тья, но ядовитый
агрессор исчез.
     Мы намазали оставленную мощными жвалами двойную ранку  лимонным  соком.
Боль унялась, и на следующий день осталась только немота в ноге.  С  первыми
лучами солнца мы  встали  и  снова  переворошили  постель.  И  нашли  желтую
тысяченожку, которая по-змеиному свернулась под  нами.  Я  отсек  ей  голову
мачете. Мы продолжали искать, я убил еще одну тварь,  а  третья  улизнула  в
щели в полу.
     Пришла Момо с красными от бессонницы глазами, сообщила, что заготовлено
много мисок апельсинового напитка, предстоит еще более веселое гулянье.  Она
недоумевала: почему бы нам не присоединиться? Улучив  минуту,  я  подошел  к
спустившемуся к реке пареньку, выяснил, что он знает дорогу через перевал, и
попросил  его  ночью  провести  нас  в  горы.  Получив  от  меня  аванс,  он
согласился.
     В эти самые дни в долине произошло  счастливое  событие:  дикая  свинья
родила шестерых поросят.  Собаки  выследили  ее,  поросята  разбежались,  но
одного Момо поймала и отдала Лив. Это  было  милейшее  существо  -  задорные
глазенки, довольная улыбка на длинном тонком рыле, кокетливая  завитушка  на
хвостике, розовые ножки и мягкая рыжая щетина с красивыми  черными  пятнами.
Лив сразу прониклась к поросеночку нежностью и спрятала его в нашей  хижине.
Мы были рады хоть как-то  отвлечься  от  творившегося  кругом  безобразия  и
усыновили звереныша, дав ему имя Маи-маи - так Момо называла поросят.
     В ночь, когда был намечен побег, мы ни на минуту не сомкнули глаз из-за
шума и гама за рекой. Всех  громче  орал  Наполеон.  Парень,  с  которым  мы
договорились, сдержал слово, пришел за нами, к тому же относительно трезвый.
Лив не возражала против того, чтобы я выпустил на волю  козла  Маита.  Пусть
бежит к себе домой в горы. Но когда она снесла вниз по лестнице и  поставила
на  землю  похрюкивающего  поросеночка,  я  увидел,  что  шея  его  обвязана
гибискусовой веревкой. Лив вознамерилась взять Маи-маи с собой, готова  была
хоть до Норвегии везти.
     - Ты с ума сошла, - прошептал я. - К тому времени, когда мы выберемся с
острова, Маи-маи превратится в огромную толстую свинью.  Представляешь,  что
она учинит на борту.
     Однако Лив стояла на своем. И когда мы углубились  в  темный  лес,  она
передала  поросенка  нашему  провожатому,   потому   что   Маи-маи   наотрез
отказывался идти на привязи. Но провожатый ни за что  не  хотел  его  нести,
пришлось  мне  завернуть  Маи-маи  в  один  плед  с  фотокамерой.  Остальное
имущество взял проводник; особенно счастлив он был, что ему доверили табак и
другие предметы роскоши из лавки Боба, отвергнутые Теи.
     Мы ни  с  кем  не  простились.  Все  были  пьяны,  а  после  встречи  с
тысяченожками нам стало ясно, что Наполеону и его приятелям лучше не знать о
нашем намерении уйти.
     Отойдя подальше  от  моря,  мы  решили  подождать  рассвета,  чтобы  не
заблудиться на камнях в гибискусовых  зарослях.  Главное  было  сделано,  мы
убрались вовремя: когда пьяницы полезут в нашу хижину,  они  обнаружат,  что
она пуста.
     Как только начало светать, мы  продолжили  путь  вдоль  русла.  Маи-маи
отбивался, будто выдернутый из реки лосось, и громко визжал. Я нес  его  под
мышкой, на плече, на груди, за пазухой - визжит  да  и  только.  А  тут  еще
солнце стало припекать. Пришлось извлечь Маи-маи из пледа, хотя руки  тотчас
вспотели от живой ноши.
     Переправляясь через речушку, я окунул поросенка в воду,  чтобы  немного
охладить. Маи-маи завизжал пуще прежнего, хоть уши зажимай.
     Проводник прибавил ходу и  скрылся  впереди  с  нашим  багажом.  Вот  и
подножие Тауаоуохо, пошла трава теита в рост человека, а провожатого все  не
видно. Как сквозь землю провалился. Пришлось нам самим  отыскивать  в  траве
начало горной тропы.
     Здесь кончалась долина Уиа, начинался серпантин по  накаленным  солнцем
скалам. Ни одного деревца, ни единого клочка  тени,  и  полное  безветрие...
Палящие лучи без помех пронизывали сухую теиту. От назойливого визга Маи-маи
зной казался еще невыносимее, и я робко предложил отпустить  поросенка.  Лив
решительно запротестовала.
     - Бедняжка изжарится на раскаленных камнях, - сказала она.
     Медленно продвигались мы вверх, где на двух ногах, где на четвереньках.
Крутая тропа становилась все  уже,  потом  и  вовсе  пропала,  мы  с  трудом
различали какие-то смутные следы на песке  между  кочками.  В  конце  концов
уперлись в бараньи  лбы.  Дальше  ходу  не  было.  Я  опустился  на  колени,
тщательно осмотрел следы, которые  привели  нас  сюда.  Дикие  свиньи...  Мы
заблудились.
     Пробиваться вверх в высокой траве было нелегко. Еще хуже - возвращаться
по собственным следам. Поднимаясь, мы примяли длинные стебли, и  теперь  они
встречали нас  штыками,  острые,  словно  край  открытой  консервной  банки.
Страшная мысль пришла нам в голову:  мы  попали  в  западню...  Может  быть,
парень, который скрылся с нашим имуществом, преследует нас  во  главе  шайки
пьянчужек. Надо спешить! Скорей отыскать тропу. Скорей выбраться  на  плато,
где можно спасаться бегством. Здесь мы в тупике.
     Мы совсем обессилели, когда наконец выбрались на тропу.  Воздух  кругом
был такой же неподвижный и горячий, как скалы;  жар  точно  в  печи.  Солнце
немилосердно жгло бесчисленные ссадины и порезы; пыль и пот законопатили все
поры.
     Мокрый распаренный поросенок не давал нам ни минуты покоя. Исступленный
визг пронизывал  до  костей;  меня  так  и  подмывало  сбросить  в  пропасть
отбивающегося мучителя.
     Над нами вздымались отвесные кручи, мы не прошли еще и половины пути до
плато. Без отдыха вообще не дойти. А какой же отдых на солнцепеке... Песок и
камни раскалены, и  только  сплетенные  Лив  и  Момо  из  листьев  пандануса
широкополые  шляпы  спасали  нас  от  солнечного  удара.  Вдыхаемый   воздух
нисколько не освежал легкие.
     Надо подниматься  выше,  туда,  где  есть  хоть  какой-то  ветерок.  Мы
наметили причудливое скальное образование, которое запомнилось нам во  время
перехода  из  Омоа  в  Уиа.  Два  лавовых  шпиля,  напоминающих  троллей  из
норвежской сказки, словно два окаменевших стража,  озирали  долину  и  море.
Между их широко расставленными ногами зиял короткий туннель  -  единственное
тенистое место на всем этом склоне. В прошлый раз проводник говорил нам, что
даже в самый тихий и жаркий день в туннеле дует слабый ветерок.
     Казалось, прошла вечность, прежде чем расстояние  до  каменных  троллей
стало заметно сокращаться. Под конец Лив совсем изнемогла.  На  каждом  шагу
она спотыкалась, то и дело приходилось обмахивать  ее  шляпой.  Маи-маи  при
этом довольно хрюкал, но стоило  мне  перестать  махать,  как  этот  негодяй
принимался визжать громче прежнего.
     Каким блаженством  было  очутиться  в  темном  прохладном  туннеле  под
могучими, троллями. Подъем еще не кончился, но во всяком  случае  мы  видели
сверху, что нас никто не  преследует.  Сиди  хоть  до  темноты,  пусть  даже
проводник унес приготовленный Лив провиант- кокосовое молоко и жареные корни
таро.
     Из туннеля тропическая долина под нами казалась  ослепительно  белой  в
ярком свете полуденного солнца. Маи-маи  мирно  похрюкивал,  потом  и  вовсе
уснул на руках у Лив. Ветерок освежил и осушил кожу, и  часа  через  два  мы
почувствовали, что не усидим больше. Хотелось скорее выбраться на плато.  Мы
вышли из туннеля на солнце и продолжали подъем.
     В одном трудном месте мне, чтобы освободить руки, пришлось повесить  на
спину плед с завернутой в него фотокамерой и четвероногим  крикуном.  Вскоре
поросенок притих.
     - Ему там нравится,  в  темноте,  -  сказал  я,  радуясь,  что  найдено
решение.
     Но Лив настояла на том, чтобы заглянуть внутрь пледа. И обнаружила, что
поросеночек лежит недвижимо,  как  на  рождественском  столе.  Она  поспешно
извлекла Маи-маи из мешка, и, очнувшись, он снова принялся голосить.
     Наконец мы добрались до перевала. Перед  нами  простиралось  внутреннее
плато. На последнем этапе  нас  догнал  ветер,  теперь  бы  только  до  воды
добраться...
     Мы пили из каждого  родника  и  ручья  на  нашем  пути.  Первый  глоток
показался нам вкуснее шампанского со льда. Маи-маи  разделял  нашу  радость.
Несмотря на голод, мы не спешили спускаться  в  Омоа.  Незачем  островитянам
знать, где мы находимся.
     Ночь застигла нас  в  небольшой  расщелине.  Сразу  стало  холодно.  Мы
стучали зубами и мечтали о  костре.  Пока  Лив  при  свете  догорающей  зари
собирала папоротник для постели, я добывал огонь трением. Палочка почернела,
запахло дымком, но и только. Когда рука совсем  онемела,  я  сдался.  Однако
холод заставил меня возобновить попытку. Снова дымок... Лив тотчас подошла с
трутом, но силы оставляли меня. Придется померзнуть  под  открытым  небом...
Эх, сейчас бы хоть одну спичечку! Или хотя бы огниво Теи. Мне явно  попалась
неподходящая древесина. Внезапно на трут  упала  искорка.  Словно  крохотная
звездочка. Лив тихонько подула. И когда трут охватило живое пламя, я  ощутил
такую гордость, словно в моих руках была лампа Аладдина. Я был  волшебником,
способным разогнать окружающий мрак и  сотворить  тепло  в  холодной  горной
ночи. Для защиты от  тысяченожек  и  диких  псов  я  сделал  целый  круг  из
маленьких костров. Тем временем Лив устроила мягкую зеленую постель прямо на
тропе - другого ровного места не нашлось.
     Мы легли и укрылись пледом,  наслаждаясь  видом  на  миллионы  медленно
вращающихся над нами звезд и созвездий.  Угрюмые  скалы  обрамляли  картушку
вселенского компаса.
     Но Маи-маи на руках у Лив визжал так отчаянно, что не давал нам  спать.
Мы уже установили, что наш поросеночек женского пола, и  я  дал  ему  новое,
более подходящее имя - Сирена.
     В конце  концов  даже  Лив  устала  от  такого  шумного  компаньона.  Я
предложил  привязать  Сирену  гденибудь   за   пределами   слышимости.   Лив
согласилась, но поставила  условие,  чтобы  невинный  мучитель  получил  наш
единственный плед: второй унес провожатый. Отойдя на изрядное расстояние,  я
привязал плед с завернутой в него Сиреной к большому  камню.  Теперь  только
шелест ветра нарушал ночную тишину, и мы уснули в кольце догорающих костров.
     Среди ночи нас разбудил топот тяжелых копыт. Он отдавался и в  воздухе,
и в земле, на которой мы лежали. Костры давно потухли, я окоченел от холода,
но сразу ожил, увидев при свете луны, что прямо  на  нас  скачут  две  дикие
лошади. С развевающимися хвостами и гривами они  мчались  во  весь  опор  по
тропе.
     Я сел и громко закричал. Поздно. Первая лошадь не успела  притормозить,
но,  слава  богу,  могучим  прыжком  перемахнула  через  нас.  Вторая  круто
остановилась, вздыбилась и поскакала в обратную сторону.
     Вскочив на ноги, мы принялись шуровать в углях и  подбросили  хворосту,
чтобы разогнать темноту и согреться.
     - Сирена, - коротко заметила Лив.
     Ну, конечно. Идя по тропе, лошади разбудили поросеночка. Он завизжал  и
заметался в пледе этаким привидением и  основательно  напугал  лошадей.  Сам
того не ведая, маленький негодяй подверг нас смертельной опасности.
     На другой день голод вынудил нас сдаться. В поисках пищи мы  спустились
в долину Омоа. Горная тропа кончалась на мысу в конце залива, и здесь мы,  к
своему удивлению, застали Вилли. Он сидел с  таким  видом,  будто  дожидался
нас. Мягко улыбаясь, Вилли сообщил, что  второй  плед  и  прочее  имущество,
которое нес наш провожатый, лежат у него в доме. Он увидел парня, когда  тот
спускался по тропе, и забрал вещи к себе на хранение.
     Мы как-то успели забыть, что у нас в Омоа есть еще один друг Вилли  был
скорее европейцем, чем островитянином, и не  участвовал  в  кознях,  которые
затевали  против  нас  другие  жители  деревни.  Однако  его  замкнутость  и
стеснительность мешали нам наладить с ним более тесные отношения.
     Основательно подкрепившись тушенкой  и  забрав  свое  имущество,  мы  с
чувством глубокой благодарности к Вилли  вышли  из  его  дома.  Куда  теперь
податься? Решили прежде всего  навестить  наших  старых  друзей  Пакеекее  и
Тиоти.
     По дороге нас остановил фатухивец  в  соломенной  шляпе  и  набедренной
повязке и предложил совершить обмен. Я уступлю ему Лив,  а  сам  получу  его
жену и четверых детей в придачу. Он развел  руками,  словно  обнимая  бочку,
чтобы я понял, как много выиграю на обмене. И был заметно удивлен, когда  мы
с Лив отвергли лестное предложение.
     Поспешив дальше, мы отыскали  Тиоти.  Он  искренне  обрадовался  нам  и
нашему подарку - Сирене.  Поросенок  успел  охрипнуть  от  визга,  но  сразу
успокоился и довольно захрюкал, когда его выпустили в загон к курам.
     Как обычно, Тиоти придумал для нас выход:  надо  дождаться,  когда  все
уснут, и идти на белый пляж Тахаоа. Он будет подбрасывать нам еду на лодке и
немедленно известит о приходе шхуны.
     Как только лесистую долину окутал  мрак,  мы  прокрались  на  озаренный
звездами берег и побрели со своим  багажом  через  камни  у  подножия  скал.
Дорога на Тахаоа была нам знакома.
     Ночью уединенный пляж с  белым  коралловым  песком  казался  еще  более
пустынным, чем днем. Поистине уединенный уголок: впереди -  открытый  океан,
позади - скалистая круча. Только  птицы  да  холоднокровные  обитатели  рифа
чувствовали себя здесь дома. Даже в ту пору, когда остров кишел людьми, вряд
ли кто-нибудь постоянно жил на узкой полоске травы между галькой и отвесными
скалами, на которую без конца сыпались сверху  камни.  Мы  не  нашли  ничего
похожего на  паэпаэ,  только  две  высокие  кокосовые  пальмы  да  несколько
маленьких деревьев, среди которых зеленел букет стеблей с большими перистыми
листьями, обнимавшими гроздь тяжелых плодов папайи с дыню величиной.
     Тахаоа воспринимался как некий совершенно  обособленный  мир.  Особенно
глухо и тихо было здесь ночью. Даже птицы спали. Мы остановились,  глядя  на
отражающий звездное небо океан, и безмолвно приветствовали наш новый  приют:
принимай жильцов... Все наше имущество было завернуто в два пледа.  Палатка,
которую негде было ставить из-за камнепада, мачете, две корзинки с плодами и
жареными клубнямидар наших  друзей  в  Омоа.  Наконец-то  мы  избавились  от
дурацкого табака и сладостей, источников стольких неприятностей. Сами мы  не
курили, а сладости привели в восторг беззубого Тиоти. Я не взял даже банок и
пробирок для зоологических образцов. Тут лишь бы выжить, какая там наука.
     Только  мелкие  волны,  ласкавшие  плоский  риф,  отозвались  на   наше
приветствие. Покрытый тонким слоем воды коралловый  барьер  преграждал  путь
яростному прибою, предоставляя ему бесноваться вдоль внешней кромки рифа. Но
мы проникли в Тахаоа с черного хода, где не было никаких стражей. И соскочив
на белый песок, стали присматривать себе место для ночлега.
     Когда мы в первый раз приходили сюда с Тиоти и его вахиной, я  приметил
маленькую пещерку, где можно было не бояться падающих сверху камней.  К  ней
мы и направились теперь со своими узлами. Палатка тут  не  годилась,  только
пещера. Потолок из затвердевшей черной лавы, прочные стены -  никакой  жучок
не просверлит, никакая свинья не раскачает.
     Пол пещеры был выстлан гладкой, как яйцо, крупной и мелкой галькой.  Из
камней побольше я соорудил у входа барьер,  мелкую  гальку  убрал,  расчищая
ложе для сна. Под  камнями  был  белый  песок.  Продолжая  укреплять  барьер
снаружи, со стороны моря, я сдвинул большущий  валун  и  увидел  здоровенную
злющую  мурену,  похожую  на  толстую  черно-зеленую  змею.  Она  извивалась
туда-сюда, наконец решилась и проскользнула у меня между ногам в  заводь  на
рифе.
     Я не подозревал, что эти твари могут передвигаться по суше.  Правда,  в
прилив море подходило к самой пещере,  и  песок  под  большими  камнями  был
совсем влажный. Но ведь мурена не хуже какого-нибудь удава доползла до  воды
по сухой гальке.
     Мы боялись этих змееподобных чудовищ больше, чем акул. Выходя на рыбную
ловлю с островитянами, мы видели, как они подтягивают акулу к самому борту и
бьют тяжелой дубинкой по голове. Если  же  на  крючок  попадалась  мурена  с
острыми тонкими зубами и сатанинскими глазами,  рыбаки,  возбужденно  крича,
кололи ее длинными острогами и только потом извлекали на  поверхность.  Мало
того, что зубы мурены ядовиты, - наши друзья уверяли, что крупные экземпляры
могут  перекусить  руку  человека.  Здешние  мурены  достигали   невероятной
толщины; около Уиа я  однажды  глядел  в  змеиные  глазки  высунувшегося  из
подводной норы чудовища толщиной с мое бедро. Многие островитяне утверждали,
будто видели мурен, равных в обхвате  стволу  кокосовой  пальмы.  Даже  если
сделать поправку на преувеличения, факт остается фактом: существуют огромные
экземпляры, которых вполне можно принять  за  морского  змея,  не  будь  они
такими короткими.
     После этой встречи я стал действовать поосторожнее.  Под  любым  камнем
могла оказаться еще мурена, лучше поберечь пальцы рук и ног.
     В тусклом свете звездного неба мы оборудовали  свое  новое  жилье.  Лив
застелила пол травой, сколько нашлось; мы закутались в пледы и уснули.
     День был уже в разгаре, когда яркий отблеск  солнца  на  рифе  разбудил
нас. Я сел, сонно озираясь вокруг.  Камни,  вода...  Рядом,  подперев  рукой
подбородок, лежала Лив и глядела в море. На лице ее ничего не было написано.
О чем она задумалась? Сколько испытаний выпало на ее  долю,  и  ни  разу  не
пожаловалась. Ни разу не упрекнула меня; дескать, ну и  придумал,  кому  это
надо, и так далее. Ни разу не просилась домой. Фату-Хива стал ее домом.  Где
бы мы ни устроили лагерь, она приноравливалась к обстановке.
     Сам я уже не знал, что и думать. Мы побеждены, но не совсем Мы  бежали,
но все еще свободны, как парящие над рифом фрегаты. Мы прибыли  сюда,  чтобы
жить на природе. И более, чем когда-либо, восхищаемся природой. Но  все-таки
эксперимент развивался не совсем так, как мы себе представляли. Мы пробовали
жить в гуще леса, в горах, под пальмами на берегу. Некоторое время  все  шло
хорошо, потом непременно возникали препятствия. Теперь  вот  испытаем  жизнь
пещерных людей... Зажатые между черным обрывом и облизывающим камни океаном.
По скале струится пресная вода, в  соленых  заводях  на  рифе  можно  добыть
достаточно пищи. Но  ведь  не  об  этом  же  мы  мечтали,  когда  укладывали
чемоданы, собираясь в далекий путь, собираясь возвратиться к природе.
     Я выбрался из пещеры на солнце. До чего огромен  океан.  До  чего  узка
полоска суши, которой мы располагаем. Я поглядел вверх  -  хоть  бы  козы  и
олуши поосторожнее ступали по скале, не бомбили нас камнями.
     Нет, тут на всю жизнь нельзя оставаться. Семья есть семья, у Лив  может
появиться  ребенок,  против  природы  не  пойдешь.  И  ведь  она  не  лишена
материнского инстинкта, вон как нянчила Сирену...
     Молча мы продолжали свое устройство на новом месте. Будущее, каким  оно
нам рисовалось на берегу залива Тахаоа, не располагало к красноречию.  Да  и
устройство не ахти какое сложное. Отгородить место для очага да сложить  под
обрывом побольше плавника в запас, чтобы костер не потухал совсем.  Кровать,
стол, лавка - все это здесь не нужно. Их заменили камни и песок. У нас  были
с собой миски из скорлупы кокосового ореха, бамбуковые ложки и кружки. Дверь
для зашиты от комаров и диких свиней не нужна - тут нет ни тех,  ни  других.
От дождя с моря можно завеситься палаткой,
     Я попробовал взобраться на кокосовую пальму. Куда там, слишком высокая.
Подождем, когда появится Тиоти, а пока будем собирать  орехи,  которые  сами
упадут. При моих способностях к лазанью недолго и шею сломать, а таоа  здесь
нет.
     Лив уже ходила по заводям, собирая в подол пареу съедобных моллюсков. Я
присоединился к ней. Мы согласились, что в жизни не видели более  роскошного
природного аквариума, чем этот риф. Но  вообще-то  р