Государь наш боярин Борис Федорович, - снова начал разговор старший
брат,  Максим,  -  бьем  тебе  челом:  накажи  убивца  нашего дяди  Семена
Аникеевича, крепко накажи, чтобы другим холопам неповадно было.
     - Убийца схвачен?
     - На воле бродит. Однако кто убил, знаем: холмогорский мореход Васька
Чуга.
     - Накажем, - веско сказал Борис Годунов, - пусть только сыщется.
     - От  ваших  приказчиков солеварам и  другим  работным людям  жесточь
великая, - вставил Андрей Щелкалов, - разъярили они людишек.
     Братья Строгановы промолчали.
     - Послушайте, гости имениты, - продолжал великий дьяк, - нужны ли вам
аглицкие купцы  в  Холмогорах?  Выгодна  ли  аглицкая торговля для  вашего
кошеля?
     Братья Строгановы посмотрели друг на друга, потом на правителя Бориса
Федоровича.
     - Один  вред  торговым людям  от  аглицких купцов,  -  поколебавшись,
сказал Максим.  -  Агличане пошлину не  платят либо  самую  малость.  Нам,
купцам Строгановым,  и то тяжело бывает, а другим купцам, помельче, совсем
невмоготу.  Пусть агличане,  како и  русские купцы и  все другие,  пошлину
платят.  Запрети агличанам самим железо варить,  государь Борис Федорович.
За  железо они в  царскую казну копейки дают,  а  лесу сжигают на  большие
рубли.  -  Максим помолчал. - Однако всю заморскую торговлю в свои руки мы
взять  не  можем.  Кораблей  способных нет.  Вот  ужо  како  настроим свои
корабли, тогда в море. И чтоб торговля русским купцам так же была выгодна,
како и агличанам, инако и корабли новые строить смысла нет.
     - Ты  слышал,  Борис  Федорович?  -  сказал  великий дьяк,  глядя  на
правителя. В голосе его слышалось торжество.
     - Слышу, Андрей Яковлевич. Однако я не впервой все это слышу. Да и не
время копья ломать.  -  Правитель понимал,  что ответ купца Строганова был
подготовлен,  и  знал,  что теперь дьяки Щелкаловы будут об  этом говорить
боярам.  - Вот что, купцы, - сделал строгое лицо Борис Годунов. - Призвали
мы  вас  в  Москву  великих дел  ради...  Царь  Федор  Иванович всея  Руси
собирается свои  отчины у  свеев  воевать.  Деньги большие понадобятся,  а
доходов  государских от  меховой  торговли  приуменьшилось.  Хочу  от  вас
слышать, в чем причина. Либо ясак худо сибирские людишки платят, либо наши
воеводы воруют, либо иное что!
     Двоюродные  братья  Строгановы посмотрели на  великого  дьяка  Андрея
Щелкалова, он сделал едва заметный отрицательный знак головой.
     - Мы ждем суждения вашего,  -  помолчав, напомнил правитель. Он знал,
что задел думных дьяков Щелкаловых, и сделал это в отместку.
     - Государь наш боярин Борис Федорович!  - сказал старший Строганов. -
Неведомо нам,  в  чем причина.  Все может статься,  и  соболя в  прошлом и
позапрошлом годе  меньше родилось.  А  может,  мор  зверя  убил.  Как  бог
похочет.  И  никому  против  божьего веления не  выстоять.  Чтобы  воеводы
воровали, того мы не слыхивали в наших краях... Ежели милостивому государю
царю Федору Ивановичу всея Руси для  его  великих дел деньги надобны,  мы,
Строгановы,  всегда готовы вс„,  что имеем, до последней крохи к его ногам
положить. Верим, что не пропадет за царской милостью.
     Купцы Строгановы,  а особенно старший брат Максим, превосходно знали,
почему от  соболиной торговли казне убыток.  Кто только не тащил к  себе в
карман  драгоценные соболиные  шкурки!  И  те,  кто  должен  был  охранять
государственную выгоду,  сами  прикладывали руки,  желая как  можно скорее
обогатиться.  Из добытых в  Сибири и в северных русских лесах только малое
число соболей проходило через царскую таможню.
     Хорошо знали причину оскудения царской казны и братья Щелкаловы.  Они
и  сами  немало  попользовались  доходами  от  драгоценного  зверька.   Из
малозаметных  приказных  людей,   живущих   на   царское  жалованье,   они
превратились в богатейших вельмож.  После смерти Ивана Грозного им бояться
было  некого.  Их  ставленник Борис  Годунов не  мог  обойтись без  помощи
великих дьяков и принужден был закрывать глаза на многие злоупотребления.
     - Что ж,  -  помедлив,  ответил Борис Годунов,  -  от  имени великого
государя и  царя Федора Ивановича я  благодарю за  помощь именитых гостей.
Великий государь и  впредь  не  оставит вас  своими милостями.  Желаю  вам
здравствовать долгие годы.
     Купцы поклонились правителю и  братьям Щелкаловым и вышли из горницы.
Спросившись у правителя, вышли и великие дьяки.
     Оставшись  один,   правитель  задумался.   Кое-что   и   он   знал  о
злоупотреблениях приказных людей. И знал многое про дела Андрея Щелкалова.
Великий дьяк  сыграл  решающую роль  в  судьбе Бориса Годунова.  Начиная с
подделки завещания Ивана Грозного.  Ведь он,  Годунов,  попал туда по воле
царского дьяка.  Даже теперь, если об этом узнают бояре, ему не удержаться
в правителях.  А смерть Ивана Грозного!  Борис Годунов не убивал царя,  но
был  соучастником:   видел,   но  промолчал.   И   об  этом  Щелкалов  мог
догадываться. Попробуй тронь его. Правитель знал, что пройдоха Антони Марш
связан  с  Андреем  Щелкаловым.  Недаром дьяк  выгораживает его,  всячески
старается защитить перед  английскими купцами.  Братья Щелкаловы выросли в
грозную силу. Сейчас они идут с ним одной дорогой, но ведь не всегда будет
так.  Настанет день,  и пути их разойдутся.  Больше того, братья Щелкаловы
могут  сделаться противниками,  мешающими идти  к  заветной  цели.  Андрей
Щелкалов возгордился своим  высоким положением,  размышлял Борис  Годунов,
разбогател  и  вряд  ли  захочет  поддерживать опасное  и  неверное  дело.
Недавно,  оставшись наедине с  правителем,  дьяк  Андрей  Щелкалов сказал:
"Слышал я про тебя небылицу,  будто ты на царское место метишь.  -  И дьяк
засмеялся.  - Никогда тому не поверю, чтобы ты такое задумал". Если Андрей
Щелкалов  считал,  что  умный  человек,  как  Борис  Годунов,  может  быть
правителем,  то для царя,  по его мнению, нужны совсем другие достоинства,
которыми Годунов не обладал.
     Правитель  с  радостью  избавился  бы  от  братьев,  но  осторожность
заставила его скрывать истинные чувства. "Подождем, посмотрим, - решил он.
- Потерплю, только бы не оступиться и утвердить свою власть, пока жив царь
Федор".  Правитель снова и  снова ругал себя,  что  не  научился грамоте в
молодые годы, а сейчас наверстывать он считал для себя унижением. И теперь
приходится зависеть от дьяков во всяком деле.
     Мысли  Бориса  Годунова обернулись к  недавнему мятежу.  Он  возлагал
большие  надежды на  царского дядьку  Андрея  Петровича Клешнина,  в  руки
которого он отдал расследование дела.
     Мороз  на  дворе усилился.  Правитель поднялся с  места и,  подойдя к
круглой печке,  прижался к ней спиной. "Наша русская печь лучше греет, чем
камин ихний", - подумал он, согреваясь.
     В дверь просунулся царский постельничий, князь Куракин.
     - Завтра водосвятие на Москве-реке, - сказал он, кланяясь правителю в
пояс.  -  Царь и  великий государь Федор Иванович повелел в Кремле на всех
дверях и окнах начертать мелом кресты,  дабы диавол, изгнанный из воды, не
взлетел в дома.
     - Передай великому государю и царю Федору Ивановичу,  - ответил Борис
Годунов, - повеление его исполню немедля.
     Но его отвлек от дел Иван Воейков.
     - Государь Борис Федорович,  -  сказал он,  войдя в  кабинет и закрыв
дверь, - гонец с литовского рубежа прискакал к тебе. Что велишь?
     - Зови.
     В  горницу ввалился боярский сын с красным от мороза лицом.  Шапку он
держал в руках. На одежде во множестве налип конский волос.
     Правитель почувствовал резкий запах лошадиного пота.
     - Великий боярин,  -  сказал гонец,  - польский король Стефан Баторий
предстал перед судом всевышнего...  Паны  хотят избрать своим королем либо
Стефанова брата князя Семиградского,  либо свейского королевича Жигимонда,
либо великого государя и царя московского Федора Ивановича.


                                  * * *

     Прошли  две  недели  после  мятежа,  предсказанные княгиней Христиной
Григорьевной Шуйской.  Купец  Федор  Нагой  и  его  товарищи,  призывавшие
московских людей против Годунова, были схвачены и брошены в тюрьму.
     Андрей Клешнин умело  вел  сыск.  Как  всегда,  нашлись предатели,  и
клубок  стал  разматываться.   Старшие  князья  Шуйские  не   угомонились,
продолжали  вести  тайную  войну  за  власть.  Их  поддерживал  митрополит
Дионисий.  Умный  и  сладкоречивый владыка  не  хотел  уступить начальному
боярину свое влияние на царя Федора.  Он ожидал от набожного и скудоумного
венценосца новых прав и поблажек для православной церкви. Царский духовник
по   указке  митрополита  осторожно,   но  настойчиво  "вразумлял"  Федора
Ивановича против своего шурина.
     Смерть Стефана Батория развязала руки Борису Годунову, и он решил, не
откладывая, нанести решающий удар по врагам.
     Наступило еще одно холодное зимнее утро.  За  окнами шел снег.  Низко
над городом проплывали темные тучи. В кремлевских палатах сумрачно, горели
позолоченные восковые свечи  и  красные лампады у  икон.  Царский трон  из
слоновой кости  поставили возле  горячей  изразцовой печи.  Печь  была  за
серебряной решеткой, сверкавшей от множества огоньков.
     Федор Иванович идолоподобно восседал в драгоценных одеждах и, склонив
голову набок,  слушал митрополита Дионисия. На лице его бродила задумчивая
улыбка.
     Четыре оруженосца в  белых одеждах,  расшитых золотом,  с  секирами в
руках охраняли царя.  Одежды на них бархатные, опушенные горностаем, шапки
тоже белые.  Две золотые цепи,  висящие на груди крестообразно, горели как
огненные.
     - Великий  государь,  пожалуй старцам Чухломского Авраамова монастыря
две  тысячи десятин пахотной земли  по  духовной грамоте дворянина Богдана
Карпова, - просил митрополит.
     - Народу в  монастыре мало,  а земли у них много,  -  негромко сказал
Борис Годунов,  стоявший у царского кресла,  -  некогда будет старцам богу
молиться.
     Царь Федор Иванович поднял голову.
     - Старцам бога  надо молить за  грехи наши,  -  прошепелявил он  едва
слышно. - Не нуди, святой отец.
     Глаза митрополита гневно сверкнули.  Слова, сказанные Годуновым, были
последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
     - Молчи, кровопийца окаянный! - закричал он, замахнувшись на великого
боярина. - Сто тысяч рублев собираешь доходов от своих земель, и все мало.
Тебе надо молиться и  денно и  нощно о своих грехах...  От грехов небось у
тебя  хвост  вырос...  Великий государь,  бью  челом на  Бориску Годунова.
Многие неправды он  творит и  людей  безвинно велит  под  стражу брать,  в
тюрьмах держит, кровь проливает...
     - Весь  род  князей  Шуйских  изводит Бориска,  -  поддакнул Варлаам,
архиепископ Крутицкий. - Помилуй, великий государь!
     Бояре  и  дворяне,  сидевшие на  лавках  по  стенам  царской  палаты,
переглянулись с ехидными улыбками.
     - Против твоей воли,  великий государь,  -  продолжал Дионисий,  - он
головы людям рубит.  Ты,  милостивец наш,  муху и  ту  боишься обидеть,  а
Бориска у человеков головы рубит.  Пожалуй,  великий государь, не дозволяй
Бориске самовольничать. Лучше бы его поотправил из Москвы куда подальше.
     Царь Федор Иванович,  привыкший во  всем слушаться начального боярина
Годунова,  растерялся  и  не  знал,  что  делать.  От  напряжения рот  его
раскрылся.
     - Скажи нам,  Борис Федорович,  правда ли сие? - вымолвил он наконец.
Лицо царя было бледнее обычного.
     - Великий государь,  вели позвать Федора Старого,  слугу князя Андрея
Ивановича Шуйского, - громко сказал Борис Годунов. Он решил, что наступило
его время.
     - Позовите Федора Старого, - промямлил царь.
     Постукивая серебряными каблучками,  Андрей Петрович Клешнин вышел  из
палаты.
     Бояре и дворяне перестали улыбаться.  Митрополит Дионисий  напыжился,
как петух, покраснел и уставился взглядом в брюхо.
     В горницу  вошел  Федор  Старый,  мелкопоместный  дворянин,   человек
небольшого роста, с черной бородкой. Завидев царя, он упал на колени.
     Царь Федор повернулся в кресле и взглянул на Бориса Годунова.
     - Скажи нам,  Федорка, - спросил правитель, - какое зло твой господин
Андрей Иванович Шуйский на великого государя замышлял?
     - Тебя,  великий государь,  опоить замыслили,  зелья смертного в квас
хотели подсыпать.
     - Откуда сие знаешь?
     - Князь Андрей Иванович говорил князю  Ивану  Татеву  и  князю  Ивану
Петровичу. Сам слышал, своими ушами. - Старый потрогал уши. - Что было, то
было...  А князя Ивана Петровича Шуйского будто бы хотели они  на  царский
престол посадить.
     - Солживил,  лукавый раб! - разъярившись, возопил митрополит. - Ложь,
все ложь!  По моей молитве тебя там, - владыка показал рукой на ковер, - в
преисподней, за слова облыжные самому диаволу заставят вонючий зад лизать!
     - Великий государь,  - продолжал Федор Старый, не обращая внимания на
гневную речь  митрополита,  -  князь Андрей Иванович твою супругу,  царицу
нашу Орину Федоровну,  похотел в монастырь постричь,  и будто о том о всем
митрополит всея Руси Дионисий известен и согласие свое дал.
     Митрополит бросился к чернобородому мужику,  стоявшему на коленях, и,
остервенясь,  стал избивать его  тяжелым костяным посохом.  Старый пригнул
голову и закрыл ее руками.
     По  знаку Бориса Годунова митрополита ухватили под  руки и  отвели от
Федора  Старого.  Расправа на  глазах  у  царя  не  сулила ничего хорошего
митрополиту.
     - Ты оглох и ослеп, великий государь, и не слышишь воплей верных слуг
твоих,  -  закричал архиепископ Варлаам,  бешено вращая глазами, - и в том
вина прельстителя Бориски Годунова! Прогони его от себя!
     - Оринку  насильем хотели постричь!  -  вдруг  тонко  вскрикнул Федор
Иванович. Лицо его исказилось, крупные слезы брызнули из глаз. - Оринку...
За Оринку я заступлюсь.  Всех их вон из Москвы, кто Оринку хотел постричь!
Всех вон из Москвы...  Кто мою супругу любимую задумал обидеть...  -  Царь
зарыдал, закрыв лицо руками. - Уходите все, уходите!
     Бояре  и  дворяне  с  испуганными  лицами,   ибо  они  понимали,  что
случившееся не останется без крупных последствий, быстро покинули палаты.
     Прибежал иноземный доктор Роберт Якоби с лекарствами и примочками.
     - Андрей Петрович,  береги Федора Старого пуще глаза,  -  тихо сказал
Борис Годунов. - Он нам еще не раз пригодится.
     Долго раздавались в тронной комнате рыдания царя Федора. Он плакал до
тех пор, пока не привели к нему царицу и Орина шелковым голубым платком не
утерла ему слезы.


                Гїлїаївїаї дївїаїдїцїаїтїьї дїеївїяїтїаїя

                    ВСЯКИЙ СПЛЯШЕТ, ДА НЕ КАК СКОМОРОХ

     После  победы,  одержанной в  присутствии царя  Федора  над  князьями
Шуйскими,  Борис Годунов до полуночи сидел в своем кабинете и думал.  Надо
уничтожить самых опасных врагов,  других посадить в  тюрьму или постричь в
монастырь.  Царь Федор,  обычно боящийся крови,  на  этот раз не удерживал
его.
     В  спальне Борис  посоветовался со  своей  женой.  Марья  Григорьевна
ратовала  за  самые  крутые  меры.  Заснул  правитель поздно,  проснулся с
тяжелой головой и долго лежал в постели.
     - Боярин,  -  приоткрыв дверь, сказал стремянный Иван Волков, - князь
Василий Иванович Шуйский хочет тебя видеть по важному делу.
     "Василий Шуйский,  -  недоумевал правитель, - да еще по важному делу.
Посмотрим, что мне скажет эта хитрая лиса".
     Он выпил квасу, оделся, вышел в кабинет и велел звать раннего гостя.
     С  поклонами на  пороге появился князь Василий Шуйский.  На  лице его
написаны глубокое уважение и преданность.
     Правитель стоял  на  коленях перед  иконой  и  громко молился.  Земно
поклонившись в последний раз,  он поднялся с колен,  опираясь на посох,  и
медленно повернулся к двери.
     - Много лет здравствовать тебе, начальный боярин.
     - И  тебе,   князь-государь,  желаю,  -  ответил  Годунов,  поправляя
растрепавшиеся волосы.
     - Рад видеть тебя.
     - Я тоже рад.
     Когда приветствия закончились, бояре уселись на мягкую лавку.
     - Говори, князь-государь, с чем пришел? - сказал правитель.
     - Я твой друг, боярин, и пришел упредить: беда над тобой!
     - Так ли, князь-государь? Не знаю, правдиво ли твое дружество. Однако
говори, я слушаю.
     - Ты  думаешь,  что  поборол главного врага  и  защитил сестру  свою,
царицу.  Но  у  тебя есть другие враги...  -  Василий Шуйский остановился,
поднял подслеповатые глазки на правителя.
     - Говори, князь-государь.
     - Ты боялся,  что мы,  князья Шуйские, заставим царя Федора Ивановича
развестись с твоей сестрой, так?
     - Так.
     - А ты не думал,  что есть люди,  которые хотят... - Василий Иванович
взглянул на икону, вздохнул, перекрестился.
     - Говори, князь-государь.
     - ...которые хотят другого царя.
     - А царь Федор Иванович? - Борис Годунов изменился в лице, голос стал
хриплый.
     - Не могу про то, язык в гортани застрял. Однако беда вовсе близка, у
ворот.
     - Но откуда те люди? Кто они?
     - Того не ведаю.
     - Что ж делать? Ты говоришь, мне друг, так посоветуй.
     - Да,  я  твой друг.  Ты не забудь услуги.  А  совет мой таков:  надо
вытащить из земли корень, листья засохнут сами.
     Правитель понял и долго сидел задумавшись.  Василий Шуйский,  человек
умный,  но без чести и совести,  выдавал всех,  чтобы спасти себя.  Прямой
наследник бездетного Федора был царевич Дмитрий. Царевичем его назвала вся
русская земля,  начиная от брата-царя. Дмитрий рос в Угличе при матери, со
своими родными.  Опальные Нагие не  могли быть благодарны Борису Годунову,
дожидались удобного случая  отомстить за  угличскую ссылку  и  воспитывали
царевича  в  ненависти к  правителю.  Удару  подвергался не  только  Борис
Годунов,  но и все его родственники,  и все,  кто поддерживал его. А таких
было много.  И  главнейшие русские вельможи,  хотя и  не стоявшие заодно с
Борисом  Годуновым,   но  по  совету  которых  царевич  Дмитрий  подвергся
изгнанию,  боялись мести.  В  прошлом году  правитель,  будто в  защиту от
возможных смут,  не велел в  церквах молиться о Дмитрии и поминать его имя
на  литургии,  мысля  объявить царевича незаконнорожденным.  Однако он  не
думал, что беда так близка.
     - Хорошо,  я не забуду твоей услуги,  князь-государь.  Но и ты должен
помочь мне.
     - Вот моя рука. - Василий Иванович протянул маленькую сухую руку.
     Борис Годунов пожал ее.
     - Когда придет нужда, я скажу, князь-государь.
     Правитель проводил Василия Шуйского до дверей кабинета и  велел слуге
позвать окольничего Клешнина, вчера ночью вернувшегося из Углича.
     Правитель был возбужден.  Дожидаясь Клешнина,  он  метался из  угла в
угол большого кабинета.
     "Я  достиг вершины власти,  -  размышлял он,  -  осилил главных своих
врагов,  и теперь на моей дороге встал младенец.  Только он мешает. Только
он один может сокрушить все свершенное мной.  Как только сойдет с престола
царь Федор,  я буду повержен в прах или лишусь жизни... Нет, так не будет.
Но что мне делать?..  Я самый богатый человек в русском государстве,  но к
чему  мне  мои  богатства!  Я  властелин всей московской земли,  но  разве
поможет мне моя власть?  Он,  Дмитрий,  сотрет меня с  лица земли,  а  все
богатства возьмет себе".
     Клешнина Борис  Годунов слушал внимательно,  не  пропустив ни  одного
слова.   Самые  худшие  предположения  подтверждались.   Нагие  вели  себя
вызывающе и совсем не стеснялись тем, что думают о них в Москве.
     - Зимой,  -  рассказывал Андрей Петрович, - вылепили царевичу снежных
баб  для  забавы.  Он  взял сабельку и  давай по  тем бабам рубить.  "Это,
говорит, Бориска Годунов, мой главный враг, я ему первому голову снесу", -
и сабелькой -  ра-аз -  и отмахал голову.  Потом боярину Дмитрию Ивановичу
Годунову  голову  срубил,   и  Григорию  Васильевичу  Годунову,   и  Ивану
Васильевичу  Годунову,  и  Степану  Васильев