ью, из-за ускорения мысли и
восприятия видятся медленно летящими.
     Я  видел, как  одна  за  одной летели в  Анастасию пули, выпущенные  из
пистолета  бледного  охранника. Первая  пуля, летящая  в  голову  Анастасии,
задела висок. Последующие не долетали до нее, рассыпаясь на лету в пыль, как
камень, на который смотрела Анастасия раньше.
     Все мы стояли словно в каком-то оцепенении. Мы  стояли  и смотрели, как
из-под платка по щеке Анастасии медленно стекала струйка крови.
     Охранники, державшие Анастасию за руки,  при  выстрелах отшатнулись  от
нее, но рук не выпустили. Вцепившись мертвой хваткой, они тянули ее за  руки
в разные стороны.  И вдруг по земле вокруг нас стало разливаться голубоватое
свечение.  Оно  исходило   откуда-то  сверху,  усиливалось.  Оно  благодатно
завораживало нас, не давая возможности двигаться  и говорить. В  наступившей
необыкновенно полной тишине прозвучали слова Анастасии:
     -- Отпустите, пожалуйста, мои руки. Я  могу не  успеть. Пожалуйста,
отпустите.
     Но,  словно оцепеневшие, охранники продолжали  держать ее своей мертвой
хваткой. Теперь я понимаю, для  чего она поднимала вверх в характерном жесте
руку, когда общалась с тобой. Она тем самым показывала кому-то вверху, что с
ней все в порядке и помощь не требуется.  Но  в  этот раз  Анастасии не дали
поднять руку вверх...
     Голубоватое  свечение  продолжало  усиливаться,   потом  что-то  словно
сверкнуло,  и  мы  увидели его. Мы  увидели  висящий над нами,  пульсирующий
голубым  светом  огненный  шар. Он был  похож  на большую шаровую  молнию. И
внутри  него сверкали, переплетались меж  собой  множество  молний-разрядов.
Иногда они, вырываясь за пределы  голубой  оболочки, прикасались к верхушкам
стоящих вдали  от нас  деревьев, к цветкам у наших ног, но никакого вреда им
не  причиняли.  Один  из тоненьких  лучей-молний на мгновение  прикоснулся к
завалу, образовавшемуся в ручье из камней и поваленного дерева. Завал тут же
превратился в облачко и испарился.
     Вероятно,  лучи,  вырывающиеся  за пределы голубой  оболочки  огненного
шара, обладали  огромной  силой  неизвестной  нам  энергии.  Она управлялась
каким-то разумом.
     Создавалось впечатление  присутствия рядом  с нами  разумного существа,
обладающего немыслимой силой. Но самым невероятным и противоестественным для
данной ситуации были наши ощущения от его присутствия. В  нас не вселился ни
страх, ни даже настороженность, наоборот...
     Ты только представь себе, в такой ситуации мы стали ощущать спокойствие
и Благодать, будто рядом что-то очень близкое и родное появилось.
     Голубой  пульсирующий шар  парил  над нами  и  словно изучал,  оценивал
ситуацию. Вдруг, описав в  воздухе  круг,  он  опустился к ногам  Анастасии.
Усилилось  голубое свечение, оно, как благодатная  истома,  расслабляло  нас
так, что не хотелось двигаться, что-либо слышать и говорить.
     Голубая  оболочка шара пропустила сразу несколько огненных  молний, они
метнулись к Анастасии, стали прикасаться, словно поглаживать пальцы ее босых
ног.
     Анастасия освободила свои руки от расслабившихся охранников и протянула
их к шару. Он  тут же переместился на уровень ее лица, и огненные молнии, на
наших глазах  в пыль разнесшие  камни в завале ручья, стали касаться ее рук,
не причиняя им вреда.
     Анастасия заговорила  с шаром. Слов ее нам слышно  не было, но, судя по
ее жестам, по выражению лица, она пыталась ему что-то пояснить или доказать,
убедить его в чем-то своем -- и  не могла убедить. Шар никак не  отвечал
ей, и все  равно было понятно, что он не соглашается  с  ней.  Это было ясно
потому, что Анастасия все с большим волнением продолжала убеждать. Наверное,
от волнения ее щеки разрумянились, не переставая говорить, она сняла платок.
Золотисто-пшеничные пряди  волос покрыли  плечи  Анастасии, закрыли  струйку
запекшейся крови на ее лице. Мы увидели, как прекрасны и совершенны черты ее
лица. Шар  огненной  кометой  несколько раз облетел  вокруг Анастасии, снова
замер у ее лица, тысячи тоненьких молний метнулись к золотистым волосам, они
аккуратно прикасались к каждому волоску в отдельности и, приподнимая, словно
гладили их.  Один из лучиков приподнял сразу целую прядь волос и открыл рану
от пули  на  виске Анастасии,  другой  лучик  медленно  заскользил по  следу
запекшейся  крови. Не  словами, а действиями своих огненных лучей шар  будто
напоминал ей о  происшедшем и  не соглашался  с ее доводами. Он убрал внутрь
все свои лучи, Анастасия опустила  голову и замолчала. Шар,  еще раз облетев
вокруг Анастасии, взметнулся ввысь. Голубоватое свечение стало слабее, к нам
возвращалось  прежнее состояние,  но  и когда все  стало абсолютно  прежним,
голубой свет  продолжал  уменьшаться,  уступая  место поднимающейся от земли
коричневатой дымке. Эта дымка заполняла все пространство вокруг нас, и  лишь
Анастасия  оставалась в  маленьком голубом круге. И когда коричневатая дымка
окутала нас полностью, мы познали, что такое ад.



ЧТО ТАКОЕ АД
     Картинки библейских изданий с изображением зверских пыток  грешников на
сковородках,  даже самые жуткие  сюжеты с чудовищами видеофильмов  покажутся
наивными, детскими сказочками по сравнению с тем, что нам довелось испытать.
     За все  время своего  существования  человечество не смогло представить
или сфантазировать подобное.
     Во всех  библейских  сюжетах,  фильмах  ужасов фантазия человеческая не
идет дальше,  чем показать истязание плоти всевозможными  способами, но  это
ничто по сравнению с настоящим адом.
     --  Ну а  что же может быть страшнее изощренных  пыток плоти? Каким
увидели ад вы?
     --  Когда  голубое  свечение  так  ослабло,  что  дало  возможность
подняться из земли коричневатой дымке, и она окутала нас с ног до головы, мы
оказались разделенными на две части.
     -- На какие части?
     --  Представь  себе...  Я  вдруг  стал состоять из  двух  составных
частей. Первая часть  -- мое  тело,  обтянутое прозрачной  кожей,  через
которую можно видеть все внутренние органы, сердце, желудок, кишечник, кровь
по  жилам  бегущую  и  разные другие органы.  Вторая часть --  невидимая
--  состояла из чувств, эмоций, разума, желаний, болевых ощущений, ну, в
общем, из всего, что есть в человеке невидимого.
     --  А какая  разница, вместе эти  части или отдельно,  если это все
равно  ты?  Что  такого   страшного  с  вами  произошло,  если  не   считать
прозрачность кожи?
     --  Разница оказалась невероятно значимой. Все дело в том, что наши
тела  стали  действовать  самостоятельно,  независимо   от   разума,   воли,
стремлений, желаний. Мы  могли наблюдать за действиями наших тел со стороны,
при  этом  чувства  и  болевые  ощущения  оставались в  нас,  невидимых,  но
возможности влиять на действия наших же собственных тел мы были лишены.
     -- Как сильно пьяные?
     -- Пьяные  не видят  себя со  стороны,  по крайней мере,  в  момент
опьянения, а  мы  все видели и ощущали. Ясность  сознания была необыкновенно
четкой. Я видел, как прекрасны трава, цветы, река. Я  слышал, как поют птицы
и  журчит ручеек, ощущал  чистоту воздуха вокруг и тепло солнечных лучей. Но
тела... Прозрачные тела всех стоящих в нашей группе вдруг гурьбой побежали к
заводи у ручья.
     Заводь  была  похожа  на  маленькое  озерцо,  вода  в нем была чиста  и
прозрачна, на дне -- песочек, красивые камешки,  мелкие рыбешки плавали.
Наши тела подбежали  к прекрасному маленькому  озерцу  и  стали плескаться в
нем. Они испражнялись в него, по-большому и по-маленькому испражнялись.
     Вода стала мутной  и грязной, а они  пили ее. Я видел, как по кишечнику
моего  тела  втекает в желудок грязная, вонючая жидкость. Ощущения тошноты и
отвращения охватили  меня.  И тут рядом  с водоемом, под  деревом, появились
обнаженные тела двух женщин. Их кожа была такой же прозрачной, как и у наших
тел.
     Женские  тела легли на травку  под  деревом,  нежась и  потягиваясь под
лучами солнца. Тело начальника охраны и мое подбежали к женским телам.
     Мое ласкало  женское,  получало  от  него взаимные  ласки  и вступило в
половую связь с  женским. Тело  начальника охраны  взаимности не  получило и
стало  насиловать  женщину.  К нам  подбежало  тело  одного  из  охранников,
стукнуло мое камнем по спине, потом по голове, он бил мое тело, но не оно, а
я, невидимый, испытывал невыносимую боль. Охранник за ноги стащил мое тело с
женского и стал сам насиловать. Наши тела быстро  старели и дряхлели.  Время
словно ускоряло события.  Только  что  изнасилованная женщина  забеременела,
сквозь  прозрачную   кожу  было  видно,  как   в  ее  чреве   зарождается  и
увеличивается  в размере плод. Тело ученого,  Бориса Моисеевича,  подошло  к
беременной  женщине,  некоторое время  оно внимательно рассматривало  сквозь
прозрачную кожу  растущий плод  и вдруг, засунув руку  женщине во влагалище,
стало выдирать из нее зародыш. Тем временем тело Станислава быстро таскало в
одну  кучу камни,  с  остервенением  ломало небольшие деревца  и строило  из
всего,  что попадалось ему  под руку, какое-то похожее на домик  сооружение.
Мое  тело  взялось  помогать ему. Когда  домик был почти построен, мое  тело
стало выгонять  из домика тело  Станислава,  он сопротивлялся, и  наши  тела
начали драться.
     Я, невидимый,  испытывал сильную боль, когда он бил мое  тело по ногам,
по голове.  Мы  привлекли своей дракой  внимание других тел,  и  они сначала
вышвырнули  нас обоих  из домика, потом сами  стали  драться между собой  за
него. Мое тело сильно подряхлело и на моих глазах стало разлагаться, оно уже
не могло двигаться  и лежало под кустом,  источая  тошнотворную вонь. На нем
появились черви, я ощущал, как  они ползают по мне,  проникают во внутренние
органы, едят их. Я  ясно чувствовал, как они грызут мои внутренности, и ждал
окончательного разложения своего тела как избавления от невыносимых мучений.
     И вдруг из второй изнасилованной женщины вывалился плод,  он стал расти
на  моих глазах, малыш  встал  на  ножки,  сделал свой  первый робкий шажок,
второй  и,  покачнувшись,  шлепнулся на  попку...  Болевые  ощущения от  его
падения  я  ощутил на себе и с ужасом понял, что  это  мое новое тело и  ему
придется жить... Жить  среди омерзительных безмозглых  тел, поганящих себя и
все окружающее.
     Я понял, что я, невидимый, никогда не умру и буду  вечно созерцать и со
всей ясностью  осознавать мерзость происходящего, испытывать боль физическую
и более страшную...
     С другими  телами происходило то же  самое. Они дряхлели, разлагались и
рождались вновь, и при каждом новом рождении наши тела лишь менялись ролями.
     Вокруг   почти  не  осталось  растительности.  На  ее  месте  возникали
уродливые строения, ранее чистая заводь превратилась в смрадную лужу...
     Александр замолчал. Рассказанное им и у меня вызывало отвращение, но не
жалость, и я сказал:
     -- Конечно, в отвратительной ситуации вы побывали,  но вам,  гадам,
так и надо. Зачем к Анастасии было привязываться? Живет отшельницей в тайге,
никого же не трогает, жилплощади не требует, пенсий,  пособий  всяких ей  не
надо, так зачем лезть к ней?
     Александр внешне не обиделся на мое высказывание в его адрес. Вздохнув,
он ответил мне:
     --  Вот  ты  сказал  "побывали  в  ситуации"... Дело  в том...  Это
невероятно, но дело в том, что я не вышел из  нее  полностью... Думаю, и те,
кто находился в нашей группе, тоже не полностью вышли из нее.
     -- Что значит -- не  полностью? Ты же сейчас спокойно сидишь, в
костре палкой помешиваешь.
     -- Да, конечно,  сижу, помешиваю, но ясность осознания... осознания
чего-то  страшного осталась.  Она  во  мне. Она страшит  меня.  Это страшное
-- не  в прошлом, оно  происходит с нами  сегодня, сейчас, происходит со
всеми нами.
     -- С тобой, может, что-то и происходит, а  со  мной и с другими все
нормально.
     --  А  тебе  не  кажется, Владимир,  что  ситуация,  в  которой  мы
побывали, точная копия того, что творит человечество сегодня? Нам показанное
в ускоренном темпе и в миниатюре лишь отобразило наши сегодняшние деяния.
     -- Мне  так  не кажется потому, что кожа у нас  непрозрачная и тела
наши нам подчиняются.
     -- Может быть, кто-то просто  щадит нас, не дает осознать,  увидеть
все  полностью, что  мы  уже  натворили  и  творить  продолжаем.  Ведь  если
осознаем... Увидим  свою жизнь  со  стороны...  Увидим  неприкрытой  разными
лживыми догмами, оправдывающими  вчера и сегодня  творимое нами, не выдержим
ведь, с ума сойдем.
     Внешне мы пытаемся выглядеть  благопристойно,  а творимое зло  пытаемся
оправдать  собственной  якобы  непреодолимой  слабостью.   Не  устоял  перед
соблазном, закурил,  запил, убил, затеял войну в  защиту  каких-то  идеалов,
взорвал бомбу.
     Мы слабы.  Так мы  сейчас себя считаем. Есть  высшие силы, это они  все
могут, все  решают. А мы?..  Именно  мы,  спрятавшись  за подобными догмами,
можем творить все что угодно, любую мерзость.
     И  творим мерзость. Именно мы творим, каждый из  нас, только по-разному
оправдываем  сами себя перед собой. Но мне  теперь абсолютно ясно,  пока мое
сознание не потеряло способность руководить  моей плотью,  только  я, только
лично я должен отвечать за все ее действия. И права Анастасия, говоря: "Пока
человек и во плоти..."
     -- Да  не  ссылайся ты  на  Анастасию. Тоже мне понятливый нашелся.
Права!  А  сами чуть не угробили ее. Жалко, что она чего-нибудь большего вам
не показала, чтоб у вас у всех вообще крыша посъезжала.
     У  меня  все  большая злость на  эту  компанию разгоралась, но, так как
только Александр был передо мной, на нем и вымещалась злость.
     --  Ты  на себя  посмотри,  --  ответил  Александр,  --  не
благодаря ли тебе нам удалось выйти на Анастасию? Да и только ли нам? Ты что
же, думаешь, что подобные нашей попытки не повторятся?
     Зачем  тебе  понадобилось  без  всякого  изменения  указывать  название
теплохода,  на котором по реке  ходил, да  еще  фамилию  капитана?  Тоже мне
документалист нашелся. Да ты и название  реки изменить мог бы, но  не сделал
этого, не сообразил вовремя. А от  других требуешь сообразительности. Я свое
получил, теперь всю жизнь увиденный кошмар осмысливать придется...
     -- А как же он закончился, ваш кошмар? Как вы из него выскочили?
     --  Сами мы  от него  никогда избавиться не смогли бы. Для  нас  он
предназначался  навечно.  По  крайней  мере,  именно  таким было ощущение  у
каждого.
     Анастасия появилась среди наших разлагающихся и еще действующих тел, ее
кожа  не была прозрачной,  по-прежнему одетая  в свою старенькую  кофточку и
длинную юбку, она  стала что-то  говорить нашим телам, но они ее не слушали.
Словно запрограммированные,  умирая и рождаясь вновь, они повторяли, меняясь
лишь  ролями,  свои действия.  Тогда Анастасия начала  быстро  убирать мусор
около одной из сложенных нашими телами построек. Руками она быстро сгребла в
кучку  разбросанные  камни  и  хворост,  палочкой  слегка  взрыхлила  землю,
потрогала, взъерошила руками затоптанную  травку, и начали  вставать зеленые
травинки,  не  все,  а  те,  которые  еще могли  встать.  Анастасия  бережно
выправила  надломанный ствол маленького, около метра по высоте, деревца, она
размяла в  руках  влажную землю, обмазала ею надломанное  место и,  сжав его
ладонями своих рук, некоторое время держала, потом осторожно разжала ладони,
и ствол деревца остался ровным.
     Анастасия сноровисто продолжала заниматься своим делом.  На вытоптанной
нашими телами, ставшей почти без растительности земле увеличивался маленький
оазис, созданный ею. К нему подбежало тело  Бориса Моисеевича, запрыгнуло на
травку,  повалялось  на  ней, вскочило  и убежало, а  через  некоторое время
вернулось с телом одного из охранников. Они вдвоем вырвали маленькое деревце
и начали таскать на зеленую травку камни и палки, сооружать из них очередное
уродливое строение.
     Анастасия всплеснула  руками, она  попыталась им  что-то  говорить, но,
увидев, что  никто  на ее слова никакого  внимания по-прежнему  не обращает,
замолчала. Она  некоторое время стояла в  растерянности, опустив руки, потом
опустилась на колени,  закрыла лицо  руками,  волосы на  ее плечах  дрожали.
Анастасия плакала. Плакала, как ребенок.
     И почти сразу  вновь возникло  едва  заметное голубоватое свечение, оно
вогнало в землю коричневатое испарение нашего ада, соединилась  наша плоть с
невидимым нашим "Я". Только  двигаться мы по-прежнему не могли, но уже не от
ужаса, а от благодатной истомы голубого свечения. Над нами  в небе, описывая
круги, снова светил огненный шар.
     Анастасия  протянула  к  нему  руки,  и шар, мгновенно  переместившись,
оказался  в метре  от ее лица. Она заговорила с ним,  и в этот раз услышал я
слова. Анастасия говорила шару:
     --  Спасибо тебе. Ты добрый. Спасибо  тебе за милосердие  и любовь.
Люди поймут,  обязательно  все  поймут, сердцем почувствуют.  Ты никогда  не
убирай с земли свет голубой, свой свет любви.
     Анастасия  улыбалась,  а  по  щеке  ее  текла  слезинка. Из-за  голубой
оболочки  шара огненные  молнии-лучи  метнулись к  лицу  Анастасии, ловко  и
осторожно они сняли блестевшую на солнышке ее слезинку  и бережно, как будто
драгоценность,  вдруг  задрожавшие лучи  несли на  кончиках своих  слезинку,
несли как  драгоценность. Они внесли  слезинку внутрь  шара. Шар  вздрогнул,
описал вокруг  Анастасии круг, у ног ее на Землю опустился, взметнулся ввысь
и  растворился в небесной синеве, оставив на Земле все, как и раньше было. И
мы, как  прежде, стояли  на своих  местах. Светило солнце, река, как прежде,
текла, лес  вдали виднелся,  стояла,  как и прежде, Анастасия перед нами. Мы
молча созерцали все вокруг, я радовался, видя все,  да, думаю,  радовались и
другие. Только  молчали,  может быть, от  пережитого или от вдруг  увиденной
красоты вокруг...
     Александр  замолчал, словно  в  себя  весь  ушел,  я  попытался  с  ним
заговорить:
     -- Послушай, Александр, может  быть, из того, что ты мне рассказал,
на  самом деле  с вами  не происходило ничего  подобного.  Может,  Анастасия
просто гипнозом  каким-то сильным  обладает? Я  читал, что многие отшельники
гипнозом  обладают.  Вот  и  она,  может,  вас  загипнотизировала и показала
видение?
     -- Гипноз, говоришь... Ты седину в моих волосах видел?
     -- Видел.
     -- Так седина эта после того раза и появилась.
     -- Ну, испугался под гипнозом, так и седина появилась.
     --  Если предположить,  что это был гипноз, тогда нужно объяснить и
другое загадочное.
     -- Что именно?
     -- Завал в ручье из камней и деревьев. Завал в ручье исчез, его  не
стало, ручей  бежал свободно.  Но завал в  ручье был до нашего виденья,  все
видели завал в ручье, он был.
     -- Да. Вот так дела...
     -- К  тому же  какое это  имеет  значение, что с нами  было, важней
другое. Я  не могу быть  прежним, не  знаю,  как мне дальше жить, чему и где
теперь учиться. Когда домой  вернулся, сжег множество  книг разных мудрецов,
из разных стран учителей. Большая библиотека у меня была.
     -- Вот это зря ты сделал. Лучше б их продал, раз самому не надо.
     -- Не мог я их продать. И даже мне в голову такое не пришло. Теперь
с мудрецами, учителями у меня свои счеты.
     --  А как ты думаешь,  Александр,  с Анастасией не опасно общаться?
Может, она действительно как аномалия какая-то.  Вот  и  в письмах некоторые
люди  пишут, что она -- представитель другой цивилизации, а если так оно
и  есть, тогда опасно  с ней  общаться,  потому что неизвестно,  что у  этой
другой цивилизации на уме.
     -- Я убежден совсем в обратном. Она так чувствует, любит землю, все
растущее  и живущее  на  ней, что, скорей, мы на  фоне  Анастасии и выглядим
приблудными пришельцами.
     --  Так  кто  же  она  тогда? Ученые  могут в  конце концов  внятно
сказать? Почему она обладает таким большим объемом и