по Москве
тем, что его очень не любил Борис Годунов.
     - Получил царский приказ, - сказал воевода, - идти в Серпухов. Против
татар  буду  стоять.  Завтра  до  солнечного восхода в  поход.  Кто  город
охранять будет, известно тебе, дьяк?
     - Ничего не ведаю. Разве стрельцов всех угоняют?!
     - Всех до одного.  Я думал,  ты знаешь,  что к чему. Надо сторожей на
стены ставить,  мало ли что может случиться.  Царский сын во дворце живет.
Деньги на сторожей надобны.
     - Ты прав, Семен Федорович, о том я подумаю.
     Воевода распрощался с  дьяком и,  тяжело ступая,  вышел  из  горницы.
Михайла Битяговский обрадовался уходу стрельцов из Углича.  Он понял,  что
это  не  случайное совпадение.  Ставить на  стены сторожей без  приказа из
Москвы он  не собирался.  Его и  раньше смущали дозорные стрельцы,  днем и
ночью  ходившие  по  стенам  крепости и  глядевшие с  башен.  Теперь  дело
решалось проще.
     На  следующий  день,  ранним  утром,  мимо  дома  Битяговского прошли
стрельцы, и конные и пешие. Пешая сотня сидела на телегах. Во главе отряда
на вороном жеребце ехал седобородый воевода Семен Нагой.
     Дьяк вышел на  крыльцо и  смотрел вслед уходящему стрелецкому войску,
пока  не  осела  дорожная  пыль,  поднятая лошадиными копытами и  колесами
телег.
     К  обеду он позвал своего сына Данилу и  племянника Никиту Качалова с
шурином Оськой  Волоховым.  Данила  и  Никита  были  жильцами во  дворе  и
состояли телохранителями царевича. Беседу дьяк Битяговский повел издалека.
Он  рассказал про  возведение в  сан  патриарха святейшего Иова,  чему был
свидетелем.
     - Старейший  патриарх  восточного  православия  благословил Иова  как
сопрестольника великих отцов христианства и, возложив на него руку, прочел
короткую  молитву.  Новопреставленный московский патриарх  имел  на  главе
митру с  крестом и  короною,  священнодействовал вместе с византийским,  -
сладким голосом говорил дьяк,  -  а когда,  отпев литургию,  разоблачился,
государь  царь   Федор   Иванович  собственной  рукой  возложил  на   него
драгоценный крест  с  животворящим древом,  бархатную  зеленую  мантию,  с
полосами,  низанными жемчугом,  и  белый клобук со знамением креста.  Царь
Федор Иванович подал ему жезл святого Петра и велел именоваться патриархом
всех земель северных... Каков велик наш государь Федор Иванович?!
     Потом  разговор пошел  напрямую.  Царский  дьяк  объяснил,  что  надо
сделать.  Он  надеялся  на  родственные  узы,  связывающие всех  четверых.
Родство было во  многих делах решающей силой.  Для убийства решили выбрать
субботнее время.  В субботу обедали раньше, а кто мог, напивался хмельным.
Плотно  пообедав,  русский  человек  ложился  отдыхать.  На  субботу родня
Битяговского возлагала самые жаркие упования. И еще было одно немаловажное
обстоятельство.  Царевич обедал раньше взрослых,  с мамкой и кормилицей, и
его  после  обеда  отпускали  погулять  во  дворе.  На  прогулку  царевича
сопровождала кормилица Орина  Тучкова.  Вот  это  глухое время  и  выбрали
заговорщики.
     - Мне  его  отдайте,  -  петушился долговязый Оська Волохов,  хлебнув
лишнюю чарку. - У моей матки руки в синяках, все из-за этого змееныша. Все
ему не так и не так. Царица Марья - злющая баба, глаза готова за свое дитя
выдрать, она ущипнет мать за руку и выкручивает мясо.
     - Главное,  ежели что,  -  учил дьяк, - кричите: царевич-де в падучей
болезни сам на нож набрушился... А в ином не признавайтесь.
     Расходясь по  домам,  родичи  поклялись святому кресту крепко держать
все в тайне и друг друга не выдавать. Обнялись, перецеловались.
     - А уж царь-государь не забудет нашей верной службы,  -  говорил дьяк
Битяговский,  стараясь придать своему зверскому лицу ласковое выражение, -
меня в думные дьяки поставит и вас, молодцы, в стольники.
     Уход стрельцов из Углича опечалил Михайлу Нагого.  Он утешался только
тем,  что  стрельцы  направлены  в  Серпухов.  Значит,  думал  он,  татары
двинулись на Русь и скоро подойдут к Оке.  Из Москвы от верных людей вести
приходили в  Углич  почти  каждый день.  Михайла Нагой знал,  что  главные
русские войска стоят в Новгороде Великом, против шведского короля Юхана. В
угличском дворце все  было готово.  По  первому знаку из  Москвы семейство
Нагих  с  царевичем Дмитрием  и  царицей  на  четырех  колымагах выедут  в
Сергиеву лавру, а потом, ежели захочет бог, и в Москву.
     Дни  стояли погожие,  жаркие.  Яблони в  садах отцветали,  осыпались,
покрывая землю  белыми  лепестками.  В  огородах сажали  рассаду капусты и
готовили грядки под прочие овощи.
     Утром в субботу 15 мая небо нахмурилось, накрапывал дождь.
     Царевич  Дмитрий  проснулся нерадостный.  Он  капризничал,  не  хотел
вставать и идти в церковь. Постельница Марья Колобова, ласково уговаривая,
напялила на него кафтанчик с высоким воротничком, обула в козловые красные
сапожки.
     После Евангелия у  старцев Кириллова монастыря царевич,  как  всегда,
первый вышел на паперть и стал раздавать нищим милостыню.
     Во  дворе  у  церкви встретились дьяк  Михайла Битяговский и  Михайла
Нагой.
     - Почему на стенах дозорных нет?
     - Не знаю, стрельцы по царскому указу ушли.
     - Ты царский дьяк, должен мне деньги на сторожей дать.
     - Запрошу Москву, тогда.
     - Ежели что взять,  так ты сразу хапнешь,  а  ежели дать,  так и  нет
тебя. Два дня даю тебе сроку.
     - Уж как будет.
     Царевичев дядя был под хмельком. Он махнул рукой и поспешил в посад к
веселой вдове на обед.
     Царица Марья  повела царевича Дмитрия наверх,  во  дворец.  Последнее
время,  а  особенно  после  приезда  дьяка  Битяговского  в  Углич,  Марья
Федоровна сделалась вдвойне осторожной и  не спускала глаз со своего сына.
Она не расставалась с  ним ни днем,  ни ночью,  кормила его из собственных
рук. Тайные доброжелатели из Москвы не раз предупреждали ее об опасности.
     Время  наступало обеденное.  Слуги накрывали большой дубовый стол  во
дворце, носили наверх хлеб и холодные кушанья.
     Царевич попросил квасу,  а когда его принесли, неожиданно расплакался
и долго не мог успокоиться.
     - Перестань,  Митенька,  не плачь,  глазки испортишь,  -  уговаривала
мать. - Испей кваску сладенького, медового.
     Царевич выпил квасу и снова захныкал.
     - Государь Дмитрий Иванович,  пойдем на  двор,  погуляем,  -  позвала
царевича мамка, боярыня Василиса. - Глянь-ко, солнышко красное показалось.
     Царевич посмотрел в окошко.
     - Хочу гулять, - сказал он. - Матушка, дай мне орешков погрызть.
     Боярыня Василиса Волохова взяла  царевича за  руку.  Марья  Федоровна
хотела пойти с  сыном,  но  вспомнила,  что пришла телогрейщица с  готовым
шитьем и надобно его примерить.
     - Оринушка,  -  крикнула она  кормилице,  -  подь на  двор,  посмотри
Митеньку... Орешков ему дай, а я приду скоро.
     Царица во всем верила кормилице Орине, грудью вскормившей Дмитрия. Ее
сын Баженка приходился молочным братом царевичу.
     Царевич Дмитрий,  мамка Василиса и кормилица Орина вышли из горницы в
сени и спустились по лестнице к восточному входу и вышли в сад.
     Яркое солнце ослепило царевича. А ведь только недавно шел дождь. Он с
удивлением смотрел на зеленую траву,  на синие купола соборной церкви,  на
высокую крепостную стену.  Двор был пуст, люди сидели по домам. На угловой
дозорной башне с  шатровым верхом тоже никого не  было,  недавно стрельцов
угнали  на  Оку.  Несколько малых  ребят  возились невдалеке на  солнечном
припеке у  церковной стены.  За ними наблюдала Постельница Марья Колобова.
Сегодня суббота,  и от работ все освободились раньше обычного.  Многие уже
отобедали и завалились спать.
     - Оринушка,  - сказал царевич, не осилив крепкого орешка, - разгрызи,
у меня зубки болят.
     Из-за    угла    Константино-Еленинской   церкви   вышли    дворцовые
жильцы-родственники:  Данила Битяговский,  Осип Волохов и  Никита Качалов.
Они  издали  стали  кланяться  царевичу  и  приветствовать его  радостными
возгласами.  Осип Волохов стал на голову и пошел по траве на руках. Данила
Битяговский запел веселую песню.  Никита Качалов сноровисто пританцовывал.
Царевич развеселился, стал подзывать их к себе. Жильцы топтались на месте.
     Не  дождавшись,  пока  они  подойдут,  Дмитрий спустился с  крыльца и
подбежал к жильцам.  Отсюда,  где они стояли,  ни игравших малых детей, ни
постельницы Марьи Колобовой не  было видно,  закрывала церковь.  Кормилица
Орина бросилась за царевичем.
     Данила  Битяговский,  Осип  Волохов и  Никита Качалов дружно в  землю
поклонились Дмитрию.
     - Государь Дмитрий Иванович,  давай в тычку поиграем,  -  поднявшись,
выступил вперед Осип  Волохов и  вытащил из-за  голенища большой и  острый
нож.
     - Ты  с  ума  сошел,  болван!  -  закричала кормилица.  -  Вот узнает
государыня про нож, велит она тебе палок всыпать.
     Не  обращая  внимания  на  крики  кормилицы,  Волохов  взял  за  руку
царевича.
     - Государь, у тебя новое ожерелье? - спросил он изменившимся голосом.
     - Нет, старое, - подняв голову и улыбаясь, ответил Дмитрий.
     И тут произошло неожиданное. Волохов взмахнул ножом и ударил царевича
в горло.  Однако твердый воротник кафтанчика,  унизанный жемчугом, защитил
его, нож ударил в жемчуг, соскользнул и вывалился из рук убийцы.
     - Помогите!  -  закричала во весь голос Орина. - Помогите, убивают! -
Она бросилась к царевичу, обняла его, закрыла своим телом. - Вскормленник,
красавчик, сыночек мой! - причитала кормилица.
     Она не  понимала,  что происходит.  Сын боярыни Василисы Оська,  свой
жилец,  хотел убить царевича.  Она не  сразу поверила своим глазам и  даже
подумала,  что  ошиблась.  Однако острый нож,  брошенный Оськой,  лежал на
земле.
     - Запорют тебя,  Оська, псари на конюшне и вас, дураки, вместе с ним!
- попробовала припугнуть жильцов Орина.
     Долговязый Осип Волохов испугался и убежал с княжьего двора.  Исчезла
боярыня  мамка  Василиса Волохова.  Данила  Битяговский и  Никита  Качалов
оказались  храбрее.   Они  кинулись  на  кормилицу.   Данила  Битяговский,
коренастый и сильный,  короткой палицей сильно зашиб ее.  Орина омертвела,
упала, но не выпустила из рук царевича.
     Крики во дворе затихли, слышно было, как ворковали голуби на церкви.
     Дмитрий  молчал,  ничего  не  понимая,  и  испуганно  посматривал  по
сторонам черными глазами.  Вряд ли  мысль,  что он живет последние минуты,
пришла ему в голову.
     Расправившись с  кормилицей,  Данила  Битяговский вырвал  из  ее  рук
царевича и ударом поднятого с земли ножа полоснул ему горло. Кровь хлынула
потоком из широкой раны.
     - Царевичу в руку вложи нож,  -  закричал Никита Качалов,  - как дьяк
сказал.
     Но и  Битяговский растерялся,  не смог вложить нож в руку убитого,  а
оставил его возле царевича.
     Данила  Битяговский и  Никита  Качалов,  свершив убийство,  бросились
бежать.
     По-прежнему молчалив и пустынен двор.  Люди обедали в своих домах. Но
мать,   царица  Марья,   услышала  вопли  кормилицы.   Словно  разъяренная
медведица,  выбежала она на крыльцо и  увидела своего сына окровавленного,
бездыханного.  Она бросилась к нему,  целовала,  ласкала его. Рядом лежала
бесчувственная кормилица Орина.
     Страшный вопль  царицы  нарушил обеденную тишину  княжьего двора.  Он
привел в чувство кормилицу.
     - Матушка царица, - подняв голову, сказала Орина, - они, они убили...
Оська Волохов!  -  Однако все  происшедшее казалось сном,  она  все еще не
могла прийти в себя.
     В  это время из задних дверей дворца выбежала боярыня мамка Василиса.
Обезумевшая царица  Марья,  увидев  ее,  ухватила  из  поленницы березовое
полено.
     На  царицу Марью  было  страшно смотреть.  Бледная,  зубы  ощерились,
словно она  хотела загрызть боярыню Волохову.  Глаза обезумели,  сделались
блеклыми.  В этот миг царица поняла, что жизнь кончилась для нее, не стало
ни  сыночка Дмитрия,  ни  близкой Москвы у  ее ног,  ни сытой,  привольной
жизни, ни милого дружка Богдашеньки. Нет, ничего нет. Темно и пусто.
     - Твой Оська Митеньку зарезал,  проклятая! Где ты была, пряталась? Ты
все знала!  -  кричала царица, ударяя мамку поленом в голову. - Проклятая,
сын твой зарезал вместе с выродком Битяговским!
     - Не  я,  государыня,  не  я,  милая,  родная!  -  твердила Василиса,
закрывая голову руками.
     Прибежал Григорий Нагой, брат царицы. Он что-то жевал и вытирал рукой
жирный рот.
     - Бей ее,  бей ее!  -  вопила бесновавшаяся царица.  -  Она, она, сын
ее... Бей, бей!..
     Григорий Нагой,  не раздумывая,  выхватил полено из рук сестры,  стал
лупить боярыню по чему ни попало: по голове, по бокам.
     - Дайте мне  сыск праведный!  -  хрипела Василиса.  -  Праведный сыск
дайте!
     Ударил набатный колокол в соборной церкви у Спаса. Ударили колокола в
других  церквах  княжьего  двора.  На  тревожный  звон  отозвались  церкви
Угличского посада.
     Выломав ворота, в крепость ворвались посадские мужики.
     Прибежал  дворцовый  лекарь.   Второй  брат  царицы,  Михаила  Нагой,
прискакал на княжий двор на неоседланном коне.  Михайла был пьян,  он тоже
оторвался от веселого обеда.
     Тревожный звон колоколов угличских церквей,  а  их  было в  посаде за
полторы сотни,  взбудоражил мужиков.  Они  думали,  что  во  дворце пожар,
принесли с собой багры,  топоры,  ушаты и крючья,  но ни дыму,  ни огня не
было.
     Мужики увидели тело царевича Дмитрия в луже крови. Услышали отчаянные
крики матери-царицы.
     Растолкав толпу  посадских мужиков,  к  Константино-Еленинской церкви
протискивался  Михайла   Битяговский.   Он   увидел   боярыню  Волохову  в
разорванной одежде и простоволосую, стоявшую перед царицей на коленях.
     - Убивица, бейте ее! - кричала царица. - До смерти бейте!
     Мужики набирались ярости, сжимали кулаки и глухо роптали.
     - Прекратите  самоуправство,   -   важно   выступил  вперед   Михайла
Битяговский.  -  Царевич сам набрушился на нож, от своих рук умер. Падучая
приключилась... Кто приказал ударить сполох?
     - Ты  что с  нами разговариваешь?  -  крикнул из  толпы купец мясного
ряда. - Ишь, дьявол страшный!
     - Убивец! - завопила пуще прежнего царица Марья. - Он убивец!.. Люди!
Он научил своего сына зарезать царевича.
     Толпа грозно зашумела. Кого слушать: дьяка или царицу? Таких сомнений
ни у кого не было: царское слово прежде всего.
     Мужики,  стоявшие рядом с дьяком, бросились на него, стали хватать за
воротник, за бороду, тыкать кулаками в бока.
     Дьяк  зарычал,  шевельнул плечами,  вырвался  и  побежал  к  соборной
колокольне. Он понял, что толпа не пощадит его.
     Пономарь Константино-Еленинской церкви, по прозвищу Огурец, ударявший
в набатный колокол,  увидел, как вслед за дьяком бросились мужики с вилами
и топорами.  Когда пономарь догадался, что дьяк хочет спрятаться у него на
колокольне,  его взял испуг.  "Мужики,  -  подумал он, - могут пришибить и
меня". Посмотрев по сторонам, он задвинул засов.
     Дьяк  Михаила Битяговский,  взбежав на  колокольню,  стал  ломиться в
дверь и кричать, чтобы ее открыли. Увидев, что спрятаться на колокольне он
не сможет, а мужики бегут следом, дьяк спустился на землю с другой стороны
и  со  всех ног бросился к  брусяной избе.  Задыхаясь,  он вбежал в  избу,
закрыл  за   собой  дверь  на   засовы.   Посадские  вмиг  окружили  избу.
Подогреваемые воплями царицы, разломали сени, высадили двери, выбили окна.
     Дьяка схватили в  избе и  выволокли на  двор.  Он  был  изрядно помят
мужиками,  кричал и корчился от страха. Лицо дьяка перекосилось, шрам стал
лиловым,  на  лбу и  на  лице выступили красные бляшки.  На  дворе Михайла
Битяговский разметал мужиков и снова побежал.  И тогда высокий посадский с
рыжей бородой швырнул топор в спину дьяка.
     - И-их, держись, дьявол! - крикнул он.
     Битяговский упал.  Со всех сторон на него набросились мужики с вилами
и топорами.
     - Царева дьяка убиваете,  сволочи! - хрипел Битяговский. - Подождите,
узнаете, кто я!
     К  нему подскочил пьяный Михайла Нагой с молотком в руках.  Он дрожал
от ярости.
     - Стойте,  мужики,  пусть скажет, кто научил его убивать царевича. Не
своей же он поганой головой придумал.  Ну,  ты,  говори... Бориска Годунов
Юрьев  день  запретил христианам.  Не  можно  теперь от  худого поместника
уйтить.  Не хотел, чтобы царевич Дмитрий по-старому все оставил. - Михайла
Нагой размахнулся и молотком ударил Битяговского по лбу.
     - Скажи, кто научил? А не то живым не быть.
     Нагой замахнулся снова.
     Дьяк Битяговский поднял на  разъяренного дядю царевича залитые кровью
глаза.
     - Державный правитель повелел... Тебе он тоже голову срубит. А Юрьева
дня вам как своих ушей не видать.
     - Не видать нам Юрьева дня!  -  закричали посадские мужики и казаки с
барок. - Вишь, что царский дьяк сказал.
     - Вот что нам правитель готовит!  Мужики,  слышите,  что он сказал? -
кричал  про  свое  пьяный  Михайла Нагой.  -  Борис  Годунов повелел убить
царского сына.  Он сознался.  Бей его!  -  И Нагой еще раз молотком ударил
дьяка.
     На мгновение Михайлу Битяговского со всех сторон облепили люди.  Били
кулаками, ножами, камнями. Когда они разошлись, царский дьяк был мертв.
     Раздвигая толпу  локтями,  задыхаясь,  к  площади пробирался Ондрюшка
Мочалов. Глаза его были широко раскрыты. Подобравшись к мертвому царевичу,
он взмахнул руками.
     - Митенька,  хлопчик мой!  - дико закричал Ондрюшка. - Митенька! - Он
пальцем прикоснулся к кровавому ручейку, вытекавшему из-под тела царевича,
и отдернул руку. - Убили Митеньку, ой-ой-ой! - снова закричал горбун. - Не
уберегли царевича!
     Окружавшие его посадские мужики,  оравшие и  вопившие,  смолкли.  Все
смотрели на маленького вещуна в черной рясе.
     - Убили!  Я знал это,  - лихорадочно, быстро заговорил Ондрюшка, ни к
кому не обращаясь.  - Боже мой, ведь я знал и не мог спасти. Звери, звери,
звери...
     - Кто убил царевича,  ты знаешь,  Ондрюшка?  -  спросил,  приблизясь,
богатый извозчик Копыто, сосед горбуна.
     - Борис Годунов,  правитель... Не сам убил, а повелел и деньги дал. И
она,  она,  ведьма безрогая, - Ондрюшка указал дрожащим пальцем на боярыню
Волохову,  стоявшую на  коленях,  -  главная закоперщица.  И  сын ее Оська
Волохов,  и меньшой Битяговский,  и племянник Никита Качалов - они царскую
кровь пролили.  Я слышал,  как седни у меня,  у хлева, шептались: горло-де
надо перехватить.  Я-то думал,  они овцу хотят порешить, а они на Митеньку
замахнулись.
     - Где они, злодеи, Ондрюшка, не знаешь ли? - спросил сосед, извозчик.
     - Двое в приказной избе схоронились,  третий у Битяговского в доме на
печь залез.  Я видел,  как они с княжьего двора бежали. А главный меж ними
Борис Годунов.  Слуга царский на господина своего руку поднял. Ищите всех,
кто царевича убил!
     Посадские мужики побежали искать жильцов.
     Михайла Нагой с окровавленным молотком подошел к Василисе Волоховой:
     - Кто велел царевича убить? Говори, ведьма!
     Боярыня-мамка увидела смерть.
     - Правитель  Борис  Годунов,  -  всхлипывала  она,  -  повелел  убить
царевича, а мы, что ж, мы люди маленькие, подневольные. Пощадите!
     - Кому повелел?
     - Дьяку Михайле Битяговскому и мне. Пощадите, помилуйте...
     - Ведьма!
     Михаил Нагой замахнулся молотком.
     Дядя Андрей Нагой схватил его за руку.
     - Оставь,  не  убивай.  Она великому государю Федору Ивановичу должна
поведать,  кто  на  брата его,  царевича,  руку поднял.  Бориске головы не
сносить.
     Михайла вздохнул, опустил руку, вытер пот со лба.
     - Твоя правда, пусть живет.
     - Убивцы, убивцы! - снова раздались крики.
     Верный слуга  Василисы Волоховой из  сострадания надел ей  на  голову
свою шапку.  Для женщины не  было большего позора,  чем быть на  людях без
платка или шапки.  Посадские с  воем ринулись на  него,  смяли,  проломили