обы время зря
не  терять, по внешней  громкоговорящей  связи и местному радиоузлу мы стали
передавать объявления о предстоящем вечере отдыха на теплоходе.
     Белый теплоход, стоящий у берега, блистающий множеством огней, льющаяся
с  него музыка в такие моменты всегда привлекали  местную  молодежь. Вот и в
этот раз почти все молодое  население  поселка потянулось к трапу теплохода.
Сначала, как и все вступившие первый раз на палубу, они стремятся обойти все
и   осмотреть.   Пройдясь   по   главной,   средней   и   верхней   палубам,
сосредотачиваются, в конце концов, в баре и ресторане. Женская половина, как
правило, танцует,  мужская пьет. Необычная  обстановка  на  теплоходе,  плюс
музыка  и спиртное,  всегда  приводят их  в возбужденное  состояние,  иногда
доставляющее  немало хлопот  команде. Почти  всегда им не хватает времени, и
начинается  коллективное обращение  --  продлить  удовольствие,  хоть на
полчаса, потом еще и еще.
     В тот  раз  я  находился один в своей  каюте,  слышал  доносившуюся  из
ресторана музыку и пытался скорректировать дальнейшее расписание продвижения
каравана. Вдруг,  почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, повернулся
и  увидел   за  стеклом  окна  ее  глаза.  В  этом  тогда  не   было  ничего
удивительного. Посетителям всегда интересно посмотреть каюты на теплоходе. Я
встал,  открыл окно. Она не отошла. Смутившись, продолжала смотреть на меня.
Мне  захотелось  что-нибудь  сделать  для  этой  одиноко стоящей  на  палубе
женщины. Подумалось: почему  она не  танцует,  как другие, может быть, у нее
какое-то несчастье? Я предложил  показать ей теплоход, она молча  кивнула. Я
провел  ее  по теплоходу,  показал  офис,  поражавший посетителей элегантным
убранством: ковровое покрытие пола, мягкая кожаная мебель, компьютеры. Потом
пригласил  к себе в каюту,  состоящую из спальни-кабинета, приемной комнаты,
которая   была  устлана  коврами  и   обставлена   великолепной  мебелью,  с
телевизором, видеомагнитофоном. Наверное, мне тогда доставляло  удовольствие
поразить деревенскую, забитую девушку  достижениями цивилизованного бытия. Я
открыл перед  ней  коробку  конфет,  налил  два  бокала  шампанского,  думая
поразить шиком  окончательно, включил видеокассету,  где Вика  Цыганова пела
"Любовь  и смерть..."  На кассете  были и  другие  песни  в исполнении  моих
любимых певцов. Она лишь слегка пригубила шампанское, внимательно посмотрела
на меня и спросила:
     -- Очень трудно, да?
     Я  ждал чего угодно, только не такого вопроса. Рейс  был  действительно
трудным.  Сложная   навигационная  обстановка  на  реке,  команда  матросов,
состоящая из курсантов речного училища, покуривала  травку и  поворовывала в
магазине. Мы  часто выбивались из расписания,  не могли прийти в назначенный
срок  в  населенные  пункты,  где  заранее  делались  объявления о  прибытии
каравана.  Груз  этих  и других забот часто  не давал возможности  не то что
полюбоваться береговым пейзажем, но  и просто  нормально выспаться. Я сказал
ей что-то несуразное,  типа:  "Ничего, прорвемся",  --  отвернулся к  окну и
выпил  шампанское. Мы  говорили с  ней еще о чем-то,  слушали видеокассету и
говорили,  пока  теплоход  не  причалил к  берегу по  окончании прогулочного
рейса. Потом я проводил ее до трапа. Возвращаясь в каюту,  про себя отмечал:
что-то  странное  и необычное в этой  женщине, и какое-то  легкое  и светлое
чувство  осталось после общения  с нею.  В  ту ночь я впервые за много  дней
хорошо выспался. Теперь я понял: та женщина на теплоходе была Анастасия.
     -- Так это была ты, Анастасия?
     -- Да. Там, в твоей каюте, я и запомнила все песни, которые тебе в лесу
пела. Они звучали, пока мы разговаривали. Видишь, как все просто?
     -- Как же ты попала на теплоход?
     -- Мне было интересно,  как у вас все происходит, как вы живете. Я ведь
всегда  только дачниками занималась. Я прибежала в деревню, продала  сушеные
грибы, которые  собирают белки, и купила  билет  на  ваш  прогулочный  рейс.
Теперь   я   много   знаю   о   категории  людей,   которых   вы   называете
предпринимателями. И тебя знаю теперь хорошо. Я очень, очень сильно виновата
перед  тобой.  Я не знала,  что так получится,  что  так сильно изменю  твою
судьбу, только  поделать  уже  ничего  не могу,  так как  ОНИ  приступили  к
исполнению этого плана, а ОНИ подвластны только Богу. Теперь некоторое время
большие  трудности, невзгоды придется тебе и твоей семье преодолевать, потом
пройдет все.
     Еще  не  понимая,  о  чем  конкретно говорит  Анастасия,  я  интуитивно
чувствовал,  что  сейчас откроется  мне нечто,  выходящее  за рамки  обычных
представлений   о  нашем  бытие,   и   это   нечто   будет   касаться   меня
непосредственно.  Попросил  Анастасию  рассказать подробнее о  том,  что она
имела  в  виду, говоря  про изменения  в судьбе и трудности. Слушая ее, я  и
предположить не мог,  насколько точно  предсказанное  начнет  воплощаться  в
реальной жизни.  Своим рассказом  Анастасия снова  вернула меня  к  событиям
годичной давности.
     -- Тогда, на теплоходе, ты показал мне все, даже свою каюту,  конфетами
угостил,  шампанское предлагал,  потом  проводил  до трапа,  но  я не ушла с
берега  сразу.  Я  стала  на берегу около кустов  и  мне  видно  было  через
светящиеся окна  бара, как  танцует  и веселится в нем местная  молодежь. Ты
показал  мне все,  но в бар не завел. Я  догадывалась почему --  одета я
неподходяще, платком замоталась, кофточка моя не модная, юбка очень длинная.
Но я могла бы  снять платок.  Кофточка на мне аккуратная, чистенькая, юбку я
руками тщательно разгладила, когда шла к вам.
     Я, действительно, не  завел в тот вечер  Анастасию в бар по  причине ее
немножко странной одежды,  под которой, как  теперь выяснилось, эта  молодая
девушка  скрывала свою необычную красоту, сразу резко  выделяющую ее на фоне
остальных людей. И я сказал ей:
     -- Анастасия, ну  зачем тебе понадобился этот бар, ты что, танцевала бы
там в своих калошах? Да и откуда тебе знать танцы современной молодежи?
     -- Я тогда была не в калошах. Когда грибы на деньги меняла, чтобы билет
на  твой теплоход  купить, я и туфли у той женщины взяла, правда, старенькие
туфли и тесные они мне были, но я  их травой почистила,  а танцевать...  мне
только взглянуть разочек и все. Еще как станцую...
     -- Ты что, обиделась тогда на меня?
     --  Не  обиделась. Только,  если бы ты пошел в бар  вместе со  мной, не
знаю, плохо это или хорошо, но события  по-другому смогли  бы развиваться, и
такого, наверное, не случилось. Но я не жалею теперь. Что произошло то,  что
произошло.
     -- Так что же случилось? Что произошло страшного?
     -- Проводив меня,  ты не сразу вернулся  в  свою каюту. Сначала зашел к
капитану, и вы  вместе  с ним  направились в бар.  Для вас это  было обычным
делом. Когда вошли, сразу  произвели впечатление на публику.  Капитан был  в
своей форме, подтянутый. Ты -- весь элегантный и внешне респектабельный,
известный  многим на побережье, знаменитый Мегре.  Владелец  необыкновенного
для людей этих  мест каравана. И вы прекрасно  понимали, что  производите на
окружающих  впечатление.  Вы  подсели  за столик к трем молодым  девушкам из
деревни, им было всего  по восемнадцать, они школу только что закончили. Вам
за  столик  сразу  же подали  шампанское,  конфеты  и  новые фужеры,  лучше,
красивее тех, что стояли раньше. Ты взял одну из девушек за руку, наклонился
к  ней  и  стал говорить  ей  что-то  на ухо,  я  поняла...  это  называется
комплименты.  Потом танцевал с ней  несколько раз и  все продолжал говорить.
Глаза девушки блестели, она была словно в  другом,  сказочном мире. Ты вывел
ее на палубу, как и мне, показывал девушке теплоход, завел ее в  свою каюту,
угостил  тем  же, чем  и  меня,  -- шампанским, конфетами. Ту вел себя с
молодой  девушкой немножко не  так, как со  мной. Ты был  веселым.  Со  мной
серьезным и  грустным  даже,  а с ней  веселым.  Я хорошо  это видела  через
светящиеся  окна твоей  каюты, и, может быть,  тогда мне немножко захотелось
быть на месте той девушки.
     -- Ты что же, ревновала, Анастасия?
     -- Не знаю, чувство было какое-то незнакомое для меня...
     Я  вспомнил  тот  вечер  и   этих   молодых  деревенских  девушек,  так
стремившихся  тогда  выглядеть  постарше и  современнее. Утром  с  капитаном
теплохода Александром Ивановичем  Сеньченко мы еще раз  посмеялись их ночной
выходке. Тогда в каюте я понимал, девушка была в таком состоянии, что готова
на  все... но у  меня и в мыслях  не  было овладеть ею.  Об  этом  я  сказал
Анастасии, на что она ответила:
     -- Ты все же овладел ее сердцем. Вы вышли на палубу, шел мелкий дождик,
и ты набросил на плечи девушки свой пиджак, потом снова увел девушку в бар.
     -- Так ты что же, Анастасия, все время в кустах под дождем стояла?
     -- Это ничего. Дождик хороший был, ласковый. Только смотреть  мешал.  И
мне не хотелось, чтобы юбку  мочил он  и платок.  Они  мамины. От  мамы  мне
достались. Но мне очень повезло. Я пакетик  целлофановый на берегу нашла.  Я
их сняла, в пакетик положила и спрятала под кофточку.
     --  Анастасия,  если ты домой не ушла, и дождь начался, вернулась бы на
теплоход.
     -- Не могла. Ты же проводил меня,  и другие  заботы  у тебя  были. Да и
заканчивалось все. Когда пришло время окончания вечера и теплоход нужно было
уводить, вы, по просьбе девушек, и, главное, по просьбе той девушки, которая
была  с тобой, задержали теплоход. Все было тогда в вашей власти, включая их
сердца,  и  вы  упивались этой  властью.  Девушкам  была благодарна  местная
молодежь, и  они  тоже  ощущали  себя  одаренными  властью  через  вас,  они
совершенно  забыли  о  тех молодых людях,  которые были в том  же  баре  и с
которыми они  дружили еще в школе.  Вы с капитаном проводили их до трапа. Ты
пошел  к себе в каюту.  Капитан  поднялся на мостик,  и теплоход, дав гудок,
медленно,  очень медленно  стал отчаливать от  берега. Девушка, с которой ты
танцевал,  стояла  на берегу среди  подруг и  местной молодежи,  провожающей
теплоход.  Ее сердечко  билось так  сильно, словно стремилось  вырваться  из
груди и улететь, мысли  и чувства смешались. За ее  спиной чернели очертания
деревенских домов с потушенными огнями, перед ней от  берега навсегда уходил
белый  теплоход,  горящий  множеством  огней,  щедро разливающий  по воде  и
ночному берегу музыку, на  нем  ты,  сказавший ей так  много прекрасных,  не
слышанных ею ранее слов  -- завораживающих и манящих. И  все это  медленно и
навсегда  удалялось  от нее.  Тогда и решилась она на виду у всех... Девушка
сжала свои  пальчики в кулачки и отчаянно закричала: Я люблю тебя, Владимир.
Потом еще и еще раз. Ты слышал эти крики?
     -- Да, -- ответил я.
     -- Их невозможно было не слышать, и  люди из твоей  команды их слышали.
Некоторые  из них вышли на палубу и смеялись над девушкой,  мне не хотелось,
чтобы  смеялись над девушкой.  Потом  они, словно осознав что-то,  перестали
смеяться. Но ты не вышел на палубу, и теплоход продолжал медленно удаляться.
Она думала  -- ты не слышишь  ее, и  продолжала упорно кричать: Я  люблю
тебя, Владимир.  Потом ей стали помогать ее  подружки, и они кричали вместе.
Мне  было  интересно  узнать,  что  за  чувство такое  --  любовь, из-за
которого  теряет  человек   контроль  над  собой,  или  может  быть,  помочь
захотелось той девушке, и я крикнула вместе с ними: Я люблю  тебя, Владимир.
Я словно забыла в тот момент, что не могу произносить  слова так просто,  за
ними обязательно должны быть чувства, осознанность и достоверность природной
информации. Теперь я знаю, насколько  сильное это  чувство,  оно и разуму не
очень-то подвластно. Та деревенская девушка стала чахнуть и пить спиртное, я
ей с трудом  помогла.  Теперь она  вышла  замуж и  погружена  в повседневные
заботы. А мне к своей и ее любовь пришлось добавить.
     История с девушкой немного взволновала меня, рассказ Анастасии хорошо и
детально воскресил  в памяти тот вечер, и все действительно происходило так,
как  она говорила.  Это  было реально.  Своеобразное объяснение Анастасии  в
любви не произвело на  меня тогда никакого впечатления.  Когда я  увидел  ее
образ  жизни,  познакомился с  ее  мировоззрением, она  стала  казаться  мне
какой-то  нереальной,  несмотря на то, что  сидела она рядом со мной и можно
было  запросто дотронуться  до нее. Сознание,  привыкшее  пользоваться иными
критериями оценки, не воспринимало ее как существующую реальность.  И если в
начале  нашей встречи меня  влекло  к  ней, то теперь  она уже  не  вызывала
прежних эмоций. Я спросил:
     -- Так,  значит,  ты  считаешь случайным появление  в  тебе  этих новых
чувств?
     -- Они  желанны, -- ответила Анастасия, -- они даже приятны, но
мне захотелось, чтобы меня так же любил ты. Я понимала, что, узнав меня, мой
мир  немного поближе, ты не сможешь воспринять меня  как обычного  человека,
может  быть,  даже будешь бояться иногда...  Оно так  и  произошло.  Я  сама
виновата. Много ошибок совершила. Все время почему-то волновалась.  Спешила,
объяснить не успевала. Глупо как-то все получалось у меня? Да?  Исправляться
надо?
     При  этих словах она чуть грустно улыбнулась, тронула рукой свою грудь,
и я сразу вспомнил происшествие одного утра моего пребывания у Анастасии.
     БУКАШЕЧКИ
     В  то  утро я решил  вместе с Анастасией  проделать утренние процедуры.
Сначала  все  шло  хорошо;  -- и под деревом  постоял, и  ростки  разные
трогал. Она рассказывала мне о травах, потом  я лег рядом с ней на траву. Мы
были совершенно голые, но даже мне  не было холодно, может быть,  конечно, и
оттого, что побегал вместе с ней по лесу. Настроение великолепное, ощущалась
какая-то легкость,  и не только  физическая,  она  была  словно внутри.  Все
началось с  того,  что я почувствовал на бедре пощипывание, поднял  голову и
вижу:  на бедре и  ноге  какие-то  букашки,  муравьи  и,  по-моему, жучок. Я
размахнулся, чтобы прихлопнуть их,  но  не  успел. Анастасия перехватила мою
руку  и держит: "Не трогай их", -- сказала. Потом она встала передо мной
на колени,  наклонилась  и  вторую руку прижала  к  земле.  Я лежал,  словно
распятый. Попытался высвободить руки, но не  тут-то было, почувствовал,  что
это  невозможно. Тогда я рванулся, прилагая немало усилий. Она  же  удержала
меня,  не особенно напрягаясь, да еще улыбаясь при этом.  А на теле чувствую
все  больше  и больше ползущих,  щекочущих, покусывающих и  пощипывающих,  и
сделал вывод:  -- они начинают меня есть. Я был в ее  руках, в прямом  и
переносном  смысле,  и  оценивал  обстановку;  --  никто  не  знает, где
нахожусь я, никто не  забредет сюда, а если  и забредет  --  увидит  мои
обглоданные  косточки, если и  косточки  увидит.  И  много разного мгновенно
пронеслось  тогда  в  моем мозгу, и  на  основании  всего  этого,  наверное,
инстинкт  самосохранения подсказал  единственное  в такой ситуации возможное
решение. Я со  всей  силой  и  отчаянием зубами вцепился  в обнаженную грудь
Анастасии и  еще  головой при  этом из стороны в  сторону замотал. Я  разжал
зубы, как только она вскрикнула. Анастасия  отпустила  меня, вскочила, одной
рукой  держится за  грудь, другой  машет  вверх, пытается  улыбаться. Я тоже
вскочил и крикнул ей, лихорадочно отряхивая с себя ползающих:
     -- Гадам меня скормить хотела, ведьма лесная, не дамся так просто!
     Продолжая  махать  и  через  силу  улыбаться  насторожившемуся  вокруг,
Анастасия взглянула  на  меня  и медленно,  а  не как  обычно бегом, пошла к
своему озеру, опустив голову. Еще постояв некоторое время и  раздумывая, что
же  делать дальше: возвращаться  к  реке,  но  как  найти  дорогу?  Идти  за
Анастасией, но для чего? -- я все же пошел к берегу озера.
     Анастасия  сидела  на  берегу,  растирала в  ладонях какую-то  траву  и
втирала ее сок в то место  на груди, где  виднелся огромный синяк  от  моего
укуса. Некоторое время молча потоптавшись рядом, я спросил:
     -- Больно?
     Не поворачивая головы, она ответила:
     -- Больше обидно.
     И молча продолжала втирать травяной сок.
     -- Зачем же ты так шутить со мной вздумала?
     -- Хотела  как лучше. Поры твоей кожи все  закупорены, не дышат совсем.
Букашечки их и прочистили бы, не так это и болезненно, скорее приятно.
     -- А змея, она жалом мне в ногу тыкалась?
     --  Ничего  тебе она  плохого  не делала, а если бы и выпустила яд,  то
сверху только,  я его растерла  бы  тут же. У тебя кожа  и  мышцы  на  пятке
немеют.
     -- Это от аварии, --  заметил я. Некоторое время мы молчали. Потом,
не зная, что и сказать, я спросил:
     -- Что  ж тебе,  как  раньше, когда  я  сознание терял, не  помог этот,
кто-то невидимый.
     --  Потому и  не  помог, что  улыбалась  я. И когда  ты кусаться  стал,
улыбаться старалась.
     Мне  стало как-то  неловко  перед  ней, я схватил  лежащий рядом  пучок
травы,  со всей силы потер  его в ладонях, потом встал перед ней  на колени,
стал тереть влажными ладонями синяк.
     МЕЧТЫ -- СОТВОРЕНИЕ БУДУЩЕГО
     Теперь,  узнав  о  чувствах  Анастасии,  ее  желании   при  всей  своей
необычности доказать, что она естественный и обычный человек, я понял, какую
боль причинил ее душе в то  утро.  Еще раз  извинился перед  ней,  Анастасия
ответила, что она не сердится, но теперь, после сотворенного  ею, боится  за
меня.
     --  Что  же  такого  страшного ты  могла  сотворить? -- спросил я и
услышал в  очередной  раз  рассказ, который  не должен был излагать  всерьез
человек, желающий казаться таким же  нормальным, как и  все живущие  в нашем
мире люди.
     --  Когда  ушел  теплоход,--  продолжала  Анастасия, --  и  местная
молодежь направилась в деревню, я некоторое время постояла на берегу одна, и
мне было хорошо.  Потом  я убежала  в свой лес,  день прошел  как обычно,  а
вечером, уже когда появились звезды, легла на траву и стала мечтать, тогда и
выстроила этот план.
     -- Какой еще план?
     -- Понимаешь, то,  что знаю я, знают по частям разные люди того мира, в
котором живешь ты,  а все вместе они  знают почти  все, только  не до  конца
понимают механизм.  Вот я и размечталась,  что ты приедешь в большой город и
расскажешь обо мне и о том,  что  я тебе пояснила, многим людям. Ты сделаешь
это  теми способами, которыми вы обычно  доводите всякую там  информацию,  и
напишешь  книгу. Ее  прочитают много-много людей, и приоткроется им  истина.
Они станут меньше болеть,  переменят свое отношение к детям, выработают  для
них новый способ обучения. Люди станут больше любить, и Земля будет излучать
больше светлой энергии. Художники нарисуют мои портреты, и  это будет лучшее
из всего, что они рисовали. Я постараюсь вдохновлять их. Они сделают то, что
вы называете кино, и это будет самый  прекрасный фильм. Ты будешь на все это
смотреть и вспоминать  меня.  К  тебе придут ученые люди,  которые поймут  и
оценят то, о чем я тебе рассказывала, и они тебе многое пояснят. Ты поверишь
им  больше, чем мне, и поймешь, что никакая я  не ведьма, а  человек, только
информации во мне больше, чем  у других. То, что ты напишешь, будет вызывать
большой  интерес,  и  ты  станешь богат. В банках Девятнадцати стран будут у
тебя  деньги, и ты поедешь по святым местам  и очистишься от всего  темного,
что  есть в  тебе. Ты  будешь  вспоминать меня и  полюбишь,  захочешь  снова
увидеть  меня  и своего сына. Моя мечта  была очень яркой,  но  и, возможно,
немножко просящей. Вот поэтому, наверное, все  и  произошло. ОНИ  приняли ее
как план к действию и решились перенести людей  через отрезок времени темных
сил. Это  допускается, если план в  деталях рождается  на  Земле,  в душе  и
мыслях земного человека. Наверное,  ОНИ восприняли этот план грандиозным, а,
может  быть,  что-то сами в  него  добавили, потому темные силы очень сильно
активизировали свою деятельность. Такого еще никогда не