на вечере по случаю окончания школы, я встретил Лив. Все шутили,
веселились. Прощай, школа!  Все  танцевали.  Кроме  меня.  Я  сидел  один  у
открытого окна и глядел на фьорд, где за лодками  переливался  лунный  след.
Неожиданно я обнаружил, что рядом стоит мой товарищ и незнакомая девушка  из
другого  города.  Густые  светлые  волосы,  улыбчивые  голубые   глаза.   "К
сожалению, я не танцую". Может быть,  прогуляемся?  Нет?  Ну,  тогда  просто
поговорим. Мы разговорились. Начали с анекдотов,  перешли  к  философии.  До
чего же умные у нее глаза! Стоит рискнуть...
     - А как ты смотришь на возврат к природе? - спросил я вдруг.
     - Только чтобы по-настоящему, - ответила она твердо, не раздумывая.
     Ее слова меня убедили. Она меня поняла.
     Она достойна того, чтобы  участвовать  в  эксперименте.  Мы  условились
встретиться после летних каникул. На самом деле нам удалось увидеться  вновь
лишь  после  того,  как  Лив  приехала  в  Осло,  чтобы  начать  занятия   в
университете. Я выбрал зоологию и географию, за нее выбрал отец,  выбрал,  к
моему ужасу, политическую экономию.
     В  моем  выборе  зоологии  как  главного  предмета  отразилось  детское
увлечение природой. А география  должна  была  помочь  мне  подготовиться  к
эксперименту, найти место, где будет лучше всего проводить его в жизнь.  Мой
интерес к первобытным  народам  и  другим  культурам  не  ослабевал.  Теперь
внимание сосредоточилось на Полинезии. На неолитическом  народе,  заселившем
далекие острова на востоке Тихого океана. Но какой университет ни возьми, на
этнологию Полинезии отводилось  всего  несколько  часов.  Мне  фантастически
повезло. Лучшее в мире частное собрание книг и  ученых  трудов  о  Полинезии
принадлежало одному состоятельному виноторговцу  в  Осло.  Бьярне  Крэпелиен
провел счастливейшие годы своей жизни в семье полинезийского вождя Терииероо
на Таити. Возвратившись  в  Европу,  он  принялся  собирать  все  издания  о
Полинезии и полинезийцах, где бы и когда они ни печатались. Мои  сокровенные
планы заинтересовали Крэпелиена. Он разрешил мне пользоваться своей  богатой
библиотекой, принимал меня в своем  доме,  как  сына.  И  хотя  я  формально
занимался зоологией, все свободные чаеы я рылся в  книгах  удивительной  его
библиотеки, читал про Полинезию и ее обитателей.
     Занятия по зоологии не оправдали моих надежд. Нам очень мало говорили о
диких животных, об их взаимоотношениях с природой. Мы разрезали внутренности
и разглядывали их в микроскоп. Отсекали ножки саламандрам и пересаживали  на
спину. Проверяли закон Менделя, выращивая в банках тысячи банановых мушек  и
подсчитывая число волосков у них на спине. Выходили  на  лодках  в  залив  и
ловили тралом всевозможных морских животных, но не затем, чтобы  изучать  их
взаимоотношения со средой, а затем, чтобы  определять  и  зубрить  латинские
наименования.  Средой  занимались  в  самом  узком   смысле,   схематически,
микроскопически. Кто же в конечном счете лучше познавал  природу  -  мы  или
зоркие, пытливые полинезийцы? Они делали упор на то,  что  приносило  больше
пользы человеку. Мне же полагалось подходить к  природе  так,  как  подходят
ученые, а не полинезийцы. Добывать знания, не задумываясь над их  пользой  и
целью.
     Лив годом позже меня приехала  в  Осло.  Она  по-прежнему  была  готова
участвовать в моей попытке осуществить возврат  к  природе.  Но  перед  нами
стояли немалые трудности. Минул год, минул другой, а мы все ходили каждый по
своим  университетским  лестницам,  нагруженные  учебниками  по   совершенно
различным темам.
     Только отец мог дать мне денег на поездку в тропики. Только мать  могла
уговорить его сделать это. Только мои профессора могли убедить ее,  что  это
толковая идея. Только продуманная программа исследований могла побудить моих
профессоров одобрить план, подразумевающий  далекое  путешествие  поездом  и
пароходом на противоположный конец  земного  шара.  Я  должен  был  получить
теоретическую  подготовку,  чтобы  потом  написать   дипломную   работу   на
какую-нибудь специальную тему, связанную с облюбованным мной далеким  краем.
Подготовка требовалась не только для того, чтобы попасть в желанные  широты,
но и чтобы по возвращении я мог содержать жену и  детей,  если  против  всех
ожиданий нам все-таки придется вернуться в цивилизованный мир.
     После семи семестров и после консультаций со специалистами в Берлине  я
составил проект, который  получил  поддержку  моих  профессоров  -  зоологов
Кристины Бонневи и Ялмара Броха. Отправлюсь на изолированный остров в  Тихом
океане  и  попытаюсь  выяснить  происхождение  его   животного   мира.   Как
развивалась фауна настоящего  океанического  острова,  не  связанного  ни  с
какими материками, выросшего, так сказать, из  морской  пучины.  Сперва  над
водой поднялись стерильные потоки раскаленной лавы.  Лишь  после  того,  как
лава остыла, на нее могли попасть разные живые твари - кто  вплавь,  кто  по
воздуху, кто с помощью ветров  и  течений,  а  кто  и  на  лодках  вместе  с
человеком. Преобладающие ветры и течения, несомненно,  играли  важную  роль;
здесь очень кстати пришлись мои занятия географией.
     Вот как получилось, что на четвертый год занятий мои профессора убедили
мою мать, а  мать  убедила  моего  отца  ссудить  меня  деньгами  на  долгое
путешествие. Расходы на месте в счет не шли, ведь главная идея как раз в том
и заключалась, чтобы вести такой же  образ  жизни,  какой  вели  первобытные
племена.
     Итак, препятствия на моем пути стали исчезать. Настал черед Лив, а  она
была сильно привязана к своим родителям в Бревике. До сих  пор  ее  терзания
ограничивались стертыми ногами - я уговорил  Лив  ради  нашего  общего  дела
летом ходить в лесу босиком, чтобы подготовить кожу к предстоящим испытаниям
в дебрях. Я добился разрешения родителей уехать, теперь дело было за ней. Но
легко ли махнуть  рукой  на  политэкономию,  на  которую  потрачено  столько
собственного времени и отцовских денег. И без согласия родителей  она  никак
не могла уезжать, так как еще не достигла совершеннолетия.
     Моя мама только обрадовалась, когда я сказал,  что  собираюсь  взять  с
собой Лив. В самом деле, со мной будет девушка, которую  она  хорошо  знает,
которая ей нравится. Это совсем не то, что  отпускать  сына  в  одиночку  на
другой   конец   света,   на   острова,    прославившиеся    легкомысленными
представительницами женского пола.  Не  столь  романтично  настроенный  отец
смотрел на дело иначе, опять-таки из-за полинезийских прелестниц. Но и он  в
конце концов не устоял против красноречия мамы и обаяния Лив.
     Самое  трудное  наступило,  когда  Лив   села   писать   письмо   своим
респектабельным родителям.  В  обертке  из  красивых  фраз  жестокие  слова:
прощай,  политэкономия,  прощай,  цивилизация.  Выхожу  замуж  и  уезжаю  на
Маркизские острова. Мама Лив с ужасом прочитала письмо  вслух.  Отец  тяжело
оторвался от кресла и проследовал к книжной  полке.  Энциклопедия...  "М"  -
Маркизские острова... Господи! Чуть ли не в центре Тихого океана. К тому  же
старая  энциклопедия  сообщала,  что  жители  Маркизских  островов  известны
людоедством и безнравственным поведением.
     Гром и молния. Понадобилось Немало времени, понадобились  новые  письма
плюс посредничество моих родителей, прежде  чем  возмущенный  будущий  тесть
смирился и дал  согласие  на  то,  чтобы  какой-то  неизвестный  студентишка
умыкнул его единственное чадо.
     Лив было только двадцать лет, мне двадцать два, когда мы вдруг  ощутили
себя вольными птицами. Кругом зеленый свет. Ничто не мешает нам  осуществить
свою мечту. Прощай, цивилизация. Здравствуй, природа.
     Об окончательном выборе места назначения рассказано  в  книге  о  наших
приключениях, которая вышла два года  спустя.  Вышла  в  Норвегии  незадолго
перед тем, как Европа была ввергнута во вторую мировую войну. Войну, которую
мы предвидели, которой мы опасались...

     В тысячный раз склонились  мы  над  пятнистой  картой  Южных  морей.  В
тысячный  раз  пристально  вглядывались  в   океанские   просторы,   надеясь
высмотреть точку, которая нас устроит. Одну нетронутую  точку  среди  тысячи
рифов и островков! Точку, которую мир еще не заметил, крохотное  пристанище,
где можно укрыться от железной хватки цивилизации.
     Но заманчивые точки  одну  за  другой,  одну  за  другой  перечеркивали
маленькие крестики. Долой, не годится! Об этом говорили и объемистые  труды,
и краткие очерки.
     Раротонга - крестик: вдоль всего побережья проходит шоссе.
     Моореа - крестик: отели, туристы.
     Мотдне - крестик: нет питьевой воды.
     Хутуту - крестик: нет плодовых деревьев.
     Крестик тут (военно-морская база), крестик  там  (остров  мал  и  густо
населен). И вот уже весь лист испещрен крестиками,  словно  карта  звездного
неба. И такой же бесполезный для нас.
     Чтобы  жить,  как  наши  предки,  добывая  себе  пищу  голыми   руками,
требовались совсем особые условия: цветущий край и полное безлюдье.  Но  все
плодородные земли заняты людьми.  А  там,  где  нет  населения,  без  помощи
цивилизации не обойдешься. Вот почему материки - страна за страной,  область
за  областью  -  сплошь  покрылись  крестиками.  И  теперь  настала  очередь
островного мира Южных морей. Со всех сторон в него  вторгались  крестики,  и
кольцо смыкалось все уже.
     У самого экватора, где  красными  стрелками  мчится  по  карте  пассат,
раскинулись   тринадцать   островов   Маркизского   архипелага.   Тринадцать
крестиков... И когда на карте не  осталось  ни  одной  незачеркнутой  точки,
сюда, к этим удивительным островам, потянулся ластик.
     Нуку-Хива, Хива-Оа, Фату-Хива. Это главные, самые большие. Фату-Хива  -
живописнейший, благодатнейший остров Южных морей! Мы готовы были  без  конца
читать о нем, разглядывать заманчивые картинки.
     Некогда на Маркизских островах было сто тысяч жителей. Теперь  осталось
две тысячи, да и то часть из них - белые пришельцы. Полинезийцы  вымирают  с
ужасающей быстротой.
     А Фату-Хива - благодатнейший остров Южных морей!
     Девяносто восемь тысяч исчезли - значит, место  есть...  Неужели  среди
древних развалин не найдется уединенного уголка, неужели нет  клочка  земли,
куда не проникли болезни, где не  привилась  цивилизация  и  в  заброшенных,
одичавших садах зреет множество плодов?
     Хорошо бы найти необитаемую долину, или  маленькое  горное  плато,  или
живописный уголок на берегу. Соорудить  себе  жилье  из  ветвей  и  листьев.
Добывать пропитание в  лесу.  Питаться  плодами,  яйцами,  рыбой.  Кругом  -
природа. Пальмы и кустарники. Птицы и звери. Солнце и дождь.
     Там мы могли бы осуществить эксперимент - вернуться в дебри. Расстаться
с современностью, с цивилизацией, с культурой. Сделать прыжок на тысячи  лет
назад. Познать образ жизни первобытного человека. Познать истинную жизнь  во
всей ее простоте и полноте.
     Возможно ли это? Теоретически  -  да.  Но  что  нам  теория,  мы  хотим
проверить это на деле! Попробовать, сможем ли мы двое,  мужчина  и  женщина,
жить так, как жили наши далекие предки. Сможем ли мы совершенно отречься  от
своей нынешней искусственной жизни и во всем -  да,  во  всем  -  обходиться
собственными  силами,  совершенно  не  пользуясь  достижениями  цивилизации,
всецело уповая на природу.
     Заманчивый Фату-Хива... Уединенный гористый островок. Богатый  солнцем,
фруктами, пресной водой. Почти безлюдный. А белых и  вовсе  нет.  Мы  обвели
Фату-Хива жирным кружком.
     С моря на город полз зимний туман...
     Вот как получилось, что мы в морозное рождественское утро,  провожаемые
леденящим ветром, отбыли в свадебное путешествие на остров Фату-Хива.

     Над морем вырастал Таити. Мы обоняли аромат тропического края.  Теплое,
благоухающее, пряное веяние дошло до нас еще до того, как над горизонтом  на
западе поднялись окутанные дымкой вершины. Пассажиры из девятнадцати  стран,
которым за полтора месяца изрядно приелся запах судовой  машины  и  соленого
океана, толпились вдоль борта, вдыхая ласковый воздух и пытаясь  рассмотреть
берег у подножия  голубеющих  гор.  Полтора  месяца  на  огромном  пароходе,
отчалившем из Марселя. Тогда это был единственный способ попасть  на  Таити,
если не считать маленького норвежского сухогруза, который изредка заходил на
остров из Сан-Франциско. Таити - далекие  дали,  край  света.  А  Маркизские
острова - еще дальше, неведомая земля для всех бюро путешествий.
     Когда мы в бюро Кука  показали  на  карандашный  кружочек,  обрамлявший
Фату-Хиву, соединенными усилиями удалось выяснить, что ближайшее от  острова
место, куда можно купить  билет,  -  Таити.  А  уж  дальше  остается  только
надеяться на какую-нибудь местную шхуну торговцев копрой.
     И вот из моря поднимается Таити, окропленный  соленой  влагой,  каскады
прибоя так и пенятся на коралловом рифе. Зазубренные  пики  акульими  зубами
впиваются в бегущие через небо пассатные облака. Знаменитые вершины  Диадема
и Онохона (первыми на них поднялись  Бьярне  Крэпелиен  и  вождь  Терииероо)
вздымались на две тысячи метров над зелеными холмами и отороченным  пальмами
пляжем. Гоген, Мелвилл и Голливуд нисколько не  преувеличивали.  Здесь  сама
природа  ударилась  в  гиперболы.  Глаза  не  верили,  что  возможна   такая
восхитительная красота.
     И мы запели мелодичный и  плавный  гимн  Таити,  сочиненный  кем-то  из
местных королей: "Э мауруру а вау" - "Я счастлив". Поэты и живописцы, дельцы
и чиновники, туристы и искатели приключений - всех нас  объединяло  чувство,
что мы приближаемся к утерянному  раю,  вновь  обретенному  среди  океанских
просторов.  Навстречу  нам   плыли   райские   кущи,   свежие,   прохладные,
ярко-зеленые, точно корзина цветов качалась на волнах.
     Мы услышали рев прибоя во всей  его  мощи.  Увидели  красный  церковный
шпиль, пронзивший плотный полог тропической листвы. Дома,  дома...  Папеэте,
столица Французской Океании {1}. Пароход убавил скорость.  Мы  проскользнули
через просвет в коралловом рифе, между стенами  ревущего  прибоя.  Маленькая
спокойная гавань. Огромный пакгауз с железной крышей, полная пристань людей.
И хотя бы один человек в набедренной повязке...  Все  были  одеты,  как  мы.
Многонациональный отряд пассажиров пел и ликовал. Пусть знают, что  мы  люди
дружелюбные, такие же простые и свободные, как они! В невозмутимой толпе  на
пристани кто-то поднял шляпу в знак приветствия, кто-то  помахал  рукой;  на
трапе таможенники и  одетые  в  белые  мундиры  представители  эмиграционных
органов взяли под козырек. Сладкий, чересчур сладкий запах копры из пакгауза
наполнял теплый воздух. Тысячи мешков с копрой ждали отправки, это  за  ними
пришел наш пароход.
     В то  время  на  Таити  насчитывалось  около  двадцати  тысяч  жителей,
большинство  -  полинезийцы,  чистокровные  или  с  какой-нибудь   примесью.
Маленькую столицу Папеэте заполонили китайские торговцы, им принадлежали все
мелкие лавки и несколько  ресторанчиков,  не  считая  множества  тележек  на
улицах, в которых продавались сладости  и  другие  товары.  Остальную  часть
города  составляли  губернаторский  дворец,  почтовая   контора,   горсточка
французских магазинов  и  колониальных  учреждений,  кинотеатр  из  бамбука,
церкви, две простенькие гостиницы и несколько улиц, застроенных  деревянными
домами. Дальше лес и покрытые папоротником крутые склоны предгорий  Диадемы,
господствующей со своими пиками над центром острова. А  влево  и  вправо  от
города тянулась окаймляющая весь остров узкая полоса плоской  низменности  с
цитрусовыми, кокосовыми пальмами, банановыми плантациями, могучими  хлебными
деревьями, манго, папайей. Тут  и  там  между  деревьями  приютились  домики
коренных таитян. Мы не собирались задерживаться  в  маленькой  столице,  нас
манил мир экзотики...
     После нескольких ночей в гостинице, где соседи, встав на кровать, могли
заглянуть к нам через перегородку, мы решили совершить вылазку за  город.  К
тому же выяснилось, что шхуна с далеких  Маркизских  островов  ожидается  не
скоро.
     Открытый автобус - на подножке и на крыше людей, поросят, кур и бананов
больше, чем на деревянных сиденьях, - затрясся по  узкой  грунтовой  дороге,
протянувшейся в обе стороны от города вдоль тихой лагуны, обрамляющей  часть
острова. Дорога обрывалась  в  густом  лесу,  кольцо  вокруг  Таити  еще  не
сомкнулось. На  северном  берегу,  в  пятнадцати  километрах  на  восток  от
Папеэте, раскинулась долина Папеноо. Она довольно круто  спадала  от  одетых
папоротником гор до береговой равнины,  где  вливалась  в  море  одноименная
речушка. Защитный барьер кораллового рифа в этом месте расступался, и прибой
с грохотом обрушивался на рокочущую гальку. Великолепный дикий сад, Гаити  в
полном блеске... Здесь жил повелитель семнадцати таитянских вождей Терииероо
а Терииерооитераи, друг Бьярне Крэпелиена.  Здесь  было  посеяно  зерно,  из
которого выросла столь хорошо  известная  мне  библиотека.  Здесь  Крэпелиен
познакомился с дочерью Терииероо, Туиматой. И сам  же  похоронил  ее,  когда
тысячи таитян-крепышей скосила  испанка,  разразившаяся  на  острове  вскоре
после первой мировой войны. Крэпелиен вместе с другими вывозил полные телеги
покойников. Его собственная книга о Таити заканчивается  у  могилы  Туиматы.
Тут, писал он, похоронено  мое  сердце.  Сам  он  решил  больше  никогда  не
возвращаться в Полинезию, но послал с  нами  подарки  своему  старому  другу
Терииероо.
     Вождь Терииероо встретил нас перед хижиной -  огромный  и  благодушный,
сильный и тучный. Его супруга, по всему видно, хорошая хозяйка, держалась  в
двух шагах позади и улыбалась так же  добродушно.  Оба  босые,  на  обоих  -
пестрая пареу, у мужа от пояса вниз, у жены от плеч. Нас еще не представили,
а мы уже ощутили излучаемое ими расположение.
     Бьярне Крэпелиен! Бьярне! Мы друзья Бьярне? Полный восторг. Нас чуть не
на руках внесли в дом, никто и слышать не хотел, когда мы заговорили о  том,
что автобус ждет, мы думали на нем  вернуться  в  Папеэте...  Нас  буквально
похитили в долине Папеноо, и мы с Лив почувствовали себя как дома. И ведь  у
нас с ней до сих пор не было своего дома. Терииероо обещал, что его друзья в
Папеэте дадут нам  знать,  когда  какой-нибудь  капитан  соберется  идти  на
Маркизы. Возможно, это будет в следующем месяце. Возможно, позднее.  На  эти
отсталые  Маркизские  острова  отправляются  только  тогда,  когда   капитан
посчитает выгодным для себя совершить рейс за  копрой.  Тамошние  жители  не
ахти какие работяги, а что за резон капитану  отправляться  в  долгий  путь,
если нет уверенности, что он  привезет  груз  высушенной  на  солнце  мякоти
кокосовых орехов.
     Терииероо  был  в  наших  глазах  могущественным   островным   королем,
благородным и справедливым человеком. Так смотрели на него  в  общем  и  все
островитяне, хотя подлинная власть была сосредоточена в  руках  французского
губернатора  в  Папеэте.  Терииероо  получил  орден  Почетного  легиона   за
лояльность к Франции. Однако он не страдал честолюбием,  хотя  считал  делом
чести утверждать радость и справедливость в своем непосредственном окружении
и среди друзей своих друзей. И ему доставило большое удовольствие пригласить
друзей и попотчевать их роскошным полинезийским обедом,  который  радовал  и
глаза, и желудок. Все, что подавалось на  стол,  было  собрано  или  поймано
самолично Терииероо и его  сыновьями,  а  превращено  в  украшенные  цветами
лакомые блюда его супругой Фауфау Таахитуэ.
     В Папеноо мы вплотную  познакомились  с  полинезийским  образом  жизни.
Здесь  не  знали  таких  явлений,  как  безработица,   скука,   стресс   или
расточительство.  Земля,  океан  и  река  снабжали  маленькую  общину   всем
необходимым, и никому не приходило в  голову  ради  быстрой  наживы  усилить
использование природных ресур