перцептивное родство" человека с миром, с другой, создавая "конкретную теорию духа". Стало быть, с помощью анализа лингвистического опыта Мерло-Понти стремится раскрыть человеческого субъекта в его самых фундаментальных аспектах.
   Первичное восприятие в глазах Мерло-Понти служит основанием человеческой культуры только в той мере, в какой
589
   оно принадлежит одновременно нескольким субъектам, возникает на пересечении интенций, исходящих из различных точек зрения и имеющих не совпадающие друг с другом перспективы. В этой связи основным показателем человеческого Мерло-Понти считает выражение, самовыражение индивида, которые не просто переводят в план символического существования вырастающие на основе первичного восприятия результаты перцептивного опыта, а делают это с целью сообщить "другому" данные результаты. Выражение, нацеленное на мир и адресованное "другому", - так формулирует Мерло-Понти понятие изначального восприятия, а стало быть, и феномена, этого ключевого понятия феноменологической философии. Такое понимание феномена уже представлено в "Феноменологии восприятия": феномен - это жизненный слой опыта, где "другой" и вещи даны изначально, а система "Я-Другой-вещи" - в момент ее зарождения (см. наст. изд., с. 90).
   Для Мерло-Понти собственно человеческий (культурный) мир возникает в тот момент, когда складывается система "я-другой", когда между сознанием и телом "Я" и сознанием и телом "другого" появляется внутреннее отношение, когда "другой" выступает не как "фрагмент мира", а как видение мира и носитель поведения; тело "другого" является первичным культурным объектом.
   Проблему выражения Мерло-Понти рассматривает на двух уровнях: уровне безмолвной (природной) символизации и уровне языкового (искусственного) общения. Безмолвная символизация - это само спонтанное восприятие, где нет еще тактильных, визуальных и аудитивных восприятий, где восприятие и опыт "собственного" тела включаются друг в друга, однако именно тело выступает здесь в качестве источника любой экспрессии, оно есть сама актуальность феномена выражения. Нерасчлененность спонтанного восприятия, его целостность является следствием того, что тело является символическим единством мира и человека и их взаимодействия. Более того, мы пребываем в мире, и мир присутствует в нас в той мере, в какой он входит в этот круг выражения. Тело есть "странный" объект, использующий свои собственные части в качестве символики мира; только при помощи тела мы можем вторгаться в этот мир, понимать его и находить ему значения. Человеческое тело не просто присутствует в мире наряду с другими объектами, а благодаря
590
   способности к нацеленному движению присоединяется к миру; потребности и желания человека, выраженные в экспрессивных жестах, вписывают в мир направления, обозначают фигуры, словом, создают значения. Так, тело, по словам Мерло-Понти, "проектирует вокруг себя культурный мир" (см. наст. изд., с. 196). Особое значение в природном выражении играет индивидуальность субъекта выражения или, как пишет Мерло-Понти, его стиль. Собственно различие стилей, то есть индивидуальных способов отношения к миру и выражения этих отношений, лежит в основе создания смыслов.
   Уже экспрессивный жест, стремящийся выразить эмоциональное состояние индивида в знаках, имеет "диакритическую ценность", так как с него начинается построение символической системы, способной изображать бесконечное число жизненных ситуаций; лингвистический опыт свидетельствует о символических отношениях, обеспечивающих сосуществование людей в единой культуре и единой истории. Стало быть, делает вывод Мерло-Понти, человеческая культура есть система символов, и философии надлежит размышлять над Логосом этой системы, ведущим от восприятия и безмолвного мира к слову и спонтанно объединяющим в одно целое множество монад, прошлое и настоящее, природу и культуру. Лингвистический опыт есть выражение вторичное по отношению к восприятию: он возникает из восприятия как выражения и облекает в слова первичное отношение человека к миру. Чтобы понять слово в качестве жеста, пишет Мерло-Понти, надо прежде всего укоренить его концептуальный смысл в эмоциональном, поскольку лингвистический жест родствен эмоциональному, вырастает на его основе и сохраняет все его важнейшие характеристики - нацеленность на мир и обращенность к "другому". Все возможности языка, по Мерло-Понти, уже даны в структуре безмолвного мира человека, в ней же есть все условия для того, чтобы наше говорение было нацелено на мир и адресовалось "другому".
   Связывая лингвистический опыт с первичным восприятием, Мерло-Понти стремится реализовать замысел Хайдеггера - придать языку онтологическое значение. Однако в отличие от Хайдеггера, сделавшего язык едва ли не самостоятельным, активным субъектом, Мерло-Понти в лингвистическом опыте отводит роль субъекта человеку и только ему. Здесь Мерло-
591
   Понти опирается на идеи швейцарского языковеда Ф. де Соссюра, в частности, на его учение о знаке. Главную заслугу де Соссюра французский феноменолог видит в том, что он определил язык как "различия в знаках", а знак - имеющим значение, зависимое от его окружения. "Благодаря Соссюру, - пишет Мерло-Понти, - мы поняли, что знаки сами по себе ничего не обозначают, что понятия порождаются в языке только отличиями, возникающими между знаками", а "знаменитое определение знака как диакритического, противоположного и негативного означает, что язык предстает перед говорящим субъектом как система разрывов между знаками и значениями" (Merleau-Ponty M. Signes. P. 49).
   Известно, что опираясь на эти идеи де Соссюра, представители Пражского лингвистического кружка превратили фонетику как описание звуковых различий в фонологию - науку о строго организованной системе звуковых регуляций. Мерло-Понти использовал те же самые мысли Ф. де Соссюра для анализа проблемы лингвистического выражения и говорящего субъекта. Понимая вслед за де Соссюром язык как систему разрывов между знаками и значениями, Мерло-Понти утверждает: "Если в конечном итоге язык что-то говорит, то не потому, что каждый знак передает какое-то ему принадлежащее значение, а потому, что знак и значение вместе образуют совокупность, подразумевающую "отсроченное" значение" (Ibid. P. 110). Эта отсроченность есть не что иное, как зарезервированная возможность изобретения новых значений. Соссюровское противопоставление: слово - язык Мерло-Понти трактует как различие: слово сказанное - слово говорящее, где сказанное слово означает наличный язык, определившийся и закрепившийся в обретенных формах выражения, а говорящее слово - язык живой, творческий, ведущий к созданию новых значений; при этом сказанное слово предполагает слово говорящее. В то же время говорящий субъект не просто пользуется наличным языком или создает новые идиомы, он одновременно и разрушает имеющийся язык и реализует его, так что "устоявшийся язык всегда находится на пути к установлению, а новые значения в свою очередь становятся наличными" (цит. по: Charron G. Du langage. A. Martinet et M. Merleau-Ponty. Ottawa, 1972. P. 49).
   Решающее значение в этом процессе Мерло-Понти отводит говорящему слову, то есть говорящему субъекту, существенной характеристикой которого является способность к трансцен-
592
   дированию. В акте говорения, по Мерло-Понти, совершается подлинно человеческая деятельность. В отличие от других существ нашего мира, пишет французский феноменолог, человек сам создает средства собственной жизни, свою культуру, свою историю и тем самым доказывает, что способен к инициативе и творчеству. Языку здесь принадлежит центральная роль. Благодаря языку человек становится подлинно историческим существом - он включается в деятельность по созданию смыслов, которая родилась до него и продолжится после него. В акте говорения реализуется начатое еще на эмоциональном уровне взаимное пересечение перспектив отдельных индивидов, образующее человеческую историю; в живом слове, как ни в каком ином человеческом акте, интерсубъективность и историчность спаяны воедино.
   Рассуждая таким образом, Мерло-Понти возражает против экзистенциалистского (в частности сартровского) понимания отношения "я-другой", воспроизводящего, по его мнению, альтернативу субъект-объектного отношения. Кроме того, исходной основой экзистенциализма является изолированное сознание, а его анализ "раскалывает время на дискретные значения и сводит жизнь к набору состояний сознания" (Merleau-Ponty M. Sens et nonsens. Paris, 1966. P. 69). Подлинная встреча "я" и "другого", по Мерло-Понти, осуществляется не через мир объектов, а в живом опыте восприятия, в практике, в слове. Обладая общей структурой восприятия, практических операций и говорения, индивиды в то же время имеют свой собственный стиль, свою индивидуальность, отличающую их ото всех других людей и в силу этого побуждающую к общению. "Я и другой, - пишет феноменолог, - это как бы две почти концентрические окружности, отличающиеся друг от друга едва заметным таинственным смещением" (Merleau-Ponty M. La prose du monde. Paris, 1969. P. 186). Это парадоксальное "почти", это смещение порождает и чуждость (инаковость) субъектов, и их взаимность, которая нигде не проявляется столь отчетливо, как в словесном общении, поскольку в акте говорения, его тоне и стиле субъект заявляет о своей автономии, о том, что наиболее свойственно ему, но и в этом же акте он непосредственно стоит лицом к лингвистическому сообществу.
   Начатое Мерло-Понти в "Феноменологии восприятия" исследование феномена, то есть первичного собственно человеческого акта, завершается в его феноменологии говорения.
593
   Введя акт говорения в понимание феномена, он делает следующий вывод: теперь перед нами все существенные элементы феномена.
   Прекрасным материалом, подкрепляющим выводы экзистенциальной феноменологии, для Мерло-Понти является искусство. Искомый им феномен во многих отношениях сродни произведению искусства - работам Бальзака, Пруста, Валери, Сезанна; их объединяет желание постичь смысл мира и истории (см. наст. изд., с. 22). Великий художник в своем творчестве исходит из первичного отношения к миру, на основе которого только и возможно обладать целостным мироощущением; в художественном творчестве потребность человека в самовыражении и коммуникации проявляется со всей очевидностью. Наиболее соответствующими философскому (феноменологическому) освоению мира Мерло-Понти признает два вида искусства: художественную литературу и живопись.
   В литературе, литературном творчестве, как считает философ, язык перестает быть простым средством для сообщения о налично данном и становится телом писателя, самим писателем; язык здесь уже не слуга значений, а сам акт означения, и для писателя остается один только способ понять язык - обосноваться в нем. "Переходя от "означающего" языка к чистому языку, литература - одновременно с живописью - освобождается от стремления к сходству с вещами и от идеала законченного произведения искусства" (Merleau-Ponty M. Signes. P. 295).
   Искусство - это всегда "говорящее слово", его произведения незавершены, поскольку в них выражается то, что еще только хотят выразить, "увидеть еще не увиденное", поскольку в них автор намеревается дать имя тому, что еще не было названо. Литература убедительно доказывает, что язык устроен необычным образом - мы зачастую способны брать из него куда меньше, чем в него вложено. Когда человек слушает или читает, слова не обязательно вызывают в нем уже знакомые ему значения, они обладают уникальной способностью выводить внимающего им за круг собственных мыслей, проделывают в его обособленном мире отверстия, через которые проникают мысли "другого".
   Надо сказать, что художественная литература платит феноменологии взаимностью. Дело в том, что и та и другая соприкасаются с самыми сокровенными отношениями челове-
594
   ка к миру и к другим людям, с напряженной жизнью человеческого духа. В "Феноменологии духа" Мерло-Понти для иллюстрации своих идей обращается к творчеству таких писателей, как Пруст, Сент-Экзюпери и др. В "Военном летчике", например, внимание философа привлекают строки, повествующие об ощущении человеком собственного тела, являющегося центром экзистенциальной феноменологии Мерло-Понти (см. наст. изд., с. 121). Это произведение, рассказывающее об одном дне . жизни человеческого сознания в "пограничной ситуации" подхватывает (а может быть, открывает самостоятельно?) основные темы "философии жизни", феноменологии и экзистенциализма: приключение (avanture) человеческого духа, его движение к невидимому, неведомому; полнота человеческого духа (etendue), богатство внутренней жизни человека (densite); содружество людей, интерсубъективность (Etre). Пруст, как отмечает Мерло-Понти, "без влияний", на примере двух случаев - смерти и сна - описывает границу соединения духа и тела: как жесты пробуждения будто из-за могильного небытия возвещают смысл погруженному в сон, утратившему собранность телу, и как, наоборот, этот смысл разрушается в судорогах агонии (Merleau-Ponty M. Signes. P. 292).
   Писатель превращает язык в собственное тело; нечто подобное происходит и с художником, только он, преобразуя мир в живопись, "привносит свое тело" (П. Валери), отдает свое тело миру. Собственно человеческое тело и появляется тогда, когда между видящим и видимым, осязающим и осязаемым образуется своего рода переплетение, по которому пробегает искра, а вслед за ней вспыхивает огонь. Эта, по словам Мерло-Понти, "странная система взаимообмена" дает рождение живописи. "Качество, освещение, цвет, глубина - все это существует там, перед нами, только потому, что пробуждает отклик в нашем теле, воспринимается им" (Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992. С. 16). Вопрошание художника направлено на тайное и неуловимо скоротечное зарождение вещей в нашем теле. При этом вещи не остаются безучастными к телу художника, они также вопрошают его, смотрят на него, разглядывают его (как скажет М. Дюфрен, взывают к нему), и живописцу представляется, будто все его действия - движения рук, начертание линий - исходят из самих вещей, так что "то, что называется вдохновением, следовало бы понимать буквально: действительно существуют вдохи и выдохи Бытия, дыхание в Бытии,
595
   действие и претерпевание - настолько мало различимые, что уже неизвестно, кто видит, а кого видят, кто изображает, а кто изображаем" (Там же. С. 22).
   Если от философии и художественной литературы ждут, чтобы они заняли определенную позицию перед лицом событий, то живопись наделена правом смотреть на вещи без какой бы то ни было обязанности их оценивать; требования познания и действия теряют по отношению к ней свою силу. Как будто в живописи есть какая-то особая неотложность, превосходящая любую "актуальность". Художник со всеми его достоинствами и недостатками, силой и слабостью является безоговорочным сувереном в своем постижении мира.
  ПРИМЕЧАНИЯ1
    Стр. 5 *Экзистенция - термин философии, обозначающий конкретное бытие; в русском языке переводится как "существование". Появляется в средние века и обозначает специфический способ бытия вещи, производной от какого-либо другого бытия. Начиная с Кьеркегора и экзистенциализма, употребляется для описания специфически человеческого существования в его безосновности и беспредпосылочности. У Хайдеггера экзистенция - это "бытие-впереди-самого-себя", проецирование себя в будущее; у Г. Марселя - личностный, сугубо человеческий способ существования; у Ясперса экзистенция обнаруживает себя в "пограничных ситуациях", связанных с необходимостью выбора и принятия решения.
    ** "Бытие и время" ("Sein und Zeit") - сочинение немецкого философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера; опубликовано в 1927 г. в издававшемся Гуссерлем "Ежегоднике по феноменологии и феноменологическому исследованию" (т. VIII). Русский перевод труда осуществлен В. В. Бибихиным в 1997 г. (изд. "Ad Marginem", Москва).
    Стр. 6 * Naturlichen Weltbegriff - естественное понятие мира (нем.).
    ** Lebenswelt - жизненный мир (нем.).
    *** Вероятно, следует добавить: от традиционной науки, поскольку феноменолог Гуссерль не отказывается от науки как таковой, а, напротив, стремится утвердить радикальный, абсолютный идеал научности. То, от чего Гуссерль действительно отказывается, - это теории, конструкции, утвердившиеся в традиционных науках способы мышления, подходы к объекту.
    Стр. 8 * ...методическое сомнение Декарта... - Декарта - философа, физика, математика - принято считать родоначальником рационалистической философской традиции. Разрабатывая основы новой науки и новой философии, Декарт ставил во главу угла разум и самосознание человека; его основополагающий тезис, вошедший в историю философии под названием принципа Cogito: Cogito ergo sum ("мыслю, следовательно,
     1 Примечания написаны Вдовиной И. С. и Михайловым И. А., участвующим в исследовательском проекте "История и основные проблемы феноменологической мысли первой трети XX века" (грант Комитета РАН по работе с молодежью).
597
    существую"), - выдвигается в качестве подтверждения такой версии. Считая показания человеческих чувств шаткими, неверными, Декарт утверждал в философском познании принцип очевидности, непосредственной достоверности и призывал к отказу от суждений, принимавшихся на веру, чтобы расчистить почву для создания рациональной культуры, которая сменит культуру традиционного типа. Представители антропологической философии - и Мерло-Понти в их числе, - анализируя картезианское Cogito, предлагают его экзистенциальное прочтение, делая акцент не на мышлении, а на существовании. По мнению П. Рикера, Декарт в своих знаменитых "Размышлениях" ("Размышления о Первой философии, в коих доказывается существование Бога и различие между человеческой душой и телом". См.: Рене Декарт. Соч. в 2 т. М., 1994. Т. 2) признает существование человеческого "я" в качестве исходной истины философии. В таком случае наряду с универсальным сомнением, затрагивающим все области знания и приравнивающим их к "мнениям", существует "метафизическое сомнение" - несоизмеримое с любыми сомнениями, имеющими место там, где речь идет о достоверности; это - обратная сторона "мыслю, следовательно, существую": я сомневаюсь, следовательно, я еcмь (см.: "Бессмертие философских идей Декарта". М., 1997).
    ** Ноэсис (мышление, постижение) и ноэма (мыслимое содержание, мысль) - термины платоновской и аристотелевской философии используются в феноменологической философии в специфическом значении - в связи с центральным понятием феноменологии "интенциональность". Ноэтический момент итенциональности (ноэсис, ноэза) - это осмысливающая направленность сознания на объект; ноэма - это объект как носитель смысла (мыслимого содержания).
    *** ..."во внутреннем человеке", о котором говорит св. Августин... - речь идет о концепции человека христианского философа и теолога св. Августина, где homo interior представлен одержимым метафизическим беспокойством, погруженным в интимные глубины собственной субъективности и в своей деятельности руководствующимся "доводами сердца", законом, написанным в человеческом сердце (см.: Аврелий Августин. Исповедь. М., 1997).
    Стр. 9 * In te redi; in inferiore homine habitat veritas - во внутреннем человеке живет истина (лат.).
    Стр. 10 * Hyle - материя, вещество (лат.).
    Стр. 11 * Alter u Ego - Другой и Я (лат.).
    ** "Для себя" - в понимании экзистенциализма: человеческое бытие, сознание, характеризующееся абсолютной подвижностью, неустойчивостью, несовпадением с собой (в отличие от "в себе" - материального бытия, бытия объекта - косного, сопротивляющегося человеческой воле и деятельности). См., например, стр. 67, 88, 446 настоящего издания. Стр. 12 * Cogitatio - размышление (лат.).
    ** Cogitationes - размышлений (лат.).
    *** ...ohne mitzumachen... - не "вовлекаясь", не участвуя в процессах мира (нем.).
    **** Финк (Fink) Эйген (1905-1975) - немецкий философ, ассистент Гуссерля в 1928-1936 гг.; первые работы посвящены феноменологическому анализу психических явлений; в 1933 году выпускает книгу "Феноменологическая философия Эдмунда Гуссерля в