ет вода, что унесла
она из прошлого, и следа не оставив? Что помнит до сих пор вода обская? Быть
может, помнит, как Ермак, Сибири  покоритель, прижатый к берегу Оби врагами,
один с  мечом в руках атаку отражал, а  в воду из смертельной раны кровь его
сочилась, потом вода куда-то обессилевшее тело унесла...  Что покорил Ермак?
Быть  может, действия его на современные похожи, рэкетирские дела? Сравнить,
наверное, сегодня может лишь река.
     Быть может, значимее  для реки набеги  войска  Чингисхана?  Орда его  в
древности великою считалась. В Новосибирской  области районный  центр  есть,
называется Ордынское,  а в нем село,  и называется  оно  Чингиз. Быть может,
помнит та вода, как отступали орды Чингисхана с награбленным добром, как они
связали молодую  сибирячку, и визирь могущественный умолял  ее  и страстными
речами, и влюбленными глазами без сопротивленья, по желанью своему,  поехать
с ним. Молчала  сибирячка, опустив глаза. Все воины, визирю подчиненные, уже
сбежали, а он все говорил ей что-то, все любви просил. Потом на круп коня ее
и  кошель с золотом забросил, в седло  вскочил и к  берегу  Оби, спасаясь от
погони, устремился на верном  скакуне своем визирь. Погоня настигала. Визирь
им золото бросал, когда пустым кошель остался, визирь  с себя срывал награды
дорогие за покоренье разных стран  и  на  траву, под ноги  гнавшимся за  ним
бросал, но сибирячку от  себя не отпускал. Весь в мыле конь его к  челнам на
берегу Оби  принес. Визирь  девицу связанную крепко снял бережно с коня  и в
лодку  посадил. Потом  запрыгнул  сам. Но, пока  от берега шестом  толкал он
лодку, стрела погони подоспевшей его пронзила.
     Теченье  лодку уносило. Визирь,  стрелой пронзенный, на корме лежал, он
даже не смотрел на то, как с воинами три челна гребных все ближе подплывали.
Он на девицу ласково смотрел, сидящую спокойно, молчаливо, и сам молчал, сил
не было что-либо говорить. И сибирячка  на него смотрела, потом взглянула на
догонявших, чуть улыбнулась  им  или еще чему-то,  разорвала  веревки  с рук
своих и в  воду бросила веревки. Взялась  за весла сибирячка молодая... И не
сумели  лодку  с сибирячкой, в которой раненый визирь лежал, догнать военные
челны.
     В какое место, времена  какие их  унесло  течение воды? И что сейчас, в
мгновенье это, в памяти своей о нас уносит помутневшая вода речная?
     Быть может, главным ты, река, считаешь города большие? Сейчас стоит  на
берегах Оби, ближе к истокам, Новосибирск -- огромный город. Его размеры
и  величие  ощущаешь  ты,  река? Конечно, здесь ясно мне,  чего  сказать  ты
можешь,  -- мол,  стоков грязных много от него и воду из реки, что ранее
живительной была,  теперь уж пить нельзя.  А что  нам  делать, куда грязь от
заводов своих сливать? Ведь мы же развиваемся, не то что наши предки. Ученых
много сейчас  у нас, много  городков научных с  учеными вокруг  Новосибирска
есть. И если всякое  от них  в  тебя сливать не будем, то задохнемся сами, и
так вон в городе от смрада трудно стало нам дышать, а  в некоторых районах и
вообще воняет непонятно чем. Ты это все, река, понять попробуй. Знаешь ведь,
какая техника сейчас у нас, и по твоей  воде теперь уж не челны бесшумные, а
дизель-теплоходы ходят. И мой ходил по твоим водам теплоход.
     Вот  интересно,  помнит  ли река  меня? Как я  на  теплоходе шел, самом
большом  из пассажирских  теплоходов  в  нашем  пароходстве.  Не  новым был,
конечно, теплоход, все дизеля, винты его на ходу полном так грохотали, что в
баре слушать музыку мешали.
     Что самым значимым считает и в памяти своей хранит река? Раньше смотрел
на ее берега с высокой палубы своего теплохода, из окон  кормового бара, под
звуки песен и романсов Малинина:
     Хотел в город я въехать на белом коне,
     Да хозяйка корчмы улыбнулась мне,
     На мосту, видно, мельник взгляд бросил косой,
     И остался я на ночь с хозяйкою той.
     Казались  тогда мелкими  и  малозначимыми  возящиеся на  берегах  люди.
Теперь и сам среди них оказался.
     Еще я думал о том, как суметь убедить Анастасию не препятствовать мне в
контактах с сыном. Странная вообще складывалась ситуация. Всю жизнь я мечтал
о сыне. Представлял, как  буду с ним, маленьким,  играть. Потом воспитывать.
Когда  сын  вырастет,  станет мне хорошим помощником. Вместе бизнесом  будем
заниматься. Сын  у меня теперь есть. И  хоть не рядом он со мной,  все равно
приятно осознавать, что есть на земле самое близкое, родное и такое желанное
тобой существо. Перед отъездом с огромным удовольствием я покупал для своего
малыша  всякие необходимые детские вещи. Покупать-то  покупал, а вот удастся
ли вручить -- еще вопрос. Если бы родился мой сын от нормальной женщины,
деревенской или  городской, не  важно,  все  было бы  просто и  ясно.  Любой
женщине  было  бы  приятно,  что  отец  о  ребенке  беспокоится,   старается
обеспечить  его  всем необходимым,  принять  участие  в воспитании.  Если не
делать этого добровольно, многие  женщины  на алименты подают. Но  Анастасия
-- таежная отшельница,  и у нее  свои  взгляды на жизнь, свое  понимание
ценностей. Она еще до рождения сына заявила мне: "Hикакие материальные блага
в  твоем  понимании ему не  нужны.  Он  будет иметь  все  изначально. В тебе
возникает желание принести  младенцу какую-нибудь  бессмысленную побрякушку,
но  она ему  не нужна  совершенно. Она нужна  тебе  для  самоудовлетворения:
"Какой я хороший, заботливый".
     Hадо же такое сказать: "Hикакие материальные блага ему не нужны". А что
же тогда  может дать  родитель  новорожденному? Особенно  отец?  Воспитывать
грудного ребенка  по-отцовски еще рано. Как тогда выразить  свое отношение к
нему? Свою заботу  как тогда выразить? Мать грудью кормит, ей легче, она уже
при деле,  а отцу что делать? В цивилизованных условиях быта  можно помогать
по  хозяйству,  по дому,  заниматься  материальным  обеспечением  семьи.  Но
Анастасии всего этого не нужно. Ничего нет у нее, кроме  полянки таежной. Ее
хозяйство  как  бы  само себя  обеспечивает  и  ее полностью обслуживает,  а
значит, и  малыша тоже станет обслуживать,  как увидит, что  он  от нее. Вот
интересно,  за  какие  деньги  приобрести  себе  такое можно?  Купить  земли
гектаров пять или  в аренду долгосрочную приобрести сейчас не так уж сложно,
но как  и за  какие деньги купить любовь  и преданность  волчицы, медведицы,
букашек  и орла?  Пусть самой Анастасии ничего не нужно  из достижений нашей
цивилизации,  а  ребенок  почему должен  страдать  от  такого  мировоззрения
матери? Даже  игрушек  нормальных лишен  ребенок. Она и  тут  по-своему  все
видит. "Hе нужны ребенку бессмысленные побрякушки, вредят они ему, от Истины
уводят..." -- говорит она.
     Похоже,  в  ее  высказываниях  есть  приличный  перегиб  или   суеверие
сплошное.  Не  зря же  человечество для детей  столько много разных  игрушек
наизобретало?  Но, чтоб не спорить  с Анастасией, я  погремушек  покупать не
стал, а купил детский конструктор с надписью  на коробке: "Игра для развития
интеллекта   у  детей".   И  одноразовых  подгузников,   которыми  весь  мир
пользуется,  накупил.  И  питания  детского  тоже  накупил.  Оно меня просто
восхитило  удобством приготовления.  Открываешь  коробку, в  ней  герметично
запечатанный пакет  из водонепроницаемой фольги. Ножницами надрезаешь пакет,
засыпаешь содержащийся в нем  порошок в  теплую  воду,  размешиваешь, и  все
готово. Порошок разный бывает: из гречки, из риса, из злаковых культур.
     Еще  на  коробке  написано,  что  в  нем  содержатся разные  витаминные
добавки. Помню, раньше, когда еще моя дочь Полинка совсем маленькой была, за
питанием  каждый день в  домовую  кухню  ходить приходилось,  а  тут накупил
коробок и  корми своего  ребенка  без  проблем. Даже  варить  необязательно.
Разбавил в воде,  и  все. Я знал, что Анастасия  воду  себе  не  кипятит,  и
поэтому, прежде чем покупать много, купил одну коробку. Попробовал разбавить
содержащийся  в  коробке  порошок  водой  комнатной  температуры  --  он
растворился. Я  попробовал на вкус --  нормальный  вкус, только пресный,
потому что без соли, но для детей, наверное, и нужно  без соли. Я решил, что
никаких  своих аргументов против этого  порошка  Анастасия найти  не сможет.
Абсурдно  отказываться  от такого  удобства.  Да и мир наш  технократический
зауважать ей придется. Не только оружие он производит, но и о  детях думает.
Но больше всего  из сказанного Анастасией  меня беспокоило,  и прежде  всего
своей непонятностью, следующее: Анастасия  говорила, что  для того, чтобы  я
мог общаться с сыном, мне  необходимо достичь определенной чистоты помыслов,
внутренне очиститься. Не понятно только, что конкретно я  должен  чистить  у
себя внутри.
     Понятнее стало, если  бы она сказала,  что  надо побриться,  не курить,
когда к ребенку подходишь, одежду почистить. Но она -- про осознанность,
про  внутреннее очищение. А  где же эта щетка  продается,  с помощью которой
внутри что-то там  очистить можно? Да  и  что  уж такого слишком грязного во
мне? Пусть не лучше я других, но и не хуже.  Да если каждая женщина подобные
требования начнет к мужчинам  предъявлять, это же сплошное  чистилище  нужно
будет  устраивать  для  человечества. Hезаконно это. Вот  я и  вез Анастасии
выписку из  Гражданского кодекса, где  сказано, что один  родитель  не имеет
права безосновательно лишать другого  видеться  со своим ребенком, даже если
разведены  родители. Конечно, законы наши для Анастасии мало  что значат, но
все  же это  тоже аргумент  немаловажный.  Законам  ведь  большинство  людей
следует. С Анастасией тоже можно было бы  поговорить более  жестко. Права на
ребенка  у  нас  с  ней должны  быть  равными. Раньше  у меня  и  была мысль
поговорить  с  ней пожестче. Но  теперь  засомневался в своем первоначальном
решении и вот  почему. В моем  рюкзаке, помимо  всего  прочего,  были письма
читателей. Не все я их взял с собой, потому что писем очень много  приходит.
Они и в рюкзак все не вместились бы. Во многих письмах читатели с пониманием
относятся к Анастасии.  Называют ее мессией, таежной феей, Богиней, стихи  и
песни посвящают. А некоторые с ней  как с другом самым близким говорят. Этот
поток писем заставлял и меня тратить усилия на осмысливание действий своих и
высказываний.
     Сидеть  на берегу  у  катера Егорыча  мне пришлось часа  три.  Близился
вечер, когда  я увидел двух приближающихся ко  мне мужчин  и внука Егорыча с
ними.  Первый, пожилой, выглядел лет на  шестьдесят,  в  брезентовом плаще и
резиновых  сапогах, с раскрасневшимся  лицом, явно  подвыпивший, потому  что
шел,   слегка   покачиваясь.   Второй,   моложе,  лет   тридцати,   крепкого
телосложения.  Когда  они подошли поближе,  я  увидел: в темно-русые  волосы
молодого сибиряка вплетались  седые  пряди.  Мужчина,  который постарше был,
приблизившись ко мне, сразу сказал:
     -- Здорово, путник! К Анастасии собрался? Довезем. Пятьсот тысяч за
провоз готовь и две бутылки в придачу.
     Мне уже было понятно -- я не единственный, кто пытается добраться к
Анастасии, потому и плата так  высока. Для них я очередной  паломник в места
проживания Анастасии. Но все же спросил:
     -- Почему вы решили, будто  бы к какой-то Анастасии мне  надо, а не
просто в деревню?
     --  В  деревню так в деревню, все равно пятьсот приготовь. Если нет
пятьсот, так и в деревню не повезем.
     Егорыч говорил со мной не очень-то дружелюбно.
     "Такую большую сумму берут за перевозку, а разговаривают  недружелюбно,
-- подумал я, -- с чего бы это?"
     Выбора  тем не менее  не было, и  мне пришлось  согласиться.  Но Егорыч
вместо того, чтобы  обрадоваться деньгам и, главное, двум бутылкам водки, за
которыми он послал своего младшего напарника, еще более неприязненно отнесся
ко мне. Сел рядом на камень и бормочет сам себе:
     -- В деревню... Какую деревню?  Шесть домов  едва живых  -- вся
деревня. Да никому не нужна эта деревня.
     -- И часто вам приходится возить гостей к Анастасии? Хороший бизнес
получается на перевозке? -- спросил  я Егорыча, чтобы затеять разговор и
смягчить его неприязнь. Но Егорыч ответил с раздражением:
     -- А кто их  звал в гости? Прутся придурками непрошеными. Ничего их
не останавливает.  Она их  приглашала? Приглашала? Не приглашала она! Одному
рассказала про  жизнь. Книжку  он написал.  Ладно.  Пиши. А  зачем  выдавать
место? Мы ж не выдавали. А он один раз встретился -- и про жизнь написал
ее, и место выдал. Даже бабы поняли: не будет ей покоя, если выдавать.
     -- Вы книжку, значит, читали об Анастасии?
     -- Книжек я не читаю. Сашка, напарник мой, книжками зачитывается. А
тебя мы не сразу в  деревню доставим. Далеко. Движок у катера слабоват стал.
Дойдем до избушки рыбачьей -- там  переночуем.  Утром Сашка дальше  тебя
доставит, пока я рыбачить буду.
     --  Пусть так, -- согласился я и подумал: "Хорошо, что не знает
Егорыч, что я и есть автор книжки про Анастасию".
     Сашка,  напарник  Егорыча,  принес  водку. Потом  они  уложили в  лодку
рыболовные снасти, и тут внук Егорыча, Васятка, чуть было не сорвал поездку.
Он стал просить у Егорыча денег на новый радиоприемник.

     Я  уже  шест  под антенну  притащил,  придумал, как его  поставить,
-- говорил Васятка,  -- и провод для антенны у меня  есть. Антенну в
приемник когда включишь, много разных станций ловиться будет.


ДЕНЬГИ НА ДУРЬ?
     Видишь,  какой  внук  у  меня  толковый, --  с  теплотой  в  голосе
похвастался  Егорыч.  --  Любознательный,  мастеровой. Молодец, Васятка.
Надо дать ему денег.
     Намек  был  ясен, и я стал  деньги  доставать,  а Васятка, подбодренный
похвалой, продолжал:
     -- Мне  про космонавтов надо все-все слушать. Про наших космонавтов
и про американских. Когда вырасту, сам космонавтом стану.
     -- Чего? Чего ты сказал? -- вдруг насторожился Егорыч.
     -- Как подрасту, космонавтом стану.
     -- Вот  на такую дурату  несусветную  ты,  Васятка, никаких денег у
меня не получишь.
     --  Не дурата это совсем  -- космонавтом быть.  Космонавтов все
любят.  Они --  герои, их по телевизору  показывают. Они на  космических
кораблях огромных вокруг Земли все время летают. С разными учеными  прямо из
космоса разговаривают.
     --  А  толк какой от  их базара? Они там летают, а  в Оби  рыбы все
меньше становится.
     --  Космонавты  про  погоду всем  людям  рассказывают.  Они заранее
знают, какая погода на всей Земле завтра будет, --  продолжал отстаивать
науку Васятка.
     --  Эка невидаль. Да ты к бабке Марфе  подойди, спроси бабку Марфу,
она тебе про завтрашнюю, послезавтрашнюю и на следующий  год все  про погоду
расскажет.  И   денег  не   возьмет,  а  твои  космонавты?  Петькины  деньги
проматывают твои космонавты. Твоего отца деньги.
     -- Космонавтам много денег государство дает.
     -- А оно, государство твое, где  деньги берет?  Ядрено налево,  где
берет государство? У Петьки, твоего отца, и берет государство деньги. Я рыбу
ловил,  Петька  в  городе   ее   продавал,  бизнесменом  ему  интеллигентным
захотелось стать, а ему государство говорит: "Плати налоги, отдавай  нам все
деньги, у нас,  мол, расходов много". И в Думе базарят и базарят, хуже баб у
криницы. Напридумывали  всего, наизобретали, умниками себя считают. Удобства
разные у них  там есть, в туалетики свои чистенькие ходят, интеллигентные, а
в  реке все грязнее вода становится.  Не получишь  ты, Васятка,  денег, пока
дурь твоя из головы не выветрится. И не буду я больше никуда ездить, не буду
деньги на дурь зарабатывать.
     Наверное,  спьяну  Егорыч  так распалился,  что чуть  не  отказался  от
поездки.  Потом,  как водки  из  принесенной Сашкой  бутылки  выпил прямо из
горлышка, закурил, слегка успокоился, и мы полезли в катер. Васятке денег он
так и не дал, да еще и ворчал себе под нос что-то о дури всю дорогу.
     Старый  мотор  катера тарахтел  сильно.  Разговаривать  было трудно.  В
молчании  добрались  мы  до  охотничьей  старенькой  избушки  всего  с одним
маленьким окном.  На небе  ночном  стали  появляться  первые звезды. Егорыч,
допивший в катере начатую на берегу бутылку водки, пробормотал своему Сашке:
     -- Спать  я  п-пошел.  Вы  тут  у  костра или  на  полу  в  избушке
устраивайтесь. Рассветет, доставь его до нашего места.
     Егорыч уже  согнулся, чтобы войти  в  крохотную дверь избушки, но снова
повернулся и повторил строго:
     -- До нашего! П-понял, Сашка?
     -- Понял, -- спокойно ответил Сашка.
     Когда мы сидели у костра и ели запеченную на углях рыбу, я  задал Сашке
вопрос о насторожившей меня фразе Егорыча:
     --  Александр, ты можешь  сказать,  что  это за "ваше  место", куда
Егорыч тебе наказывал доставить меня?
     -- Наше  место... оно находится на противоположном берегу  деревни,
от  которой  можно дойти  до полянки Анастасии, -- ответил мне  спокойно
Александр.
     -- Вот это да!  Берете такие большие деньги, а доставляете, значит,
не туда, куда нужно?
     -- Да, мы так делаем. Это все, что мы можем  сделать для Анастасии,
чтобы вину свою перед ней искупить.
     --  Какую  вину?  И  зачем ты  мне  признался?  Как  теперь  будешь
высаживать в "вашем месте"?
     -- Я причалю катер там, где ты укажешь. Что касается денег, то свою
долю я тебе верну.
     -- Это почему же мне такие льготы?
     -- Я узнал тебя.  Я сразу узнал тебя, Владимир Мегре. Я читал  твою
книжку и видел  твое  фото на обложке.  Доставлю тебя, куда укажешь.  Только
сказать должен...  Ты  отнесись спокойно  к  сказанному.  Рассудительно.  Не
следует  тебе  идти  в тайгу. Не дойдешь...  Ушла  Анастасия. Думаю, в глубь
тайги ушла.  Или еще  куда-то, в неведомое нам. Теперь не  дойти.  Погибнешь
сам. Или охотники пристрелят  тебя.  Охотники не  терпят  чужаков  на  своих
угодьях. С чужаками они  на расстоянии разбираются, чтоб не подвергать  себя
излишней опасности.
     Внешне  Александр говорил почти спокойно,  и  только вздрогнула неловко
палка, которой помешивал он в костре,  и тревожно взлетели фейерверком искры
в ночь.
     --  Здесь  что-то случилось?  Что? Ты узнал  меня, так говори:  что
произошло? Почему ушла Анастасия?
     -- Мне и  самому  хочется  рассказать,  --  сдавленным  голосом
ответил  Александр, --  кому-нибудь рассказать,  кто  понять  сможет. Не
знаю, с чего начать, чтоб понятно было, чтоб самому понять...
     -- Говори просто, как есть.
     --  Просто?  Правильно,  все  совсем  просто.  Только потрясает эта
простота. Ты выслушай спокойно, если сможешь -- не перебивай.

     А я и не перебиваю. Ты по существу давай. Не тяни.


НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ
     Александр начал  говорить по-сибирски спокойно, и все  же чувствовалось
внутреннее волнение в душе седеющего молодого сибиряка.
     --  Когда  читал  твою  книжку  "Анастасия",  я  был  аспирантом  в
Московском университете.  Увлекался философией и психологией. Изучал религии
Востока. С увлечением изучал. И вдруг Анастасия... Не за тридевять земель, а
рядом с  домом моим, в Сибири,  где и  родился я.  И большую силу,  логику и
смысл  почувствовал в ее словах! Родное что-то почувствовал, значимое! Перед
этим необычным  ощущением, родившемся  во  мне,  померкли  ученья заморские.
Бросил я все и рванулся домой, как к свету из тьмы рванулся. Увидеть захотел
Анастасию.  Поговорить с ней.  Домой  вернулся  и  стал с Егорычем на катере
ходить  к месту на  берегу,  тобой в книге  описанному. Вычислили  мы  его с
Егорычем. Время от времени и другие стали пытаться встретиться с Анастасией.
Выспрашивали  об этом месте. Но  мы никого  не  привозили к  нему. У местных
жителей хватило ума  сообразить и не поощрять паломников. Но однажды  мы, я,
вернее, я один, без Егорыча, привез на это место целую группу.
     -- Зачем ты это сделал?
     -- Тогда мне  казалось, что поступаю правильно, для блага.  Их было
шесть  человек.  Двое  крупных  ученых,  и,  по  всему   видно,  с  большими
возможностями они б