вом, служащим фоном относительному постоянству всегда готовых исчезнуть объектов, - объектов как таковых. Присутствие и отсутствие внешних объектов суть не что иное, как вариации некоего первичного поля присутствия, перцептивной области, в которых господствует мое тело. Мало того, что постоянство моего тела не есть особый случай
     1 Husserl. Ideen. T. 2. (неизданное). Мы благодарим за доброе отношение г-на Ноэля и Высший институт философии Лувена, хранителя Nachlass и особенно Р. П. Ван Бреда, которые нашли возможным проконсультировать нас по поводу неизданных работ Гуссерля.
130
   постоянства в мире внешних объектов: второе постигается только через первое; мало того, что перспектива моего тела - это не какой-то особый случай перспективы объектов, перспективное представление объектов постигается только благодаря сопротивлению моего тела всякой перспективной вариации. Объекты показывают мне всегда лишь одну из сторон как раз потому, что я сам нахожусь в определенном месте, из которого их вижу и которое сам видеть не могу. Если тем не менее я верю в существование их скрытых сторон, равно как и в мир, который охватывает их все и сосуществует с ними, то происходит это оттого, что мое тело, всегда присутствующее для меня и, однако, вовлеченное в их среду множеством объективных связей, удерживает их в сосуществовании с собой и привносит в них биение своей жизни. Таким образом, постоянство собственного тела, когда оно становилось объектом анализа классической психологии, могло привести ее к телу, которое было уже не объектом мира, но средством нашего с ним сообщения, к миру, который был уже не суммой определенных объектов, но неявным горизонтом нашего опыта, тоже присутствуя непрерывно прежде всякой определяющей мысли.
   Другие "характеристики", которые давались собственному телу, были не менее интересными и по тем же причинам. Мое тело, говорили, проявляет себя в том, что дает мне некие "двойственные ощущения": когда я трогаю мою правую руку левой, объект - правая рука - тоже обладает этой необычной способностью ощущать. Мы только что видели, что в отношении друг друга руки не могут быть одновременно трогающими и затронутыми. Когда я сдавливаю руки, речь идет не о двух ощущениях, которые я мог бы испытывать одновременно воспринимая два смежных объекта, но о некоей двоякой организации, в рамках которой руки могут чередоваться в функции "трогающей" и "затронутой". Говоря о "двойственных ощущениях", имели в виду, что при переходе от одной функции к другой я мог бы осознавать затронутую руку как ту, что вот-вот будет трогающей, - в этом переплетении костей и мышц, каковым является моя правая рука для левой, я на мгновение угадываю оболочку или воплощение другой правой руки, проворной и живой, которую я протягиваю навстречу объектам, чтобы их обследовать. Тело застигает самое себя извне в тот момент, когда готово начать познание, пытается коснуться себя в тот момент, когда само чего-то
131
   касается, намечает "своего рода рефлексию",1 и уже этого было бы достаточно, чтобы отличить его от объектов, о которых легко можно сказать, что они "трогают" мое тело, правда, если оно инертно, а значит, они никогда не застигают его за исполнением исследовательской функции.
   Говорили также, что тело - это аффективный объект, в то время как внешние объекты мне лишь представлены. Так в третий раз поднималась проблема статуса собственного тела. Ибо когда я говорю, что мне больно в ступне, это вовсе не значит, что ступня есть некая причина моей боли наряду с пронзившим ее гвоздем, только причина более прямая; я не имею в виду, что нога - это последний объект, за которым следует боль в интимном смысле, некое осознание боли ею самой, лишенное места и связанное со ступней лишь посредством каузальной детерминации и системой опыта. Я хочу сказать, что боль указывает свое место, что она образует некое "пространство боли". Слова "мне больно в ступне" означают не то, что "я думаю, будто моя ступня - причина этой боли", но то, что "боль идет от моей ступни", или что "моя ступня болит". Вот о чем свидетельствует "исходная объемность боли", о которой говорили психологи. Тем самым признавалось, что мое тело дается не так, как объекты внешнего плана, и что последние, возможно, вырисовываются лишь на этом аффективном фоне, который изначально выбрасывает сознание за его пределы.
   Наконец, когда психологи стремились оставить за собственным телом некие "кинестезические ощущения", которые давали бы нам совокупность движений тела, и когда они соотносили движения внешних объектов с опосредованным восприятием, со сравнением следующих одна за другой позиций, им можно было возразить, что движение, будучи отношением, не может быть почувствовано, что оно требует умственного рассмотрения; но это возражение касалось лишь языка психологов. С помощью "кинестезического ощущения" они выражали - весьма, по правде говоря, неудачно - своеобразие движений, которые я совершаю посредством моего тела: движения эти непосредственно предваряют конечную ситуацию, моя интенция намечает пространственный маршрут только затем, чтобы достичь данную изначально цель; существует своего рода зерно движе-
     1 Husserl. Meditations Cartesiennes. P. 81.
132
   ния, для которого объективный маршрут - лишь вторичное развитие. Я передвигаю внешние объекты с помощью собственного тела, которое берет их в одном месте и препровождает в другое. Но само тело я передвигаю напрямую, я не нахожу его в одной точке объективного пространства, чтобы увести в другую, мне не нужно его искать, оно со мной, мне не нужно вести его к конечной точке движения, оно касается ее с самого начала и к ней само устремляется. Отношения между моим решением и моим телом в движении - это магические отношения.
   Если описание собственного тела в классической психологии уже предоставило все необходимые средства, чтобы отличить тело от объектов, как же объяснить то, что психологи не провели этого различения, или, во всяком случае, не извлекли из него никакого философского следствия? Дело в том, что они, следуя естественной установке, помещали себя в сферу безличного мышления, с которой соотносила себя наука, поскольку считала, что может разделить в наблюдениях то, что зависит от ситуации наблюдателя, и свойства абсолютного объекта. Для живого субъекта собственное тело могло, конечно же, отличаться от всех внешних объектов, для лишенного же места мышления психолога опыт живого субъекта становился в свою очередь объектом и, не требуя нового определения бытия, он занимал место в бытии универсальном. Это была "психика", противопоставляемая реальности, но ее рассматривали как вторую реальность, как объект науки, который полагалось подчинить законам. Провозглашалось, что наш опыт, уже обогащенный физикой и биологией, должен полностью разрешиться в объективном знании, когда система наук будет завершена. В результате телесный опыт вырождался в "представление" о теле, это был не феномен, а психический факт. В жизненном опыте зримое тело содержит обширную лакуну на уровне головы, биология заполняет эту лакуну, объясняя её строением глаз, рассказывая мне о том, что же такое истинное тело, о том, что я обладаю сетчаткой, мозгом - как и другие люди и как трупы, которые я могу препарировать, и о том, наконец, что скальпель хирурга непременно извлечет на свет из неизвестной зоны моей головы точный аналог анатомических таблиц. Я постигаю мое тело в виде некоего объекта-субъекта, постигаю, что оно способно "видеть" и "страдать", но ведь эти туманные представления входили в число психологических курьезов, они были образ-
133
   чиками некоего магического мышления, законы которого изучают психология и социология, сводящие его к положению объекта науки в системе истинного мира. Неполнота моего тела, его краевое предъявление, его двусмысленность как тела трогающего и тела затронутого не могли в итоге быть чертами структуры самого тела, они не затрагивали его идеи, становились "отличительными характеристиками" содержаний сознания, составляющих наше представление о теле: эти содержания постоянны, аффективны и чудесным образом соединены попарно в "двойственные ощущения", но в остальном представление о теле подобно другим представлениям, и соответственно тело - это такой же объект, как и остальные. Психологи не замечали, что, рассматривая опыт тела таким образом, они (в согласии с наукой) уходили от неизбежной проблемы. Неполнота моего восприятия понималась как некая фактическая неполнота, вытекающая из организации моих органов чувств; присутствие моего тела - как некое фактическое присутствие, вытекающее из его непрерывного воздействия на мои нервные рецепторы; наконец, единство души и тела, предполагаемое этими двумя трактовками, понималось (согласно мысли Декарта) как фактическое единство, принципиальную возможность которого не нужно было устанавливать, ибо факт - исходная точка знания - вытеснялся из его конечных результатов. И вот психолог, на манер ученого, мог в какой-то момент осмотреть свое собственное тело глазами другого и в свою очередь увидеть тело другого как некую лишенную внутреннего мира машину. Данные чужого опыта стирали структуру своего опыта, и наоборот, утрачивая контакт с самим собой, психолог становился слеп к поведению других. Он обосновывался, таким образом, в пределах универсального мышления, которое вытесняло как его опыт самого себя, так и его опыт другого. Но как психолог он был подчинен некоей задаче, которая возвращала его к самому себе, и он не мог пребывать в столь непроясненном положении. Ведь если физик или химик не являются теми объектами, о которых говорят, то психолог, напротив, сам был, в принципе, тем фактом, который он рассматривал. То представление о теле, тот магический опыт, к которому он подходил с отстраненностью, был неотъемлем от него, он переживал его в то самое время, когда осмысливал. Без сомнения, ему недостаточно было, как то хорошо показано,1
     1  Guillaume. L'Objectivite en Psychologie.
134
   быть психикой, чтобы ее познать, это знание - как и любое другое - приобретается лишь при посредстве наших отношений с другими; мы ведь имеем в виду не идеал интроспективной психологии, и на пути от себя самого к другому и от себя к себе психолог должен был обнаружить некое дообъектное отношение. Но как психика, говорящая о психике, он был всем тем, о чем говорил. Развивая с объективной позиции историю психики, он уже обладал ее следствиями благодаря самому себе или, точнее, в своем существовании он сам был ее сжатым следствием и неявным воспоминанием. Союз тела и души не был свершен раз и навсегда для всех в каком-то далеком мире, он ежемгновенно возрождался в недрах мышления психолога - и не событием, которое повторяется и каждый раз поражает психику, но некоей необходимостью, которую психолог знал по своему бытию в то самое время, когда устанавливал ее в процессе познания. Генезис восприятия от "чувственных данных" до "мира" должен был возобновляться в каждом акте восприятия, иначе чувственные данные утратили бы смысл, которым они обязаны этой эволюции. Стало быть, "психика" не была таким же объектом, как и остальные: все то, что о ней говорилось, уже проделывалось ею до того, как об этом начинали говорить, бытие психолога знало о ней больше, чем он сам о себе, ничто из того, что с ним, по словам науки, произошло или происходило, не было ему совершенно чуждым. Приложенное к психике понятие факта претерпело в результате трансформацию. Фактическая психика с ее "особенностями" уже не была событием в объективном времени и внешнем мире, это было событие, с которым мы соприкасались изнутри, сами будучи его беспрерывным осуществлением или возникновением; событие, которое раз за разом собирало в себе свое прошлое, свое тело и свой мир. Посему, прежде чем стать объективным фактом, союз тела и души должен был быть возможностью самого сознания, важно было узнать, что же такое воспринимающий субъект, коль скоро он должен испытывать тело как свое. Налицо был уже факт не перенесенный, но взятый на себя. Быть сознанием или, точнее, быть опытом - значит внутренне сообщаться с миром телом и другими, быть вместе, а не рядом, с ними. Заниматься психологией - значит по необходимости столкнуться под объективной мыслью, что движется среди завершенных вещей, с первоначальной открытостью вещам, без кото-
135
   рой объективного познания не было бы. Психолог не мог избежать открытия себя в виде опыта, то есть в виде присутствия в соприкосновении с прошлым, с миром, с телом и другим в то самое мгновение, когда он стремился рассмотреть себя как объект среди объектов. Посему вернемся к "характеристикам" собственного тела и продолжим его изучение в той точке, где мы его оставили. Тем самым мы очертим линию эволюции современной психологии и осуществим вместе с ней возврат к опыту.
  III. ПРОСТРАНСТВЕННОСТЬ СОБСТВЕННОГО ТЕЛА И ДВИГАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ
   Опишем для начала пространственность собственного тела. Если моя рука лежит на столе, мне никогда не придет в голову сказать, что она - рядом с пепельницей, как пепельница - рядом с телефоном. Контур моего тела - это некая граница, которую обыкновенные пространственные отношения не пересекают. Дело в том, что части моего тела соотносятся друг с другом особым образом: они не развернуты друг рядом с другом, но охвачены друг другом. К примеру, моя кисть - это не набор точек. В случаях аллохейрии,1* когда пациент чувствует в правой кисти стимулы, которыми воздействуют на левую, невозможно предположить, что каждое раздражение самостоятельно меняет свои пространственные координаты,2 и различные точки левой кисти переносятся на правую, поскольку принадлежат одному целостному органу, кисти без частей, которая разом перемещается. Стало быть, эти точки образуют систему, и пространство моей кисти - это не мозаика пространственных величин. Точно так же все мое тело не является для меня набором соседствующих в пространстве органов. Оно принадлежит мне как неделимая собственность, и мне известна позиция каждого из моих членов, благодаря телесной схеме, в которую все они включены. Однако подобно всем понятиям, что появляются в ходе переломных моментов
     1 Ср. например: Head. On disturbances of sensation with especial reference to the pain of visceral disease. Brain, 1893.
     2 Ibid.   Мы   обсуждали   понятие  локального   знака  в   La   Structure   du Comportement. P. 102 и след.
137
   развития науки, понятие телесной схемы двусмысленно. Понятия могут получить полное развитие лишь посредством методологической реформы. Поначалу, следовательно, они используются в неполном смысле, и их имманентное развитие приводит к ломке прежних методов. Под "телесной схемой" сначала понимался итог нашего телесного опыта, способный представить толкование и значение интероцептивности и проприоцептивности в данный момент. Он должен был отразить для меня изменения позиций частей моего тела для каждого движения одной из них, позицию каждого локального стимула в системе тела, итог совершенных движений в каждый момент какого-то сложного жеста и, наконец, предоставить мне непрерывный перевод на зрительный язык кинестезических и суставных ощущений в данный момент. Когда говорили о телесной схеме, то полагали, что это всего лишь удобное название для обозначения множества образных ассоциаций, хотели просто выразить то, что эти ассоциации имеют под собой серьезное основание и всегда готовы вступить в действие. Телесная схема должна была постепенно выстраиваться на протяжении детства и по мере того как тактильные, кинестезические и суставные содержания соединялись между собой или с. содержаниями зрительными и вызывали их с большей легкостью.1 Физиологическое представление телесной схемы могло в таком случае быть лишь неким центром образов в классическом смысле термина. Тем не менее по тому, как ей пользуются психологи, ясно видно, что она выходит за пределы определения, данного ассоцианистами. К примеру, чтобы телесная схема позволила нам лучше понять аллохейрию, недостаточно помещения и размещения каждого ощущения левой руки среди родовых образов всех частей тела, взаимные соединения которых образовали бы вокруг ощущения чертеж тела в многократной экспозиции; нужно, чтобы эти соединения в каждое мгновение регулировались единственным в своем роде законом, чтобы пространственность тела нисходила от целого к частям, чтобы левая рука и ее позиция подразумевались в некоем всеобъемлющем плане тела и обретали в нем свой источник - так, чтобы она разом не просто накладывалась, или переносилась, на правую руку, но ею
     1 Ср. например: Head. Sensory disturbances from cerebral lesion. Brain, 1911-1912. P. 189; Pick. Storungen der Orientierung am eigenen Korper // Psychologische Forschung. 1922; Schilder. Das Korperschema. Berlin, 1923, хотя Шильдер признает, что "такая совокупность - не сумма его частей, но нечто совершенно новое по отношению к ним".
138
   становилась. Когда стремятся прояснить феномен фантомного органа,1  увязывая его с телесной схемой пациента, в этом появляется   что-то   новое   по   сравнению   с   классическими объяснениями на основе следов деятельности мозга и возрождающихся   ощущений   лишь  тогда,   когда  телесная   схема становится вместо субстрата обычной кенестезии законом ее образования. Это новое слово должно было выразить следующее:   пространственное   и   временное,   интерсенсорное   или сенсорно-моторное единство тела существует, так сказать, по праву, оно не исчерпывается содержаниями, фактическое и случайное сочетание которых возникло по ходу нашего опыта, оно им некоторым образом предшествует и как раз делает возможным  их соединение.  Так  мы  подходим  ко  второму определению  телесной   схемы:   она  будет  уже  не  простым итогом установившихся по ходу опыта соединений, но всеобъемлющим  осознанием  моего  положения  в  интерсенсорном мире, "формой" в смысле гештальтпсихологии.2 Однако и это определение уже преодолено исследованиями психологов. Недостаточно   сказать,   что   мое  тело   -   это   форма,   то  есть феномен, в котором целое предшествует частям. Как возможен такой   феномен?  Дело   в  том,   что  форма,   в  сравнении   с мозаикой физико-химического тела или "кенестезии", - это новый тип существования. Если парализованная конечность у анозогнозика уже не учитывается в его телесной схеме, значит, телесная  схема  не является  ни  простой   калькой,   ни даже всеобъемлющим осознанием существующих частей тела, она активно срастается с ними в соответствии с их значением для проектов организма. Психологи часто говорят, что телесная схема   динамична?   Если   восстановить   точный   смысл   этого термина, он означает, что мое тело предстает предо мной только как поза ввиду некоторой задачи, наличной или возможной. И действительно, пространственность моего тела непохожа на пространственность внешних объектов или "пространственных ощущений"   -   пространственность   позиции;   она    -   пространственность ситуации.  Если я стою перед письменным
     1 Как, например: Lhermitte. L'Image de notre Corps.
     2 Konrad. Das Korperschema, eine kritische Studie und der Versuch einer Revision // Zeitschr. f. d. ges. Neurologie und Psychiatrie. 1933. S. 365, 367. Burger-Prinz и Kalia определяют телесную схему как "знание собственного тела как предела совокупности и взаимного соотношения его членов и частей" (Ibid. S. 365.).
     3 Ср., например: Konrad. Op. cit.
139
   столом и опираюсь на него обеими руками, ярко выражены только мои кисти, а все тело тянется за ними, словно хвост кометы. Это не значит, что я оставляю без внимания расположение моих плеч или поясницы, это значит, что оно включено в расположение кистей, и вся моя поза, так сказать, прочитывается в том, как я опираюсь кистями рук на стол. Если я стою и держу трубку в плотно сжатой руке, позиция моей кисти не предопределена рассудочно тем углом, который кисть образует с предплечьем, предплечье с плечом, плечо с туловищем и, наконец, туловище с землей. Я знаю, где моя трубка благодаря абсолютному знанию, и тем самым я знаю, где моя кисть и где мое тело, как абориген с ходу ориен