бя  необычные  ощущения,  чувства  при  посещении
монастыря?
     -- Однажды  после  ужина я  вышел через монастырскую  проходную  во
внутренний двор Лавры и направился к выходу. Ворота ее  были уже закрыты для
прихожан. Двор был пуст. Толстые высокие  стены не пропускали  внешнего шума
города.  Вокруг  возвышались  одни  храмы,  стояла  тишина.  Я  остановился.
Казалось, зазвучала величественная  музыка. Мне нужно было уходить.  У ворот
стоял дежурный монах, чтобы выпустить меня и закрыть засов на воротах. Но  я
все стоял и слушал эту музыку, а потом медленно пошел к воротам.
     -- Ты  больше никогда  не  слышал этой музыки?  Не  испытывал этого
ощущения.
     -- Нет.
     -- Ты  пытался когда-нибудь еще услышать эту музыку, вызвать в себе
это ощущение?
     -- Да, но мне  этого  не удавалось. Я  даже вставал на то же место,
когда пришел в следующий раз, но увы...
     -- Вспомни еще хоть что-нибудь, Владимир.
     -- Ты допрашиваешь меня. Все так точно рассказала, что было со мной
двадцать шесть лет назад, сама расскажи и что я чувствовал тогда.
     -- Это невозможно. Отец Феодорит не строил конкретных планов, он на
что-то  надеялся интуитивно. А  сделал для  тебя что-то большое и  значимое.
Ведомое только ему. И я  только  чувствую  интуитивно: он думал о значимом и
делал для этого много. Очень много. Но почему он связал желаемое с тобой, не
обладающим элементарными способностями  к быстрому  приходу к вере, остается
загадкой. И почему  двадцать пять лет твоей беспутной  жизни  не сломили эту
веру  -- тоже загадка.  И почему ты,  получивший  столь многое, все  еще
бездействуешь? Почему? Я не могу  понять этого. Ведь ничто во  Вселенной  не
исчезает бесследно. Вспомни, пожалуйста, еще хотя  бы  отдельные  эпизоды из
встреч и бесед со своим Отцом.
     -- Я помню  зал  или какую-то сокровищницу в духовной  академии или
семинарии, а может быть,  это было в одном из подземных помещений монастыря.
Какой-то монах открыл перед Отцом Феодоритом дверь, но сам он не вошел туда.
Мы вошли вдвоем с Отцом Феодоритом. На стенах какие-то картины, на  полочках
вещи...
     -- Ты там два раза удивился, чему?
     -- Удивился? Да, конечно, это удивило меня. Поразило...
     -- Что?
     -- Одна картина. Она  была черно-белая, как бы карандашом написана.
Это был очень четко прописанный портрет какого-то человека.
     -- Так что же так удивило тебя?
     -- Не помню.
     -- Вспомни, Владимир. Попробуй,  пожалуйста,  вспомнить,  я  помогу
тебе.  Небольшой  зал,  вы  вдвоем  с Отцом  Феодоритом  стоите  перед  этой
картиной, ты чуть впереди,  отец говорит тебе: "Подойди  к  картине поближе,
Владимир". Ты сделал шаг вперед, потом еще шаг...
     -- Я вспомнил! Анастасия!
     -- Что?
     --  Эта  картина,  изображающая какого-то человека,  была  написана
только одной  линией. Пульсирующей  линией-спиралью.  Писавший  ее как будто
поставил в середине белого листа карандаш или еще что-то, чем пишут картины,
и не отрываясь повел свой инструмент по  спирали, то нажимая им  и тем самым
утолщая  линии,  то  едва касаясь  листа,  отчего  линия становилась  совсем
тоненькая, но не прерывалась. Линия-спираль заканчивалась на краю листа, и в
итоге получилась удивительная картина, портрет какого-то человека.
     -- Эту  картину нужно выставить для обозрения всем желающим. Кто-то
сможет расшифровать  заложенную в ней информацию.  Через пульсирующую линию,
изображающую человека, люди должны что-то осознать.
     -- Каким образом?
     --  Еще не знаю. Ну, например, точки и  тире могут  быть похожи  на
какую-то  азбуку или нотные  знаки, я только  предполагаю,  возможно и то, и
другое или что-то еще. Ты,  когда  вернешься, попроси, чтобы выставили ее на
всеобщее обозрение или опубликовали где-то. Найдется тот, кто расшифрует эту
линию-спираль.
     -- Да кто меня послушает?
     -- Тебя  послушают.  Но  в  тот  раз  ты  испытал  еще  одно  очень
необычайное впечатление. Ты можешь вспомнить -- какое?
     -- В этом  зале или в соседнем  помещении... Да, совсем в маленьком
помещении стоял на возвышении красивый деревянный резной стул, или  это было
кресло,  похожее на  трон. Мы стояли  с Отцом Феодоритом и смотрели на него.
Отец Феодорит сказал, что к нему никто не прикасается.
     -- Но ты прикоснулся к нему. И даже сел на него.
     -- Мне это предложил сделать сам Отец Феодорит.
     -- И что-то произошло с тобой в этот момент.
     -- Ничего.  Я сидел, смотрел на Отца Феодорита, а  он стоял и молча
смотрел мне в глаза. Просто смотрел.
     -- Вспомни,  пожалуйста, Владимир попытайся вспомнить свои ощущения
внутренние. Они являются самым важным.
     -- Да ничего такого особенного...  Знаешь,  только мысли какие-то в
голове  неслись,  быстро-быстро,  как  будто  бы   пленка  магнитофонная  на
ускоренную перемотку поставлена и слова сливаются в непонятные звуки.
     -- А ты никогда не пробовал?.. Тебе, Владимир, впоследствии никогда
не  хотелось  остановить эту пленку, как  бы прослушать  ее  при  нормальной
скорости, понять звучащее?
     -- Как это?
     -- Задумавшись над сущностью бытия...
     -- Нет, не пробовал. Ты говоришь непонятно.
     -- А из того,  что говорил тебе твой Отец Феодорит, ты все понимал?
Ты можешь вспомнить с точностью хотя бы одну его фразу, пусть даже без связи
со всеми остальными?
     -- Да, но я действительно не могу вспомнить, с чем она связана.
     -- Произнеси ее.
     -- "...Ты покажешь им..."
     До сих пор сидевшая под деревом  Анастасия вдруг встала, лицо ее сияло.
Она положила ладони на ствол Кедра, прижалась к нему щекой.
     --  Да! Конечно же! -- воскликнула  Анастасия.  Она  всплеснула
руками и радостно заговорила:
     -- Воистину ты велик! Монах России! Знаешь, Владимир, одно я теперь
могу сказать точно в отношении Отца Феодорита. Он сделал смешными  множество
учений мира, указав на главное.
     -- Мы с ним ни о каких  учениях  вообще не говорили.  Рассуждали на
обычные житейские темы.
     -- Да! Конечно! На обычные!  Отец Феодорит говорил  с тобой о  том,
что тебя волновало. Он показывал тебе святые творения, с уважением  относясь
к  ним, но  не  с  подобострастным показным преклонением. Наделенный высоким
саном, он был простым, а главное, размышляющим, может быть, специально прямо
при тебе. И не высказал ни одной догмы. И разве не  будут смешными перед ним
нахлынувшие в Россию  проповедники, говорящие догмы и  уводящие от главного.
Он  так прочно оградил тебя от догм, что и меня ты воспринимаешь как наивную
отшельницу. И не важно, кто я. Важно не уйти тебе от главного.
     -- От чего главного?
     -- От того, что есть в каждом человеке.
     -- Но как же может знать каждый человек учения мудрецов  Запада или
Востока, Индии и Тибета, если никогда о них не слышал даже?
     --  В человеке, Владимир, в  каждом  человеке  изначально  заложена
абсолютно  вся необходимая информация. Ему дана она сразу  при рождении его.
Как рука, нога,  сердце, волосы. Все  учения мира, все открытия взяты только
через этот Источник. Как родители каждому своему ребенку стремятся дать все,
так и Великий Творец каждому дает все сразу. Ничто рукотворное: ни множество
книг, ни  самые современные и будущие компьютеры, все вместе взятые, никогда
не смогут  вместить даже часть информации,  содержащейся  в  одном человеке.
Надо только уметь ею пользоваться.
     --  Почему  же тогда не  все открытия  делают?  И не  каждый учения
пишет?
     --  Кто-то из всего  объема достает крупицу  Истины.  И  восхищенно
твердит о Ней, считает, что Она дарована лишь ему. И что Она содержит в себе
основное.  Он твердит о Ней остальным, пытается заставить их думать только о
Ней как об основной и единственной, тем самым закрывает в себе весь основной
комплекс информации. Знание Истин не в произношении их, а в образе жизни.
     -- А какой образ жизни характерен для наиболее знающих Истину?
     -- Счастливый!
     -- А чтобы познать Истину, нужна осознанность и чистота помыслов.
     -- Мистика!  Фантастика!  --  засмеялась заливисто  Анастасия и
добавила сквозь смех: -- Ты читаешь мои мысли?
     -- Нет здесь  никакой мистики, это  просто внимательное отношение к
человеку. Ты всегда все сводишь к чистоте помыслов и осознанности.
     -- Мистика! Мистика! -- смеясь, повторяла Анастасия.  -- Ты
читаешь мысли мои. О, как это фантастично!
     И я не выдержал ее счастливого смеха, тоже рассмеялся. Потом спросил:
     --  Как  ты  думаешь,  Анастасия, примет  меня  мой  духовный  Отец
Феодорит, если я приду к нему? Будет говорить со мной? Не расстроится?
     --  Конечно примет  и  обрадуется  приходу  твоему! Он  примет тебя
любого.  Только  большей радость будет  у  него,  если  бы  ты  сделал  хоть
что-нибудь,  используя имеющуюся у тебя информацию, осознал  ее. Приостанови
ускоренно вращающуюся пленку, Владимир, и ты многое поймешь.
     -- Мой Отец живет все в том же монастыре? В Троице-Сергиевой Лавре?
     -- Твой Отец, этот  великий старец Руси, сейчас  живет в  маленьком
монастырском Ските в лесу, неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры. Устав Скита
более строг,  чем монастырский, и твой Отец  -- настоятель этого  Скита.
Скит расположен в лесу, в необыкновенно красивом месте. Там всего  несколько
домиков с  кельями. В  этом лесном Ските есть  маленькая деревянная церковь.
Она  не крашена и  купола ее  не позолочены, но она  очень,  очень красивая,
уютная и чистенькая,  в ней две печки для отопления. В ней не продаются и не
покупаются, как обычно, церковные свечи. И ничего в ней  не продается  и  не
покупается, как во  многих других церквях. Она  ничем и никем не осквернена,
доступа нет прихожанам в Скит.  В этой церкви и сейчас молится твой духовный
Отец  Феодорит. Молится за спасение Душ всех людей  и  тебя. Молится за чад,
забывших своих родителей, молится за родителей, забытых детьми. Приди к нему
и поклонись.  Попроси отпущение  грехов.  Велика сила Духа  его.  И  от меня
поклонись Отцу Феодориту.
     -- Хорошо, Анастасия... Поклонюсь... И знаешь, я, наверное, сначала
попробую сделать то, о чем просила ты меня.
     ***

     Приехав в Сергиев Посад, подмосковный городок, который раньше назывался
Загорск, я, как и двадцать семь  лет назад,  вошел в ворота Троице-Сергиевой
Лавры.   Сразу   направился  к  проходной  действующего  монастыря.  Раньше,
представившись, я мог легко вызвать Отца Феодорита. Но теперь дежурный монах
ответил, что в сане отца благочинного не Отец Феодорит. Отец Феодорит есть в
монастыре,  он  живет  в лесу, за территорией монастыря.  Прихожане туда  не
ходят.  Я  сказал  монаху, что  был знаком с  Отцом Феодоритом  и назвал для
убедительности монастырские святыни, которые показывал мне Отец Феодорит.
     Мне  сообщили,  где  расположен лесной  скит.  С  непонятным  волнением
подходил  я к небольшой деревянной лесной церквушке. Необыкновенно красивой,
гармонично вписывающейся в окружающую  природу.  От неподалеку расположенных
вокруг церквушки нескольких деревянных домиков-келий вели к церкви тропинки.
     С Отцом Феодоритом встретились мы на деревянном крылечке лесной церкви.
Я  растерялся...  "Только  ты  не  смущайся  и постарайся не  удивляться при
встрече со своим Отцом", --  вспомнил слова Анастасии. Однако непонятное
чувство смятения не проходило. Отец Феодорит  был сед и  стар, но не старее,
чем двадцать семь лет  назад. Мы сидели на деревянных чурбачках, на крылечке
лесной  церквушки  и  молчали. Я  пытался  что-то говорить, да не получалось
как-то нужное сказать.  Казалось,  он  и так все знает и  слова бессмысленно
произносить. Словно и не прошло двадцать семь лет с момента  нашей последней
встречи, казалось, расстались мы только вчера.
     Я принес Отцу Феодориту книжку про Анастасию. И не  доставал ее,  чтобы
передать ему. Я показывал книжку разным священнослужителям, одни смотрели ее
и говорили,  что таких книг они не читают.  Другие спрашивали, о чем она,  и
после  краткого  рассказа заявляли,  что Анастасия  --  язычница. Мне не
хотелось огорчать Отца Феодорита и не хотелось, чтобы и он отверг ее. Всякий
раз,  когда кто-то  пытался говорить об  Анастасии  плохо,  во мне возникало
чувство  противостояния.  Я  даже  поругался   со  служителем  Новоспасского
монастыря. Он мне показывает на двух женщин в черных платках и темной одежде
и говорит:
     -- Вот какими должны быть богопослушные женщины.
     Я ему ответил:
     -- Если  Анастасия веселая и жизнерадостная, так,  может,  Богу так
угодно. Смотреть приятнее на жизнерадостных, чем на таких понурых.
     С волнением  достал я  свою книжку и  протянул  ее  Отцу Феодориту.  Он
спокойно взял ее, положил на ладонь.
     Медленно погладил ладонью второй руки,  словно чувствовал что-то своими
руками, и сказал:
     --  Ты  хочешь,  чтобы  я прочитал? -- И,  не дожидаясь ответа,
добавил: -- Хорошо, оставь мне ее.
     Через два дня, утром, я снова пришел к Отцу Феодориту. Мы сидели в лесу
на совсем маленькой лавочке, около кельи Отца Феодорита. И разговаривали обо
всем. Его манера разговора была такой же, как и  двадцать семь лет назад, но
только одно, очень странное обстоятельство не  давало мне покоя: Почему Отец
Феодорит выглядит даже чуть моложе, чем двадцать семь лет назад? И вдруг он,
прервав свои размышления, произнес:
     -- Владимир, твой Отец Феодорит умер.
     Я сначала растерялся, потом спросил:
     -- А вы тогда кто?
     -- Я Отец Феодорит,  -- и, едва  заметно  улыбаясь, смотрит  на
меня. Я снова спрашиваю:
     -- Скажите, где его могила?
     -- На кладбище старом.
     -- Я хочу увидеть  ее. Как найти? Он не ответил про могилу,  сказав
лишь:
     -- Ты приходи ко мне, как время будет.
     И дальше стало происходить совсем непонятное.
     --  Обедать пора, --  сказал Отец Феодорит.  --  Пойдем,  я
покормлю тебя. В  маленьком  домике -- трапезной я сел за стол. На столе
был  борщ  в кастрюле, картошка-пюре с рыбой, компот.  Он налил мне борщ и я
стал есть. Сам Отец Феодорит не ел. Он просто сидел за столом.
     Когда я начал есть  картошку, она мне очень понравилась. И напомнила...
Вкус картошки был точно таким же, как в монастырской трапезной двадцать семь
лет назад. Я на всю  жизнь запомнил его.  Голова шла кругом. С одной стороны
со мной рядом другой Отец Феодорит, с другой -- он говорит и  ведет себя
точно так же, как раньше. Я вспомнил, что однажды, много лет назад, когда мы
были  в  одном  из  монастырских  помещений,  Отец  Феодорит  предложил  мне
сфотографироваться  с  ним.  Я  согласился.  Он  вызвал  какого-то  монаха с
фотоаппаратом  и  мы  сфотографировались. Теперь  я решил  внести ясность  в
ситуацию  с помощью  вот  чего.  Мне  было известно,  что  монахи  не  любят
позировать. И подумал, что сейчас предложу сфотографироваться Отцу Феодориту
и церквушку лесную заснять на  цветную пленку. Если откажется, значит это не
тот Отец Феодорит, не мой. И предложил:
     -- Давайте сфотографируемся с Вами.
     Отец Феодорит  не  отказался  и  мы сфотографировались. И  церквушку  я
заснял,  красивую.   Хорошо  она   получилась,  хоть  аппарат  у  меня   был
простенький.
     Когда  я  уезжал,  Отец  Феодорит дал  мне  небольшую  дорожную Библию.
Написано в ней было не стихами, как во всех Библиях, а просто текстом, как в
книгах, и пояснил:
     -- Когда в  своей книге  на Библию ссылаешься, надо указывать точно
главу, на которую ссылаешься.
     На  мою просьбу  принять и поговорить с людьми, желающими встретиться с
Анастасией, чтобы им  не ехать так далеко в  Сибирскую  тайгу, Отец Феодорит
ответил:
     -- Ты знаешь, я еще сам в себе до конца не разобрался. Приходи пока
один, когда время будет.
     Меня  разочаровал  отказ  Отца  Феодорита, но  настаивать  я  не  стал.
Разговаривая с ним о разном, я сделал для себя следующий вывод: в монастырях
России есть старцы, чья мудрость и  простота изъяснения  намного превосходит
многочисленных проповедников духовных конфессий наших и импортных.
     Только  что  же Вы молчите, умудренные старцы  России!? По собственному
молчите уразумению, или есть какие-то силы темные, не дающие Вам говорить. В
церковь на службу придешь -- она на языке, который не понимают.  И тогда
идут  люди  толпами,  деньги  платят,  чтобы  послушать  на  понятном  языке
говорящих  проповедников.  Может  быть,  потому  едут  Россияне  толпами   к
заморским святыням,  забывая свои. Мне  всегда  очень хорошо становилось  на
Душе после общения  с Отцом Феодоритом.  Проще, яснее и понятнее говорит он,
чем множество проповедников,  которых  я слушал после  встречи с Анастасией,
чтобы  осознать сказанное ею. Хочу,  чтобы и другим хорошо было. Но когда же
заговорите Вы, мудрые старцы России?



     Пространство любви
     После  продажи  первого  тиража  книжки  об  Анастасии,  мне  выплатили
авторский  гонорар.  Я  поехал на ВДНХ, теперь Всесоюзный  выставочный центр
ВВЦ.  Почему-то  я  любил  бывать  там.  В этот раз я  шел  вдоль  множества
закусочных и  открытых  шашлычных, манящих  вкусными запахами  и  боролся  с
желанием накупить всей этой вкуснятины. Хоть и были в моем кармане несколько
сот  тысяч рублей,  я  решил  расходовать  их  экономнее. И  вдруг произошло
невероятное. Негромким, но абсолютно четким, я услышал голос Анастасии:
     -- Купи себе поесть, Владимир.  Что захочешь купи.  Теперь тебе  не
нужно так сильно ограничиваться в питании.
     Я прошел еще несколько шагов мимо открытых закусочных, и снова голос:
     -- Что же ты проходишь? Поешь, пожалуйста, Владимир.
     -- Надо же, какое наваждение,  -- подумал я. Отошел  к скамейке
на  аллее, подальше  от людей. Сел  и тихо прошептал, наклонившись,  чтоб не
подумали, будто сам с собой разговариваю.
     --  Анастасия,  неужели я слышу твой голос? -- в  ответ тут  же
четко и ясно:
     -- Ты слышишь мой голос, Владимир.
     -- Здравствуй, Анастасия. Почему же раньше ты не говорила со  мной?
Столько вопросов накопилось.  Читатели на встречах  задают вопросы,  а я  на
многие ответить не могу.
     --  Я  говорила. Все время  говорить  старалась с тобой.  Но ты  не
слышишь меня. Однажды, когда ты решил покончить с собой, я даже закричала от
волнения. Не помогло. Ты не слышал меня. Потом догадалась, запела. Эту песню
и заиграли на скрипках  две  девушки в метро. Они услышали ее и заиграли. Ты
как  мелодию услышал той песни,  что  в тайге тебе пела, вспомнил обо мне. Я
так волновалась тогда, чуть молоко не пропало.
     -- Какое молоко, Анастасия?
     --  Грудное  молоко. Молоко  для  нашего сына. Я ведь  родила  его,
Владимир.
     --  Родила... Анастасия...  Тебе  трудно? Как  же  ты  там  одна  с
ребенком в тайге. Как  он... Ты  говорила, я помню,  ты говорила: "Только не
вовремя это будет..."
     --  Все хорошо. Природа проснулась раньше, теперь мне  помогает.  И
сыну нашему хорошо.  Он крепыш. Улыбается уже. Только кожа у него немножечко
сухая, как  у тебя. Но это ничего,  пройдет. Все будет  хорошо. Вот увидишь.
Тебе труднее, чем нам сейчас. Но  сделай еще шаг. Допиши. Я знаю, как трудно
тебе было, и впереди еще придется нелегко. Но ты иди. Иди путем своим.
     -- Да, Анастасия... -- Я хотел рассказать ей, что писать книжку
труднее,  чем заниматься бизнесом. Про  ситуацию в своей  семье и  с  фирмой
хотел рассказать. Вообще  про все перипетии последнего года. И  что  дома  у
меня  теперь нет, семьи, как в дурдом чуть не попал. Про мечту  ее хотел так
высказаться,  чтоб  больше  не замахивалась своими мечтами, не  увлекала ими
людей. Но  подумал:  зачем  расстраивать  кормящую  мать,  молоко  ее  может
подпортиться. И сказал ей:
     --  Да ты не беспокойся по пустякам, Анастасия. Никаких  трудностей
особенных  у  меня  нет.  Подумаешь, книжку написал.  Да  это  полегче,  чем
бизнес-план составить.  Когда  бизнес-план  составляешь,  очень много  нужно
разных  нюансов заранее предвидеть. А тут сиди себе да описывай  то, что