замешан Борис  Годунов.  Боярин  проник  в  замыслы своего друга  -
опричника Бельского. Одной рукой он поддерживал его, а другой, может быть,
послал тайных гонцов известить боярство.  А может быть, боярину Юрьеву дал
знать всемогущий дьяк Андрей Щелкалов. Нет, вернее, Борис Годунов.
     Вот  чем  должен заниматься королевский посол Баус  в  Москве,  а  не
ссориться с придворными. Однако это одни предположения. Постигнуть глубину
дворцовых отношений Джером Горсей не мог,  хотя и затратил много времени и
денег.  Сэр  Френсис  Уолсингем,  министр  английской королевы  Елизаветы,
обязанностью которого было знать,  что делается в  других странах,  платил
хорошо.
     Джером Горсей еще раз обдумал,  чем грозит ему торговое предприятие в
Скифском море. "Даже если будем торговать всего три года, сделаемся самыми
богатыми купцами в  Англии.  А если дела обернутся благоприятно,  заслужим
благодарность ее величества королевы.  Игра стоит свеч.  Ну,  а если затея
окончится худо? Ну что ж, без риска не бывает богатства".
     Помимо всего,  купец надеялся на  своего покровителя -  сэра Френсиса
Уолсингема.  Он помнил последний разговор в Лондоне, когда Уолсингем очень
осторожно расспрашивал его о  морском походе на восток за новую землю и  о
возможности обосноваться на каком-нибудь острове.
     "Русские расширяют свои владения на  Севере,  почему не сделать этого
англичанам?" -  сказал Уолсингем.  Этот разговор и навел Джерома Горсея на
мысль о выгоде меновой торговли без царских пятнальщиков.
     Откинув сомнения, Горсей взял лист бумаги, пером написал письмо купцу
Джону  Брауну,  своему единомышленнику и  другу,  обосновавшемуся в  новом
городе  Архангельске.  Он  просил  помогать  приказчику  Богдану  Лучкову,
состоявшему на  службе  компании,  и  оплачивать его  расходы  по  покупке
кораблей и снабжению их всем необходимым для плавания.  "Все остальное,  -
закончил послание Горсей, - тебе расскажет Богдан, ибо я боюсь, что письмо
может попасть в чужие руки, а это для нас опасно".
     Только поздно ночью заснул купец Джером Горсей.
     На следующее утро, как только Богдан Лучков, пожилой, степенный мужик
с проседью в усах и бороде,  появился в подворье, Джером Горсей позвал его
в свой кабинет и, закрыв двери, говорил с ним до самого обеда.
     Вечером Богдан Лучков,  едва  успев  попрощаться с  женой  и  детьми,
выехал из Москвы в Холмогоры.
     Общество английских купцов по  торговле в  Скифском море приступило к
делу.


                           Гїлїаївїаї пїяїтїаїя

                СУЩЕСТВУЮЩИЕ ЖЕ ВЛАСТИ ОТ БОГА УСТАНОВЛЕНЫ

     Ночью  плотники стучали  топорами,  заканчивая деревянные мостки,  по
которым царь Федор Иванович и  знатнейшие князья и  бояре пойдут из  одной
церкви в  другую.  Высотой мостки чуть  больше аршина и  шириной в  аршин.
Потом пошел дождь и шел до восхода солнца.
     А утром кремлевскую площадь затопил народ. Все хотели видеть венчание
на царство царя Федора Ивановича, слабого духом и телом человека. В народе
его попросту, жалеючи, звали дурачком и относились к нему благожелательно.
     Во  дворце готовились к  торжеству долго  и  тщательно.  Представился
удобный случай показать всему миру богатство и могущество русского царя.
     В  Грановитой палате,  где  Федора Ивановича готовили к  выходу,  шло
последнее действие.  Царь  стоял  посреди  своих  приближенных и,  склонив
голову набок,  поворачивался,  когда ему говорили, поднимал руку или ногу.
Когда  на   царя  надели  тяжелые  золотые  ризы,   украшенные  множеством
драгоценных камней,  его слабые ноги не выдержали,  подломились,  и  царь,
вскрикнув, стал валиться на пол.
     За края ризы ухватились шесть думных бояр и поддержали его. Не всякий
мог вынести такую тяжесть, одежды весили около пяти пудов.
     Первые часы  царя  Федора забавляли торжественные приготовления.  Ему
нравилась суета и шум вокруг.  Он подумал:  хорошо бы позвать жену Оринку,
пусть и она посмотрит на разодетых бояр и на его сверкающие одежды.  Потом
он  вспомнил  про  карлицу  Федосью.  Вчера  она  рассказывала  любопытную
страшную сказку,  а  какую,  царь Федор забыл.  Он напряг свою память,  но
ничего  не  мог  вспомнить.  "Русский богатырь отрубил Змею  Горынычу семь
голов и  спас царевну",  -  пришло наконец в голову.  Потом явились другие
мысли:  "Наемся  я  сегодня жареной баранины с  чесноком.  На  праздник-то
сегодня всего  напекут и  нажарят.  Наемся  баранины и  напьюсь малинового
кваса... Ох, хорош квас, от него приятно щекочет в носу... А потом прикажу
карлам  и  карлицам потеху  устроить.  Прикажу принести каленых орехов  да
пряников медовых".
     Царь  Федор  совсем размечтался,  но  пришло время выходить.  Ударили
колокола. Под торжественный звон из дворцовых палат вышел царский духовник
со святынями. Он нес крест, венец и бармы Мономаховы в Успенский собор.
     Вслед за духовником шел царский шурин Борис Годунов и нес драгоценный
скипетр.
     Когда из дворца вышел царь Федор в одеждах небесного цвета, усыпанных
сверкающими драгоценными камнями, колокола смолкли. В полной тишине царь в
сопровождении придворных в золотых платьях шел по мосткам до храма.
     На площади тесно стоял народ, однако тишины никто не нарушил.
     Не доходя до церкви,  царь Федор вдруг вспомнил,  что  ему  предстоит
сказать  несколько слов митрополиту:  "...Владыка,  владыка...  - мысленно
твердил  он,  -  родитель  наш  Иван  Васильевич...  меня  благословил..."
Вспоминая,  от напряжения он взопрел под тяжелыми ризами,  но,  как назло,
все слова,  которым его учил Борис Годунов подряд две недели,  вылетели из
головы.
     В  церкви царь и  митрополит Дионисий сели на  приготовленные для них
места у западных врат, и Федор среди общего молчания начал свою речь.
     - Владыко,  родитель наш  Иван  Васильевич оставил земное царство,  -
бормотал он,  запинаясь на  каждом слове,  -  и,  приняв ангельский образ,
отошел на царство небесное... А меня... меня благословил державою...
     Царь говорил все тише и  тише и  наконец перешел на  невнятный шепот.
Митрополит Дионисий пригнулся к  нему  и,  покачивая головой,  делал  вид,
будто слышит и разбирает царскую речь.
     Федор Иванович вспомнил только последние слова и сказал громко:
     - ...соверши обряд священный, да буду царь и помазанник.
     Митрополит Дионисий, осенив Федора крестом, ответил:
     - Господин возлюбленный сын церкви и нашего смирения, богом избранный
и  богом на  престол возведенный,  данною нам  благодатью от  святого духа
помазуем и венчаем тебя, да именуешься самодержцем России.
     С этими словами митрополит возложил на царя крест Мономахов,  бармы и
венец на голову.  Громко читая молитву, он взял Федора Ивановича за руку и
поставил на особое царское место.
     - Блюди хоругви великие России, - громко произнес митрополит Дионисий
и вручил ему скипетр.
     Архидьякон  на  амвоне,   священники  в  алтаре  и  хор  на  клиросах
возгласили многолетие царю.
     Митрополит  в   краткой  речи   напомнил  Федору   Ивановичу  главные
обязанности венценосца.
     Федор Иванович в  полном царском облачении,  в короне Мономаховой,  в
богатой мантии,  держа  в  руках скипетр,  слушал литургию.  Перед ним  на
маленьком столике лежали  короны завоеванных царств.  А  с  правой стороны
стояли ближние советники -  Борис Годунов,  дядя  Никита Романович Юрьев и
другие.
     Царь Федор очень устал и  с  трудом дослушал литургию.  Его больше не
радовало богатое  убранство церкви  -  тысячи  горящих  свечей  и  лампад,
бархат,  красные английские сукна  и  персидские ковры,  устилавшие помост
церкви. Было душно и жарко.
     Шатаясь на больных ногах, он ходил поклониться гробам своих предков и
ждал только одного: когда можно будет полежать на мягкой кровати.
     В конце литургии митрополит помазал его святым мирром и причастил.
     Из церкви царь Федор шел по золотой парче, подостланной ему под ноги.
Мостки между  церквами были  покрыты алым  сукном,  а  паперти церковные -
красным бархатом. Лишь только кончилось шествие, дворяне разрезали бархат,
парчу и  сукно на мелкие куски и  раздавали народу на память.  Сверху,  из
окон дворца,  придворные швыряли в народ золотые и серебряные монеты. Люди
с  радостными криками бросались хватать деньги,  произошла драка и  давка,
несколько человек задавили насмерть.
     Царь  Федор немного оживился,  когда увидел жену  Оринку в  раскрытом
окне. Царица помахала мужу рукой.
     После  духоты  и  церковного угара  он  жадно  вдыхал чистый воздух и
радовался синему небу над головой и яркому доброму солнцу.
     Федор Иванович прошел в  думную палату и сел на царское место.  Шесть
корон сложили на столе перед ним.  Рядом сидела царица Орина.  На ней была
корона  с  двенадцатью  жемчужными  зубцами,  на  груди  -  золотая  цепь,
украшенная драгоценным каменьем.  Одежда  бархатная,  длинная,  обсаженная
крупным жемчугом.  А поверх всего - мантия. Царица обличьем была похожа на
братца своего Бориса, и сама - высокая и полная. Рынды в серебряной одежде
встали по два с  каждой стороны.  Князья и бояре разместились по разрядам.
Царь позволил подойти к руке.
     В это время церковный хор, состоявший из одних отроков, пел:

                 Слава богу на небе,
                                  Слава!
                 На земле государю великому
                                  Слава!
                 А ему б, государю, не стариться!
                                  Слава!
                 Цветну платью его не изнашиваться,
                                  Слава!
                 А коням его не изъезживаться,
                                  Слава!
                 А бы правда пошла по всей русской земле,
                                  Слава!

     "Теперь я царь и буду делать что хочу,  - вертелась у Федора в голове
неотвязная мысль.  - Пусть бояре ходят в думу и вершат государские дела, а
я  буду слушать монахов про житие святых праведников и молиться богу...  Я
запрещу им  проливать кровь.  Пусть они не ярятся друг на друга.  Вместе с
Оринкой мы будем часто ходить на богомолье и слушать певчих".
     И  царь Федор представил себе,  что  идет поклониться святым местам в
Сергиев монастырь.  Куда ни взглянь,  всюду бредут люди:  тут и  стрельцы,
монахи,  монахини и  простой народ,  нищие...  За ним едет крытая повозка,
запряженная четверкой белых лошадок, на случай, если ослабнут ноги.
     И важные бояре и царедворцы окружают его. Они, по примеру царя, сошли
с коней и идут пешком. И царь знает, что толстые, потные князья и бояре не
любят ходить пешком, им трудно, а идут они только из-за него.
     По дороге,  в лесу,  слуги раскинут шатер.  Расстелят мягкую постель.
Потом обед, уха, рыбные пироги...
     А вокруг шумят деревья и поют птицы.
     Путь долог,  но зато каким звоном встретят монастырские колокола!  Не
хуже,  нет,  лучше,  чем  звонят  сейчас.  И  настоятель проведет  его  на
звонницу, и он, божий помазанник, своими руками будет бить в звонкую медь.
     На лице царя Федора бродила тихая улыбка. Тем временем дело двигалось
своим чередом. Каждый получивший позволение целовать царскую руку подходил
с подарком и желал царю долголетия и счастливого царствования.
     - Будет и будет многолетно, - повторяли придворные.
     Два дьяка,  принимавшие подарки и ведущие учет,  внимательно следили,
чтобы ценность их соответствовала царскому величию.
     Все  шло  ровно  и  гладко.  И  вдруг  чуткое  ухо  Бориса  Годунова,
безотлучно находившегося у  царского кресла,  уловило какой-то  непонятный
шум и  громкий разговор.  Он  тут же  послал узнать,  в  чем суть,  своего
конюшего Ивана Волкова.
     - Купцы  иноземные сцепились,  -  доложил  Волков.  -  Аглицкий купец
Горсей да нидерландский Джон де-Чель.  Оба хотят первыми великому государю
руку поцеловать. И подарки у них богатые приготовлены. Аглицкий сказывает:
пусть,  дескать,  у  него  ноги  отрубят,  нежели он  нидерландского купца
впереди себя пустит.  Не  потерпит оскорбления своей государыне,  аглицкой
королеве.
     - Где дьяк Андрей Щелкалов?
     - Он  там.  Хотел  нидерландского купца  провести  вперед,  а  Горсей
уцепился за него, не пускает.
     Годунов подумал малое время.
     - Скажи  дьяку  Андрею  Щелкалову,  пусть  англичанина Горсея  вперед
поведет. Мы его много лет знаем.
     Иван  Волков бросился исполнять повеление правителя.  После  венчания
царя  Федора  на  царство  положение  Бориса  Годунова  укрепилось,  и  он
почувствовал свою силу.  Бояре и  дворяне кланялись теперь ему  еще ниже и
почтительнее.
     Перед  царем  появился вспотевший от  волнения толстый  купец  Джером
Горсей.  Оглянувшись с торжествующим видом на своего противника, он приник
к царской руке.
     - Ваше   величество,   я   счастлив  поздравить  ваше   величество  с
торжественным днем!  - задыхаясь, выговорил англичанин. - Желаю вам многих
лет счастливого царствования, ваше величество. От имени английских купцов,
торгующих в  России,  преподношу вам  ценный подарок.  Молю  быть таким же
милостивым к нам, как и ваш отец, государь Иван Васильевич.
     Двое слуг поставили перед царем клавикорды,  позолоченные, украшенные
финифтью.  Царю Федору понравился подарок. Когда Джером Горсей прикоснулся
к клавишам и раздались музыкальные звуки, царь пришел в восхищение.
     - Спасибо,  господин купец,  подарок мне люб.  - И он ткнул пальцем в
клавиатуру. Снова раздались звуки.
     Царь долго смеялся и опять ударил по клавишам.
     Борис   Годунов   кивнул   слугам,   и   они   отнесли  клавикорды  к
учетчикам-дьякам.
     - Великий государь и царь Федор Иванович,  -  сказал царский шурин, -
обещает  ради  сестры  своей,  любезной королевы Елизаветы,  быть  к  вам,
аглицким купцам, столь же милостивым, как и отец его, покойный государь.
     Джером Горсей отошел в сторону,  и на его место вступил нидерландский
купец Джон де-Чель. Купец поцеловал руку великому государю. К ногам Федора
Ивановича слуги сложили шесть штук  тонкого сукна разного цвета и  дорогое
ожерелье для царицы из крупного жемчуга.
     На  просьбу  к  царю  быть  милостивым к  нидерландским купцам  Борис
Годунов ответил:
     - Великий государь и царь Федор Иванович желает,  чтобы нидерландские
купцы были так  же  полезны и  верны ему,  как всегда были верны подданные
аглицкой королевы. И тогда он будет к ним милостив.
     Иноземные купцы были царем отпущены.  Их  вежливо проводили из дворца
нарядные боярские дети.
     Джером Горсей получил в тот же день от царя обед из семидесяти блюд и
три  телеги,  груженные хмельными напитками:  вином  и  пивом.  Англичанин
понимал,  что не царь Федор, а правитель Борис Годунов облагодетельствовал
его.
     Посол королевы английской Елизаветы Иероним Баус не  был приглашен на
торжество во дворец. Его посольство было связано со сватовством царя Ивана
Васильевича к  Марии  Гастингс,  племяннице  английской королевы,  и  было
прервано в  связи  со  смертью  царя  Ивана.  И  характером посол  обладал
прескверным.  Во  время переговоров Иероним Баус не  сумел воспользоваться
обстоятельствами. Царь Иван, горевший желанием жениться на Марии Гастингс,
благоволил английским купцам и  был готов даровать им прежние повольности.
Новое сватовство царя оказалось не  по  душе многим придворным.  Они  были
оскорблены,  опечалены и  изыскивали средства,  чтобы  помешать этому.  По
жалобам Иеронима Бауса многие испытали гнев и  побои царя Ивана.  Особенно
негодовали на посла важные сановники,  думные дьяки братья Щелкаловы. Но и
сейчас английский посол не понимал своего изменившегося положения.
     На  второй день  после  венчания на  царство Федора Ивановича,  после
окончания всех важных дел,  посол Иероним Баус был призван во дворец.  Его
ввели в комнату, где собрались многие бояре и сановники.
     - Вы хотите меня уморить голодом, - сказал Баус вместо приветствия. -
Я доложу ее величеству королеве Елизавете,  как относились к ее послу. Моя
превысочайшая,     премогущественная,     наипревосходнейшая    государыня
Елизавета...
     - Довольно,  о  том  скажешь великому государю Федору  Ивановичу.  Но
прежних разговоров,  что ты вел с его отцом,  государь слушать не будет! -
прервал его Андрей Щелкалов.
     - Ты,  низкородный царский советник, не учи меня! - взвился Баус. - Я
знаю, что мне говорить перед вашим царем.
     - Надоел ты нам изрядно,  -  поддержал брата дьяк Василий Щелкалов. -
Проучить бы  тебя следовало батогами,  чтоб впредь знал,  как вести себя в
царском дворце!
     - Благодари бога,  что даровал нам милостивого государя и он не хочет
мести.  Ты  узришь его  очи.  Он  примет тебя ради сестры своей,  королевы
Елизаветы. А сейчас сними шпагу и отдай нож.
     - Нет, никогда я не отдам шпаги, я дворянин.
     - Душа  нашего благочестивого и  кроткого государя опечалена.  Он  не
может видеть оружия.
     - У нас в Англии...
     - Нет, ты сдашь оружие, у нас свои законы. В чужой монастырь со своим
уставом не ходят, - спокойно сказал Андрей Щелкалов.
     - Нет,  оружия не отдам,  -  горячился Баус.  -  Только ее величество
королева может отобрать у меня шпагу.
     - Эй,  слуги,  взять  у  него  шпагу и  нож!  -  распорядился Василий
Щелкалов, руководитель посольского приказа.
     Два дюжих дворянина с  самым свирепым видом подступили к послу.  Баус
испугался.  Он подумал,  что над ним могут совершить насилие,  и сам отдал
шпагу и нож. "Пожалуюсь царю на причиненные мне обиды", - решил посол.
     Но толмач Иеронима Бауса был отослан из дворца,  а вельможи  торопили
посла идти к царю.
     Федор Иванович сидел на своем месте в скромных,  обычных одеждах.  Он
пробормотал несколько слов и посмотрел на Бориса Годунова.
     - Великий государь желает такой же  дружбы с  ее величеством аглицкой
королевой,  какова была у  его  отца Ивана Васильевича.  К  твоему отъезду
будет готово письмо для передачи ее величеству королеве,  -  строго сказал
большой боярин Годунов.  -  Сроку на отъезд великий государь дает тебе три
дня.
     - Я передам английской королеве все,  что слышал на словах.  Нетрудно
запомнить  десять  слов,  сказанных  его  величеством.  -  Строптивый нрав
Иеронима Бауса сказался и  здесь.  -  Вряд  ли  в  письме будет что-нибудь
новое.
     Сановники переглянулись. Их лица приняли угрожающее выражение. Однако
никто не проронил ни слова.
     - Нет,  тебе надо взять царское письмо,  -  с  ударением сказал Борис
Годунов. - Так велит наш государь. А ты только слуга королевы.
     Увидев по  лицам вельмож,  что  спорить опасно,  Иероним Баус  нехотя
согласился.  "Я  разделаюсь с  этим письмом в  более безопасном месте",  -
решил он,  дрожа от ярости.  Пробыть в этой дикой стране столько времени и
уехать ни с чем, нет, это возмутительно! Как и все иноземцы, приезжавшие в
Россию,  он  рассчитывал вернуться на родину богачом.  Озлобленный на весь
мир, ушел Иероним Баус из царского дворца.
     После венчания на  царство Федора Ивановича на  придворных посыпались
царские милости.  Несколько знатных вельмож возведены в боярский сан. Царь
назвал  боярами князей  Дмитрия Хворостинина,  Андрея  и  Василия Шуйских,
Никиту Трубецкого,  Шестунова,  двух Куракиных,  Федора Шереметева и  трех
Годуновых, внучатых братьев Орины. Ивану Петровичу Шуйскому пожалованы все
доходы от города Пскова.
     Думный дьяк Андрей Щелкалов назван ближним дьяком.
     Но  самую  большую милость получил его  шурин,  Борис  Годунов.  Царь
пожаловал ему  знатный сан  конюшего и  звание  ближнего великого боярина,
наместника двух  царств:  Казанского и  Астраханского.  Таких  почестей до
Бориса  Годунова в  русском  государстве еще  никто  не  удостаивался.  Он
превратился в  непререкаемого правителя,  и  власть,  о которой он мечтал,
оказалась в его руках.  Он теперь был так богат,  что из своих доходов мог
снарядить стотысячное войско.