даря этому скольжению, и уже ничто не отличало бы временной ряд от пространственного множества. Гуссерль ввел понятие ретенции и говорил о том, что я еще "держу в руке" ближайшее прошлое именно для того, чтобы выразить, что я не полагаю прошлое и не конструирую его, исходя от некоего реально отличного от него Abschattung, посредством осознанного акта, а постигаю его в его недавней и, тем не менее, уже прошедшей самости. Мне даны изначально не А', А" или А'", и я не восхожу от этих "профилей" к их оригиналу А, как переходят от знака к значению. Мне дано само А, проглядывающее сквозь А', затем - эта совокупность А и А', видимая сквозь А", и так далее, подобно тому, как я вижу саму гальку сквозь толщу воды, текущей над ней. Разумеется, синтезы идентификации имеют место, но только в намеренных воспо-
528
   минаниях и при сознательном воскрешении в памяти далекого прошлого, то есть в производных модальностях сознания прошлого. Например, я колеблюсь в определении даты воспоминания, передо мной вырисовывается какая-то сцена и я не знаю, к какой точке времени ее привязать, воспоминание потеряло свою зацепку, тогда я могу достичь интеллектуальной идентификации, основанной, к примеру, на каузальном порядке событий: я сшил себе этот костюм до перемирия, поскольку после него английской ткани уже нельзя было найти. Но в этом я достигаю вовсе не самого прошлого. Когда же, напротив, я обретаю конкретное начало воспоминания, оно снова обретает место в некотором потоке страхов и надежд, который ведет от Мюнхена к войне, я снова соединяюсь с утраченным временем, цепочка ретенций и веер сменяющих друг друга горизонтов обеспечивают непрерывный переход. Объективные приметы, через соотнесение с которыми я определяю в опосредованной идентификации расположение вспоминаемого и интеллектуальный синтез, вообще сами только потому имеют временной смысл, что я последовательно связан со всем своим действительным прошлым посредством синтеза аппрегензии.* Не должно, следовательно, возникать вопроса о сведении второго к первому. А' и А" являются для меня Abschattungen А не потому, что все они принадлежат идеальному единству А, которое было бы их общим разумным основанием. Через них я обладаю самой точкой А в ее непреходящей индивидуальности, раз и навсегда основанной ее переходом в настоящее, и я вижу, как возникают из нее Abschattungen А', А"... . Говоря языком Гуссерля, под "интенциональностью акта", каковая есть тетическое осознание объекта и каковая, например, в интеллектуальной памяти обращает нечто в идею, нам нужно распознать интенциональность "действующую" (fungierende Intentionalitat**),1 которая делает возможной первую и которая и есть то, что Хайдеггер называет трансценденцией. Мое настоящее выходит за свои пределы в направлении ближайшего будущего и ближайшего прошлого и касается их там, где они пребывают - в самом прошлом и самом будущем. Если бы мы обладали прошлым только в форме намеренных воспоминаний, нам бы постоянно хотелось воскресить его в памяти, дабы удостовериться в его существовании,
     1 Husserl. Vorlesungen zur Phanomenologie des inneren Zeitbewusstseins. S. 430; Husserl. Formale und transzendentale Logik. S. 208; См.: Fink. Das Problem der Phanomenologie Edmund Husserls // Revue internationale de Philosophie. 1939. № 2. P. 266.
529
   подобно тому больному, о котором говорит Шелер, что он все время оборачивался, чтобы удостовериться, что предметы находятся на месте, - тогда как мы чувствуем его позади себя как некое неопровержимое обретение. Для того чтобы владеть прошлым или будущим, нам нет нужды объединять посредством интеллектуального акта ряд Abschattungen; они обладают чем-то вроде естественного и первоисходного единства, через них обнаруживается прошлое или будущее сами по себе. Таков парадокс того, что можно было бы вместе с Гуссерлем назвать "пассивным синтезом" времени,1 употребив выражение, которое, конечно, не решает проблемы, но может ее обозначить.
   Проблема начнет проясняться, если мы вспомним, что наша диаграмма представляет мгновенный срез времени. В реальности не существуют прошлое, настоящее, будущее, нет дискретных моментов А, В, С, реально отличных Abschattungen А', А", В', нет множества ретенций и, с другой стороны, множества протенций. Возникновение нового настоящего не провоцирует уплотнения прошлого и колебания будущего; новое настоящее и есть переход будущего в настоящее и предшествующего настоящего в прошлое; время начинает свой ход сразу, единым движением, от края к краю. "Мгновения" А, В, С не существуют последовательно, они дифференцируются одно от другого, и, соответственно, А переходит в А', а оттуда в А". Наконец, система ретенций с каждым мгновением вбирает в себя то, что мгновением ранее было системой протенций. Мы имеем здесь дело не с множеством феноменов, но с одним феноменом истечения. Время - это единое движение, соответствующее себе во всех своих частях, оно как жест, который захватывает все мускульные сокращения, необходимые для его осуществления. Когда мы переходим от В к С, происходит своего рода взрыв, дезинтеграция В и В', А' и А"; даже С, которое, когда оно должно было наступить, заявляло о себе непрерывным испусканием Abschattungen, стоит ему обрести существование, уже начинает терять свою субстанциальность. "Время - это средство, дарованное всему, что будет бытием, дабы больше не быть".2 Это не что иное, как всеобщее бегство из Себя, единственный в своем роде закон этих центробежных движений или, как говорит Хайдеггер, "экстаз". В, становясь С, становится также и В', вместе
     1 См., например: Husserl. Formale und transzendentale Logik. S. 256-257.
     2 Claudel. Art poetique. P. 57.
530
   с тем и А, которое становясь В, становилось также и А', опускается в А". А, А', А", с одной стороны, В, В' - с другой, связаны между собой не благодаря синтезу идентификации, который кристаллизовал бы их в одной временной точке, но посредством синтеза перехода (Uebergangssynthesis), поскольку эти моменты выходят один из другого и каждая из проекций - это лишь аспект взрыва или всеобщего распада. Вот почему время в том первоисходном его переживании, которым мы обладаем, не есть для нас система объективных позиций, через которые мы проходим, это подвижная среда, которая удаляется от нас, как пейзаж в окне вагона. Но мы ведь ничуть не верим, что пейзаж движется: шлагбаум промелькнул в мгновение ока, но холм вдалеке почти не движется. Равно как, если начало дня уже удаляется от меня, начало недели остается некоей фиксированной точкой: объективное время обрисовывается на горизонте и, следовательно, его набросок должен быть уже в непосредственном прошлом. Каким образом это возможно? Каким образом временной экстаз не становится абсолютной дезинтеграцией, в которой исчезает индивидуальность моментов? Все дело в том, что дезинтеграция разрушает то, что было создано переходом будущего в настоящее: С находится в крайней точке длительной концентрации, которая привела его к созреванию; по мере своей подготовки оно сигнализировало о себе все менее многочисленными Abschattungen, приближаясь лично. Вступив в настоящее, оно привнесло в это настоящее свой генезис, будучи его пределом, и ближайшее присутствие того, что должно было наступить после него. Так что, когда ближайшее присутствие реализуется и вытесняет это С в прошлое, оно не сразу его лишает бытия, и его дезинтеграция всегда представляет собой оборотную сторону или следствие вызревания. Словом, поскольку во времени "быть" и "проходить" - синонимы, событие, становясь прошедшим, не перестает быть. Источник объективного времени с его фиксируемыми нашим взглядом месторасположениями нужно искать не во вневременном синтезе, но в согласованности и переплетении прошлого и будущего, в настоящем, в самом прохождении времени. Время поддерживает то, что оно заставило быть, - в тот самый момент, когда изгоняет это из бытия, поскольку новое бытие было объявлено предыдущим как предстоящее к бытию и поскольку для этого последнего стать настоящим и быть обреченным отойти в прошлое - это одно и то же. "Времен-
531
   ность - это не последовательность (Nacheinander) экстазов. Будущее - не последующее по отношению к прошлому, а последнее не предшествует настоящему. Время становится временем как будущее-которое-идет-в-прошлое-входя-в-настоящее".1 Бергсон ошибался, объясняя единство времени его непрерывностью, так как это вновь приводит нас к смешению прошлого, настоящего и будущего под тем предлогом, что мы неощутимо переходим от одного к другому, и в итоге - к отрицанию времени. Но он имел основания придерживаться непрерывности времени как существенного феномена. Нужно лишь прояснить этот феномен. Мгновение С и мгновение D, сколь угодно близкое первому, не могут быть неразличимыми, ибо в этом случае времени бы не было, они переходят одно в другое, и С становится D, поскольку С всегда было не чем иным, как предвосхищением D как настоящего и своего собственного перехода в прошлое. Это значит, что всякое настоящее вновь подтверждает присутствие всего вытесняемого им прошлого и предвосхищает присутствие всего грядущего и что, по определению, настоящее не замкнуто в самом себе и выходит за свои пределы в направлении к будущему и прошлому. Не существует сначала одно настоящее, потом другое, следующее в бытии за первым, нет настоящего с перспективами прошлого и будущего, за которым следует другое настоящее, где эти перспективы переворачиваются, так что необходим один и тот же наблюдатель для синтеза сменяющих друг друга перспектив; существует одно-единственное время, которое утверждает самое себя, которое ничего не может привести к существованию, не обосновав его прежде как настоящее и как грядущее прошлое, и которое устанавливается мгновенно.
   Прошлое, следовательно, не есть прошлое, будущее не есть будущее. Они существуют лишь тогда, когда субъективность нарушает полноту бытия в себе, обрисовывает в нем перспективу, вводит в него небытие. Прошлое и будущее возникают, когда я устремляюсь к ним. Я не есмь для себя в сиюминутном настоящем; я также пребываю в начале дня или в наступающей ночи, и мое настоящее есть, если угодно, это вот мгновение, но равным образом и этот день, год, вся моя жизнь. Нет необходимости в синтезе, который извне объединяет tempora в одно единое время, поскольку каждое tempora
     1 Heidegger. Sein und Zeit. S. 350.
532
   уже содержало вне самого себя открытый ряд других tempora, внутренне сообщалось с ними, и поскольку "связность жизни"1 дана с ее экстазом. Я не мыслю и не наблюдаю переход от одного настоящего к другому, я осуществляю его, я уже нахожусь в наступающем настоящем, как мой жест уже находится у своей цели, я сам есмь время - время, которое "пребывает", а не "течет" и не "меняется", как говорил в некоторых текстах Кант.2 Здравый смысл по-своему видит эту идею времени, которое опережает само себя. Все говорят о времени - и не так, как зоолог о "собаке" или о "лошади" в смысле общего имени, но в смысле имени собственного. Порой даже его персонифицируют. Все считают, что есть тут какое-то единое конкретное бытие, которое целиком присутствует в любом из своих проявлений, как человек - в любом своем высказывании. О времени говорят так, как о существовании потока воды: вода меняется, а поток пребывает, ибо сохраняется форма, форма же сохраняется, поскольку всякая новая волна выполняет те же функции, что и волна предыдущая. Теснящая в отношении волны, которую она сменяла, эта волна, в свою очередь, становится теснимой в отношении к какой-то другой волне. И все это происходит оттого, что от самого источника до устья волны в потоке следуют неразрывно: поддерживается единый напор, и одного-единственного пробела в потоке было бы достаточно, чтобы он перестал существовать. Именно здесь оправдывается метафора реки - не в том смысле, что река течет, а в том, что она составляет единое целое. Однако эта интуиция постоянства времени теряется в обыденном сознании, поскольку оно ее тематизирует или объективирует, что на деле является наиболее верным способом не принимать ее во внимание. Мифические персонификации времени ближе к истине, чем понятие времени, представленного в духе естествознания - как некая переменная природы в себе - или в духе кантианства - как форма, отделимая в идее от своей материи. Имеется временной стиль мира, и время остается тождественным себе, поскольку прошлое - это давнее будущее и недавнее настоящее; настоящее - ближайшее прошлое и скорое будущее; будущее, наконец, - настоящее и даже грядущее прошлое; то есть
     1 Ibid. S. 373.
     2 Цит. по: Heidegger. Kant und das Problem der Metaphysik. Frankfurt a. M., 1934. S. 183-184.
533
   поскольку каждое измерение времени трактуется или намечается как нечто отличное от самого себя и поскольку в самом сердце времени имеется некий взгляд, или, как говорит Хайдеггер, Augen-blick* и некто, благодаря кому слово "как" может обрести смысл. Мы не говорим, что время существует для кого-то: это означало бы снова его разлагать и лишать движения. Мы говорим, что время есть некто, то есть временные измерения, поскольку они непрерывно наслаиваются друг на друга и друг друга подтверждают, всегда лишь выявляют то, что неявно содержалось в каждом из них, все вместе выражают единый взрыв или единый напор - субъективность как таковую. Нужно понимать время как субъект, а субъект - как время. Совершенно очевидно, что эта изначальная временность не может быть рядоположенностью внешних событий, поскольку она есть та сила, которая удерживает их вместе, отдаляя одно от другого. Предельная субъективность временна не в эмпирическом смысле слова; если бы сознание времени было образовано последовательно сменяющимися состояниями сознания, понадобилось бы еще одно сознание для того, чтобы осознать эту последовательность, и так далее. Мы, безусловно, вынуждены допустить "сознание, которое не имеет за собой никакого сознания для своего осознания",1 которое, следовательно, не может располагаться во времени и бытие которого "совпадает с бытием для себя".2 Мы можем сказать, что предельное сознание "без времени" (zeitlose**) - в том смысле, что оно не внутривременно.3 В моем настоящем, если я еще удерживаю его в жизни, со всем тем, что оно в себе скрывает, есть экстаз в направлении к прошлому и будущему, который и обнаруживает измерения времени - не в соперничестве, а в нераздельности: быть в настоящем значит быть извечно и навсегда. Субъективность не во времени, поскольку она осваивает или проживает время и совпадает со связностью жизни.
   Не возвращаемся ли мы, таким образом, к известного рода вечности? Я продолжаю быть в прошлом и через непрерывное напластование ретенций сохраняю свои самые давние переживания; я не обладаю каким-то их дубликатом или образом, я
     1 Husserl. Vorlesungen zur Phanomenologie des inneren Zeitbewusstseins. S. 442: "primares Bewusstsein... das hinter sich kein Bewusstsein mehr hat in dem es bewusst ware...".
     2 Ibid. S. 471: "fallt ja Sein und Innerlich-bewusstsein zusammen".
     3 Ibid. S. 464.
534
   удерживаю их самих точно такими, какими они были. Но то же непрерывное сцепление полей настоящего, обеспечивающее мне этот доступ к самому прошлому, характеризуется главным образом тем, что осуществляется лишь постепенно и мало-помалу; каждое настоящее, по самой своей сущности исключает рядоположенность с другими настоящими, и даже в далеком прошлом я могу охватить какой-то отрезок моей жизни, не иначе как разворачивая его заново, согласно его собственному tempo. Временная перспектива, смешение далей, своего рода "съеживание" времени, пределом которого становится забвение, - это не случайности памяти и не выражение деградации в принципе тотального осознания времени до уровня эмпирического существования, это выражение его изначальной двусмысленности: удерживать - значит держать, но держать на расстоянии. И опять-таки, "синтез" времени - это синтез перехода, это движение жизни, которое развертывает самое себя, и нет иного способа осуществить его, кроме как жить этой жизнью. Времени нет места, время само себя несет и само себя запускает. Только само время как непрерывный напор и как переход делает возможным время как последовательную множественность, у истока внутривременности мы полагаем конституирующее время. Когда мы только что описывали наслаивание времени на время, мы могли трактовать будущее как прошлое лишь с таким добавлением - грядущее прошлое; а прошлое как будущее лишь с таким добавлением - уже случившееся будущее; то есть в момент нивелирования времени снова приходилось утверждать оригинальность каждой перспективы и обосновывать эту квазивечность на событии. Во время не переходит именно переход времени. Время возобновляется: вчера, сегодня, завтра - этот циклический ритм, эта постоянная форма может, разумеется, создать иллюзию, что мы можем овладеть им сразу и целиком, равно как поток воды дает нам ощущение вечности. Но эта общность времени является лишь вторичным его атрибутом и не передает его подлинный образ, поскольку мы не можем воспринимать цикл, не прибегая к временному различению исходной и конечной точек. Ощущение вечности обманчиво: вечность питается временем. Поток воды остается тождественным себе только благодаря непрерывному напору воды. Вечность - это время сна, но сон соотносится с бодрствованием, у которого заимствует все свои структуры. Что же это за бодрствующее
535
   время, в котором лежат корни вечности? Это поле присутствия в   широком   смысле   -   с   двойным   горизонтом   исходного прошлого и исходного будущего и открытой бесконечностью минувших или возможных полей наличного присутствия. Для меня есть время лишь постольку, поскольку я в нем расположен, то есть поскольку я открываю себя уже вовлеченным в него, поскольку все бытие не дано мне лично и, наконец, поскольку один аспект этого бытия мне так близок, что он даже не образует для меня зрелища, и я не могу его увидеть, как не могу видеть собственного лица. Для меня есть время, ибо  я  обладаю  настоящим.   Именно  становясь  настоящим, момент времени обретает ту неизгладимую индивидуальность, то "раз и навсегда", которые и позволяют ему в дальнейшем проходить сквозь время и внушают нам иллюзию вечности. Ни  одно  измерение  времени  не  может быть  выведено  из других. Но настоящее (в широком смысле, со своими горизонтами исходного прошлого и исходного будущего) обладает преимуществом,  поскольку оно представляет собой ту зону, где   совпадают  бытие   и   сознание.   Когда  я   вспоминаю   о каком-то давнем восприятии, когда воображаю себе поездку к своему другу Полю, находящемуся в Бразилии, понятно, конечно,   что   я   имею   в   виду   само   это   прошлое,   на отведенном  ему  месте,   и  самого   Поля,  пребывающего  в мире, а не какой-то промежуточный ментальный объект. Но в  конечном  счете  мой  акт  представления,   в  отличие  от представленных опытов, действительно присутствует в настоящем: он воспринимается, тогда как те лишь представлены.  Чтобы какое-нибудь давнее случайное переживание явилось  мне,   оно  должно  быть  введено  в  бытие  неким первичным сознанием, каковым здесь выступает мое внутреннее восприятие воспоминания или воображения. Выше уже говорилось, что необходимо дойти до сознания, которое уже   не   имеет   позади   себя   какого-то   иного   сознания, которое, следовательно, схватывает свое собственное бытие и в котором, наконец, "быть" и "быть осознанным" - это одно  и  то  же.  Это  первичное  сознание  не  есть  вечный субъект, который воспринимает себя в абсолютной прозрачности, ибо такой субъект был бы не в состоянии погрузиться во время и, стало быть, не имел бы ничего общего с нашим опытом; это сознание настоящего. В настоящем, в восприятии мое бытие и сознание суть одно - не то чтобы мое бытие сводится к моему знанию о нем и отчетливо мне
536
   представляется, напротив, восприятие не прозрачно, оно пускает в ход мои сенсорные поля и мои примитивные способы сообщения с миром, лежащие ниже уровня сознаваемого, просто "обладать сознанием" здесь ничем не отличается от "быть в...", и мое сознание существования