсали всю дорогу до Бринэйра.

***

     Отец без умолку жаловался и роптал; Патрик рассеянно слушал, не вникая в смысл его брюзжания.
     Они сидели за ужином в большом зале, среди множества родичей. Отец потребовал, чтобы старший сын присутствовал при общей трапезе. Марсали решила поесть у себя в комнате, а Элизабет охотно составила ей компанию.
     Отец не подумал спрашивать о Марсали; ему, очевидно, льстило лишь сознание того, что она - заложница в его замке. Гораздо больше его занимало исчезновение стада коров с пастбища у замка.
     - Чертовы Ганны! - возмущался он.
     - Я верну их, - успокаивал его Патрик.
     - Хочу, чтобы ты взял с собою Алекса. Пора ему становиться мужчиной. - И Грегор вперил недобрый взгляд в сидевшего поодаль младшего сына.
     Алекс покраснел.
     - Пойдешь нынче же, - не обращая внимания на его смущение, обратился к Патрику отец.
     - Нет, - твердо возразил тот. - Я весь день в седле и устал. Отправимся завтра ночью.
     - Тогда Алекс сам возьмет людей и поедет сегодня. А ты отдыхай.
     Звяканье ножей о блюда стихло. Сазерленды уткнулись взглядами в тарелки, делая вид, что эта нежданная схватка характеров их совершенно не касается. Кто-то швырнул кость теснящимся у стола четырем собакам, и те тут же принялись грызться из-за нее. На пол полетело еще несколько костей.
     - Нет, - повторил Патрик. - Я сам поеду завтра и сделаю все, как задумал. Или в Бринэйре меня больше не увидят.
     В зале воцарилось гробовое молчание. Отец сначала побагровел, потом побелел. Но Патрик знал: если он рассчитывает на уважение клана, надо твердо стоять на своем. Оставалось ждать грома, но гром грянул вовсе не так, как он ожидал.
     Отец откинулся на спинку стула и затрясся от хохота.
     - Все-таки ты - мой сын, моя кровь, - прохрипел он. - Правильно, никому не давай спуску. Завтра так завтра. Жду тебя с нашими коровами и шкурами этих жуликов Ганнов.
     Патрик поморщился от столь кровожадного требования. Аппетиты отца росли не по дням, а по часам.
     Не пускаясь в дальнейшие разговоры, он быстро доел ужин. Марсали уже ждала, и одна мысль об этом согревала ему кровь. Интересно, заметил ли кто-нибудь, сколько раз он поглядывал на лестницу?
     Еще несколько часов...

***

     Реки расплавленного золота текли по предвечернему небу, тянулись вдоль окружавших Бринэйр серо-зеленых холмов, подернутых прозрачной дымкой.
     Марсали стояла у окна в своей спальне, подставив лицо лучам уходящего солнца. Она любила эту пору суток, эти долгие часы постепенного перехода дня в ночь, но сегодня торопила время и с нетерпением ждала темноты.
     Она ждала Патрика. Своего мужа.
     Только бы Элизабет не обиделась. Марсали знала, что она хотела побыть с нею после ужина, поболтать, поиграть с Тристаном и Изольдой, но Марсали, отговорившись усталостью и желанием вымыться, скоро выпроводила ее, опасаясь долгого разговора. Девушка будто бы приняла ее слова за чистую монету, сразу поспешила за горячей водой и свежим бельем, робко, как всегда, спросила, не помочь ли. Марсали поблагодарила и уверила, что справится сама.
     Она испытала райское блаженство, смывая трехдневную грязь, но все же не переставала думать о наступающей ночи, о Патрике, который будет прикасаться к ней, о нагой, незащищенной коже, о... Никогда прежде купание так не возбуждало ее.
     Когда она уже вытиралась, в дверь тихо постучали. Марсали легко пробежала по комнате и с замершим сердцем открыла.
     На пороге стоял Патрик. Он успел побриться, переодеться в чистую рубаху и плед и был до невозможности хорош собою. В его живых зеленых глазах вспыхивали темные огоньки, а лицо было серьезным и строгим.
     Он вошел, закрыл за собою дверь, оглядел Марсали с головы до ног. Она не одевалась после мытья и стояла перед ним в одной тонкой сорочке, краснея под его дерзким взглядом. Он протянул к ней руки, и она шагнула в его объятия.
     Некоторое время они стояли не двигаясь, просто согревая друг друга. Марсали положила голову на грудь Патрику, услышала ровный стук сердца. Его дыхание тихонько шевелило волосы на ее виске, и она глубоко вздохнула от переполнявшей ее радости: она здесь, с ним, одна.
     Вскоре, однако, им уже недостаточно было только объятий. Марсали ощущала, как растет напряжение, как начинают вновь разгораться тлеющие с утра угли. Она крепче обхватила Патрика обеими руками, а тело ее уже ныло от ожидания.
     - Марсали, - тихо произнес он, гладя ее по длинным, ниспадавшим до пояса волосам.
     Она подняла голову, взглянула ему в глаза. Он улыбнулся в ответ:
     - Ты такая красивая! - И провел по ее щеке кончиками пальцев.
     А потом склонился и поцеловал, и по ее спине пробежал холодок, и что-то стеснило грудь. Он покрывал ее лицо легчайшими поцелуями, потом губами нашел ее рот и надолго замер, пробуя на вкус, нежно покусывая, водя кончиком языка по краям. Что-то росло внутри ее, давило грудь и вдруг вспыхнуло огнем; она приоткрыла губы, и язык Патрика скользнул внутрь.
     Этот поцелуй был томительно-нежен и будил в ней желания, каких она еще не знала; руки Патрика неустанно гладили ее спину, бедра, плечи. Она чувствовала, как он дрожит, слышала его тихие стоны и несказанно удивлялась внезапному родству их тел, таких разных и так подходящих друг другу. Эта мысль неожиданно потрясла ее, и Марсали буквально повисла на Патрике, вцепившись ему в плечи, боясь, что вот-вот упадет.
     Он обнял ее еще крепче, привлек к себе, и у нее совсем подкосились ноги: сквозь одежду к ее бедру прижималась твердая, напряженная мужская плоть.
     - Сладкая моя, - шепнул Патрик, и ее уху стало щекотно от теплого дыхания.
     - Патрик... о, пожалуйста...
     Как ни невнятна была эта мольба, он понял, взял ее на руки, отнес в постель, осторожно опустив на пуховую перину. Потом, выпрямившись, окинул долгим взглядом ее всю целиком - груди, живот, бедра, ноги - и еще раз снизу вверх, пока вновь не встретился с нею глазами. Марсали казалось, что этим взглядом он обласкал и дотронулся до нее везде, но вот он присел рядом, его ладони легли ей на грудь, и она поняла, насколько настоящие прикосновения отличаются от того, что она рисовала в своем воображении.
     Он склонился и поцеловал ее в шею, не переставая гладить груди. Захлебываясь от желания, Марсали выгнула спину, обняла его за плечи, притянула ближе к себе, пока не прильнули друг к другу их напряженные, как струны, тела.
     С низким, тихим стоном Патрик рванул на ней сорочку, стащил ее через голову, и на миг Марсали ощутила себя выставленной напоказ и совсем беззащитной, но затем увидела себя отраженной в его глазах, полных такой нежности, что минутная неловкость прошла без следа.
     Патрик сдерживался, как мог, старался быть ласковым и не торопиться, хотя пламя уже пожирало его. Марсали лежала рядом, такая невинная, смущенная обрушившимися на нее новыми ощущениями. Все это было еще незнакомо ей, и все же, наперекор кратким сомнениям и стыду, в ее глазах горела та же страсть, что сжигала его самого.
     Она была полностью открыта его взгляду, и он не мог отказать себе в удовольствии еще полюбоваться стройным телом с высокими, упругими грудями и округлыми бедрами. Лицо ее было совсем юным, с полудетским абрисом щек и упрямым подбородком, а в глубокой синеве глаз уже не осталось прежней неуверенности. Господи боже, как же он любил эту девушку! Двенадцать долгих лет знать, что она принадлежит ему душою и телом, и вот наконец, назло войне и ранам, едва не сгубившим его, наперекор воле ее отца, вознамерившегося отдать ее другому, и его отца, скорее проклявшего бы сына, чем согласившегося услышать, как тот назовет Марсали Ганн женой, наперекор всему, что разделяло их, - вновь обрести, соединиться отныне и навсегда.
     Не в силах оторваться, он все гладил ее, проводил ладонями по плечам, спине, по груди. Взгляд Марсали затуманился страстью, и все же где-то в глубине еще пряталось растерянное удивление от новизны того, что она испытывала, и этот невинный взор околдовывал Патрика и сводил с ума.
     - Марсали, - хриплым шепотом твердил он, - Марсали.
     Она застонала в ответ, и этот стон разбудил в Патрике желание еще более необузданное. Он поцеловал заострившийся сосок, потом другой... Пальцы Марсали блуждали по его щеке, играли с завитками волос на затылке. Он еще не знал столь чувственных, упоительных прикосновений, никто и никогда не дотрагивался до него с такой нежностью и любовью. Этого он ждал всю жизнь.
     Он расстегнул брошь, скреплявшую плед на плече, встал, снял пояс, и плед упал на пол. Тут же за ним последовала рубаха. Он поймал любопытный взгляд Марсали на своем нагом торсе, прилег рядом с ней, вкрадчиво погладил по плечу - и вновь почувствовал, что ей страшно. Стиснув зубы, собрав последние остатки терпения, отодвинулся...
     - Нет, не уходи, - прошептала она, обняла его и привлекла к себе.
     Задыхаясь, Патрик прижался к ней и впервые ощутил обнаженной кожей сладкий жар ее кожи. Каждым прикосновением он старался ободрить ее, и вот уже ее глаза опять загорелись желанием, но ясно было, что она не знала, как вести себя дальше, ведь росла без матери, и некому было научить ее. Еще раз Патрик поклялся себе самому быть нежным и не спешить.
     Губами он обхватил сосок, осторожно обвел его языком. Тело Марсали вытянулось, напряглось, она слабо вскрикнула. Его руки двинулись вниз, к темнеющему курчавому треугольнику, еще ниже, и Марсали вскинулась и задрожала, когда пальцы добрались до самых тайных мест ее естества. Он слышал, как она шепчет его имя, и чувствовал, как наливается сладкой влагой ее лоно.
     Марсали льнула к нему все жарче, обвивалась вокруг него всем телом; она уже была готова, да и он сам не мог больше ждать и лег на нее. Он все еще держал себя в узде, лишь лаская и пробуя на ощупь ее горячие, набухшие влагой лепестки, пока Марсали не изогнулась дугою ему навстречу, прося о большей близости. Вот она опять вскрикнула: "Патрик!", и тогда он медленно, осторожно вошел в нее...
     Марсали казалось, еще немного - и она не вынесет боли ожидания. Патрик разбудил в ней вожделение, от которого изнемогало готовое взорваться тело. Она чувствовала, как он раздвинул ей ноги, как дотрагивается до ее тайн... На миг она замерла от изумления, так он был велик, а потом внутри вспыхнула острая боль, и она не смогла сдержать крика.
     Патрик остановился, легким поцелуем коснулся ее губ.
     - Это сейчас пройдет, милая, - шепнул он. - Мне нужно было предупредить тебя. - И хотел отступить. Но боль уже стихала, и Марсали качнула головою:
     - Нет. Не уходи.
     Он еще подождал и снова начал двигаться внутри ее, и теперь ее обожгло наслаждение, сменившееся новой болью, - болью нетерпеливого желания, все возраставшей, хотя Патрик входил все глубже, сливаясь с нею, наполняя ее собою. Он двигался медленно, чтобы дать ей привыкнуть к новому ощущению, как будто кружил в колдовском, чувственном танце.
     Марсали вздрагивала от блаженства, крепче обхватывала его руками, почему-то точно зная, что, как бы ни было ей хорошо сейчас, скоро будет еще лучше.
     Так и случилось.
     Его движения убыстрились, обрели четкий ритм, и она затрепетала, как натянутая струна, и прижала его еще ближе к себе, проникаясь его ворожбой, стремясь куда-то, сама не понимая куда. Вдруг точно молния вспыхнула перед глазами, и в этой ослепительной вспышке она поняла, куда стремилась и куда он увлекал ее всей силой своей страсти.
     Теперь, невесомо-легкая, свободная от всего, она качалась на волнах наслаждения, терялась в них. До нее долетел низкий стон Патрика, его тело напряглось, он проник в нее совсем глубоко, и на мгновение, на несколько ударов сердца, они вместе вошли в иной мир, где были только упоение друг другом, свет и радость, и в этом мире они были одно общее биение сердца, одно тело, одна душа.

17.

     Коровы все тощали и тощали.
     Патрик, верхом на коне, сокрушенно оглядел стадо. Несчастную скотину гоняли из Эберни в Бринэйр и обратно уже столько раз, что удивительно, как на костях вообще еще сохранилось какое-то мясо.
     - Вид у них что-то невеселый, - глубокомысленно заметил Хирам.
     Патрику и самому было не слишком весело. Всему на свете он предпочел бы оказаться сейчас с Марсали, в теплой постели, но отец не желал успокаиваться, пока не увидит чертовых коров своими глазами, так что пришлось снова забрать косматых страдалиц из Эберни и пригнать к воротам замка Бринэйр пред очи Грегора Сазерлен-да - всего на одну ночь. Завтра нужно отправить их на пастбище, где их найдет Гэвин и водворит обратно в Эберни. Вся эта кутерьма уже не казалась Патрику удачной затеей, и он проклинал собственную глупость при одной мысли о Марсали, которая ждет его сейчас в Бринэйре. В постели, одна.
     К нему подъехал встревоженный Алекс.
     - Пастухов не видно.
     Еще бы, об этом позаботился Гэвин. Ночь холодная, сырая; пара фляг вина - и все пастухи кр