- собравшись с силами, сказал он.
     - Ладно ли тебе,  государь, делами нудиться? Лучше сыграем в шахматы,
- предложил Богдан Бельский,  зная любовь царя к занятной игре,  - авось и
полегчает.
     - Добро,  -  оживился царь.  - Подай доску, сыграем, а потом Андрюшку
Щелкалова позовешь, пусть с грамотой придет.
     Видно, мысль о завещании не выходила у него из головы.
     Богдан Бельский и Годунов в страхе переглянулись. Они-то знали, что к
четырем высоким душеприказчикам,  названным в  завещании царем,  самочинно
вписан пятый - Борис Годунов.
     Мысль о  Борисе Годунове пришла Бельскому,  когда он узнал,  что царь
Иван  назначил  его  в  завещании душеприказчиком и  воспитателем царевича
Дмитрия.  Честолюбивые мысли  сразу захватили его.  Наследником престола в
завещании объявлен слабоумный Федор.  Однако до  венчания его  на  царство
после  смерти  отца  пройдет сорок  дней,  а  за  это  время  многое может
случиться. Бельский понимал, что один, среди ненавидящих и презирающих его
бояр,  он  ничего не  сделает.  И  тогда  явилась мысль вписать в  царское
завещание  Бориса  Годунова,  своего  давнего  дружка,  и  с  его  помощью
осуществить свои замыслы.  Он знал, что их интересы должны скреститься, но
решил сначала,  опираясь на Годунова, одержать победу над боярами, а потом
разделаться с Годуновым.  К нему примкнули другие дьяки, братья Щелкаловы,
нажившие среди  бояр  много  врагов.  Дьяки решили солживить в  завещании,
надеясь с  помощью Бориса Годунова удержаться у  власти.  А  Борис Годунов
хорошо  понимал,   что   значит  для   него  оказаться  в   числе  царских
душеприказчиков.
     Царь Иван медленно,  неверными движениями расставлял шахматы.  Взяв в
руку белого короля,  он почувствовал слабость и никак не мог поставить его
на свое место. Закрыв глаза, он откинулся на изголовье.
     - Что с тобой, великий государь? - хрипло вскрикнул Бельский.
     Он понял,  что настал удобный миг. Страшную игру надо закончить. Царь
мог снова очнуться и  потребовать завещание.  Сил терпеть больше не стало.
Пересилив страх,  Бельский выхватил из-под головы царя подушку, накрыл его
худое, искаженное болью лицо и навалился сам.
     - Сюда, Борис, скорее!
     Но боярин Годунов прыгнул к двери,  задвинул запоры.  Отвернувшись от
царской постели,  он зажмурил глаза.  Казалось,  деваться было некуда,  но
боярин, как всегда, хитрит.
     Несколько страшных минут  сидел  Богдан Бельский на  царской постели,
ощущая  под  мягким  соболиным  одеялом  трепетавшее  тело.  Дернувшись  в
последний раз,  царь Иван затих.  Открыв его лицо,  придворные поняли, что
пришла смерть.
     Борис Годунов и Богдан Бельский обнялись,  поклялись не выдавать друг
друга.
     - Царю плохо, на помощь! - завопил Борис Годунов, выбежав из спальни.
     - Горе нам, горе! - кричал Бельский.
     В  спальню  ворвались  придворные  лекари  и  пытались  оживить  царя
втиранием крепких жидкостей.  С  большим трудом лекарь Иоганн Лофф отнял у
царя  крепко зажатого в  правой руке шахматного короля.  Прибежали большие
бояре.   Митрополит  Дионисий,   исполняя  царскую  волю,   читал  молитвы
пострижения над  еще  теплым телом.  В  ангельском чине усопший был назван
Ионой.
     Царь  Иван лежал уже  мертвый,  но  еще  страшный для  всех.  Бояре и
царские дворовые не верили своим глазам и долго не решались объявить о его
смерти народу. Казалось, произошло невозможное: разве мог умереть человек,
много  лет  державший в  страхе и  трепете великую державу?  Разве он  был
смертен?
     Люди без всякого смысла метались по переходам,  из горницы в горницу,
останавливаясь, испуганно смотрели друг на друга и снова куда-то бежали...
     Громко, во весь голос, зарыдал у тела Федор, слабоумный сын покойного
царя.
     И тогда все опомнились.
     - Великий государь совершенно мертв,  -  запинаясь и дрожа от страха,
сказал главный царский лекарь Иоганн Лофф.  - Я и все они, - он показал на
сбившихся тесной  кучкой испуганных лекарей,  -  ручаемся своими головами.
Никакие даже самые сильные средства не  вернут его  к  жизни...  Так ли  я
говорю, уважаемые коллеги?
     - Да, да, - закивали головами лекари.
     - Ты говоришь правильно, Иоганн.
     - Он умер от гнойных язв,  возникших внутри тела, гной задушил его, -
продолжал Иоганн Лофф,  -  и никакие средства,  известные людям,  не могли
спасти от страшной болезни.
     Иоганн Лофф замолчал и покосился на мертвое тело, наспех обряженное в
черные одежды схимника.
     Царь Иван за последний месяц три раза впадал в забытье.
     Лежал без движения,  ничего не слыша и  не видя.  И вдруг,  когда все
считали его мертвым, он приходил в сознание и снова начинал жить.
     - Все слыхали,  что сказали лекаря?  Великий государь умер!  - выбрав
время,  когда  вопли царевича Федора стихли,  сказал митрополит Дионисий и
вышел из  спальни.  -  Не стало государя,  -  рыдающим голосом произнес он
собравшимся у дверей придворным. - Великий государь и царь и великий князь
с  сего  света к  богу  отошел.  Ныне предстал он  перед судом всевышнего.
Помолимся, братья мои! - И митрополит стал читать молитву.
     Все упали на колени,  раздались скорбные возгласы,  плач. Дьяк Андрей
Щелкалов,  дождавшись возвращения митрополита,  огласил над телом царя его
завещание.
     Царь  объявил царевича Федора  наследником престола,  избрал именитых
мужей -  князя Ивана Шуйского, славного защитника Пскова, Ивана Федоровича
Мстиславского,  Никиту Романовича Юрьева,  родного брата царицы Анастасии,
Бориса  Годунова и  Богдана  Бельского в  советники и  блюстители державы.
Младенцу Дмитрию с  матерью назначил в  удел  город  Углич  и  вверил  его
воспитание одному Бельскому.  В  завещании царь изъявил благодарность всем
боярам и воеводам, назвал их своими друзьями и сподвижниками в завоеваниях
и победах.
     Бояре с  удивлением услышали имя Бориса Годунова.  Многие знали,  что
царь  не  хотел  назвать  его  опекуном.  К  тому  была  причина  немалая.
Многолетний брак  царевича Федора с  Ориной Годуновой оказался бесплодным.
Царь Иван говаривал о  разводе.  Он понимал,  что брат Орины Борис Годунов
будет против расторжения брака...
     Когда  Андрей  Щелкалов закончил вычитывать царское  завещание,  всех
снова обуял страх, непонятный и ничем не объяснимый. Что скажет народ там,
за стенами Кремля? Как отзовется он на смерть царя Ивана?
     Верховные советники,  названные в  завещании,  вышли на  крыльцо.  На
площади толпились вооруженные стрельцы.
     - Стрелецкие сотники!  -  крикнул боярин  Никита  Романович Юрьев.  -
Закройте ворота, стерегите крепче, держите у пушек людей наготове!
     Раздались команды сотников и десятских. Все кремлевские ворота тотчас
были закрыты. На стенах появились люди, вооруженные пищалями и секирами.


                          Гїлїаївїаї вїтїоїрїаїя

                  ЛУЧШЕ ХЛЕБ С ВОДОЙ, ЧЕМ ПИРОГ С БЕДОЙ

     В  маленькой душной горнице на  самом верху царицыных хором собрались
родственники и  близкие  маленького  царевича  Дмитрия.  Дело  обсуждалось
важное и неотложное.
     Присутствовала  и  сама  царица  Марья  Нагая,  дородная,  белолицая,
небольшого роста молодая женщина.  Она  сидела молча,  испуганно тараща на
всех большие глуповатые глаза.
     Совет созвал Богдан Бельский,  "дядька" царевича Дмитрия, оружничий и
близкий человек царя Ивана.  Он  был,  как говорили бояре,  "первоближен и
началосоветен". Однако боярства царь Иван ему не сказал.
     К  царице Марье  оружничий давно  питал  нежные чувства,  но  глубоко
скрывал их,  зная, как откликался царственный муж на малейшее подозрение о
порухе  супружеской  чести.   А   теперь  перед  ним  открывались  широкие
возможности...
     После  смерти  царя  в  переполох и  смятение Богдан  Бельский выбрал
удобное время  и  упредил Нагих.  В  голове оружничего,  весьма падкого на
тайные козни, возникла мысль захватить власть с помощью младенца Дмитрия.
     На первый взгляд дело казалось не очень сложным.
     - Царевич Дмитрий,  - говорил Богдан Бельский, - имеет больше прав на
престол,  чем его брат Федор,  слабоумный и больной.  Что с того,  что ему
двадцать семь лет, - по уму он не старше Дмитрия.
     - Так говоришь,  правильно, - простуженно просипел отец царицы, Федор
Нагой.  -  Через  десять лет  Дмитрий в  разум войдет,  а  Федор последнее
потеряет.
     Федор  Нагой  надеялся заодно  расправиться со  своим  врагом Борисом
Годуновым,  шурином царевича Федора.  "Ежели Дмитрий возьмет вверх,  тогда
всем Годуновым опала".  У  старика особые счеты с Борисом Годуновым.  Дело
было  так.  В  момент страшного сыноубийства Борис  Годунов заслонил своим
телом царевича Ивана,  и первые удары царского посоха пришлись ему. Тяжело
раненный,  боярин Годунов не мог подняться и  лежал в постели дома.  Федор
Нагой,  новый  свойственник Ивана  Васильевича,  желая  повредить царскому
любимцу,  сказал государю,  что  Годунов не  приходит во  дворец не  из-за
болезни, а из-за досады и злобы.
     Царь Иван решил узнать истину и  сам  приехал в  дом к  Годунову.  Он
нашел  своего  любимца  в  тяжелых  ранах,  умело  зашитых купцом  Семеном
Строгановым. Царь обласкал больного, а Строгановых сделал именитыми людьми
с  правом называться полным отчеством.  Такое  право  имели только знатные
государевы вельможи.  И  в тот же день царь Иван строго наказал клеветника
Федора Нагого. Он велел Семену Строганову сделать глубокие порезы на боках
и  на груди своего тестя и зашить их,  как было сделано у Годунова.  Этого
злопамятный старик забыть не мог.
     - Годуновых укоротить, - добавил Федор Нагой, - первое дело.
     - Шуйские,  Мстиславские,  Юрьевы снова на шею сядут,  -  поддакнул и
Афанасий  Нагой,  вдохновитель и  сторонник опричных порядков в  последние
годы  царя  Ивана.  -  Будут царскими руками свою  долю вершить и  Москвой
править.  И  Нагих из Москвы вышлют...  А  права у  царевичей равные:  что
Федор, что Дмитрий.
     - Так-то  оно  так,  -  вступился брат царицы Григорий,  -  да  Марья
седьмая жена у царя. Не все святители ее царицей почитают.
     - Венчанная я!  -  закричала царица.  -  Свадьбы наши, почитай, рядом
играли.  Я с государем Иваном Васильевичем венчалась, а Орина Годунова - с
царевичем Федором. У меня сын, а у Орины и досе ничего.
     - Надо с умом дело делать,  - засопел старик Нагой. - В отечестве и в
службе те, кто за Федором стоят, повыше нас будут. Им все вольно.
     - Вы мне клятву дайте,  - сказал Богдан Яковлевич, - ежели я царевича
Дмитрия на престол возведу,  быть мне при нем первым человеком, правителем
до  его  совершенных лет.  И  чтоб  опричный двор  -  как  при  царе Иване
Васильевиче.
     Нагие посмотрели друг на друга, посмотрели на старика Нагого.
     - Другого хода нет,  -  просипел он.  - Будем крест Богдану целовать.
Нам,  всем Нагим,  друг за друга надоть крепко держаться...  как Годуновы:
они-то за своих горло перегрызут всякому.  По-другому ежели смотреть, нас,
Нагих, шибко поприжать могут, а Марью вовсе в монастырь...
     - Венчанная я! - снова закричала царица. - Не посмеют!
     - Еще  как  посмеют.  И  оглянуться не  успеешь,  как  черную  мантию
взденут! - повысил голос отец.
     И Федор Нагой снял со стены икону пресвятые богородицы:
     - Клянитесь!
     Все Нагие дружно поклялись и поцеловали икону.
     - Приготовьте золотой крест, - велел Богдан Бельский, когда с клятвой
покончили.  - Тебе, Афанасий, с крестом стоять в Грановитой палате. А я ко
кресту бояр подведу и  дворян.  Стрельцы в  моих руках.  Юрьева,  Шуйских,
Годуновых под стражу.  Буду их  держать,  пока остальные крест младенцу не
поцелуют.  А  уж  потом всех  свойственников выпустим,  тогда им  деваться
некуда.
     Старик Нагой злобно рассмеялся и закашлялся.
     - Надо с  умом дело делать,  -  повторил он,  -  не  то  нас Федоровы
свойственники со света сживут. А Щелкаловы как лютые волки. Сегодня поутру
думный дьяк  Андрюшка Щелкалов мне  в  сенях встретился.  Недобро на  меня
посмотрел,  в  глазах огонь,  что у  дьявола.  Я ему говорю:  "Што на меня
смотришь,  али не узнал?" Он не сразу ответил, уходить было повернулся, да
потом сказал:  "Ваше дело верное,  царская родня, не пропадете, а вот нам,
худородным, ежели что с великим государем Иваном Васильевичем приключится,
и голову негде будет приклонить".
     - Оборотень,  -  сказал Афанасий Нагой. - Ежели наша возьмет, братьев
Щелкаловых со двора гнать да в железа, да в застенок. Пущай порадуются.
     Все  Нагие были согласны -  каждый держал зло на  братьев Щелкаловых.
Особенную казнь  Нагие  готовили Федору  Писемскому,  думному  дворянину и
опричнику,  царскому свату в Англии. Новое сватовство царя Ивана при живой
жене - словно занесенный топор над головами Нагих.
     - Бориску проклятого подальше услать надобно,  а  то  и  вовсе голову
снять,  -  хрипел Федор Нагой.  -  Вот он мне што устроил, все смотрите! -
Старик расстегнул кафтан и поднял исподнюю рубаху, обнажив зарубцевавшиеся
раны на груди и на боках. - По его наговору...
     - Ладно,  отец,  прикройся, - остановил разошедшегося старика старший
сын. - Наша возьмет - отомстим Бориске.
     - По царской духовной грамоте царевича Дмитрия бояре немедля отправят
на его удел в город Углич, - на всякий случай припугнул Богдан Бельский. -
С царевичем и мать,  царицу Марью, и всех вас, Нагих, из Москвы вон. А что
дальше будет, одному богу ведомо.
     Нагие  принялись  обсуждать,   кого  из  воевод  и  наместников  надо
отстранить от должности, а кого можно оставить и в каком городе. Перебрали
все приказы и на каждое видное место нашли своего человека.
     Особенно  разошелся старший  из  братьев  Нагих,  Михайла.  Тучный  и
тяжелый,   как,   впрочем,   многие   московские   вельможи,   каждодневно
насыщавшиеся до отвала и  спавшие подолгу после обеда,  Михайла бахвалился
своим дородством и  ставил его в  достоинство.  Он  угрожал расправой всем
противникам,  клялся  отомстить  Борису  Годунову  за  надругательство над
отцом.   Перед   Нагими  открылась  возможность  стать  вершителями  судеб
Московского государства,  и  они  считали,  что вполне созрели для великих
дел.
     - Будьте  вместе,  государи,  -  утомившись в  спорах,  сказал Богдан
Бельский, - не выходите из горницы. Ждите моего знака. Я пойду вызнаю, как
и  что,  не пришло ли время для наших великих дел.  -  И  Бельский покинул
заговорщиков.
     Вслед за оружничим ушла в  свою спальню царица Марья.  Она то и  дело
зевала, закрывая пухлой ладошкой рот.


     Дмитрию еще не было и  двух лет,  а  во имя его готовились к  грозной
схватке большие,  сильные люди.  Чем все кончится, неизвестно. Однако не у
всех  судьба  будет  одинакова.  Одни  от  имени  младенца станут  править
государством,  у  других полетят головы,  а иным придется надолго покинуть
царский двор и  стольный город Москву.  А может быть,  совсем наоборот,  и
всем,  кто окружает сейчас младенца, придется плохо. Но все это в будущем,
а сейчас мальчишка безмятежно спит.
     Его  кормилица,  красивая  полная  женщина,  сонно  напевала грустную
песню. Царица Марья остановилась, прислушалась.

                   Как умру я, мой добрый конь,
                   Ты зарой мое тело белое
                   Среди поля среди чистого.
                   Побеги потом во святую Русь,
                   Поклонись моим отцу и матери,
                   Благословенье свези нашим детушкам.
                   Да скажи моей молодой вдове,
                   Что женился я на другой жене.
                   Я в приданое взял поле чистое,
                   Была свахою каленая стрела,
                   Положила спать сабля острая,
                   Все друзья-братья меня оставили,
                   Все товарищи разъехались,
                   Лишь один ты, мой добрый конь,
                   Ты служил мне верно до смерти.

     Царица  подошла  к  постели,  кормилица  испуганно вскочила  и  стала
кланяться.
     - Сиди,   сиди,   Оринушка,   я  к  Митеньке  прилягу,  спать  больно
захотелось.
     Пожалуй,   только  сейчас,   после  трех   лет   замужества,   царица
почувствовала себя спокойнее.  Она устала вопить весь день над телом Ивана
Васильевича,  показывая великую скорбь.  Но этого требовал порядок, а если
говорить откровенно, то, кроме отвращения и страха, царица не испытывала к
мужу иных чувств.  И  нельзя сказать,  чтобы Марья с радостью шла замуж за
царя Ивана. Не раз отцовская плеть гуляла по широкой спине будущей царицы.
Она долго упрямилась.
     А  мерзкое сватовство царя Ивана,  ее венчанного мужа,  к  племяннице
английской королевы Марии  Гастингс!..  Хотя  английские дела  держались в
тайне,  но  о  них  знала вся царская дворня.  Одни жалели царицу,  другие
насмехались над  ее  горем.  Засылать сватов при  живой жене!  Да  есть ли
что-нибудь  хуже  этого?..  Боже  милостивый,  и  это  тяжкое  оскорбление
пришлось ей  вынести!  А  если  бы  царь  не  успел  умереть и  сватовство
увенчалось успехом?  К  приезду в  Москву  английской невесты царица Марья
была бы пострижена в дальний монастырь.
     И  после всего ей пришлось причитать над покойником,  как над любимым
мужем, целовать мертвые руки и ноги его.
     Царица Марья еще раз от всего сердца поблагодарила бога за то, что он
сделал ее вдовой, и спокойно уснула.


     Когда Богдан Бельский,  выпятив живот,  важно шествовал по  дворцовым
палатам,  стояла глухая ночь.  Однако во  дворце было  людно,  встречались
вооруженные боярские дети  из  дворцовой охраны,  бояре,  думные дьяки.  В
паникадилах и ставниках горели свечи.
     Бояре и дети боярские собирались в кучки,  разговаривали полушепотом,
замолкали, когда кто-нибудь проходил мимо.
     - Таковой царь был, не божий слуга, но диавол, и не царь, а мучитель,
- услышал Бельский, обладавший острым слухом.
     В  другое время он знал бы,  как поступить с крамольником,  сказавшим
такие слова, но сейчас...
     Из горницы,  где стоял гроб с покойным царем, доносился громкий голос
попа, четко произносившего слова молитвы.
     Оружничий замечал перемену по отношению к себе. Некоторые смотрели на
него  снисходительно и  дерзко.  Некоторые  вообще  не  замечали  царского
любимца. А еще сегодня утром все старались угодить ему, ловили его взгляд.
     И во дворце стало неуютно, не так, как раньше. Царь Иван любил тепло,
и  печи всегда были натоплены.  А сейчас со всех сторон дули пронизывающие
сквозняки,  и в палатах было как на улице.  Казалось, кто-то чужой вошел в
дом и растворил все двери.
     - И этот угождал государю в злодействах и сраме, - донеслось до слуха
Бельского, - он тоже в числе неугодных?
     - Нет, он дядька царевича Дмитрия и дружок Годунова, его не тронут.
     Эти слова сразу заставили оружничего насторожится.
     У  выхода из  Грановитой палаты он  столкнулся нос  к  носу с  думным
дьяком Андреем Щелкаловым.
     После утреннего знаменательного разговора больше они не  встречались.
Бельский подумал, что с тех пор прошла целая вечность.
     - Не стало великого государя,  сирые мы!  - скорбно, со слезой сказал
дьяк.
     Богдан Бельский посмотрел на него с удивлением. Хороший-де притвора.
     Но дьяк помнил про тайный разговор.
     - Пойдем-ка в уголок, - сказал он другим голосом.
     Вместе с оружничим они отошли в сторону и уселись на лавку.
     - Расскажи, как расправились? - спросил дьяк.
     - О чем речь, Андрей Яковлевич?
     - Да о  том самом.  Как царя-батюшку в райские кущи отправил,  забыл,
что ли?
     - Отправил в  райские кущи?  Да  ты что,  с  ума спятил?  -  удивился
Бельский,  да  так похоже,  что дьяк испугался.  Оружничий даже привстал с
лавки и вылупил глаза.  -  Ах,  вспомнил теперя! Это ты меня научал нашего
государя до времени в райские кущи отправить,  да я не таков... Для тайных
разговоров здесь место плохое,  однако скажу тебе, Андрей Яковлеви